Основано на реальных событиях.
История эта произошла в начале семидесятых годов прошлого века в посёлке Комсомольском, Сырдарьинской области Гулистанского района. Татьяна Алимова, по воле случая заброшенная в эти края, не прожила ещё и года с мужем, а была уже в пикантном положении.
Жилья своего у молодых супругов не было, поэтому они снимали часть дома у одного пожилого мужчины: Лунина Евгения Михайловича. Молодая пара занимала две небольшие комнатки, одна из которых своими окнами выходила на неширокую улицу с домиками, похожими на пряничные избушки с резными наличниками на окнах, палисадниками, с произрастающими там кустами жасмина и сирени. Окна другой комнатки, которая служила одновременно и кухней, и столовой, выходили во двор, в сад.
Посёлок был небольшой, но очень чистый, ухоженный, утопающий в зелени садов и виноградников. Ничто не выдавало в его строениях, в его, почти средне-русском пейзаже, края южного, знойного, края узбекистанского. Разве только защитные полосы из пирамидальных тополей вдоль автомобильной дороги, ведущий в районный центр - город Гулистан, да заросли чёрного тута, навевали некоторое сомнение.
Была поздняя осень, но деревья ещё не облетели, расцвечивая посёлок всеми цветами радуги, начиная от бледно-жёлтого, ярко-оранжевого, красно-бордового до насыщенно-зелёного.
Проживало в посёлке в основном славянское население, прибывшее, или присланное на освоение Голодной степи ещё в далёкие двадцатые годы, осевшее здесь, обжившееся, да так и оставшееся на долгие годы, считая себя, с полным основанием, старожилами.
Хозяин дома, Евгений Михайлович слыл человеком строгих правил, малообщительным и даже нелюдимым, Всё общение семьи с местными жителями проходило посредством его жены: Ольги Ильиничны, но несколько месяцев назад она умерла, и Лунин совершенно прекратил всяческое общение с местным обществом.
Он был высок ростом, худощав, с загорелым лицом и руками человека, прожившего нелёгкую жизнь, много трудившегося и много повидавшего на своём жизненном пути. Однако для своих неполных восьмидесяти лет выглядел Лунин неплохо: аккуратен, всегда подтянут, с выправкой военного старой закалки.
Если честно, то Таня побаивалась хозяина, поэтому при встрече всегда приветливо здоровалась и старалась быстро прошмыгнуть мимо него на свою половину. Ей часто приходилось оставаться одной, потому что её муж Алексей иногда на несколько дней уезжал то в Ташкент, где учился на заочном отделении ТашПИ на факультете ПГС, то в Гулистан, где жили его родители с младшей сестрёнкой.
Молодую женщину спасало то, что работа инженера ПТО в строительной Передвижной Механизированной Колонне (СПМК), занимала большую часть её времени: уходила она на работу когда только начинало светлеть, возвращалась поздно, когда уже редкое уличное освещение, своими мигающими и колеблющимися под напорами ветра фонарями-глазами выхватывало куски улицы, освещая их тусклым, бледно-желтоватым светом.
К счастью и сам хозяин поначалу не проявлял к квартирантам интереса, лишь при встрече одаривая колючим взглядом из-под низко нахмуренных бровей, не выказывая при этом никакого желания общаться с молодой четой.
Соседка слева, баба Вера (старушка весьма живая и общительная) постаралась просветить Таню насчёт местного житья-бытья, отзываясь о Лунине, как о человеке себе на уме, сочувствуя ей и обещая, что он ещё себя покажет, причём не с лучшей своей стороны. И эта сердобольность старой женщины ещё более усиливала беспокойство Татьяны.
В самом начале знакомства с Луниным Таня назвала его про себя старорежимным, и, пожалуй, была не так уж и неправа: на свет он появился ещё в конце девятнадцатого века в семье потомственного военного — морского офицера, Лунина Михаила Львовича и Луниной Екатерины Николаевны, урождённой графини Энской. В остальном его старорежимность выражалась разве что в излишней по нашим временам дисциплинированности, честности и прямолинейности.
Несмотря, на свой весьма почтенный возраст, Евгений Михайлович ещё работал в близлежащем совхозе главным агрономом и уходить на пенсию не собирался. Поэтому поводу у словоохотливой соседки Сидоровой бабы Веры были свои соображения, которыми она не приминула поделиться с надей, но та не обратила на них никакого внимания, а вот к Лунину, напротив, начала исподволь присматриваться.
-Ты не заметила, голуба-душа, - поинтересовалась однажды баба Вера, - что Лунин слегка того?
-Что того? - не поняла Надя.
-После смерти жены умом тронулся? - пояснила соседка.
-Нет, не заметила, - растерянно призналась молодая женщина. - Мне он показался вполне адекватным, хоть и строгим.
Что-что?! - не поняла досужая старушка, округлившимися глазами глядя на неё, словно опасаясь, что состояние соседа может быть заразным.
-Да так, - слегка смутилась Таня, - я сказала, что не заметила ничего такого из ряда вон выходящего.
-Ничего — поживёшь, как пить дать, заметишь! - сухо отреагировала Сидорова, потеряв к молодой женщине всяческий интерес.
Уже почти два месяца Алимовы жили на квартире у Евгения Михайловича, а отношения между ними и хозяином так и не складывались, всё ещё оставаясь на точке замерзания. Прямо перед самым Новым годом Татьяна вновь осталась одна: Алексей на пару дней уехал к родителям в Гулистан.
Эти дни вынужденного одиночества молодой женщине были особенно тяжелы: временами её охватывал, казалось ничем не мотивированный и необъяснимый страх, разъедая сознание, как короста, разрастаясь порой до невероятных размеров. Страх ужом вползал в её постель, и каждое его прикосновение обдавало холодом и безнадёгой. В такие ночи спать она не могла совсем, и до самого утра либо читала книгу, либо смотрела телевизор: всё подряд, до упора, до одури, до полного неприятия того, что видела, до отвращения.
Вечером, возвращаясь с работы, Таня лоб в лоб столкнулась с хозяином и, как всегда, поздоровавшись, хотела уже прошмыгнуть мимо него, но Евгений Михайлович неожиданно заговорил с ней:
-Как вам погода, Танечка? Зима, как видно, загостилась где-то в Сибири, и к нам, грешным не торопится?
-Д-да, - слегка заикаясь, ответила та.
Поймав её удивлённый, чуть встревоженный взгляд, хозяин как-то криво улыбнулся:
-Удивляетесь моей внезапной разговорчивости?
-Да, нет, что вы?... - начала было Таня, но хозяин перебил её.
-Не нужно лукавить, Танечка — вам это не идёт.
Разговор явно не клеился: говорить правду молодая женщина побаивалась, помня о крутом нраве хозяина, а кривить душой было противно, поэтому она просто промолчала.
-Сегодня ровно четыре месяца со дня смерти моей жены... Немного выпил... Уж простите меня, старика.
Молодой женщине хотелось сказать, что не вправе осуждать кого бы то ни было, но Евгений Михайлович продолжил:
-А знаете, соседка, мне хочется загладить свою вину... У меня есть прекрасный цейлонский чай, свежайшее печенье. Не составите компанию?... Не отказывайтесь — не пожалеете. А я вам покажу мою незабвенную Оленьку...
Видя нерешительность юной соседки, пожилой мужчина добавил:
-Чай уже на столе. Духмяный, горячий... Пока Вы что-нибудь приготовите у себя... А тут уже всё готово.
И неожиданно для себя Татьяна согласилась.
Чай действительно был горячим и душистым, а к нему на столе, как принято в Средней Азии, орешки, фрукты, печенье, и главное: душистый мёд из цветков белой акации. Разговор за чаепитием был общим, ни о чём: работа, погода, хозяйский огород, подсобное хозяйство, состоящее из нескольких кур, ишака Яшки и пса Кучума — крупного, поджарого, неприветливого, чем-то неуловимо похожего на своего хозяина.
После чаепития Лунин принёс из соседней комнаты толстый альбом малинового бархата, украшенный какими-то замысловатыми вензелями, а, заметив интерес жилички к их изящным завиткам, пояснил:
-Это герб графов Мишариных. Герб семейства моей Оленьки.
Едва только была перевёрнута первая страница, на Таню, как живое, глянуло юное девичье лицо, с широко распахнутыми на мир глазами, пухлыми, свойственными ранней юности, губами, с толстой косой через плечо.
-Это моя Оленька, - с нежностью в голосе произнёс Евгений Михайлович, и взгляд его посветлел. - Это её альбом.
И тут его словно прорвало: он говорил и говорил, а Татьяна молча, внимательно слушала. Хозяин рассказывал, что его Оленька была из очень влиятельной и богатой семьи, что в начале века она была воспитанницей Института благородных девиц.
Рассматривая старинные фото на картонных подложках с изображением милых и нежных барышень в длинных, старинного покроя платьях, с белыми фартуками и белыми бантами в косах, Надя думала:
-Чуть платьица покороче, не такая гордая и неприступная осанка — обычные нынешние девчонки...
Мысленно уточняя: - Почти...
Евгений Михайлович с такой нежностью и любовью рассказывал о своей незабвенной жене, ушедшей от него так внезапно, что молодая женщина, слушая его, была несколько удивлена и даже шокирована: более пятидесяти лет рядом, а чувства не угасли, оставаясь и на склоне лет яркими, сильными. Было видно, что хозяин всё ещё не примирился с потерей жены и очень скучает по своей Оленьке.
Хозяин внимательно посмотрел на молодую женщину и признался:
-А, знаете, соседка, вы очень похожи на мою жену... Такие разные времена, разные эпохи, различные нравы... А лицо, фигура, даже рост... Вы словно реинкарнация моей Оленьки... Даже странно как-то... Надежда на встречу на воссоединение не оставляет нас даже за чертой, уходящей в небытие...
От этих слов Тане стало не по себе, она совершенно не чувствовала этого сходства, да и не хотела его: вся её сущность протестовала против такого сравнения. Девушка из богатой дворянской семьи, воспитанная в "Институте благородных девиц", и она - обычная советская девчонка? Это же чушь, бред больного воображения.
Неожиданно Лунин стал говорить о невероятных вещах. Говорил он быстро-быстро, словно опасаясь, что соседка не станет его слушать до конца, а поднимется и уйдёт. Говорил сумбурно, с душевным надрывом, о том, что каждый вечер общается со своей Оленькой: приходит с работы, а она его уже ждёт дома, сидя в кресле у окна, и очень сердится, когда он задерживается.
Видя, что его не перебивают, и не уходят, хозяин продолжил:
-Вчера я задержался почти до двенадцати ночи на своём подворье: чистил стойло Яшки, задавал ему корм... Курочек слегка подкормил... Зашёл в дом — Оленька с претензиями: -«Где был? Почему так долго не возвращался?». Я возьми и скажи, что Яшку обихаживал... Она этак сверкнула глазами и говорит: -«Чтобы твой Яшка сдох!»... Встал утром, пошёл в хлеб, чтобы попоить скотинку, а Яшка действительно уже мёртвый — почти окоченел...
Татьяна с удивлением взглянула на хозяина, но ничего не сказала, а тот криво усмехнулся и отвёл глаза в сторону.
-Ясно, сердобольная Вера Ильинична уже успела доложить о том, что я умом тронулся... Она всем это болтает направо и налево... Я думал, что вы умнее, и слушать её не станете...
Молодая женщина не посмела ему возразить.
-Уверяю вас, Танечка, это неправда! Если бы я действительно сошёл с ума, разве меня бы стали держать на работе?
Довод показался весьма сомнительным: её непосредственный начальник Идрис Хайруллин, если и не был до конца сумасшедшим, то весьма психованным, однако с работы его увольнять никто не собирался, напротив, он числился в любимчиках начальства, потому что умел угождать ему.
Сбивчивый рассказ Лунина произвёл на женщину сильное впечатление, и она вдруг припомнила, что ещё в детстве слышала от своей бабушки Любы рассказ о том, как умершие иногда приходят к своим родным, если те по ним очень сильно тоскуют и убиваются. Бабушка ещё тогда пояснила, что приходят вовсе не они, а нечистая сила и, что ничем хорошим это не заканчивается. И сразу же, сославшись на усталость, Таня поспешила покинуть хозяина, не забыв поблагодарить его за гостеприимство.
Она прошла на свою половину, переоделась в домашнюю одежду и легла на кровать поверх покрывала, уверенная в том, что после всего услышанного заснуть ей не удастся. Стараясь ни о чём не думать, Таня взяла с полки у кровати первую, попавшуюся под руки, книгу и начала читать,
Когда усталость всё же взяла своё, и её глаза начали смыкаться, молодая женщина выключила ночник, настраиваясь на сон. Неожиданно что-то тяжёлое навалилось на неё сверху, до предела затрудняя дыхание. У Татьяны отчаянно затрепетало сердце, подкатывая к самому горлу. Она осторожно высвободила руку, пытаясь на ощупь определить, что это такое. Рука ощутила длинную густую шерсть несколько грубоватую, местами свалявшуюся.
Первой мыслью, мелькнувшей в её голове было:
-Что это за чудо-юдо?
Потом пришло воспоминание о рассказе бабушки Любы о домовом, лохматом, неопрятном, который являются людям, чтобы предупредить о каком-то событии. Нужно только спросить: -К добру или к худу?. И он непременно ответит.
Набравшись храбрости, Таня спросила прерывающимся голосом:
-К добру или к худу?
Глухой, утробный голос ответил ей:
-Уходи отсюда... Уходи отсюда...
И молодая женщина от страха, плохо повинующимся языком, начала читать полузабытую молитву, которой некогда учила её бабушка Люба:
-Отче наш. Иже еси на небесех!.. Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли...
Вновь раздался чужой, странный голос:
-Ага, догадалась...
И сразу тяжесть, лохматым комком, мягко сползла на пол и исчезла, словно её и не было никогда. Татьяна подхватилась с кровати, включила свет. Её колотило так, словно она ощутила замогильный холод. Стуча зубами, она ещё несколько раз прочитала "Отче наш", старательно, чтобы не переврать, повторяя слова молитвы. Потом согрела чайник, совсем не ощущая его жара, заварила себе зелёный чай, и долго пила его маленькими глоточками, пока, наконец, не стала ощущать вкуса и запаха лета, тепла, солнца. До утра она так и не заснула.
Едва только сероватая дымка коснулась полусонной земли, осветляя темноту уходящей ночи, Таня вышла во двор, не в силах больше в одиночестве ожидать рассвета. Низкое свинцовое небо нависло над головой, давя и угнетая своей тяжестью. Ветер, то вспыхивая с яростной силой, то слегка затухая, хозяйничал на просторах хозяйского сада, срывая последнюю листву с деревьев и унося её вглубь двора, очищая землю до предельной черноты, оголяя беззащитные островки ещё сохранившей в себя жизнь и, зеленеющей наперекор непогоде, травы. Тучи летели под напором властвующего здесь ветра, как невиданные стада, гонимые безжалостным пастухом в даль неведомую, к горным вершинам.
Создавалось впечатление шаткости, ненадёжности, промежуточности. Татьяна как будто стояла на пороге чего-то ей непонятного и неподвластного.
-Словно какое-то безвременье! - неожиданно мелькнуло в голове молодой женщины. - Безвременье?!... Когда нет ещё ни прошлого и не будущего, ни верха — ни низа... Нет ещё ничего... Словно сотворение мира... Но что за ним?... Конец, или начало?
Вдруг, из-за отчаянно колышущихся ветвей, ей почудилась чёрная бесформенная масса, так похожая на ту, что явилась ей ночью. Ветер донёс не то шорох, не то слова:
-Уходи-и-и-и... Уходи-и-и-и...
И всё: ноги стали ватными, а сердце, стремительно, как на качелях, ухнуло куда-то вниз, едва не увлекая за собой и саму Таню. В ней испуганно запульсировала и затрепетала новая жизнь, не то предупреждая о чём-то, не то просясь на волю.
-Спокойно, родной мой, спокойно, - нежно прошептала женщина, - мама с тобой. Мама здесь.
Она с трудом вернулась назад в дом, всерьёз опасаясь за своего не рождённого ещё ребёнка, стараясь взять себя в руки, успокоиться. Утром, приехавший на попутке Алексей, застал жену всё ещё испуганной, в слезах. Когда она, наконец, успокоилась и рассказала, что с ней произошло, он не поверил.
-Прямо мистика какая-то! - сделал он вывод. - Что только не привидится беременной женщине?!
Не то с перепугу, не то от обиды у Татьяны начались схватки, и её увезли в центральный роддом города Гулистана, а через трое судок на свет появился её первенец — сын. Назад в Комсомольский семья Алимовых не вернулась.
Спустя три месяца Таня неожиданно столкнулась на городском рынке с бабой Верой: та первой увидала её и, широко улыбаясь, поспешила навстречу. И затараторила, затараторила, пытаясь рассказать сразу все комсомольские новости, главной из которой была та, что около месяца назад Лунина нашли мёртвым в постели.
-Удушили его, голуба-душа! - делилась своим соображениями на сей счёт старушка. - Как пить дать, удушили! Морда у него была вся синяя, и язык этак на сторону... Кто, когда удушил — неизвестно. И ведь двери все изнутри были заперты... Вот загадка — так загадка?! Как тати в дом вошли, как потом вышли, не понятно никому: ни людям, ни милиции...
Татьяна внутренне содрогнулась, на секунду представив эту страшную картину, а баба Вера меж тем внимательно её осматривала со всех сторон, смущая молодую маму своим пристальным взглядом.
-Что такое, баба Вера? - забеспокоилась та.
Сидорова, словно не слыша её вопроса, неожиданно сама поинтересовалась:
-А знаешь, почему Лунин пустил вас к себе на квартиру?
-И почему же?!
-Он утверждал, что ты очень напоминаешь его Оленьку!... Я вот смотрю на тебя, смотрю в который раз... Нет, не похожа ты на неё — не похожа... Совсем иное обличие у тебя, голуба-душа. А стало быть и судьба — другая...
Таня, сославшись на то, что ей нужно идти кормить ребёнка, и, попрощавшись со старушкой, поспешила покинуть её, хотя и видела, что этим уходом раздосадовала старую женщину, не дав возможность досмаковать до конца, начатый ею рассказ.
Вернувшись домой она постаралась как можно скорее забыть эту встречу с бывшей хозяйкой: кто знает правду ли она рассказала ей или всё придумала? Уж больно нереальной была рассказанная этой женщиной история - может быть преждний их хозяин просто умер от сердечного приступа и удушение тут совсем нипричём. Но этого ей уже никогда не узнать - да и не к чему это: сейчас у неёсовсем иные планы - нужно всё своё внимание и люботь отдавать новорождённому сыну, которого Алексей назвал Рафаэлем - в честь её любимого испанского певца Рафаэля. Может поэтому мальчик и кричит так без устали и днём и ночью: голос разрабатывает?
С рождением сына Таня надеялась что их жизнь с Алексеем изменится - что он наконец поймёт, что его семья - это жена и сынишка Рафаэльчик и он перестанет лгать, начнёт относиться к ним с большим вниманием и будет делать всё для своей семьи, ведь теперь у него есть сын - его наследник, продолжатель его жизни.
Да Таня хотела надеяться что всё будет именно так ведь это по человечески - по мужски. Хотела надеяться ведь надежда как известно умирает последней а если её не станет то и надеяться уже будет не на что.
Но оказалось что желаемое с действительным не часто совпадает - в её случае это было именно так- не совпало.
Татьяна всё больше и больше понимала, что совсем не знает своего мужа Алексея.
Того года что они встречались ей не хватило понять, что это за человек.
Но так уж случилось: она даже сама не ожидала от себя, что может так безоглядно и так сильно влюбиться - как сейчас говорят: у неё просто башню снесло от любви - вот теперь она и расхлёбывала свою скоропалительность и безоглядность.
Продолжение следует: