Битие определяет сознание

 
      В бытность, когда наши корабли бороздили Мировой океан, а водка стоила  3.62,      после первой оперативной стажировки в Ленинграде, мы прибыли в  славный город Кронштадт   для прохождения морской практики  на одном из   боевых кораблей  Дважды Краснознаменного Балтийского  флота.
      Лето в тот год было   небывало жарким  и практика обещала быть интересной.
      Сойдя  с морского парома на берег,  и предъявив скучающей вахте документы,   выходим в город. Он такой же, каким запомнился мне по службе в учебном отряде подводного плавания, только с поправкой на сезон.
      Те же, мощеные гранитом безлюдные улицы, массивные форты и казармы из потемневшего от времени кирпича и камня, немногочисленные группы военных моряков, следующих в сопровождении  молчаливых старшин по своим делам.
      В гавани Усть Рогатка, у пришвартованного к пирсу сторожевого корабля, нас уже поджидает вторая часть группы, приехавшая из Севастополя.  Следуют радостные возгласы и объятия, обмен новостями, после чего все вместе поднимается на борт.
      «Росомаха» далеко не первой молодости, однако выглядит достаточно внушительно.
      Встретивший нас старший лейтенант, представившийся помощником командира, не проявляет особой радости, и после проверки документов препоручает группу пожилому мичману, который размещает нас по жилым помещениям.
      Токарь, Свергун, Нечай, Мазаев и я, попадаем в небольшую пятиместную каюту, остальные ребята устраиваются в кубрике. На следующее утро встречаем прибывшего из Ленинграда руководителя практики, капитана 1 ранга Эдуарда Ивановича Иванова.
      С этого момента, под его  руководством, с нами проводятся занятия по  устройству корабля. Помимо прочего, изучаем штурманское, артиллерийское и минное вооружение СКРа, его главную энергетическую установку и организацию корабельной службы, в которую с первых же дней вносим посильную лепту.
      Уже в начале пребывания на «Рассомахе» выяснилось, что в море она давно не ходит и имеет на борту половинный экипаж, очень смахивающий на анархистов. В свободное от вахт время командование «припухает» в Питере, а оставленная без должного надзора команда пьянствует и дебоширит.
    В первый вечер нашего размещения на судне, двое вернувшихся в сильном подпитии из увольнения старшин, ничуть не стесняясь незнакомых курсантов, пытаются выкинуть за борт, сделавшего им замечание мичмана. Последнего мы отстояли  и,  вырвав из рук обидчиков, водворили на палубу. Упиравшихся же мореманов, не особо церемонясь,  спустили по трапу в матросский  кубрик. 
    Однако на этом дело не  закончилось.
    Как и на других надводных кораблях, на СКРе, для моряков срочной службы существовала бачковая система питания.   Она заключалась в том, что каждое подразделение - боевая часть или служба, получало на камбузе пищу в бачках и потребляли ее в кубриках. Для доставки харчей назначались дневальные из числа матросов первого года службы.
    По такой системе надлежало питаться и нам, с той лишь разницей, что сами на камбуз мы не ходили, а как будущие офицеры пользовались услугами вестовых.
    На следующий день эти «кормильцы» в замызганных робах, притащили нам кашу без масла и чай без сахара на завтрак, борщ без мослов и макароны без мяса на обед.  Дожидаться ужина с портянками мы не стали и, проведя небольшое дознание выяснили, что весь приварок с камбуза попадает старослужащим, именуемым на флоте годками.
     Со слов вестовых, таких на корабле было с десяток и жировали они внаглую, объедая и третируя молодых.
     Так как практически все из нас сами служили на кораблях, незамедлительно решаем проучить наглецов, для чего формируем карательную группу. В нее входят Токарь, в прошлом строевой старшина на однотипном корабле и большой любитель мордобоя, любящий это дело Свергун, наш тяжеловес Боря Рыбаков и я.
     Дождавшись отбоя, навещаем кубрик старослужащих. В нем человек пять, половина из которых явно «под шафе». Один, лежа на рундуке, бренчит на гитаре и ноет что-то тоскливое,  остальные, матерясь, азартно «забивают  козла». В помещении непередаваемый запах сивухи и табачного дыма.
    Борис остается у трапа, а мы втроем подходим к играющим.
    - Встать!  - оглушительно рявкает Токарь и пинает ногой  раскладной стол.  Он отлетает к переборке и сшибает двоих игроков. В это же мгновение Свергун бьет в челюсть опешившего гитариста, а я впечатываю кулак в бритый затылок сидящего к нам спиной старшины. Ушибленные столом годки вскакивают и пытаются удрать, но лучше бы им этого не делать. У трапа они натыкаются на Рыбакова и поочередно валятся на палубу.
    Бить больше некого. Мы втроем усаживаемся на рундуки, а Серега подходит к годкам, выпучивает глаза и снова орет - Вста-а-ть!
Подвывая и утирая сопли, парни выполняют команду.
    После этого, порыкивая, Токарь выстраивает их вдоль борта и обращается со следующей проникновенной речью.
    - Салаги! Уведомляю вас, что на «коробку» прибыла группа курсантов военно-морского училища из Москы. Все мы оттрубили по три года на флотах и были путЕвыми годками. Вы же плесень, видели море с берега - корабль на картинке. И если не дай Бог в наших бачках снова будет постный «клев», я вас порву как Бобик грелку. Усекли?!
    Годки со страхом взирают на Серегу и бормочут что - то нечленораздельное.
    - Не слышу, - шипит тот и сжимает здоровенные кулачищи.
    - Точно так, ясно, товарищ главстаршина!   - вразнобой блеют моряки.
    - То-то же, - ухмыляется Токарь. - С завтрашнего дня я лично займусь вашим воспитанием. Будете выходить на зарядку, драить палубу и дневалить у нас бачковыми. Что б служба раем не казалась.
    На следующее утро, после побудки,  бегуший от корабля строй, возглавляют наши   вчерашние знакомцы. 
       Чуть сбоку от них  неспешно рысит Токарь.
     - И раз, и раз, и раз!  - добродушно басит он.
     - С чего бы это?  - удивляется стоящий  у рубки  помощник. -  У нас они не бегали…