В кармане оставалось восемнадцать бат и искреннее желание потратить больше. На эти деньги здесь можно было сторговать кокос у тайца на пляже – напиться холодного сока и ложкой достать всю сытную молочную мякоть плода. Можно было дойти до перекрестка и с лотка торговца, который ютился в клубе дыма от жареной пищи, и в запахе острых специй, купить пару шпажек с курицей, креветками, кальмарами или прочей снеди. Этих денег хватило бы на сэндвич и стакан соевого молока из местного супермаркета. Или на ароматное манго с насыщенным желтовато-оранжевым цветом и концентрированным запахом тропиков. Отбирая каждый плод на центральном базаре, на ладонях оставалась пыль туристических взглядов, аромат просачивался в поры и забивался меж пальцев. Сочный запах было трудно смыть водой, еще сложнее – забыть. Фрукты, которые мы видели только на картинках, были выложены плотными слоями на прилавках в аккуратные пирамидки или питались солнечным светом и влагой сентябрьского дня на деревьях. Кокосовые плодоносящие пальмы окружали города и склонялись над узкими каналами Бангкока, тянулись до самого залива на юг, обрамляли берега островов с белоснежным песком и музицировали шумом листьев во время ливней, когда падающие кокосы выдавали барабанную дробь. Ананасовые плантации источали свежесть. Вкус кисло-сладких кусочков только что срезанного плода застревал комком блаженства, сок стекал по подбородку и навсегда отпечатывался на рубашках. Чуть восточнее километрами расползались картофельные поля, больше похожие на плантации конопли. Зелень лишь колыхалась под порывами ветра и ждала того дня, когда рыхлые водянистые клубни попадут в очередное варево местного повара.
В номере на девятнадцатом этаже искал свое место штатив и фотокамера. Столица была как на ладони и завораживала ночными огнями. Сегодня утром город казался не менее активным, даже наша усталость после многочасового ночного перелета расползлась как сигаретный дым. Витражные окна отражали дыхание постояльцев, несколько миллиметров стекла отделяли от динамичного мира и шума городских улиц. Если Нью-Йорк заполнен такси желтого цвета, то Бангкок был похож на бразильский карнавал или палитру красок самого смелого экспрессиониста.
Такси ядовито-ярких цветов мельтешили по городским развязкам, кучковались то розовыми, то зелеными, то лиловыми группами на площадях и проспектах. Количество цветов, в которые были выкрашены автомобили, поражали воображение. Сразу вспоминались привычные серые улицы российских мегаполисов с металлическими и черными седанами, грязными и скучными автобусами, унылыми проспектами, ленивыми прохожими. «Как скучно и черно-бело мы живем», – подумала я. Бангкок же светился и источал энергию. Каждый житель был рад новому дню, активно передвигался, зазывая купить товар или сделать массаж. Сложно было найти свободное место от лавок, торгующих и одеждой и креветками одновременно. Каждые сто метров были отмечены пятачком, которое для быстрого понимания можно назвать кафе. Однако это были скорее столовые, только под открытым небом. Коляска с небольшим холодильным отсеком, доверху набитым сырой рыбой и курицей, с раскаленной решеткой размером не больше альбомного листа и десятком специй, вывешенных на веревке, как белье после стирки. Пластиковые коробки с овощами и мешки риса в радиусе пары шагов. Эту коляску окружали металлические лавки и квадратные столы, заставленные плошками с ароматной похлебкой и тарелки, источающие запахи острого морского ассорти и белоснежного риса. Глаза прохожих фарангов цеплялись за каждый кусочек свежей пищи, где-то в районе живота просыпался аппетит, а голова кружилась от запахов уличных ресторанов. Местные жители, равно как и туристы, лишь смачно поглощали тайские секреты кулинарии, разговаривали и улыбались нам, умирающе проходящим мимо.
Превращение туриста в аборигена здесь происходит почти мгновенно. Умиротворение и толерантность поселились в наших глазах на грани с безразличностью к шокирующим картинкам, манерам и образу жизни. Мы научились улыбаться чаще. Нас выдавали только по-европейски широко распахнутые глаза и бледность лиц, несмотря на ровный золотисто-бархатный загар, что покрыл даже кончики пальцев на ногах. Непривычные сочетания продуктов вошли в наш рацион не только ингредиентами и порциями, но и частым их употреблением, ведь тайцы привыкли кушать по шесть-восемь раз в день.
Бангкок – огромный город с небоскребами, раскиданными по территории мегаполиса в хаотичном порядке. Некоторые отражаются лоском, другие выглядят серо и непрезентабельно. Город представлял собой перемешанные трущобы, дворцы и храмы, жилые дома и гостиницы с сомнительным экстерьером. Город на равных правах принимал и высотки, упирающиеся в сизое небо, затянутое не то облаками, не то смогом, и метры базарных улиц с дешевыми товарами. Здесь нет престижных районов, как, например, Родео Драйв в Лос-Анджелесе, нет элитных кварталов и поселков а-ля «Рублевка». Бангкок – это один большой коктейль вежливости, хамства, демократичности и религиозности, буржуйства и откровенной нищеты. Вы только представьте роскошную даму, только что одарившую Gucci или Manolo Blahnik своим присутствием и кредиткой. Лишь открыв дверь бутика, из зазеркалья дама попадает на хаотичные торговые ряды, заваленные хотя и дешевой, но с неплохого качества подделкой тех товаров, за которые она только что расписалась в чеке с шестью нулями. Не говоря уже о том, что, пока шикарная модная дама пробирается до своего не менее шикарного авто, удивительным образом ассортимент лавочек ширится и цены ломаются, чего не скажешь о том же в дорогом глянцевом бутике. И самое поразительное, что владельцы этих всемирно известных марок даже не пытаются прогнать с крыльца своих фанатов, бездарно, возможно, но выгодно для себя, продающих заведомо спертое имя бренда. Полагаю, именно улицы Бангкока могли в свое время вдохновить на создание труда по экономической теории Кэмпбелла Макконнелла и в ярком примере отображали все законы рынка и конкуренции. Лишь однажды, возвращаясь с ночной прогулки мы забрели на улицу, где были выстроены в ряд всемирно известные сетевые отели. Их звездность зашкаливала, как и количество дорогих авто, припаркованных рядом. Улица, у которой наверняка есть название (это еще одна особенность города – на домах нет указателей улиц и номеров), была подобием Невского проспекта или Тверской. Бутики, гостиницы и рестораны. Одно из этих мест мы только что покинули. В одной из самых модных площадок Бангкока нам при входе преградили путь, любезно предложив мужчинам переодеться. Открытые туфли сменили на кожаные ботинки, а на безрукавную майку накинули черный пиджак. Мы с приятельницей видимо прошли фейс-контроль и нам лишь приветливо улыбнулись, проводив на двадцать шестой этаж. Здесь под открытым небом на площадке, похожей на вертолетную, располагались небольшие столики и кресла к ним, барная стойка и пространство для коктейль-пати. В воздухе витала приятная музыка. К полуночи этот ресторан-клуб заполнился до предела, и даже к нашему столику выстроилась очередь. Цены и престижность этого места автоматически отсеивало публику, поэтому мы смешались с длинноногими барышнями и холеными мужчинами. Хороший парфюм перемешался с ароматами закусок и табачным дымом. Здесь все были расслаблены и немного пьяны. Внизу и вокруг нас – город и его огни, его модность, деловитость, кучность, новизна и его суетливость. Я в шутку прозвала этот город муравейником, а всех присутствующих – муравьями. Динамичность, быстрота, трудолюбие, круглосуточность и вера! Вера в каждый наступающий день, даже если тот приносил ливневый дождь.
Ветер же помогал нам передвигаться, а дождь – охлаждал. За новой порцией свежего влажного воздуха в первый же вечер мы отправились на вершину самого великого небоскреба Бангкока. На восемьдесят четвертый этаж мы поднимались несколькими этапами. Из одного лифта нас пересаживали во второй, а далее отправляли по широкой винтовой лестнице в пару пролетов на открытую зарешеченную площадку. Голова этого здания медленно и бесшумно вращалась, и поэтому мы, лениво припав к бордюру, разглядывали горизонты мегаполиса. Дымка вечернего дня размазывалась легкими каплями дождя. Небо кучное и матовое, лишь солнце, падающее на западе, сохраняло яркость и прозрачность вокруг себя. Шум улиц здесь был еле уловим. Лишь иногда доносились сирены и рев моторов. Зато был отчетливо слышен ветер. Город был похож на детский конструктор с сотней многоуровневых развязок, бесконечных автобанов с несчитанным количеством машин, что носились по улицам со скоростью космического корабля. Змейки метро плавали над землей на уровне пятого-шестого этажа, и скрежет рельс выдавал всю деловитость города. Футуристический мир. Яркий и беспорядочный, аккуратный и душный. Я влюбилась в этот город с первого взгляда и была безмерно счастлива такому завершению первого дня. С высоты птичьего полета мы рассмотрели те места, что отметили на карте города для посещения: Храм Изумрудного Будды и старые торговые каналы реки Чао Прайя. По периметру смотровой площадки на бордюрах пестрили таблички, фиксирующие сторону света и расстояние до столиц крупных государств. Мы даже проткнули пальцем воздух и помахали ладонью родной стране со словами «Скоро не ждите».
Пока мы забывали о доме, вечер уплотнился и вспыхнул городской подсветкой, вагоны наземного метро ускоряли ход, открывались клубы и заполнялись улицы. Мы намотали километры по улицам, вдыхая запахи бензина и специй, овощных лавок, массажных салонов и городской пыли. Вечер принес с собой аппетит. Однако питаться привычной европейской едой, что попадалась нам на пути, мы не хотели. Узрев в паре сотен метров огромный рекламный щит, зазывающий испробовать тайскую кухню в крупном супермаркете, мы прибавили ход. Здание современное. Пестрили гламуром и брендами витрины, однако внутри – простой вещевой рынок, заваленный среднебюджетными товарами. Мы поднялись до заветного этажа с едой, походили кругами, разглядывая названия блюд на тайском языке, и спустились на улицу. Очевидно, что сидеть в металлических стенах было преступлением. Около часа мы кружили по проспектам в поисках подходящего места для трапезы. В одном заведении нам не нравился ассортимент, в другом – цены, в третьем запахи, в десятом – кондиционированный воздух. Свернув в подворотню, поведясь на темноту и еле уловимый звук радиоприемника, мы, наконец, плюхнулись на деревянные лакированные лавки под соломенным навесом. Улыбчивая, но уставшая от суеты дня тайка принесла меню и учтиво склонила голову, сложив приветственно руки у груди. В блокноте с деревянной обложкой были размещены выцветшие фотографии блюд, с названием и ценой. Я без колебаний заказала суп на кокосовом молоке Том Ха Кай. Вкус приятно удивил и порадовал. Дома рецепт этого супа, как бы ни пытались повторить кулинары в ресторанах, был не так чудесен, как здесь. Размер порции удивил не меньше. Казалось, я буду хлебать этот нектар Богов до завтрашнего утра. Однако порция стремительно уменьшалась с каждой ложкой. Я боялась проглотить собственный язык от удовольствия. Суп был съеден, а на дне этого тазика, остался целый огород: лимонная трава, нарезанный галанг со своим имбирно-перечным вкусом, кусочки лайма, немного перца чили, пара грибов, кориандр, перья зеленого лука и стебли молодого бамбука. Куриное филе и креветки из супа были выловлены и разделены поровну, так как съесть такое количество одному было тяжко. Другая порция знаменитого тайского супа Том Янг была похожа на щи, однако состав выдавал тайскую любовь к острому и креветкам. Еще перед нами стоял поднос с домашней полупрозрачной вермишелью с молодыми побегами пшеницы, рис и мясо в кисло-сладком соусе. Неторопливо мы опустошили блюда, с трудом от сытости встали и побрели в сторону нашего отеля. Было проще и быстрее оседлать яркое такси, но уж очень хотелось поглазеть на азиатский мир, представленный столичными кварталами. Спустя полтора часа мы вновь уселись перед витражным окном разглядывать ночные огни Бангкока. Раздвинули занавес и за бокалом виски не заметили, как наступил рассвет.
Новое утро принесло туман, тридцать градусов в тени и моросящий дождь. Уже к полудню солнце било из всех щелей, лишь иногда прячась за кучные облака. Распрощавшись с вялыми гидами и прохладными гостиницами, мы поспешили за порцией истории и религии королевства. Прежде, чем попасть в Королевский Дворец, мы посетили небольшой монастырь в северной части города и Храм утренней зари. Буддийских монахов в одеждах сочно-оранжевого цвета, что мы встретили там, казалось, не волнует ничто мирское. Полные спокойствия лица и взгляд, направленный скорее внутрь себя, чем на проходящих мимо людей. Мужчины, что покидали кельи, вместе с нами ступали по тем же храмовым улицам плавно и уверенно. Нравственный идеал буддизма в их лицах представал как абсолютное непричинение вреда и беспокойства окружающим. Проистекающий из общей мягкости, доброты и чувства совершенной удовлетворенности образ монахов заполнял воздух спокойствием, а разум светлыми мыслями. В зале для медитации я просидела лишь несколько минут, хотя готова была остаться на час-другой. Упираясь взглядом в спины сидящих масс оранжевых одежд, улавливала душевное благополучие и спокойствие умов. Звук от мантр, что воспевали люди на санскрите, возносился под купол и утраивался энергетической волной, возвращаясь к присутствующим. Благовонья мешались запахами пачули, опиума и сандала, распространяя по залу аромат нирваны.
Статуи высотой в несколько метров в Королевском Дворце рассекали знойное голубое небо. Золоченые стены сооружений храмового комплекса плавились от жары и наших взглядов. Инкрустированные изумрудами полотна, перламутровые дверные панели и бронзовые статуэтки Будды в позе океанского спокойствия. Шесть пар бронзовых львов, что охраняют главную центральную дверь убосота, без рычаний и входных билетов пропускали к Изумрудному Будде, что застыл в позе медитации. Его деревянный трон покрыт золотом, а воздух рядом пропитан ароматическими маслами и молитвами.
Прах Будды покоится в золотой чеди невероятных размеров, больше похожий на колокол. Мраморная лестница перед его входом – обитель многих пришедших сюда людей. Мы присели на теплый камень и еще раз вдохнули незнакомую нам философию буддизма.
В Таиланде почитают своего короля не меньше, чем великого Будду. Повсеместно висят его портреты, причем, на мой взгляд, порой совершенно неудачные и по компоновке, и по пойманному фотографом выражению лица. Этакая желтая пресса в массы. Его портреты можно увидеть не только в крупных зданиях или на площадях и улицах, но даже в лифтах гостиниц и крохотных забегаловках в узких темных коридорчиках. Не редко король изображен с супругой. Тайцы любят и уважают королеву – как, принцессу Диану в Европе. В качестве подтверждения своей любви местные жители носят браслеты на руке желтого и голубого цвета. Желтый цвет и все, что им окрашено (флаги, браслеты), считается в Таиланде цветом короля, а голубой – королевы. А еще тайцы приносят свежие цветы к мраморным фигуркам короля, что разбросаны по всему городу. Цветочными бусами и палетками торгуют на каждом шагу. Их носят на запястье, вешают на зеркало в автомобиле, украшают торговые пятачки. Королевский дворец также под пристальным вниманием правителя с сотен портретов и грудой цветочных композиций.
Территория Храма живет не только монахами и прихожанами, туристами и гидами, но и населена всевозможными мифическими существами. Стражники Якша у каждого входа в храм отгоняют злых духов и привлекают внимание фотокамер своими размерами и бирюзовой фактурой. Злобные персонажи – позолоченные ракшасы и противники Рамы. Злобность их, на мой взгляд, весьма условна и давно погребена в древних манускриптах. Не удержавшись, я встала между фигурами, приняв их позу и щелчок фотокамеры навсегда унес воспоминания с собой. А еще во дворце есть существо с головой льва и хвостом собаки. Все они так или иначе – хранители и стражники. Хранители мыслей, стражники судьбы.
Спустя пару недель мы вновь попали в буддийские храмы и даже познакомились с китайским буддизмом. Мы не обошлись без легенд и ударили три раза в колокол, что, по преданию, исполнял желания. Звук со своим послевкусием пронзил разноцветные, нарядные помещения, украшенные драконами и китайскими фонариками. Мраморные полы и золотые статуи Будды. Все так неприкрыто весело и пестро, богато и неприкосновенно уважаемо. Не покидало ощущение радости, совершенно понятное для такого места. В одном из залов храма все грехи человека и последствия их совершения представлены скульптурами. Черный юмор, но чрезмерно точно тыкающий пальцем в общество своими карикатурами. Легенды монахов говорят, что вруны обязательно станут крокодилами, лошадиную упряжку наденут на необязательных транжир и поработят. И в лицах этих монументов читается и узнается каждый из нас. Все молчали, я, наверняка, как и большинство попутчиков, смотрела и думала «А кем же буду я?»
Еще не один час мы гуляли по площадям и аллеям Королевского Дворца и заглядывали в небольшие кельи, залы и музеи с оружием. Поднимали взор к мощным стенам библиотеки священных писаний, разглядывали свои отражения в золотой мозаике и обнимались со скульптурами и статуями незнакомого нам мира. Жасминовый палисадник, что провожал нас у выхода из дворца, подарил тень и струю холодной воды, которой мы обернули уставшие стопы.
До заката оставалось несколько часов, поэтому мы устремились к реке сквозь рынок специй и прилавки готовой пищи. Короткий путь был пешим и недолгим. Увлекшись обсуждением увиденного, мы на полшага шли впереди. К нашим друзьям прилип таец, что торговал соломенными зонтиками, покрытых лаком и рисунком азиатского мотива.
– Всего 100 бат, мистер. Защитит от солнца. Красива, мадам. Всего 50 бат.
Молодая дама на перекрестке, у которой мы спросили дорогу к реке, дружелюбно повела сквозь потоки автомобилей, что-то объясняя. Лишь спустя пару шагов, мы услышали, как из груди вырывается мужской бас, а ее юбка слишком плотно выдавала мужское начало. Случайный гид продолжал говорить и вел нас через торговые палатки, попутно показывая пальцем на то, что непременно стоит приобрести. Мы невольно стали посетителями спонтанно организованного рынка. А до реки было рукой подать. На пристани мы остановились у будки с мороженым, и, пока наши мужчины договаривались об аренде лодки, выбрали брикеты ванильного счастья тайского производства. Торговаться в этой стране было реально практически везде. Всего на второй день пребывания, мы научились сбивать цену на 30-40%. А порой, не нужно было делать ничего, как цена ломалась вдвое. Например, горячую кукурузу, что на острове таец еще до обеда продавал за двадцать бат, сразу после полудня отдавал за пятнадцать за пару. Креветки и рыба, что портилась быстро, после обеда могла разойтись вообще за копейки. Цена футболки и цветастых этнических рубах, которыми трясли торговцы на каждом переулке, теряла вес, как мечта любой толстушки – быстро и без особых усилий. Торговаться здесь по пустякам было привито европейцами, поэтому всегда следовало вовремя остановиться, чтобы не обидеть местного жителя и не прослыть грубияном.
Лодка, что мы арендовали, оказалась весьма просторной для нашей четверки. Укрывшись под ее навесом от палящего солнца, мы ловили солнечных зайчиков и брызги от волны, что рождалась скоростью. Удалившись от центра на пару километров, взору нашему предстали старые торговые каналы и жилые хибары на воде. Гниющая вода перемешалась с запахами цветов и семейных трапез, что тайцы устраивали на открытых балконах над водой. Пресные воды реки были мутны, словно большой чан с глиной размешали в стакане воды. На пути попадались сгнившие кокосы, что падали с ветвей и терялись в потоках. Плети водных лилий затягивали берег, местные жители на небольших лодках разгребали веслами воду и тину, что поднималась из глубин.
Лодочник притормозил у пристани, чтобы купить свежего белого хлеба. Пожалуй, это единственный раз за все время пребывание в Таиланде, когда я видела хлеб так таковой. Даже после прогулке по реке, обедая, мы усиленно пытались объяснить, что для одного из нас требуется кусок хлеба к горячему супу. Официантки лишь разводили руками и повторяли наши слова, пытаясь сопоставить их с их языковыми познаниями. На реке мы вовсе не собирались лакомиться воздушной сдобой, хотя завтрак остался в далеком прошлом раннего утра. Этот хлеб мы крошили в воду, когда пара сотен акульих сомов бились о борт и дно нашей байдарки. Крупные и мощные рыбы буквально дрались за каждый выброшенный за борт кусок хлеба, выпрыгивали из воды и даже пару раз цапнули меня за палец от жадности. Кстати, эта живность известна еще как пангасиус, тот самый, что я не раз запекала к ужину. Вот только теперь пытались откусить кусочек от меня. Когда-то в Египте я видела обитателей морского дна в плотном скоплении, и даже делила с ними морские просторы, позволяя хвостами щекотать мне пятки. В Турции на водопаде мне приходилось кормить таким же способом форель, и ее тоже было слишком много для одного квадратного метра водного пространства. Однако здесь косяк этой рыбы был значительно плотнее и похож на кипящий бульон, где сомы выступали одновременно и булькающими пузыриками и основным ингредиентом блюда. Шум хвостов, бьющихся о водную поверхность, стоял такой, что заглушал звук мотора и нашей речи. Хлеб исчезал мгновенно, от крошек не было и следа. Жадно поглощая корм, сомы все терлись и терлись о корму. Никто и не думал устраивать рыбалку. Хотя это рай для ленивых рыбаков и усатых котов. Навязчивость этих речных обитателей была столь велика, что достаточно опустить мешок в воду и за минуту обеспечить себе сытную неделю, а то и месяц питания.
Кормить рыб оказалось веселым занятием – удивительным образом улучшилось настроение. Вообще в этой стране нам пришлось скормить разным животным с полсотни килограммов овощей и фруктов. Так, например, в открытом зоопарке-заповеднике Клао Клео неподалеку от Паттайи, мы закинули в пасть бегемота целую корзину свежих огурцов, а статный жираф с малюханькими рожками на макушке тянул шею за пучком стручковой фасоли. Длинношеие пятнистые животные отлично бы смотрелись на фоне бескрайних африканских пустынь. Однако жирафы свободно разгуливали под пальмами по свежей зеленой траве, наклонялись к людям за порцией лакомств и прикосновений. Гиббонам и мартышкам на выбор были представлены бананы, перепелиные яйца и орехи. Конечно, им по вкусу были и разные браслеты, цепочки и не на месте висевшие футляры от фотокамер. Одна обезьяна, находясь, правда, в клетке, а не под открытым небом, долго сидела напротив меня и склоняла голову к плечу, наблюдая, как я достаю из кармана тюбик с помадой и увлажняю губы. Этот процесс крайне заинтересовал ее, и я повторила процедуру снова и снова. Удивительным образом, за секунду, прутья достаточно плотной решетки перестали быть помехой для обезьяны. Рука удлинилась не меньше, чем на метр, – я лишь успела отскочить. Уловив момент отсутствия опасности, протянула обратно руку. Животное потеребило, упоительно разглядывая мой браслет, замотанный на запястье, а позже и вовсе вложила в мою ладошку свою, и разогнула морщинистые пальцы. Обезьян мы встретили еще несколько раз, в том числе и диких, когда поднимались на гору у окраины города и доставали из карманов орехи. Здесь игры были неуместны, все же зверь в дикой природе отличался от тех, кому посчастливилось обитать в зонах с кучей туристов. Заповедные гиббоны черные и серые, белой и палевой окраски были похожи на подростков-непосед. Перелетая с дерева на дерево, цепляясь за лианы и ветки, они не отпускали от тебя взгляд и обязательно красовались. То демонстративно падали в натянутый меж кустов гамак, то садились напротив и кокетливо отводили морду чуть в сторону и вверх, при этом фиксируя на тебе взгляд. Единственное, чего не хватало в этой позе для полного завершения процедуры кокетства, – это длинных хлопающих ресниц. А еще бывали приступы аутизма, в шутку говоря. Это когда обезьяны садились на ветку, раскидывая лапы в разные стороны и монотонными движениями бились спиной о ствол дерева, устремляя взгляд в никуда с абсолютно равнодушной миной.
Стаи пугливых оленей, оказались тоже не против фасоли и, хотя и пугливо, но давали себя обнять за шеи, погладить по лбу и потеребить уши. Никто не прикасался только к крокодилам. Мы их лишь разглядывали с высоты полутора метров. Тысячи хищников дремали в вольерах и водоемах. Группировались друг на друге породами, видами и расцветками. Восьмидесятилетние аллигаторы метра три в длину распластались на берегу пруда или висели пробкой в воде, ожидая приманки из куриного скелета. Палка, к которой привязана тушка, спускаясь все ниже к воде и к пасти крокодила – была проигнорирована. В самый неожиданный момент, когда, казалось, он не видел удочку с приманкой, аллигатор выскакивал из воды и получал не только свою добычу, но и реакцию публики с непроизвольным визгом и шагом назад от страха.
Не страшно, но боязливо было с тигрятами. Мы их из соски молоком кормили, а они вопили, как охрипшие поросята. Кстати, в одном из закрытых вольеров мы наблюдали чудную картину. Тигрица выкармливала двух поросят, а свинья, дремала на боку, когда ее брюху присосалось пара тигрят вперемешку с розовыми пяточками, что хрюкали во сне и дергали ушками. Поросятки же, что ютились под боком у тигрицы, были нарядно одеты в жилетку звериного окраса, однако хвостик колечком и бледно-розовое тельце выдавали их аристократичное происхождение. А еще были поросячьи бега, со ставками, громкими возгласами болельщиков и разочарованными лицами при финише.
В соседнем зале в приглушенном свете и постоянно поддерживаемой влажности на стеллажах выложены яйца – крупные, слегка желтоватой окраски с шершавой поверхностью. В них ютились будущие крокодилы и ждали часа, когда скорлупа позволит миру увидеть их острые зубки. Пол крокодила определялся вовсе не при кладке яиц, а вовремя инкубационного периода. Температура воздуха, что стояла в этих помещениях с разницей в несколько градусов определяла, кому суждено появиться на свет – самки или самцу. Каждый год с мая по август тайские школьники и туристы помогают крокодилам появиться на свет. Им предоставляется уникальная возможность вскрыть своими руками яйцо и поиграть с новорожденным крокодилом. В холле, где и проходит этот фестиваль рождения, отведена целая стена под скорлупу. Каждому году рождения отведена своя секция и наполненная скорлупками стена, выглядит как столбиковая диаграмма, стремящаяся вверх. Другая стена и стенды рядом заклеяны фотографиями веселых ребят, что с удивлением и искренней радостью давали крокодилам первый луч солнца.
Количество божьих тварей, что мы успели увидеть в зоопарке Клао Клео и в Парке древних камней, сложно вспомнить. Это были и птицы, и хищники, и змеи, и крокодилы, павлины, попугаи и даже розовый фламинго поделился своей красотой. Живности хватало и на улицах. Крупные лягушки без спросу приходили на соседний стул поглазеть на нас при трапезе в уличном кафе. Тараканы размером с пачку сигарет нагло подрезали на поворотах. Ящерицы ютились меж фруктовых лавок и активно цеплялись лапками и били хвостом по ящикам, в которых лежали фрукты. Они были неким проводником в мир тропиков и указывали тот товар, который стоило попробовать. И мы пробовали. Почти неизвестный в наших краях экзотический мангустин, внешне похожий на лиловую хурму. Его рыхловато-грубая кожура, похожая на прогнившую древесину толщиной в сантиметр-полтора, скрывала под собой сладкий, сочный плод. Плод, что похож на маринованную чесночную головку, источал влагу и с тонким ароматом растворялся на языке. Гарцинию мангостана не зря называют королевой тропиков. Вкусно!
Ну, а раз есть королева, должен быть и король. Как говорится, мужчина должен быть чуть красивее обезьяны, так и здесь природа оставила за человеком право разобраться во внутреннем мире Его Величества, закрыв глаза на внешний вид. А точнее запах. Плоды дуриана, несмотря на отвратительный, если не сказать душераздирающий запах, считают наиболее ценным в Юго-Восточной Азии. Этот фрукт запоминается даже тем, кто так и не решился его попробовать. Дело даже не в его размерах и виде, что напоминает зеленую шишку с футбольный мяч, а в его тухлом запахе, что было слышно за версту. Найти объяснение и аналог этому аромату сложно. Здесь перемешались и ореховые нотки, и пары тухлого мяса, рыбьего жира, сладковатая примесь гнилой дыни и вонь грязных носков. Сам плод сливочно-кремового цвета приторно сладкий, с сырным привкусом и луковой отрыжкой. Рыхлые сметанообразные волокна золотистого оттенка напоминали ломтики маслянистой спаржи. После очистки хранению этот плод не подлежит, он даже запрещен вносу в отель из-за въедливого аромата. Мы рискнули дважды. Сначала купив, пронесли его в номер, а потом и попробовали на вкус этого короля. Если Алекс лишь поморщился, пережевывая субстанцию, то мне потребовалось несколько заходов, чтобы убедиться, что вкус, хоть и интересный, но не доставляет мне истинного удовольствия. На прилавках красовались масса других фруктов, требующих внимания. Например, забавный рамбутан напоминал мокрого ежика с красной кожицей и зеленоватыми силиконовыми колючками, словно только что сделана креативная прическа в стиле «красные лохмы». Под ними – кисло-сладкие прозрачные студенистые семена с мясистой плотью и горчинкой. Личи по вкусу сравним с рамбутаном, лишь кожица более жесткая и тонкая, вкус чуть менее сладкий, но не менее выразительный. Мякоть как упругое желе овальной формы с сероватым оттенком.
Гуава со вкусом незрелого яблока имела кисловато-вяжущий оттенок. Гуава на тайском звучит как «fa-rang» и азиаты сравнивают его с внешностью европейца, которого называют здесь именно фарангами. Плоды розового яблока с пресным однообразным вкусом очень походили формой на грушу. Помело, что мы так любили покупать в России, здесь нас огорчило. Мы как-то рассчитывали на более выразительный вкус. Говорят, тайцы едят его с солью, мы же по привычке делили его как апельсин на большие дольки и запивали рисовым вином. Что до привычных цитрусовых – достойно отметить только лайм с неповторимым кисло-бархатистым ароматом, попадающим в большинство блюд тайской кухни.
А еще был фрукт сала, размером не больше сливы, чуть вытянутой формы и темно-красным окрасом. Колючки у кожуры как репейник острыми иглами вонзались в пальцы, с трудом отдавая внутреннее содержание. Большая кость плотно скрыта под охровой мякотью. С первого кусочка этот фрукт полюбился мне за сочный ягодный шлейф и землянично-дынный вкус с легкой кислинкой и прохладным послевкусием. Ветка этих фруктов в мешке без долгого проникновения кислорода источала землистый запах и влажность тропиков.
Ярко-розовый фрукт с интенсивно зелеными листьями в разрезе имел белоснежную мякоть с мелкими черными косточками и напоминал те самые такси Бангкока, что встречались и на побережье Паттайи. От своей яркости и дерзости его прозвали Драконьим глазом (фруктом). Смачная, сахарно-плотная мякоть без остатка съедалась ложкой или руками. Не однозначный, как и многое в Таиланде, тонкий вкус напоминал киви и смородину одновременно. Другой сорт этого фрукта с ярко-фиолетовой или насыщенно бордовой начинкой почти не имел вкуса, лишь слегка отдавал вареной свеклой. Папайя мягкая, как вареная морковка сочного оранжевого цвета, и вовсе не имела его. Но благодаря внушительному списку витаминов этого фрукта, он стабильно попадал ко мне в тарелку при завтраке.
Вообще, наша утренняя трапеза, как никогда ранее была особенно громоздкой и разнообразной, и богата не только витаминами. Мы могли без тени смущения и угрызений совести перед своей талией заказать китайскую похлебку с крабовым мясом, заесть ее куриной грудкой в овощной заливке с тайской лапшой, пощипать ветку винограда и утопить себя в паре стаканов сока гуавы ядовито-зеленого цвета. А еще свежие яйца с помидорками черри и острой подливкой на кокосовом масле, тарелка сочных ананасов и арбуза. Обязательно была чашка кофе, изредка сопровождаемая плюшкой с джемом и корицей. Иногда утро начиналось вяло и медленно, в кровати или на балконе с чашкой горячего кофе. Пока солнце вело не равный бой с дождевыми облаками, и ветер теребил платок, привязанный за поручень балконной решетки, кофе в чашке кончался и взгляд, наконец, принимал резкость. Вечерами балкон вновь принимал посетителей. В удобном кресле среди подушек и книжных страниц, я провожала день и ждала вечернего ливня. Уже к восьми часам волны на море становились шумнее, ветер поднимался вверх, а небо игриво украшало себя тонкими стрелками молний, освещая горизонт продолжительными грозовыми раскатами. Пока птицы прятались под навесы, а насекомые расползались по углам, забиваясь в щели – дождь набирал силу, и я выходила на улицу. Капли колотили по асфальту, мгновенно превращаясь в лужи. На балконе было значительно ближе к небу, и ветер был сильней, и эхом поднимались шумы улиц. Шквальный ветер с моря нес дождь горизонтально и так быстро, что приходилось закрывать глаза, пока волна свежести окутывала влагой, раздувая волосы. Улыбка расползалась по лицу, когда я закидывала голову назад, умываясь дождевой стеной. Крики оставшихся неподалеку птиц лишь усиливал эффект полного блаженства и счастья. И пока Алекс спешил под навес или убегал с балкона, закрывая за собой дверь, я, как сумасшедшая, радовалась каждому мгновению, проведенному под тропическим ливнем.
Дождь всё колотил крупными каплями по навесам и подворотням. Шумел океан волнами сиамского залива и неувиденные нами городские птицы лишь иногда выкрикивали о наступающей ночи. Голоса и запахи улиц перемешались, дурманили и бодрили, как крепкий кофе, что приготовил албанец в арабском квартале. Мы сидели, сложив по-турецки ноги, и разглядывали улыбки собеседников меж клубов кальянного дыма. В тот вечер мы почему-то говорили о доме, о работе и о своих городах. Прошло уже почти две недели как мы покинули золотую осень, переоделись в мятые майки и повязали голову солнцем. Кофе, что на вкус был похож скорее на песок, растворенный в тухлой воде, имел все же свой тонкий неповторимый аромат и очарование. Восточные лица вокруг улыбались, глаза сверкали коньячными переливами в разрезе глаз. Здесь свободно. Каждый был тем, кто есть на самом деле или кем он быть очень хотел. А желающих изменится в этих краях не мало. Эффектную даму в короткой юбке на высоких каблуках выдавали мужские скулы и грубые пальцы рук, мощные ступни и поджарые, если не сказать костлявые бедра. Сексуальность здесь носит слегка болезненный характер, поскольку львиная доля мужского населения грезила о помадах, украшениях и дамских нарядах. Кто-то мечтал о красивой жизни прямо на улице, продаваясь за пару тысяч бат на сутки пожилым европейцам. Кто-то приблизился к мечте очень близко и танцевал в популярном шоу «Тиффани» или «Алказар». Королевство Таиланд удивляло контрастами и терпимостью к массовой проституции при всей религиозности и скромности нации. Если Бангкок лишь однажды сверкнул в переулке закрытым клубом с черной дверью, звоночком и надписью «только для мужчин», то Паттайя гремела от разврата и вульгарной яркости. Сезон дождей не заполнял бары до победного, но улицы кишели эмоциональными французами, нахальными оманцами, краснощекими русскими в цветастых шортах, испанцами с черным блеском в глазах, американцами с охапкой улыбающихся таек подмышкой. На каждом углу массажный салон и ароматы бирманских масел дурманили мысли. То и дело в след раздавались писклявые фразы с азиатским акцентом и тянущимися гласными в каждом слове – «массаааажа, мадааам». Слова на ломаном английском и русском вылетали звуком, словно коту наступили на хвост. Расставленные ударения в словах невольно заставляли улыбаться и даже подсмеиваться. При всем уважении к азиатам, речь их резала слух своей детской фонетикой, несерьезностью и аляповатостью. В общении с местными жителями мы чаще всего использовали русский, поскольку интернациональный английский им был знаком только названиями марок пива, некоторыми числительными и как правило возвращался в разговоре с таким (!) жутким акцентом и ломанным форматом слова, что нам приходилось лишь широко улыбаться и жестикулировать «моя твоя не понимать».
Как в том анекдоте, где мальчик жестами объяснил, что его зовут Хулио, так и здесь продавец билетов на «Факин шоу» вкратце проиллюстрировал, что нас ожидает. Худенький мальчишка, вытянув шею и слегка наклонив корпус вперед, сообщил об этом украдкой, полушепотом, как о заговоре. «Тоже мне, секрет Полишинеля», – усмехнулись мы. На каждом углу тут красовались девицы, способные удивить не только красивым танцем в полураздетом виде, но и до судороги откровенным стриптизом с продолжением по желанию и даже не желанию зрителя. Пока мы объясняли парнишке, что данное мероприятие нам не интересно, прозвенел звонок, и мы поднялись в партер театра «Тиффани».
Основательный, чрезмерно охлажденный зал с удобными рядами и бархатными креслами. Тяжелый занавес и хорошая акустика. Весь спектакль занимал чуть больше часа. До золотой статуэтки Оскара или театральной премии артистам этого театра далеко, да и вообще назвать искусством это действо было сложно. Красивые дамы, некогда бывшие мужчинами, в ошеломительной красоте костюмах и с искусно сделанным макияжем, наматывали круги по сцене и открывали под фонограмму рот, угловато покачивая бедрами и неплавными движениям рук, рисуя узоры в воздухе. Весь спектакль был построен космополитичной мозаикой из пяти-семи минутных сценок с шикарными костюмами и декорациями, переносящих публику в ту или иную страну. Надо отдать должное режиссерам и хореографам, что смогли представить изюминку каждой из представленных стран в столь короткое время. Италия с венецианской сексуальностью запомнилась передвижными лодочками по сцене и пышными нарядами. Индия заворожила золотым декором, энергетикой и динамичными танцами, что заставили на мгновение забыть, где ты на самом деле находишься, наполнить глаза влагой от душевного баланса и вспомнить детскую любовь к индийским фильмам в годы перестройки. Япония тронула невинностью и тонкостью. Россия – креативно представленной Красной площадью в снегу и неожиданным музыкальным выбором режиссера. Отдельное «браво» костюмерам и декораторам. Такого буйства красок, материалов, декоративной лепнины и дороговизны костюмов видеть приходится не каждый день. Да и музыка разрывала перепонки, особенно когда зал делился на национальные группы и эмоционально подпевал то корейским, то индийским песням, что бились из динамиков, а трансвеститы дополняли все это улыбками и примитивными па. Даже при пристальном рассмотрении в лице и фигуре артиста было тяжело узреть мужчину. Красоте этих девушек позавидовала бы любая Мисс Вселенная. Одно «но» – все это сделано человеком и скальпелем, а не родительскими генами. И, как бы ни старались хирурги, с природой не поспоришь. Шикарное тело, красивая грудь и попа, выигрышно подчеркнуты дорогим платьем. Аккуратные скулы, пухлые губы и фарфоровая кожа, украшенная улыбкой и белоснежными зубами на зависть всем голливудским дивам. Свежий маникюр и исключительный визаж. Но вот взгляд никуда не спрятать, и брутальные манеры, и тяжелую поступь, не говоря уже о крупных стопах, что вложены в лаковые туфли. Шпилька пронзительно впивалась в раскаленный асфальт, когда красавицы после шоу выходили на улицу для фотосессии с оживленными зрителями. За двадцать бат, сверкающее «оно» становилось твоим на пару минут и, как давняя подружка, обняв за плечи, профессионально смотрело в камеру – «улыбаемся и машем».
После этого шоу я вдруг осознала, что весь мир и правда – театр, а люди в нем актеры. Красивая декорация лишь закрывает истинность мира, в котором живет народ, в котором живем ты и я. Музыка приглушает нервно бьющееся сердце, а косметика скрывает темные круги под глазами и мелкие морщинки, что покрывают лицо от уныния серых будней. Мы сами обманываем себя, покупаем и покупаемся. Боясь показать свое истинное состояние и лицо, надеваем маски и игриво улыбаемся и машем.
Оценив всю значимость данного шоу для города, мы поспешили за новой порцией тайской кулинарии. Дождь, что включался каждый вечер как по расписанию, сегодня лишь вяло смочил тротуары. За столом маленького кафе, меж тарелок с жареной рыбы размером с чемодан, мы обсуждали предстоящую поездку на реку Квай.
Эта поездка была еще одной попыткой увидеть настоящий дикий мир, экзотичность мест и реальность без декораций. Дорога неблизкая, первые четыре-пять часов были успешно использованы для досыпания. Мы двигались вглубь страны на границу с Мьянмой. Тайско-Бирманская граница оставалась по левую руку на хребте невысоких гор. Темные дождевые облака тонули в горных впадинах, туман пеленой застилал горизонт. Узкие земляные дороги привели нас к небольшой деревне на берегу реки. Хуторок на пару домишек меж густой зелени. Здесь по улицам слонов водили. Больших и пятнистых, маленьких и сильных. Мы уселись им на спину и вереницей поднялись в кустистые тропы. Мощная поступь этих животных отдавалась в каждом нашем позвонке. Морщинистое тело источало своеобразный запах и тепло. Слоны, уверенно спустившись с холма, устремились к речному руслу. Кто-то из нашей команды принял душ, не спускаясь с перевозчика, и зонт, что, был выдан в начале пути, не помог сохранить одежду сухой. Нам же достались лишь брызги от хобота и камней, что препятствовали горному потоку. Невероятной энергетики животные. При всей их необъятности и силе они были наделены нежностью, покорностью, невероятной теплотой и очарованием. Их серая шероховатая кожа как наждачная бумага скрывала мягкое тело и отзывчивость. Нас поразила не только их сила, но и невероятная разумность. Кроме этой фермы мы встречались со слонами в заповеднике и парках. Они ритмично двигались в такт мелодии, кидали точно в десятку дротики, кланялись и кружились. Как-то слон даже сделал мне массаж. А было это так. Во время шоу слонов дрессировщик вытащил меня на арену со слонами невероятных размеров – они весят несколько тонн, и в одно их только ухо можно завернуть пару крупных мужчин. Уложил меня на циновку на земле, накрыл легким пледом и начал давать команды величественному серому существу. Когда я увидела несущегося на меня слона, то пришла в легкий ужас. Глаза мои округлись – был рефлекс немедленно встать. Но я лежала и дрожала, оставаясь на земле препятствием для него. Да, понимала я прекрасно, что животное дрессированное и обучено вовремя тормозить, прыгать, танцевать и прочее, однако животное есть животное и осечка может быть в любое момент. Ведь животные тоже болеют, нервничают и даже сходят с ума. Несется, значит, эта туша на меня и в полуметре притормаживает, поднимает лапы передние и нависает надо мной. Я лишь группируюсь, поджимая к груди руки и, пугливо смотрю через плечо вверх, напрягая живот. Несколько секунд спустя слон переваливается всем телом через меня, разворачивается и все повторяется вновь. Еще круг, но он уже перешагивает, все также застывая в позе на несколько секунд. В какой-то из очередных прыжков, он задерживается надо мной слишком надолго, и я начинаю беспокоиться. Команд на тайском языке, что отдает дрессировщик, я не понимаю, поэтому лежу и жду, что же будет дальше. Не вижу и толком не понимаю, что происходит. Публика лишь щелкает фотокамерами и аплодирует. Напряжение нарастает с каждой секундой и вдруг я чувствую, как что-то сильное, но осторожное, большой теплой лепешкой упирается мне в попу. Слон, прибывающий в том же нависшем надо мной состоянии, быстрыми отрепетированными движениями бьет мне по пятой точке своей передней ногой. Удары настолько нежные и аккуратные, что я тут же забываю о страхе и начинаю смеяться от всей души, получая удовольствия от массажа ягодиц в несколько минут. Публика лишь подхватывает моё состояние и гулко заполняет площадку хохотом. Эйфория окутывает все клеточки моего организма, адреналин разносится по телу и на пояснице проступает капельками пота. Я, конечно, все также опасаюсь слонов из-за их мощности, однако без страха и с трепетом разговариваю, поднося им в благодарность за их существование связку бананов.
Покатавшись на слонах, мы переоделись и уселись на плот из бананового дерева, что двигался по течению реки. Прыгнув в воду с визгами, боролись с течением. А когда уставали, прибивались к краю плота и наслаждались неспешной прогулкой. Незадолго до высадки на берег, течение усилилось и меня даже понесло на камни, но все обошлось и мы вышли на берег. Перекусив, обсохнув, поехали дальше. По пути заглянули в зеленую аптеку и испили настойку из скорпиона. Черное блестящее тельцо, что поместилось бы на ладошке, ползало по песку в стеклянном ящике и ожидало своей очереди на консервацию в спирте.
На водопаде, что попался уже в четвертом часу, я меж камней увидела краба. Размером он был не больше рафинированного куска сахара, беззащитный, цветом песка и свободы. Испугавшись моего прикосновения, он замер, лишь иногда шевелился на моей ладони. Такую малютку я видела впервые и, конечно, не причинив никакого вреда, отнесла в воду подальше от резвившихся там же ребятишек.
В провинции со сложным сочетанием согласных Самутпракарн в каналах реки распластался плавучий рынок. Наш проводник рассказал, что когда-то предполагалось, что на этом рынке будут продаваться только сельскохозяйственные товары. Однако время и спрос решают все. Лодки уже давно перестали возить лишь пищу и овощи, и перемешались самыми разными товарами. Морепродукты, фрукты, цветы, местные травяные благовонные палочки и товары ручной работы, вьетнамские шляпы и даже примитивная электроника. При этом главной достопримечательностью рынка остаются торговцы, ловко курсирующие на своих лодках. Пробки, что возникали на реке, казалось невозможно развести. Лодки упирались кормой друг в друга, бились носами и раскачивались на волне. Однако ловкими движениями и очевидно нецензурными выражениями рулевых спустя пять минут мы вновь свободно передвигались по воде вдоль рядов сувениров и тайских сумочек Prada за тридцать долларов, встречая лодки с литрами свежей похлебки и охлажденных кокосов.
На рельсовой дороге, которую здесь называют дорогой смерти, мы задержались на полчаса. На этом берегу был лагерь для военнопленных, что строили мост и гибли под ударами розг. Отвесная скала, у подножья которой шуршала вода глинистой реки, служила опорой для свай и узкоколейной железной дороги. Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы… поезд здесь уже давно не ходил, тут и передвигаться-то было опасно. Прогнившие подлинные опоры и ржавые разводные стрелки. Переступая через шпалы, что затянула трава и припорошил песок, мы дошли до пещеры. Глубокая и просторная ниша в скале была одурманена прохладой и легкой духотой от благовоний. Огни от факела очерчивали пыльное покрытие, что служило для прихожан местом общения с Буддой.
Конечная остановка на реке Квай стерла усталость от дневного переезда. В плотных потоках зелени виднелась и шумела густая вода реки. На берегу с интервалом в несколько километров были выстроены речные отели, что состояли из кирпичных корпусов на высоком берегу и деревянных бунгало прямо в воде. Мы поселились именно в них. Гостиницы были выстроены на больших плотах, посаженных на деревянные сваи и связанных тугими канатами. Надежные стены, раздвижные витражные окна, что служили одновременно дверью. Соломенные шапки, вместо черепицы на крыше и неповторимый воздух – дикий, зеленый, разряженный. Крики птиц на другом берегу и мелкие обезьянки, висевшие на самой макушке вечнозеленых тропических стволов. Бунгало при всей своей экзотичной первозданности все же уже были захвачены цивилизацией. В комнате настил для сна был очерчен упругим матрацем, покрыт накрахмаленными простынями и закидан подушками. Под потолком нависал кондиционер, в душевой зоне – бак с горячей водой. Вся эта цивилизация даже немного напрягала. Но безумно радовало журчание воды в метре под ногами, что сквозь щели в полу отдавала прохладу и свежесть этих мест. Тонкий звук свободы, первобытности и реальности доносился эхом и мешался с нашими разговорами. Пахло древесной стружкой и гнилыми досками. Ветер приносил аромат цветов.
Не успев рассмотреть и привыкнуть к новой обители, мы пересели на баржу, что была привязана прямо к нашему порогу. Огромный плот в пятьдесят квадратов под плотным навесом из высохших пальмовых листьев. Длинный стол в центре и лавки. Пока одни доставали ром, мешая его с колой, и с кусочками льда подавали в стакане с трубочкой, другие резали на дольки ананас и манго. Хлюпкая лодочка, что тащила за собой эту баржу, растворялась в пейзажах и придавала еще больше очарования картинке. Слегка повеселев и отпрянув от дороги, мы познакомились с попутчиками ближе, выяснив, что на барже всего десятком лиц представлено пол-России. После первого же коктейля понеслись истории и анекдоты, даже какие-то динамичные движения, которые и танцем-то назвать нельзя. Смех разлетелся по узкой извилистой речной долине. Усевшись на корму, опустили ноги в воду и рассекали пятками поверхность. Полнейшая тишина наступила после того, как мужская половина баржи создала волну при прыжке в реку и отстала от нас на пару километров. Спасательные жилеты, что обтягивали их мускулистые руки и пивные животы, не давали утонуть и позволяли почти без усилий передвигаться вниз, догоняя плот. Одному из нашей команды одного жилета было очевидно мало, а подходящего размера не оказалось. Русская смекалка сработала и здесь: на мужчине застегнули сразу два жилета, соединив их между собой застежками.
Спустя пару часов, мы в тишине распознали звук падающей воды. Многоступенчатый поток рушился с высоты двадцати метров к нашим ногам с неистовой силой. Пришвартовав наш опустевший плот, мы уперлись кормой прямо в скалу. И пока ребята поднимались из реки и приходили в себя после заплыва, я с разбега швырнула все свое я в реку на пару метров вперед и в глубину. Прыжки повторились снова и снова, и уже целыми группами. Нас сносило течением, мы только и успевали в последний момент ухватиться за веревку, но только для того, чтобы перейдя на другую сторону баржи и повторить прыжок вновь. Шквал падающей воды, отскакивающей от дощатой поверхности плота, заглушал даже собственные мысли, забивая их в доски. Безрассудность толкала под струю и заставляла визжать от удовольствия. Сила водопада срывала одежду, колотила по мышцам, оставляя синячки и разгоняя дурные мысли из суставов. Режущий напор был не хуже массажа. Максимальный предел для меня был устоять пять минут. Около часа мы провели в этом оазисе, и, определенно утомившись, повернули назад. Путь против течения оказался более шумным, ведь лодка, что тащила баржу, сопротивлялась воде и гудела эхом мотора. Наше внимание отвлекал розовый закат и темнеющие повороты. Мы вытащили на самую кромку плота тяжелые буковые кресла, закутались в полотенца и устремили внимание вперед. Река с каждой минутой становилась уже. Деревья на берегах превратилась в одну сплошную черную стену, лишь иногда прерванную речными отелями и маяками у пристани. Мы добрались до своих бунгало, когда солнце полностью упало за горизонт, и не было видно ничего на расстоянии собственного носа. Переодевшись к ужину, мы зевали и думали о тарелках, доверху наполненных куриными крылышками в острой устричной заливке и о кружке горячего супа. Аромат бананов и жженого сахара был слышен еще у реки. Кусочки сладких фруктов, обваленных в сахарной пудре, были безжалостно опущены в кипящее масло. Вкус покорил бы даже самого строгого кулинарного критика. Внутренне уверяя себя, что надо остановиться только ради того, чтобы на утро можно было без усилий застегнуть на себе джинсы, в реальности облизывала пальцы и черпала ложкой в тарелку еще и еще.
Вообще, тайская кухня это нечто потрясающее: умение сочетать несочетаемое. Пять основных вкусов – горький, кислый, соленый, сладкий и острый местные повара смешивали, создавая восьмое чудо света. В Таиланде нет строгих рецептов и даже определенных правил приготовления пищи, поэтому каждое блюдо здесь шедевр!
Говорила нам мама, что на сытый желудок плавать нельзя. Но в этой стране дозволено почти все, поэтому всей командой мы погрузили свои тела в прохладную воду бассейна, что голубизной светился высоко на берегу. Пошел мелкий дождик, в воду нападали сверчки, и даже лягушка вновь пришла к нам, видимо, скучая в зарослях. Просторный бассейн мы визуально поделили на дорожки и устроили соревновательный заплыв. Устав от водных процедур, опустошили на берегу бокалы с вином и побрели по своим хибарам.
Спать не хотелось. Река набрала силу течения из-за открытой за несколько километров от нас дамбы. Гостиница еле-еле раскачивалась, а лодки у пристани и вовсе превратились в качели. Я еще долга сидела на пирсе. Фонарь освещал гостиницу и немного падал световыми бликами в воду. Джунгли почти уснули, лишь иногда издавая мажорные нотки. Ночь была беспокойной, так как я настояла на том, чтобы настежь открыть двери и окна. Было бы наглостью и предательством по отношению к самому себе кутаться в искусственный воздух и слушать, как скрипят лопасти кондиционера. Мы проделали путь в пятьсот миль, чтобы полюбоваться красотами мира сего и послушать реку, шелест листьев, дробь дождя и ветер.
Тропический аромат ночного леса лучше всякого алкоголя пьянит своим коктейлем. Повсеместно раздается звук оркестра из сверчков и лягушек, что играют на басах. Соревнуются птицы на самый долгий и глухой вздох из кустов. Несколько раз за ночь я открывала глаза и молча лежала, вслушиваясь в шероховатую тишину. Иногда мне казалось, что за спиной у меня сидит мартышка и уверенными движениями перебирает вещи в сумке. Тени, что падали на стены комнаты, создавая причудливые узоры, напоминали то паука, то птицу. Шуршали над водой половицы, словно змея терлась о доски. Наш проводник предупреждал о возможности посещения дикими животными убежищ, и, возможно, поэтому я каждый раз вздрагивала от незнакомого звука в комнате. В третьем часу утра, переворачиваясь через темноту, я случайно еле коснулась пальцами Алекса. Он быстрее свинцовой пули с криком вскочил с кровати и уперся в стекло, путаясь в шторах. Я лишь успела ощутить озноб на его коже и улыбнуться. В комнате кроме нас и прерванного сна никого не было. Забравшись под простыню, я отгоняла мысли о непрошенных гостях, обняла его и попыталась опять заснуть. А по бунгало все также гулял ветер, и лишь тяжелые занавески служили защитой от собственных страхов.
Ранним утром я застала Лешку со штативом на пирсе, он прикручивал камеру и искал подходящую экспозицию. Опершись на створ широкого окна, закутанная в простыню, я сонно постояла, вдыхая утреннюю росу и через минуту также незаметно вернулась в кровать. Туман и холодная речная пыль с криками птиц проникала в комнату. После того, как в дверь постучал наш проводник, я вытащила себя из сна, как Мюнхгаузен за косичку из воды. Завтрак прошел быстро и молча.
Через час мы принимали радоновые ванны в сорок градусов по Цельсию. Тенистый дворик с тремя большими и глубокими лужами, в которые мы погружали себя на десять-пятнадцать минут. Когда сердце начинало колотиться так, что, казалось, выскочит и лучше всякого олимпийского атлета преодолеет дистанцию в несколько метров, мы перебирались в холодную реку и шипели как раскаленное золото. В неоднозначном состоянии после такой процедуры мы уселись в чайной лавке. Лимонный, имбирный, фруктовый и даже цветочный чай насыщено-василькового цвета. Если зеленый чай уже примелькался, да и латте с ядовитым желтовато-травянистым оттенком уже не удивляет, то травяной сбор синего цвета и с густым вяжущим ароматом очаровал на несколько пиал. Мы попробовали с дюжину вкусовых ассоциаций. Те чудные превращения, что должны были произойти с нами после употребления данных напитков, были умело переведены на русский и наклеены на упаковки чайных смесей.
Надо признать, что целебные свойства радоновых ванн с их альфа-излучением расслабили и мышцы, и нервы, и разум, а чай успокоил сердце. Плечи и запястья покрылись капельками не то пота, не то старыми запасами нервных переживаний, что мгновенно высохли на палящем солнце и забылись как основы физики школьной программы. Чайные напитки с неизвестными травами нам приносили и в массажных салонах сразу после процедуры экзекуции. Данным напитком, возможно, нас пытались слегка опустить на землю и привести в чувства. Тайские женщины, что буквально растаптывали наши тела, обладали невероятной силой и нежностью. Без слов, намеков и даже судорожных сокращений мышц под пальцами, они четко угадывали проблемные места. Массажные феи будто сканировали нас и сложным математическим анализом выводили единственно верный способ реабилитировать сустав на ноге или поправить мениск в коленке, силой рук и стоп исправить сутулость и выправить осанку, ну хотя бы на пару часов! Что касается персонального массажа ног, так тут они творили чудеса. Достав из волшебного сундучка с мазями и хрустящими белоснежными полотенцами деревянный брикет из кокосового дерева, они уверенно давили на точки акупунктуры на стопах, что порой заставляло то смеяться, то вздрагивать, будто сквозь все тело пропустили пару сотен вольт. Шестьдесят минут блаженства и ноги твои как новые. Нет-нет, вы прочувствуйте это слово – нооовыыыые! Словно ты только что купил их на рынке за пару сотен бат и ощущения ну…как в детском стишке про доктора Айболита «…я пришью тебе новые ножки, и ты опять побежишь по дорожке». Ну а массаж всего тела – вообще бомба. Я никогда не испытывала столько злобы и радости одновременно. Тайский массаж выгонял не только хворь из тела, но и глупые мысли из головы. В этом процессе участвуют не только руки, но и тайская неиссякаемая энергия, и кокосовое масло, что покрывается тебя полностью сквозь интенсивные массажные движения. И когда я говорю полностью, я именно это и имею в виду, так как нетронутым остается только нос и глаза. Маслянистые шероховатые пальцы скользят по спине, утопая в подмышечных впадинах, перебирают загривок и предплечья, спускаются до поясницы, впиваясь в бедра и икры. Каждый пальчик на ногах и руках, каждая косточка и мышца исследуется безмолвной кареглазой азиаткой. Грудь и живот даже покалывает приятное возбуждение, а когда плавными, но уверенными движениями корпус проворачивает так, что хрустят позвонки – ты невольно издаешь громкий выдох, словно только что завершил удар каратэ. Прикосновение здесь явно главное лечебное свойство. Оно расслабляет, успокаивает, облегчает боль, к которой привык и даже забыл о ней. Прикосновения возрождают оптимизм и целостность. Массажистки не забывают про виски и гладят по лицу перед тем, как завершить процесс. Ладони застывают на несколько секунд на лбу и щеках. Сквозь толстую кожу исходит тепло и позитивная энергетика, как от рук мамы или бабушки, что перед сном всегда складывала твое крохотное личико в свои ладони и целовала горячий носик. Я скорее баловала себя тайским массажем, дабы не приучить себя к этому мастерству и не подсесть на него как на наркотик. Поэтому иногда вечерами на балконе я практиковала йогу, как единственное возможное для европейца средство оставаться гибким и здоровым.
На белом песке с лазурной окантовкой морского прибоя наши заметно потемневшие тела вдыхали пары океанской прохлады и щурили глаза, приставив ко лбу ладошку. Рассматривать тут было много что, как и ничего, в общем-то, тоже. Остров утопал в бирюзовой дымке, ветер разносил песчинки. В радиусе двадцати километров была только вода, и лишь небольшой корабль, что привез нас сюда еще до полудня, раскачивался на волне, придавая горизонту неровность. Не помню я название этих первозданных островков рая, поэтому их смело можно назвать Эдемом. На песке было сложно найти следы, ведь они пропадали мгновенно с порывом ветра или волной, что взбиралась к шезлонгам. Чуть сильней порыв – и с ними могли исчезнуть и мы. Однако те торнадо и цунами, что пронеслись в паре сотен километров от нас утром, к вечеру принесли лишь туманность, хмурое небо и высокие волны. Здесь было безопасно и спокойно. На островах в глубине давно выстроены хижины и отели. Почти у воды тянулись харчевни со свежими рецептами и высокими ценами. Но главное здесь были мы. Огромный пласт свободного времени только для себя. Помните песенку львенка: «Я на солнышке лежу… все лежу и лежу и на солнышко гляжу». Так вот это про нас. Мы лежали и смотрели на солнышко целый день. Округлив спины и уткнув пятки воду, перебирали из ладони в ладонь песок и находили плоские камешки. Потом выжидали, когда волна спадет, и выпускали их лягушкой по бирюзовой воде. Спустя пару шлепков по поверхности, они падали на дно и вновь возвращались на берег с волной. Мы наматывали ничегонеделанье себе на палец и запивали холодным кокосом. Ветер читал наши книги, оставленные на берегу, ведь нам до них не было дела. Устраивая заплыв на полусотню метров, мы пропадали в море на то время, что здесь считать было просто бессмысленно. Оно тянулось и растворялось, билось о прибрежные скалы и пропадало в сумерках вечера. Лодка уверенно набирала ход, и это был единственный шанс вернуться в город. На пирсе мы вновь становились горожанами и привыкали к шуму и звукам, которые, казалось, давно забыты.
Все лицо горело от солнца и помнило шлепки ветра островов. Пока мы остывали, в кафе для нас готовили поздний обед. Под хрустящей корочкой внушительного размера рыбина на гриле пребывала дольше, чем в сети рыбака. Белоснежная плоть, посаженная на крупные и острые кости, растворялась на языке мгновенно. Сочность и свежесть блюда приводила в замешательство. Хотелось кричать от удовольствия и реветь от восторга. Надо признать, я здесь впервые узнала, что такое реветь за тарелкой супа от удовольствия, а не от ненавистного маминого условия перед прогулкой во дворе после школы. Знаменитый супчик Том Янг, что уверенно поселился в списке наших любимых блюд, на этот раз был заказан в исключительно тайском исполнении, без поблажек на вкусовые предпочтения и привычки европейца. Я ела и ревела, и лоб покрывался капельками пота, по щекам пронесся дождь. Официантка долго смотрела, ловя взгляд и когда я, видимо, взмокла и покраснела как помидор, она кивнула головой и принесла тарелку с рисом. Заедая им остроту супа, я продолжала есть, поскольку даже этот жгуче-острый вкус не способен был перебить аппетит, что просыпался при первых каплях вкуснейшей похлебки.
Любое пресное блюдо тут можно было в мгновение ока превратить в острое. Для этого на столах стояли бутылочки со специями, и практически всегда подавался сладковатый соус на основе кайенского перца и перца чили. Не редко мы просили принесли еще блюдце соуса, когда поедали королевских креветок, что еле-еле умещались на тарелке размером с поднос. Сервировке тайцы не предавали особое значение, и не редко еда выглядела обычной и даже не привлекательной. Ее выдавал только запах. Надо отметить, что практически все блюда готовились без соли, и потому вкус продуктов как никогда был настоящим. Однако морепродукты здесь шпиговались ароматной травой или сопровождались острой субстанцией, которая, очевидно, подчеркивала вкус. Лишь однажды на устричной ферме мы лакомились морской снедью без острых оттенков. При нас устриц достали из воды. В ракушку, похожую на рыхлый камень, резким движением вонзился нож, с характерным звуком разламывая ее пополам. Устрица в перламутровой раковине мгновенно перемещалась в таз с водой, а откуда на тарелку со льдом. В течение пяти минут устрицы падали в пиалу и сбрызнутые соком лайма пропадали в наших желудках. Нежнейшее мясо и тонкий вкус не требовал ни острых приправ, ни долгих приготовлений.
В тот же день мы испробовали мясо крокодила. Не то впечатления от устриц были еще свежи, не то сытость от ожидания предстоящей дегустации, но крокодилье мясо крайне смахивало на курицу. Сочное белое мясо, несвойственно жирное для курятины, но слишком белое даже для свинины. Плотные волокна, что жуются не просто, были обжарены на гриле и поданы на шпажках. Вкусно, необычно и даже боязливо. Конечно, эти милые животные никогда не узнают, что мы их кушали, однако, их взгляды в нашу сторону, казалось, стали острее.
Пиком же тайской кулинарии была выпечка местной булочной. Мысли о великолепном и блаженном утопали в творожных взбитых крендельках, что украшали свежие фрукты и ягоды, присыпанные сахарной пудрой. Кремовый наполнитель таял в песочных стаканчиках, что были еще совсем теплые от жара печи. Аромат распространялся по периметру струей и попадал в наши руки. Сырные лепешки хоть и были аппетитно загорелы, но уступали манговым ватрушкам, бисквитным слойкам с кусочками киви и ежевики. То ли уезжать не хотелось, то ли капризы от усталости пребывания здесь, но за этими лакомствами в один из последних вечером Алекс даже поехал специально в город, потратив на дорогу не менее полутора часов. «Это даже хорошо, что мы не сразу наткнулись на эту пекарню», - подумала я, и, проглатывая последний кусочек райского бисквита в кокосовой стружке, давала себе обещание больше сладкого не есть.
Таиланд захватил нас запахами и вкусами. За все время мы лишь пару раз грезили о знакомой домашней еде, и даже нашли русский ресторан, где заказали пельмени в бульоне, окрошку, морс и салат оливье. Нашим знакомым такая пища была явно по душе, и они частенько пропадали за тарелками с фрикадельками и борщом со сметаной. Итальянская кухня подарила нам тарелку бездарной карбонары и удачный круг пиццы. Корейская лавочка – необычный способ самостоятельного приготовления говядины в масле.
Нам даже предлагали змеиной крови испить, разделив мясо кобры и ее сердце на равные части. При всей своей смелости и готовности к экспериментам с едой – здесь я отказалась на отрез. Не хватало мне еще змеиного яду хлебнуть. Однако я в качестве зрителя хладнокровно вынесла всю процедуру превращения трехметровой кобры в банку крови. Нахмурив взгляд, подняв брови – мое лицо выдавало неодобрение происходящего. Однако противореча самой себе, я наблюдала за этим процессом буквально до последней капли.
Это королевство таило в себе миллион противоречий. Дождь и солнце на одном небе, сладкое и горькое в одной тарелке, здоровую пищу в грязной посуде, нищету и щедрость в одном человеке, большие порции и низкие цены, красивое и ненастоящее на сценах Walking street, и, наконец, строгие каноны религии и обширную проституцию. Взаимодействие этих противоположных, взаимоисключающих сторон и тенденций, предметов и явлений, которые вместе с тем находятся во внутреннем единстве и взаимопроникновении, выступает источником развития мира и его познания. Сталкиваясь друг с другом, эти противоречия и притягивают нас, заставляя пересечь тысячи километров, и насладиться борьбой.
Мы были здесь за энергией, что рождается в бесконечном сопротивлении и поиске совершенного.