Я пришёл подежурить в одну из старых ленинградских больниц. Почему ленинградских? Потому что дело происходило в 80-х. Да и не подежурить, вернее будет сказать. А поработать в вечернее и ночное время в этой больнице, оказывающей ургентную (то бишь неотложную) хирургическую помощь. К тому времени я уже давно был хирургом, прошёл войну в Афганистане, имел звание майора медицинской службы и был слушателем кафедры «хирургии усовершенствования врачей – I» факультета подготовки руководящего состава ВС СССР Военно-медицинской академии имени Кирова. Удалось запомнить? И не надо.
Узнавал, когда дежурит доктор Зайцев – замечательный хирург и добродушный человек 37 лет. Приходил после занятий в академии к нему. Его это не тяготило. Да и кого бы тяготила помощь коллеги, который брал на себя всю описательскую часть (а это уже немало) и много «грязной» работы и всякой «мелочёвки» вроде аппендэтомий и операций по поводу ущемлённых грыж, абсцессов различной локализации, хирургической обработки ран et cetera.
Рутинная работа шла себе и шла. В периоды передышек мы пили кофе или чай. Благо электрочайник был исправен, а печенья было достаточно – я принёс и кто-то из родственников больных одарил диковинной коробкой с печеньем разной конфигурации.
Около 11 вечера раздался звонок из приёмного. Вызывали. Пошли. Оказалось привезли старушку-вековушку. Насчёт вековушки – это я не просто к слову сказал. Её, этой старушке, действительно к тому времени было полных 104 года. Была она полной, крупной, болезненно рыхлой и очень бледной. Одета была очень чисто, очень аккуратно. Осмотр показал, что у бабульки асцит. А вот почему он есть – этот асцит – можно было лишь предполагать. На все наши вопросы старуха отвечала либо по-французски, либо по-немецки. На реплику Зайцева, что он и я не владеем иностранными языками, бабуля что-то прочирикала на французском, после чего поджала и без того тонкие (и синие) губки и отвернулась. Фамилия –имя-отчество её были очень даже русскими – Баглаева Капитолина Петровна. Складывалось такое впечатление, что бабулька сия прибыла к нам из вожделенного «забугорья» и попала в нашу убогую больничку. Паспорт её оказался вполне советским с ленинградской пропиской. Проживала она на Малом Охтинском. Промучившись минут 15, Анатоль Палыч (он же доктор Зайцев) сначала сгоряча решил плюнуть на «выжившую из ума старуху». Но спустя минуту-другую остыл (он был добрым по натуре человеком), и, потерев подбородок, вдруг резко повернулся к дежурной медсестре и попросил: «Свет, там в неврологии сегодня дежурит студентка-пятикурсница из 1-го Меда. Я её отца хорошо знаю, он тоже врач и точно знаю, что из «бывших». И ещё точнее знаю, что батя её очинно неплохо владеет этим самым хранцузским. Дуй за ней, ведь раз папенька её знает, не мог он не передать дочке этих своих знаний буржуинских языков. У них - у бывших-то - завсегда так». Зайцев был очень грамотным врачом, превосходно владел русским (родным) и неплохо знал карельский – долго работал там. И сейчас он намеренно коверкал речь.
Света не стала никуда бегать. Она позвонила в неврологию, что-то шепотом объяснила в трубку телефона, когда-то белого цвета, а сейчас грязно-замызганную, в двух местах перемотанную синей изолентой. (наверное кто-то гневался и щвырялся ею). По её реакции было видно, что приглашение Зайцева было встречено без особого энтузиазма этой студенткой «из бывших».
Но уже через 5 минут мы имели возможность лицезреть приятной наружности девушку лет 22 с удивительной красоты пальцами. Такие пальцы природа просто так редко кому отпускает. Это может быть только результатом селекции.
«Что случилось, Анатолий Павлович? – с едва уловимым раздражением спросила студентка-пятикурсница.
«Да можно было бы сказать, что ничего, Машенька, если б не выкоморы этого одувана» - Зайцев ткнул указательным пальцем в бабульку – «Не желает этот мухомор, видишь ли, говорить на языке родных осин. Токмо на французском, али на немецком оне желают говорить». Ударение в слове «говорить» при этом сделал на 2-м слоге и букву «г» намеренно произнёс на украинский манер. Он кратко обрисовал ситуацию с бабкиным положением, сказав, что в брюшной полости у старушки скопилось никак не меньше 6-7- литров асцита, который надлежит удалить. «Иначе бабулька не сдюжит и суток – глянь на её синие губёхи, ножки-колбошки и не забудь услышать её хриплое дыхание» - Эти зайцевские слова прозвучали тихо и сочувственно. Ему было уже жаль старуху. Попросил обрисовать бабульке ситуацию и чтобы «почтенная матрона» изыскала возможность вернуться к языку предков.
Бабка, краем глаза следившая за нашими переговорами, и продолжавшая презрительно кривить губы, ещё более скривилась. Маша-студентка что-то бегло сказала бабушке по-французски, та ответила ей. А потом судорожно вздохнула и отчётливо, на совершенно правильном русском языке, сказала, что она согласна на все процедуры, но производить их будет вот эта девочка и узловатый от старости палец показал какая именно девочка удостоена столь высокой чести. И никто более. Маша сказала, что она никогда этого не делала и не планировала в своей жизни это делать. Не царское, дескать, дело. На что ей Зайцев резонно возразил: «А не хрен тогда было вообще в медицину соваться». После сказанного он, грассируя, молвил: «Вы хотите, чтобы наше miserable sante publique имело в своём составе врачей, не только хорошо подготовленных профессионально – а это так, можете мне поверить, но и знающих иностранные языки? Многого хотите от нищающей страны, где люди могут купить мясо и молоко в магазинах лишь в столицах, да и то не во всех. Не стоит выпендриваться передо мной и моими коллегами. Диплом свой я заработал честно – усердием, недосыпанием и иногда недоеданием. И могу в своей профессии творить многое и качественно. Не я революцию затевал. Но раз уж она произошла – эта революция, и не одна, к тому же, как нас уверяли на истории КПСС, значит были тому причины. Загнили значит ещё тогда. И ваш дворянский класс, или прослойка, или слой, чёрт его знает как назвать во всех ужасах России виновато не меньше, а скорее даже больше, чем кто-либо другой. А вы тут выпендриваетесь передо мною. Вынуждаете меня слова произносить. Просто так».
Старуха прищурилась и… И улыбнулась. Да так здорово и широко улыбнулась, с такими ямочками на морщинистых щеках, что и мы все невольно тоже улыбнулись. И тоже с ямочками (у кого получилось, конечно).
«Обманщик Вы, доктор. Вон как здорово про нищенское здравоохранение сказали. И ведь с таким нормандским акцентом. Молодец».
Зайцев, продолжая улыбаться, грустным голосом ослика Иа изрёк: «Я ещё несколько слов знаю. И не только по-французски. И по-немецки тоже. Хенде хох, например. Вы думаете, что мне не стыдно от незнания иностранных языков? Да это единственное, что формирует во мне комплекс неполноценности. Но ведь ни для кого не секрет – языковое преподавание в школе и в ВУЗах намеренно проводилось так, чтобы мы их – этих самых языков – не знали. Иначе как можно объяснить тотально-повальное незнание языков практически всеми выпускниками неязыковых институтов. В стране, населённой далеко не самыми глупыми людьми. А ведь раньше выпускники школ, то есть гимназий и реальных училищ, знали не по одному языку, а по два-по три. Убеждён, что программы языкового обучения намеренно составлялись так, чтобы при внешней видимости изучения языков наши люди не знали».
Троакарную пункцию и эвакуацию асцитической жидкости бабуле провела всё-таки студентка Маша под руководством Анатолия Палыча. Прошла процедура очень хорошо. Эвакуировали 7 с небольшим литров асцита в течение 2-х часов. Это чтобы не возникло состояния коллапса. От госпитализации Капитолина Петровна категорически отказалась, несмотря на увещевания Зайцева, который обещал положить её к себе в лучшую палату отделения. Как он выразился «в палату для блатных».
Утром Капитолину Петровну на больничной раздолбанной «Волге» отвезли домой. Больше я её не видел. Спустя 11 лет я встретился с Анатолием Павловичем Зайцевым в Гостином дворе. Он постарел. Прошло более десятилетия. И работа хирурга редко даёт омолаживающий эффект. Но узнали мы друг друга сразу и издалека. Превосходно одетый, элегантный, источающий запах великолепного одеколона. Этого раньше за ним не отмечалось. Впрочем, откуда бы взяться привычке великолепно одеваться и источать дорогие запахи у советского хирурга. Если он, конечно, не подставлял карманы халата для конвертов.
Он поднимался по лестнице на второй этаж, а я стоял у секции с видео- и фотоаппаратурой. И почему-то обернулся. И он, поднимаясь, тоже обернулся. Обрадовались. Пошли в ресторанчик. И я узнал о судьбе Капитолины Петровны (это от него я вновь познал имя-отчество той старой русской женщины. Как оказалось она прожила ещё 1 год и два месяца. Благодаря стараниям Анатолия Павловича. Он ведь был холост. Долго. После неудавшейся в юности попытки семейной жизни. И располагал временем и желанием помочь старухе. Что он и делал. Каждодневно. Капитолина Петровна, умирая, завещала ему свою приватизированную квартиру (он об этом узнал уже после её смерти) и всё, что было в ней. Кроме того – гараж и машину «Волгу – ГАЗ-21» в прекрасном состоянии. Машина принадлежала её сыну - археологу, умершему уже давно в возрасте 58 лет. А у сына уже не было наследников. И вообще никого из родных у Капитолины Петровны, как оказалось, не осталось. На Зайцева всё это свалилось как снег на голову – картины, фарфор, драгоценности и прочее. И он долго не решался даже прикасаться к вещам, не принимая их как свои. Всё надеялся, что найдутся хотя бы дальние родственники и заявят о своих правах на наследство. Но через полтора года понял, что всё это принадлежит ему. Женился. На той самой студентке Маше. А ныне враче-неврологе. Она тоже неудачно сходила замуж. Родила девчушку. А потом встретила Зайцева. В Петергофе. На открытии фонтанного сезона. Он туда приехал и она с дочкой. Дочке было уже 6 лет. Из Петергофа ехали вместе, на зайцевской «Волге – ГАЗ-21». Вскоре Маша-невропатолог стала Марией Зайцевой. И родила двух крепышей – мальчишек. Погодков.
Да. И ещё. После чуть более годового общения с Капитолиной Петровной (каждодневного), Анатолий Павлович Зайцев свободно говорил на французском и немецком языках.. А после смерти Капитолины Петровны овладел ещё испанским. И всё это при знании карельского. А жена Маша настаивает ещё и на знании итальянского. После поездки в Рим и Венецию.
Такие вот дела.