Май месяц был разорван. Неожиданно и крайне нахально в город пришла осень. Градусник вяло показывал чуть выше ноля, а календарь краснел в воспоминаниях о «дне пионерии». Охапка белых роз сменилась отцветающей сиренью, что заполняла офис настроением. На улицы просачивался запах набухающих тополиных почек. Туман сменялся дождем, крупные капли которого тщательно размазывали по лобовому стеклу дворники уставшего автомобиля.
Ланч. Мы тянулись друг к другу и боялись в этом признаться. Она не давала повода даже разозлиться на нее, а я боялся даже посмотреть ей вслед. Комплименты делал в письменном виде, подсовывая клочки бумаги в лоток с корреспонденцией или кидая вечером сообщения с оборотом типа «Забыл сказать днем…». Когда мы случайно сталкивались в городе или на вечеринке, все эти записки рассыпались как пыль, – их попросту не оставалось даже в мимике ее лица. Но я точно знал, что они были прочитаны. Она смотрела мне прямо в глаза, а я столбенел, смущался и говорил какую-то ерунду о новых технологиях своего мастерства. Она же улыбалась и точно знала, что скоро лето.
Вечерами тепло возвращается, небо наполняется розовой ватой, солнце падает за горизонт и шум города оседает эхом в сознании. Улицы полнеют и оживают. Молодежь вновь забывает спать ночами, рабочие дни превращаются в испытание.
Испытанием было все. Я больше не мог выносить запах ее духов и поэтому прекратил общение, старался не появляться в ее конторе. Только когда мы собирались большой компанией, я вдруг забывал об обещании самому себе и сыпался, сыпался, как песок из карманов. Она без тени смущения расхаживала по мне босиком и щекотала нервы. Весна.
В небо врывается гроза, кругами расползается по озеру, и мы, с визгом собирая пледы, несемся под первую же сосну. Пыль оседает, воздух – чище, раскрасневшиеся от солнца щеки пощипывает вечер.
Мысли свободны. Никто не думает о курсах валют и индексах, о незаконченном проекте или заваленном в полдень на планерке выступлении. Все внимание приковано к волейбольному мячу и песку, прилипшему к ее левой лодыжке при падении. Я – песок. Любое движение преследует взгляд. Мы все время ищем повод к диалогу. Движения скованны и неуклюжи. Разговариваем, не произнося ни слова. Лишь иногда перебираем какую-то чушь, вспоминаем истории прошлого. Я боюсь прикоснуться, понимая, что мой замок разрушится при первом же ударе ее копья в оборонительную стену. Но все же я обнимаю ее за плечи и чувствую смущение в зеленых глазах. Я – песок. Она набирает меня в ладонь и игриво пересыпает в другую. Мне нравится это, и я делаю тоже самое с ней. Я не одинок в своих юношеских порывах, но она меня сильнее. Мы сидим на пляже часами до полного захода солнца. Мерзнем и прогоняем комаров. В темноте собираем вещи и садимся в измученную солнцем машину. Наше тело осыпается по обшивке салона и забивается в пластик. Растягиваем время, развозя друзей по всем частям города. Едем так медленно, что пешком получилось бы быстрее. Разъезжаемся по домам, и уже глубокой ночью начинаем переписку. Сначала нас двое. Мы смелее и открытее. Порой мне кажется, что мы флиртуем чересчур смело. Откровенничаем, шутим, обсуждаем будущее и строим неосуществимые планы. Почему все это сейчас, а не пару часов назад в полуметре друг от друга? Темы меняются одна за другой, но суть не исчезает даже в многоточии. Компания собеседников растет выдуманными именами и желаниями, но рассвет заставляет вспомнить о рабочих буднях, и мы расходимся по своим невиртуальным комнатам и ложимся в непустые постели.
Завтра повторяется, как «день сурка». Сначала обещания самому себе, потом шлейф моих фантазий по коридору ее офиса и я…на песке…мы вновь оставляем следы. Иногда радуем вечерний город своими загорелыми лицами. Смотрим в глаза, но ночных тем и разговоров как будто не было. Мы знаем друг друга сто лет и совершенно незнакомы. И понимая это, скованны немного и даже натянуты. Я зачем-то говорю о работе, задаю странные вопросы, выискивая подходящую тему. Поджимаем губы и неохотно плетемся домой. Сообщение «…прости, опять забыл сказать…», второе, третье. Она настолько открыта и прямолинейна порой, что я пугаюсь собственных мыслей и делаю вид, что не понимаю. Трус! Она отлично перекидывает песок из ладони в ладонь… Эх ты, а ведь давал себе обещание больше не поддаваться. Она уже основательно, по самое колено зарылась в моем теле, не то, что пробежалась и пощекотала пятками.
Это продолжается бесконечно.
Лето закончилось, и даже осень уже покрывается снегом. Мы редко куда-то выбираемся. Разные планеты и компании людей, разные миры и интересы. Она все чаще заходит к нам в офис, ищет встреч или заводит разговор, явно устав от моего бездействия. А я, как олень натыкаюсь на собственную ограниченность, отвечая односложно. Трус!!! Встречаемся на пару минут между обедом и следующей неделей. Я заряжаюсь ее энергией и не могу сдержать эмоций. Нет больше теплого берега и летних прогулок, опять лишь записки в кипе бумаг. И вечером мы словно переворачиваем песочные часы, по крупинке просачиваемся в узком отверстии дня, а на последних секундах темп ускоряется: песок сыплется быстрей, и мы смелеем.
Дождь. Мокро и скользко. Шумный город и деловые встречи. Серые улицы ревут моторами и забрасывают бензином мысли. Все забиваются по пабам или прогуливаются по собственному дивану. Мы тяжелеем и больше не можем проскользнуть по узкому горлышку песочных часов. Клетка. А может, это любовь? Или убегающее быстрее, чем ты, детство со школьной пронзительной атмосферой первого свидания? Тревога. Вечер. Разговор высасываем из пальца и притягиваем за уши. Долго сидим в машине, стекла заливает дождь. Мне не нужен зонт, а я все равно прошу им поделиться, чтобы добежать до размокшего чернильного седана. Улыбка натягивается по лицу, когда утро утыкается в заинтересованный взгляд и текст сообщения, посланного вдогонку ее ароматом.
Еще месяц. Свернув по-турецки ноги, мы упорно боремся со сном какой-то домашней философией и теплым вином. И вновь расходимся на рассвете, ничего не изменив.
Проходит зима. Апрель, май. Солнце осушает нас. Она вновь напоминает о себе случайным прикосновением дружеского вечера. Ветер разносит нас по берегу и собирает в единый сосуд лишь поздней ночью. И все повторяется снова и снова.