***
Лицо женщины было бледным, словно простыня, на которой она лежала. Она была без сознания, но все равно печать какой-то непонятной тревоги оставалась на нем неизменной. «Наверное, если бы она умерла, то выглядела бы также» - подумал Кунал, приподнимая веки и светя в закатившиеся глаза фонариком. Потом он отдал распоряжения медсестре и спустился вниз, чтобы выпить очередную порцию кофе. Иначе он просто упадет. Отделение реанимации находилось на шестом этаже, а кабинет на втором. Это было даже хорошо, потому что будь у него доступ к кофейнику поближе, он бы уже давно сам лежал на больничной койке от переизбытка кофеина. Ночная смена выдалась на редкость беспокойной. Только к ним в госпиталь привезли сегодня четверых «суицидников». Одного вынули из петли, двум промывали сейчас желудок, а последнего пришлось отправить на первый этаж – он-таки добился своего. Во врачебной среде уже начали поговаривать об эпидемии самоубийств. Кунал четыре с половиной года работал в этой больнице, но не помнил такого количества суицидальных попыток в одно и то же время. Да, в общем-то, даже его старшие коллеги тоже не помнили. Тем не менее, для медперсонала странное обилие происшествий было всего лишь поводом, чтобы разнообразить будни. Многие перебрасывались шуточками на эту тему. Как известно, у медиков, особенно тех, кто каждый день имел дело с жизнью и смертью, собственный юмор, который мог показаться кощунственным для обычного человека, но на самом деле он спасал их от того, чтобы не чувствовать слишком сильно беды ближнего. Иначе они не смогут спасать жизни. Кунал налил полную чашку кофе, откинулся в кресле, закрыл глаза и задумался. О женщине, которой недавно промыли желудок. На несколько минут она пришла в себя и что-то бормотала о снах безвременья.
- Бред! – констатировал Раджу Шарма, гастроэнтеролог, который изучал изображения эндоскопа.
Кунал тогда согласился с ним, но какое-то внутреннее чувство заставляло его думать об этом эпизоде. Может быть, именно в нем кроется разгадка, почему эта молодая и вполне цветущая женщина решила покончить с собой. С рациональной точки зрения это было глупо. Пациенты часто бредили и более странными вещами, и, как врач, Кунал хорошо понимал, что ее слова нельзя принимать всерьез. Мужчина глубоко вздохнул и отпил глоток горького ароматного напитка. Вероятно, в душе его еще жили призраки древних верований. Кунал Чоухан родился и вырос в деревне в Раджастане, где на задворках цивилизации религиозные традиции были непременной частью повседневной жизни, и мир тамошних жителей полнился всевозможными чудесами. Почти десять лет он жил в деловом европеизированном центре Мумбаи. Сначала учился в университете, а теперь нарабатывал опыт, чтобы открыть собственную практику. Но видимо так до конца не изжил в себе мальчишку, который каждый день раскрашивал мир сотнями магических знаков и видел реальность даже в аллегориях ведических текстов, которые бормотали пуджари во время поклонений в храме. Признаться, Кунал скучал по тем временам. Тогда мир представлял неиссякаемый источник тайн, чудес и мудрости, а нынче, облаченный в науку, стал прагматичным и предсказуемым. Поэтому загадочная история с женщиной-самоубийцей пробудила в нем жажду непознанного. Невзирая на законы логики, Кунал все же решил повиноваться своим чувствам. Ему страстно хотелось поговорить с пациенткой. Он спас ей жизнь, и безмерно хотел узнать, что случилось, и что все-таки означают сны безвременья, о которых шептала девушка с потрескавшимися губами.
Лицо женщины покрылось капельками пота, она тяжело дышала и с ненавистью смотрела на доктора. В палате они были одни. Кунал специально отослал медсестру, чтобы им не мешали. Но женщина не казалась настроенной на беседу. Из карты поступления он знал ее имя – Сунидхи Джохар. И все. Кунал тщетно пытался разговорить ее, но она только метала молнии из своих черных и острых, как могольские мечи очах, глядя в склоненное лицо доктора. Поняв, что все безрезультатно, Кунал оглянулся, чтобы его никто не слышал из коллег и тихо спросил, повинуясь своему внутреннему чувству:
- Что такое сны безвременья?
Женщина встрепенулась, и в ее глазах зажегся страх, потом они вновь потухли, и Сунидхи снова погрузилась в болезненное небытие. Интоксикация еще не прекратилась, поэтому она была весьма слаба. «Дурак!» - корил себя Кунал. Чего он выдумал? Пугать пациента его же собственными бредовыми фантазиями, но уже наяву! Нужно было слушать Раджу! Кунал постарался забыть об этом, но на самом деле загадочная реакция Сунидхи Джохар только распаляла желание разгадать тайну. Наутро смена закончилась и реаниматолог отправился домой. Следовало выспаться. Но во сне его преследовали странные видения, будто он гнался за ветром в окружении высоких ощетинившихся теней, которые при попытках их рассмотреть теряли свои очертания, и одновременно с этим казались удивительно знакомыми. Проснувшись где-то в час пополудни Кунал, прикрыв покрасневшие глаза темными очками, явился в больницу, хотя сегодня не дежурил – навестить двух других самоубийц. Малик Башир пострадал сильнее всех и за него все еще дышал аппарат. Шею Шекхара Мальхотры опоясывал уродливый кровоподтек – след от веревки, но он был в сознании.
- Что такое сны безвременья? – повторно задал свой вопрос Кунал, не ожидая получить на него желанный ответ.
А вдруг эти случаи никак не связаны? Человек замотал головой, а потом с мукой посмотрел на доктора и прошептал:
- Я хочу жить, но они измучили меня, хотя я уверен, что они не существуют.
- Вы поэтому пытались покончить с собой?
Шекхар напряженно кивнул:
- Это грех, но совершил его не я. Не я! Господь жесток, если наказывает меня за чужие грехи!
- Расскажите.
Кунал взял руку человека в свою, чтобы тому было легче расстаться с мучительной тайной и постарался придать своему лицу участливый вид, хотя на самом деле сгорал от нетерпения и предвкушения скорой разгадки. Однако доктор даже не догадывался, что ему предстоит.
***
Арвинд совершил очищающее омовение в священной реке и поднес Хануману дары для освящения. Он делал это много лет подряд, тем более, что скоро наступит праздник Холи и следовало позаботиться, чтобы божества были в хорошем настроении. Но сегодня у него не возникло того особенного чувства легкости, которое обычно сопровождало его при прикосновении к божественному. Может быть потому, что берег Ганга нынче полнился отнюдь не верующими паломниками. Насколько хватало взора тут, и там пестрели многочисленные яркие шатры с полумесяцем, дымились костры, в воздухе носился запах жареного мяса. Какое кощунство! Они оскверняли горелой плотью святые места, но Арвинд, хотя душа его отчаянно протестовала, ничего не мог сделать. Здесь стояло лагерем непобедимое войско Акбара в народе прозванного Великим. Всемогущий правитель был достаточно добр и дальновиден, чтобы не преследовать индуистов, но его великодушие разделяли отнюдь не все подданные, а потому положение таких, как Арвинд было очень шатким. И сегодня особенно, потому что наступивший день праздновала вся империя от мала до велика. Причиной тому стала одна женщина – благородная и прекраснейшая супруга повелителя в полночь произвела на свет долгожданного наследника династии Моголов. Играли музыканты, дымились кальяны, а все молитвы были о здоровье венценосного младенца и процветании султаната. Акбар выполнил свой долг - обеспечил преемственность власти. Арвинд еще раз прочел наизусть мантры и посмотрел в сторону веселящегося войска. Хануман-мудрец знает все, он вездесущ. Уверенный в этом, Арвинд поспешил покинуть Ганг. Путь его к дому лежал через лагерь. Он миновал уже треть его, когда у одной из палаток раздался торжественный возглас:
- Да свершится воля Аллаха и да будет Великий Акбар и его потомки править вечно!
Хвалебные речи подхватили и те, кто находился рядом, мгновенно слившись в малопонятный стороннему хор. Арвинд продолжил путь, тут его остановил один из солдат:
- Ты не славишь повелителя и его сына и наследника, индус?
Арвинд замер, потом посмотрел человеку прямо в глаза и улыбнулся, как делал Хануман, сидя на дереве. К ним подошел еще один совсем молодой ополченец, Джахангир Рияд, у которого едва пробивался пушок над верхней губой:
- Да он насмехается над нами!
Тут же рядом с Арвиндом появились еще двое. Один из них был мужчиной лет сорока в высоком тюрбане, который красноречиво говорил о его статусе. Звали человека Али Саддат. За ним из шатра вышла женщина, завернутая в темное покрывало. На голове она несла кувшин с водой или маслом.
- Что-то случилось, брат Мухаммед? – обратилась она к человеку, который остановил Арвинда.
- Этот презренный индус имеет наглость не приветствовать рождение наследника Акбара!
- Нет, мой господин! – поспешил ответить Арвинд, хотя в душе его вскипела злость.
Еще чего! Радоваться продолжению династии захватчиков!
- Почему ты не говоришь благодарственные речи вместе со всеми – спросила женщина.
- Мой бог запрещает мне возносить молитвы вместе с иноверцами.
- Стало быть, твой бог не уважает повелителя Хиндустана Акбара Великого, да продлит Аллах его дни на земле? – подытожил громогласный голос человека в тюрбане.
- Ничуть, мой господин! Хануман не гневается на род повелителя – ответил Арвинд.
- Ты лжешь, индуист! – воскликнула женщина, провоцируя Арвинда – Брат, разве индус может радоваться продолжению рода наместника Аллаха на земле?! Уверена, он еще подговаривает своих богов, чтобы у матери принца пропало молоко!
- Аллах сильнее его богов и не допустит этого – парировал Мухаммед, но военного чина в тюрбане его слова не убедили.
- Сестра Мумтаз права – перебил он женщину.
- Пусть докажет, что его боги не причинят принцу вреда! – бросил юный Джахангир.
Арвинд поднял голову и указал на ветку, с которой тут же слетела большая мартышка, повертела головой и тут же схватила из стоявшей чаши с фруктами крупный плод манго, укусила, но под яркой кожурой оказалась гниль. Обезьянка демонстративно выплюнула кусок и, издав пронзительный звук в адрес людей, убежала прочь.
- Да, как ты смеешь! Ты и твой мерзкий бог… – воскликнул мужчина в тюрбане, но не успел договорить, как молодой воин подскочил к Арвинду и с криком:
- Ты оскорбляешь все тысячу имен всемогущего Аллаха и моего повелителя, его наместника на земле! – вытащил свой меч и в мгновение ока вонзил его в индуса по самую рукоять.
Брызнула алая кровь и человек осел в пыль. Все, кто это видел, замерли на мгновение и обратили свои стопы в сторону трех солдат Акбара и Мумтаз. Все, кроме одного. Молодой повар, разливавший похлебку, чтобы угостить неимущих, просто смотрел на толпу вокруг пронзенного мечом человека и в глазах его была какая-то вселенская печаль. Умирающий ловил губами воздух, но это уже было бесполезно – мечи моголов были крепки и остры, как жало змеи. Однако перед тем, как душа его оставила бренное тело он успел бросить убийцам:
- Великий Хануман не простит вам! В следующей жизни вас ждут одни лишь страдания, но мы встретимся. Однажды я вернусь и отомщу!
***
«…отомщу, отомщу, отомщу…» - звучало в голове у Кунала, как храмовый колокол и он вдруг вскочил с постели. Грудь была мокрой, руки дрожали мелкой дрожью. Тьма еще не расступилась перед грядущим днем, и Куналу казалось, что призраки сна прячутся в темноте, и вот-вот настигнут его. Он нащупал выключатель и зажег свет. Сон. Всего лишь сон, но не этот ли сон довел до помешательства тех самоубийц. И почему теперь он снится ему? Эта мысль обдала мужчину еще одной волной страха. Нет, он не верит в россказни человека, который еще не отошел от действия лекарств! И уж тем более в древние легенды! Как реальность их могут воспринимать разве что необразованные крестьяне в дальних деревнях. Но ведь и он когда-то был таким.…Вновь перед мысленным взором предстал мальчик, упоенно читающий священные тексты. Что происходит? Почему рассказ Шекхара Мальхотры так подействовал на него? Он ведь не впечатлителен, или…
Видения повторялись. Каждую ночь он видел пронзенного мечом могола Арвинда и испытывал почти физическую боль. Кунал похудел и осунулся. Даже его подружка, с которой он в последнее время виделся нечасто, заметила, что с ним что-то происходит. И ему все труднее было выполнять свои обязанности врача. По ночам он засыпал, но не проходило и двух часов, как человек вновь вскакивал от ужаса. В конце концов, он стал бояться спать вообще. Главврач больницы тоже видел произошедшие с подчиненным перемены, а потому посоветовал ему взять отпуск и отдохнуть.
Сразу же после визита к Шекхару Кунал еще раз навестил Сунидхи. Женщина немного успокоилась, но ее рассказ поверг Кунала в шок. Значит, его предположения оказались верны. История Сунидхи в точности повторяла ту, которую поведал Шекхар, хотя по словам обоих они не были знакомы. Эти попытки самоубийства, оказывается, связаны куда теснее, чем он мог предположить в самых смелых фантазиях. До последнего Кунал не хотел верить, но и не поверить очевидному не мог. Как только Малика Башира отключили от аппарата искусственного дыхания, он наведался и к нему. Он оказался простодушным парнем и Кунал даже почувствовал к нему расположение. Малик бесхитростно поведал, как около полугода назад его стал посещать дурной сон из прошлого, сон безвременья, где вновь и вновь он видел убийство одинокого индуиста, которое учинили три могольских ополченца и женщина в день празднования рождения сына шахиншаха.
- И самое страшное, доктор, что я все чувствовал: и страх, и ярость этих людей, и никак не мог избавиться от наваждения. Невролог посоветовал принимать успокоительное, но ничего не помогало. Так что же мне оставалось делать, доктор?! Я не хотел стать безумцем, и только смерть могла спасти меня от жуткого наваждения! – произнес он, будто оправдываясь за свой поступок.
В голосе молодого человека были слезы, в глазах тоже. Кунал понимал, что он искренен. Здесь крылось нечто более загадочное и непонятное, чем просто иллюзия. На прощание он даже обнял молодого человека, который никак не мог простить себя за слабость. А сейчас и сам Кунал не мог этого сделать. Несостоявшихся самоубийц вскоре выписали. Психиатр не нашел никаких отклонений. В диагнозе так и стояло: неадекватная реакция вследствие душевного потрясения. Как оказалось, каждый из них пережил волнительный момент накануне. У Шекхара в семье обострились межрелигиозные противоречия, Малик едва не убил человека в потасовке в баре, а Сунидхи отказали в дипломатической поездке, на которую она возлагала большие надежды, и ради которой даже подставила одного из депутатов парламента. Как бы то ни было, пути этих людей разошлись. И, хотя спустя почти месяц Кунал страстно желал поговорить с кем-нибудь из них, чтобы понять, что стало с ним самим, найти бывших пациентов оказалось невозможно. Он проехал по адресам, оставленным в картах поступления, но не нашел никого. Будто сами они исчезли в снах безвременья.
- Отдохните, друг мой! Вы все слишком сильно принимаете к сердцу. А в нашем деле излишняя эмоциональность может оказать плохую услугу. Я не хочу видеть вас на месте моего пациента, мистер Чоухан, поэтому предоставляю вам пятинедельный отпуск.
Голос главного врача больницы господина Нарендара Гупты был одновременно доброжелательным и твердым.
- Этого не нужно, я восстановлюсь! – сопротивлялся Кунал.
Он надеялся проникнуть в архив. И быть может, там отыскать что-то, что может ответить на терзающие его вопросы. Но он и так перерыл все, что мог. Так тяжело отмести пусть и изжившую себя надежду.
- Нет – тоном не терпящим возражений прервал его Нарендар Гупта – Это не просьба. В вашем состоянии заниматься тяжелыми пациентами опасно не только для вашей психики, но и для жизни людей!
Это было почти оскорблением. Кунал никогда не давал руководству повода сомневаться в своей компетенции. Он все еще не желал признать, что на самом деле главврач прав.
- Не сердитесь – сказал врач и дружески похлопал Кунала по плечу – Это для вашего же блага. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Сгореть на работе – не слишком хорошая перспектива. Особенно для вас. Не только телу, но и душе порой необходим отдых. Съездите домой. Кажется, ваша мать живет в Раджастане?
Кунал кивнул.
- Нет ничего лучше, чем навестить дом, в котором родились. Родная земля лучше всякого лекаря помогает вернуть душевые, да и телесные силы. Не сомневаюсь, спустя месяц вы приедете обратно в Мумбаи посвежевшим и набравшимся сил.
Нарендар по-доброму улыбнулся, а Кунал неопределенно покачал головой. В этом он сильно сомневался, но слова босса тронули его. Нарендар Гупта ценил его, у них были хорошие отношения, и в отличие от остальных коллег ни о чем ни спрашивал, но во взгляде его присутствовало нечто такое, отчего Куналу казалось, что он знает все.
Он сам не мог понять, почему слова Нарендара воспринимались им как руководство к действию. Может потому, что он и вправду давно не был дома, или просто слишком измучен тяжелым сном и последующей бессонницей, чтобы принимать решения самому. Он попытался забыть всю эту историю со сном безвременья, и, взяв билет на поезд отправился в далекую деревеньку в штате Раджастан, где мир по-прежнему существовал под сенью богов, и ничто не могло напомнить ему о его теперешней жизни. Доктор Кунал Чоухан вновь превращался в задумчивого мальчика Кунала, склонившегося над «Рамаяной» в тени ветвистого дерева. Счастливое лицо матери, когда он коснулся ее ног для благословения, немного отвлекло его от мыслей, что ночь непременно наступит, и он вновь окажется в империи Акбара Великого, чтобы пережить преступление, свершенное много веков назад. На ужин мать Кунала Мадхури приготовила любимые сыном рисовые лепешки. Она расспрашивала Кунала о жизни в городе, время от времени пряча лицо в покрывале. Будто стеснялась чего-то. Он предлагал матери перебраться в Мумбаи, но женщина оставалась верна своим корням. Отец Кунала работал в полях и погиб спустя год после того, как он уехал учиться в Мумбаи. Водитель зерноуборочной машины напился рисовой водки и не заметил, что на пути у него человек. С тех пор его вдова не снимала белое сари, и по привычке соблюдала пост на Карвачот. Молодой человек охотно говорил с самым близким себе существом, но не решился беспокоить мать загадочными снами, тем более, как ему казалось, наваждение начало потихоньку покидать его, и он почувствовал себя в чем-то подобным богу. Неужели Нарендар оказался прав. На ночь Кунал устроился в гамаке на веранде.
- Прохладно, сынок!
Мадхури заботливо набросила на него шерстяное одеяло, как в детстве. Тогда он тоже предпочитал ночевать под открытым небом, чтобы перед сном считать звезды. Но сейчас Кунал поступал так не поэтому. Он боялся испугать мать, ведь наверняка ему приснится сон безвременья. Но ничего не произошло. Кунал Чоухан спал глубоко и спокойно. Поутру он был вне себя от счастья. Родной дом и любовь матери и вправду творят чудеса.
Приближался праздник Холи, а Кунал все еще оставался здесь, в Раджастане. Месяц был на исходе, но возвращаться он не решался. Каким на самом деле долгим и неспешным может быть время. По сравнению с бешеным ритмом жизни Мумбаи, в здешних местах это самое время, казалось, остановилось. Остановилось и застыло, как и в его сне, и Кунал не мог отделаться от чувства, что именно здесь и совсем скоро произойдет очень важное событие. Накануне праздника даже здесь все пришло в движение. Кунал с умилением и грустинкой наблюдал за приготовлениями к самому красочному торжеству. То же он ощущал, когда был ребенком. Предвкушение чего-то загадочного вызывало легкое кружение в голове. Мать с утра хлопотала, чтобы приготовить угощение для соседей и краски, ведь в этот день нет высших и низших, все равны и все цветные. Потом оказалось, что в доме нет имбиря. А что за индийская трапеза без пряностей? Тем более праздничная. Кунал вспомнил, что, впервые отведав европейскую кухню, нашел ее совершенно безвкусной. Он отправился на местный рынок. Там, как всегда, царили шум и суета. Покупатели и продавцы истово торговались в поисках приемлемой для обоих цены. Особенно бойко сейчас шла торговля красителями. Ни один индиец не хотел остаться в стороне от веселого времени, когда все тревоги теряются среди разноцветных пятен Холи. Рослый бородач не успевал удовлетворять запросы покупателей, взвешивая горки разноцветного порошка на примитивных весах. С тех пор как получил диплом Кунал жил в престижном районе города и практически не заглядывал в трущобы, где царили бедность, антисанитария, а подчас и голод. Любимым лакомством тамошней ребятни был лед с сиропом вместо мороженого, а взрослые за неимением водопровода собирали дождевую воду в старые ведра. Но он уже успел об этом подзабыть, поэтому деревенский рынок показался Куналу грязноватым и неоправданно суетливым, словно растревоженный муравейник. Он проходил мимо торговых рядов, ища торговца приправами. От шума и ярких красок у него уже начала кружиться голова, и вдруг в толпе мелькнули две фигуры. Знакомые фигуры – родители его отца, умершие, когда Куналу едва минуло восемь, но он их помнил. Шокированный и растерянный Кунал тотчас же позабыл об имбире и бросился вслед за ними так быстро, как только мог. Догнать их оказалось совсем непросто. Толпы людей, обитавших на этом маленьком пятачке земли под выцветшими от дождя навесами, спешили по своим делам и никому не было дела до внезапно возникшего стремления городского доктора. Кунал бесцеремонно расталкивал людей пока, наконец, не оказался достаточно близко, чтобы окликнуть тех, кого искал:
- Бабушка Лакнау! – позвал он так громко, как мог, пытаясь перекричать гул толпы.
Женщина в красном сари обернулась, и Кунал едва не задохнулся, узнав в ней Сунидхи, свою недавнюю пациентку. Потом обернулся человек, шедший рядом с нею. Это был не кто иной, как Малик Башир. Но что они оба делают здесь?
- Доктор?! Как вы тут оказались?! – воскликнули оба в один голос.
Кунал поравнялся с ними:
- Приехал к матери! Но дело не в этом. Я долгое время искал вас еще в Мумбаи – быстро проговорил он, стараясь справиться с волнением. - И думаю, нам следует поговорить в более приемлемой обстановке.
***
Рам Гхосал открыл сначала левый, потом правый глаз, но это решительно ничего не изменило. Ни его позы, ни отношения к тем, кто стоял подле него. Его худое тело застыло в позе лотоса и даже не шевельнулось с приходом «гостей». В другой ситуации такое поведение могло показаться оскорбительным, но только не здесь и не сейчас. Тем не менее, все с удивлением и трепетом смотрели на этого необычного человека. Никто из пришедших ранее не видел никого, кто мог бы открывать и закрывать глаза поочередно.
В раскидистой кроне старого дерева, под которым нашел уединение Рам Гхосал, щебетали многочисленные птицы, шумел ветер, но при этом поражала какая-то непонятная внутренняя тишина и гармония этого места. Четыре человека стояли перед ним вот уже, наверное, полчаса, но он ни жестом, ни движением не выдал заинтересованности их присутствием. Наконец, Сунидхи решилась и спросила:
- Мы стоим здесь уже полчаса. Почему вы по-прежнему молчите?
Как только она произнесла это, человек повернул к ней голову и взор его обрел осмысленное выражение.
- Потому что молчите вы. Кто я, чтобы нарушить ваше молчание? Только вы сами вольны так поступить.
Слова его звучали просто и естественно даже без намека на насмешку.
- Вы – великий учитель и мудрец, и мы смиренно просим вас о помощи! – пафосно заявил Малик и поклонился Раму, но тут же заметил, что во взгляде его проскользнула легкая ирония.
- Я не более и не менее велик, чем любой из вас, это дерево, зверь в лесу или птица в облаках.
- Только вы сможете раскрыть тайну сна безвременья, который терзает наш дух. Мы ищем вашей мудрости – сказал Кунал как можно более уважительно, но опускаться до подобострастия Малика не собирался.
Ему, как врачу, сведущему в науках, все равно было сложно примириться с мыслью, что сей сухопарый человек без возраста знает что-то конкретное о времени правления шахиншаха Акбара, и уж тем более о странном сне. Однако чувства его призывали доверять Раму Гхосалу, потому что не подчинялись трезвой логике.
После разговора с Маликом и Сунидхи, Кунал крайне озадачился. Их встреча не могла быть случайной. Оба рассказали, что приехали в Раджастан совершенно независимо – они едва успели познакомиться в больнице – но каким-то непостижимым образом встретились, когда подыскивали жилье. А теперь и человек, случайно окликнувший их на рынке, оказался доктором, которому Малик первому поведал о своей тайне. Это еще можно было как-то объяснить, но как объяснить, то видение на рынке специй?! Кунал не заговаривал с ними об этом, но много думал. Он вновь стал замкнутым, и неразговорчивым. Мать заметила это и сильно волновалась, чего Куналу, конечно же, совсем не хотелось. Приближался Холи и сон вернулся вновь в еще более отчетливых и жестоких красках, так что даже наяву после пробуждения он чувствовал резкую боль в мержреберье, боль Арвинда. И его не покидало жуткое ощущение, что чем ближе праздник, тем неотвратимее становится месть неведомой силы. Он решил было, невзирая на протесты матери, вернуться в Мумбаи, но буквально накануне этого, когда рассвет едва позолотил верхушки далеких гор он услышал голос, шедший казалось из самого его существа:
- Найди их! Найди их всех!
Кого? Кунал открыл глаза. Его одновременно обуяла тревога и предчувствие скорой разгадки всего того, что покачнуло его внутренний стержень. Уехав в Мумбаи и обретя специальность реаниматолога, он искренне считал, что мир уже разгадан человеческим разумом и не может преподнести сюрпризов. Но в одночасье все изменилось. Вселенная напоминала о своем могуществе. Зачем? Ах, если бы он сумел ответить! Но он не мог, поэтому повиновался ее таинственному зову, хотя при этом не мог не задаваться вопросом: если он отыщет то, что требует от него неведомая сила, будет это благом или злом? Не дожидаясь, когда проснется мать, чтобы не вызывать ненужных расспросов, Кунал вылез из своего гамака и прямо босиком, как простой крестьянин, покинул родную деревню. До сезона дождей еще несколько месяцев, поэтому проселочная дорога была пыльной и тоскливой. В верхушках деревьев пробуждались ранние птицы, да еще время от времени слышался колокольчик на шее одинокой коровы, которая щипала жесткие пожелтевшие кустики травы на обочине. Кунал не был уверен, сколько прошел, равно, как и куда идет, но в какой-то момент обнаружил, что местность стала знакомой, хотя точно знал, что ранее здесь не бывал. С Ганга веяло прохладой, а день обещал быть жарким. Кунал вышел на берег и остолбенел. Это место…Место из сна…
- Нет! Нет, не хочу! – закричал он и упал на колени – О, Боги, за что вы посылаете мне эти испытания? Что я сделал не так, чтобы прогневить вас?! – рыдал человек, прижимаясь к сухой почве, не в силах более справляться с видениями и событиями, которые не контролировал.
Когда он, наконец, обессилев, затих и поднял глаза, то увидел в нескольких шагах раскидистое дерево. Даже несмотря на засуху, крона его была зеленой и живой. Птичьи голоса, как и столетия назад, приветствовали новорожденный день, и казалось в этом простом ритуале мудрой природы заключена истинная связь всего что когда-либо было, есть и, что непременно будет на этой благодатной земле. Кунал невольно потянулся к нему. Под деревом мужчина обнаружил застывшую фигуру человека и почтительно склонившихся подле него Сунидхи, Малика и Шекхара. Кунал был удивлен и тем, что все они оказались здесь, и внезапному появлению Шекхара Мальхотры в Раджастане. Кунал подошел к новоприбывшему:
- Мистер Мальхотра…
- Тише, он думает – прошептал Шекхар.
Кунал недоуменно нахмурил брови:
- А кто он?
- Наш спаситель – Рам Гхосал, величайший мудрец!
У Кунала было еще много вопросов. Неужели их тоже привел сюда голос, разбудивший его этим утром?! Но он не стал спрашивать, так как все трое были поглощены созерцанием мудреца, застывшего в позе лотоса.
- Я знаю, зачем вы пришли сюда – сказал, наконец, Рам Гхосал – Ваше прошлое рождение разрушало вместо того, чтобы созидать.
- Как это?! – спросили в один голос Шекхар и Малик.
Кунал переглянулся с Сунидхи. Кажется, он начинал понимать, что имеет в виду человек под деревом, но не мог быть до конца уверенным. Слишком уж неправдоподобной казалась догадка.
- Садитесь рядом. Я расскажу. Ведь и сейчас никто из вас не стремится к миру.
Рам Гхосал приветливо указал на место возле себя, так что даже Малик и Сунидхи, трепетавшие перед мудрецом, словно он и был самим богом, решились.
- В каждом из нас живет память былых рождений, но ваше прошлое восстало и превратилось в настоящее.
- Почему это произошло именно с нами? – спросила Сунидхи мистическим шепотом.
Ей казалось, что только так и стоит разговаривать с великим человеком.
Рам Гхосал улыбнулся женщине, но в улыбке его присутствовала искренняя грусть:
- Я все скажу, ибо сострадаю вам, но мне бесконечно печально, что сами вы не поняли, не захотели понять собственную душу, по каким законам существует она в бесконечном космическом пространстве.
- Я не совсем понимаю вас – Шекхар сосредоточенно смотрел на мудреца.
- В том и беда, что совсем не понимаешь. Но не меня, а себя самого. В жизни Али Ширвани ты метался и мечешься до сих пор
- Кто? – переспросил Шекхар, но тут же замолчал.
В груди что-то дрогнуло. Какая-то глубинная часть его. Казалось Рам растревожил нечто, что он всегда прятал и от мира и от себя.
- Ты слишком горд и слишком вспыльчив – сказал Рам Гхосал - Желая выслужиться перед падишахом, ты забыл, что отец твой – хинду. Ты восхваляешь Аллаха, совершаешь намаз, но стоит обезьяне броситься тебе под ноги, вера твоя трещит, как переполненный пустой водой бурдюк. И вот в гневе своем ты уже больше веришь в ее могущество! Так кто же твой бог – Аллах или обезьяна?
Кунал боковым зрением видел окаменевшее лицо Шекхара, в жилах которого и в этой жизни текли два потока крови – индуиста и мусульманки. А быть может, это и не совсем Шекхар Мальхотра, а один из военачальников Акбара, чей дух до сих пор плутал по закоулкам безвременья. Или они одно? Как бы то ни было, он опустил голову, так, чтобы никто из товарищей не видел его лица. Кунал пытался было понять, о чем он думает, но не был уверен, что тот вообще думает, но то, что чувствует, это точно.
Малик пугливо коснулся плеча Сунидхи, боясь, что скажет ему Рам, ведь он произносил, вытаскивал наружу те самые главные противоречия души Шекхара, которые не смогли разрешить и столетия. Хотя, существовали ли столетия для Гхосала, или для него все было единым узором, сплетенным причудливой и могучей Вселенной? Рам Гхосал не смотрел на него, но каким-то невероятным образом видел смятение человека.
- Твоя страсть к уничтожению безгранична. Фанатичная вера, а что за ней? Уничтожить обезьяну, уничтожить хинду, убить человека, а может, самого себя? Пролитая кровь другого становится своей собственной. Разрывая линию чьей-то жизни, твоя жизнь уже никогда не принесет той радости и совершенства, которые достигаются познанием. Ты горяч и подвержен страстям. Но кто им хозяин? Ты? Или они владеют тобой?
Щеки Малика вспыхнули от смущения и совершенно несвойственной ему неловкости. До той самой попытки самоубийства ему действительно уже приходилось проходить американскую программу по управлению гневом.
Мужчины после того, как Рам Гхосал поведал об их внутренних демонах, старались ни на кого не смотреть, но Сунидхи глядела на человека под деревом прямо и отважно.
- Вы хотите сказать, что сны безвременья – наши прошлые жизни? – спросила она с вызовом.
- Так было бы, будь оно прошлое. Но ты мне нравишься, женщина. Ты бесстрашна. Но ты же и тщеславна без меры. Ты как Мумтаз, суть твоя ничуть не изменилась - ты жаждешь возвыситься. Неважно как. Но боль и горе, которое ты сеешь в почву своих желаний слишком лживые семена. Они обещают обильный урожай, но в итоге порождают лишь гнилые плоды.
Мумтаз раскрыла рот, чтобы сказать что-то еще, но ее опередил Кунал.
- Значит, мы каким-то образом заново проживаем прошлое свое рождение во сне? Почему?
Кунал попытался обернуть сказанное Рамом в логическую оболочку. Как врач, он все еще упорно искал логику в происходящем. Он ожидал от Рама Гхосала отрицания, ожидал, что тот начнет сыпать религиозными догмами, но мудрый человек принял его вопрос с уважением и пояснил:
- Я уже говорил, прошлого нет. Если его действительно нет, оно не причинит беспокойства. Для всех вас оно так и не стало прошлым.
- О, Бог мой, за что мне эти муки? – возопил Малик Башир.
- Бог есть абсолютное добро, а муки творения самого человека. Чтобы разрушать себя не нужно столько могущества, не нужен бог, достаточно человеческой глупости.
- Что значит, не стало прошлым? – допытывался Кунал.
Он страшно хотел не только понять феномен снов безвременья, но и ответить на вопрос, почему этот же сон снится и ему. Ведь ясно, что самоубийца, которого не успели спасти – это душа Арвинда, который все еще плутал по темным коридорам новых и новых рождений и не мог найти выхода к свету.
Сунидхи, Малик и Шекхар прислушались.
- И тогда и в нынешней оболочке вас всех направляют все те же пагубные страсти. Пагубные прежде всего для вас самих, поэтому для вас они самое что ни на есть настоящее. То, что вы считаете реальностью – химера, а то, во что упорно не хотите верить, истина.
- А я? Сон снится и мне, хотя я тут совсем ни при чем! – воскликнул Кунал, не в силах более ожидать пояснений Рама Гхосала.
- Ты больше всего.
Глаза доктора и почти мифического мудреца встретились, как встречаются два непримиримых противника. Причем, Кунал это хорошо почувствовал, враждебное начало источала его сущность, не Гхосала. Мудрец принимал все. Для него даже возражения врача из далекого Мумбаи всего лишь еще одна грань существующего миропорядка. Это читалось в его взгляде, в том, как он сидел и говорил, это, а еще бесхитростная открытость и доверие всему и всем вокруг. Кунал не мог не видеть этого, и такое отношение уязвляло самолюбие, потому что ему нечего было противопоставить этому истощенному и, скорее всего, даже неграмотному человеку.
- Не трать попусту силы. Они тебе понадобятся для чего-то более достойного, чем демонстрация мне своего незаурядного ума. Ум здесь не поможет. Ты совсем как дитя, которое противится тому, что давно ему желанно, лишь из стремления противиться, и только для этого выбирает противоположную дорогу.
На мгновение Кунал задумался. В чем-то Рам Гхосал был определенно прав. Он вспомнил, как мальчиком стыдился своих необразованных родителей и, поступив в университет, отказался от тех религиозных воззрений, которые ранее радовали и наполняли жизнь светом, сделав своим единственным кумиром науку. Он и не осознавал до сих пор, что лишился больше, чем приобрел – исчезла тайна и радость души от каждого нового рассвета. Бесстрастный врач Кунал Чоухан закрыл мальчишку-Кунала на тяжелый амбарный замок, но вытравить его счастливую непосредственность из себя не удавалось. И теперь Кунал понимал почему – в глубине души он не желал этого. Наоборот, ему отчаянно хотелось вновь стать им, вновь поверить в чудо. Но тогда это означало принять веру необразованных сельчан, как нечто ценное и достойное внимания. Какое поражения для солидного доктора. Ай-яй-яй! Но причем здесь гибель Арвинда? Мысли Кунала метались от себя к Арвинду и от Арвинда возвращались к себе. Шекхар, Сунидхи и Малик теперь смотрели на него, ожидая, что произойдет дальше. И он спросил:
- Я все равно не могу понять, при чем здесь наш общий сон?
- Вспомни, чем жил Арвинд?
- Хануманом – не задумываясь, ответил Кунал.
- И так же упрямо и безрассудно, как ты живешь наукой, отвергая все, что кажется иным, видя в отличном от себя врага…
- И, в конце концов, оказался прав! – воскликнул Малик – Враг погубил его! Я…погубил его…
Он выглядел крайне взбудораженным. На лбу проступили капельки пота, в голосе чувствовалось беспокойство, и, сказав это, он отвел глаза от Кунала.
Рам смотрел на них с сочувствием и разразился длинной тирадой. Это показалось удивительным, потому что все время беседы он хранил завидное самообладание:
- «Ты погубил меня, я – тебя!» Так рождаются только раздоры, а истину ищи в себе! Лишь сам человек властен над своей судьбой. Его убил не Али, не ты, Малик, это он позволил себя убить. Одержимый идеей ублажить божество, он стоял на своем, как упрямый слон, убежденный, что оскорбит Ханумана, воздав вместе с мусульманами благодарность за рождение наследного принца, и погиб. Он так и не понял, что Бог – не правитель, не статуя в храме, не обезьяна, надкусившая плод. Богу не нужно слепое поклонение. Бог равен всем и все равны богу. То, что человек видит вокруг себя наяву и во сне – это бог. В Боге можно найти все. Единственное, чего в нем нет, так это тщеславия и злобы, потому что в боге заключена только любовь. Пойти против Бога не значит помолиться, назвав его другим именем. Идти против Бога, это идти по пути отвержения, идти против любви. Каждый из вас нарушил этот простой закон в прошлой жизни и делает это в нынешней, каждый страдал тогда, и страдает теперь.
- Значит, Арвинд это я? – удивленно воскликнул Кунал.
Он никак не мог привыкнуть, что привычно абстрактная идея воплощения в иных жизнях под этим деревом обретала реальность.
- Ты – человек и ты же бог, потому что бог в тебе – сказал Куналу Рам Гхосал – И ты тоже!
Он перевел взгляд на ставшую задумчивой Сунидхи. На лице ее отражались сомнения относительно собственной правоты. Возможно, впервые за долгое время.
- И ты! И ты! – Рам кивнул головой в сторону Малика и Шекхара – А потому, только вы сами решите принять или оставить без внимания то, о чем мы сегодня говорили.
- Так что же нам делать, чтобы сны больше не приходили?
Сунидхи меньше других была склонна к философствованию, поэтому спрашивала просто и, как показалось Куналу, несколько бесцеремонно. Рам Гхосал вздохнул, вбирая в себя природную чистоту ветра на рассвете. Сколько у него было этих рассветов, не вел счет даже он сам, но каждый будто в первый раз.
- Не мне это решать – покачал головой Рам Гхосал - Ответ на этот вопрос – вы сами. Откройтесь себе, и узнаете. Каждый из вас – великий путеводитель, вопрос и ответ в одном.
***
А потом пришел Холи. И краски природы и краски на одеждах сельчан вновь расцветили все вокруг. Кунал вновь почувствовал знакомый с детства трепет, и чистая звенящая радость вновь нахлынула на него, принося облегчение и покой в мятежную душу.
А другие? Они ищут свой путь. Скажу лишь, что они позволили, наконец, снам безвременья обрести свое время. В прошлом.