Ан-2, маленький, гремучий самолетик, живо реагирует на течения воздуха, улавливает самые прозрачные намеки его веяний. Приближаясь к нагретым бокам лесистых гор, он приподнимается в восходящих испарениях, а над распадками устремляется по упругим нисходящим ступенькам в тенистое их блаженство. Полет живой, норовистый, иногда как бы сомневающийся. Под ногами за тонкими дюралевыми листами, перед лицом, прилипшим к иллюминатору, близко совсем, вот-вот черпанем крыльями - таежный шторм. Волны, провалы - иногда крутые каменные лбы прорвутся из под кипени древесных крон, кое-где вода блеснет среди пенных извивов ивняка. Летим не торопясь, пусть долго, зато не наглядеться...
И вдруг буйство тайги и гор завершается отвесным почти обрывом. И лентой реки понизу, прозрачными переливами по каменным россыпям, бурунами на порогах. А за ней уютная, домашняя совсем лужайка аэродромчика, полосатый тряпичный конус на мачте, ведающий направлением всех ветров. А еще дальше ленточка шоссе, деревья, домики среди них, и опять лесистые горы. Словно занавес распахнулся. Восхитительное, райское местечко. Вхожу, пошатываясь в ватную его тишину - твердая земля под ногами, теплые толчки лесного дыхания, улыбчивый кондуктор в пустом автобусе, деревеньки - преддверие города, сады, огороды... Рай, определенно рай...
---
Мальчишки чем-то неуловимо отличаются от девчонок. Те мыслями углублены в себя, приветливы, уютны. Они - вазочка, ожидающая свой цветочек. И как любая драгоценность, почти всегда они укрыты от посторонних глаз. Эти же - целиком, всеми своими мыслями и делами устремлены вовне. Они: искра зажигания - рывок поршня - и дорога... дорога, дорога. Проселок ли, шоссе ли, без разницы - они путь. Они - шаровая молния, стеснительная пока еще. Вся мальчишеско - мужская жизнь, это полет бронебойного снаряда... и полет и прорыв... и взрыв. Знаю, оглядываясь на себя. И еще потому, что у меня есть Лёшка. Который пока робок, пока послушно - любознателен, но делает уже свои дела, вершит свои поступки сам, настырно, как бы зная наперед, словно придерживаясь заданной траектории. И тянется неудержимо, срочно, ну быстрей бы - повзрослеть.
Обживаемся с ним в этом раю. Исследуем окрестности, радостно пропекаемся на солнце, плещемся в свежем, прозрачном журчании, топчем мягкие травы, сражаемся с чертополохами - выше нас, ужасаемся исполинских черных тополей, пугаемся рогатых коров и кусачих оводов... Проходим пешком и насквозь неширокую систему мелких пойменных озерец с парной водой... И впереди ватага, десятка полтора местных ребятишек, штаны закатаны, зашли по коленки в воду, скучковались среди осоки, рыбачат, поди. Мой рад бы ухватиться за руку, но теперь вдруг идет впереди, без крутизны, но и не быстро, не трусливо... Оглянулись, осматривают - все примерно его возраста. Разные: светленькие, темненькие, повыше и пониже, добрые и посердитей - молчат. Поприветствовав "мужиков" я всей душой взмолился - Господи, сделай так, чтобы они с сыном моим сошлись, сдружились, сроднились... Чтоб все было хорошо.
Появился вскоре еще один Лёшка, приемыш, помладше, писклявый, светленький – солнышко. От меня ни на шаг, во всем помощник, рассуждать - сам не свой. Мысли выражает, впридачу к писку, всем своим видом, слушая залюбуешься. Мой величается теперь "Большим", а приемный - "Малым", сейчас он семнадцатилетний увалень, не переносит себя тогдашнего, от видеозаписей убегает, малым назовут - скандал, ну и ладно - зовем "Не малым". Теперь он сам все знает... Или почти все - "Дядя Володя, когда вы на трассе пробили колеса, вы так ругались. Даже я таких слов не знал».
И началась райская жизнь. В перерывах посменной работы, среди строительства бани, стайки, дома, гаража - при обязательной помощи малявок, в процессе держания коров и обработки огорода - при непременном их участии, конкретная забота о самих помощниках. Самая любимая, включая неизбежный изредка "ремень", моя забота. И регулярное, радостное происшествие в ней - баня. Обычно сочетается она с предварительной подстрижкой. С обязательным оставлением тоненькой полосочки над глазами - челки, как претензии на самостоятельность, ревниво охраняемой привилегией. Затем оба головастика, посветлее и потемнее, ежатся на жарком полке, сберегая от сворачивания уши и поглядывая на дверь - удрать бы. Но терпим, терпим, терпим... и вот, бросок в черноту звездного вечера, раскаленными болидами в сугроб мягкого снега, все втроем, со стонами и истошными воплями. Или пробежка их метров за двадцать до калитки, прилипая ступнями к хрустящему насту... и возвращение оттуда, с паническим визгом. В сопровождении Рады, кавказской нашей овчарки, огромной хранительницы, которая, увидев соратников по играм, маленьких хозяев в необычайном виде, изумленно, обрадовано, ошалело подпрыгивая, мчится с ними, сбивая с ног, стараясь если не лизнуть, то хотя бы ткнуть холодным носом, заиндевелым боком прижаться.
И скорей, скорей, на желанный теперь уже полок, даже добавляем кваску на камни. И вот завариваем в отдельном тазу загодя высушенный букетик из полыни, чистотела, ромашки, мелисы - для мытья... И веник, березовый или дубовый - для обколотки об некоторых... Укладываются Лёшки поочередно на полок, под обвеивания, под горячие шлепки - до первой мольбы о пощаде... А по светлым ягодицам - крепко и сочно - А-та-та, А-та-та - "За что??? - Знал бы за что, выгнал бы на мороз». Ну и закономерная их сдвоенная "месть" мне. Моемся травяным настоем, дегтярным мылом, обкатываемся студеной колодезной водой. В завершение еще парку хватанем. И наконец дома, за столом, три разваренные, распаренные "колбасы". Один за хрусткие соленые огурчики, под стопочку ледяной горечи, а двое за прохладный грушевый компот. Снисходительно переглядываемся...
Зима в этой сказке теплая, мягкая, с неустанным снегопадом, с огромными, шелестящими на лету, снежинищщами. И вот мы на лыжах. В горы то ладно, с гор беда - большей частью кувырком. Воплей и визга - зайцы врассыпную. В дерево врежешься - лавина, откапывайся. Летим, бредем среди зубчатых пихтовых колоннад, в ином логу спуск по накатанной нами лыжне, два - три километра, без остановки. Раскрасневшиеся, все в снегу, дышим паром, исторгаем восхищенный ор. Приходим домой - я обезсиленный в кресло, до вечера, раньше и не шевельнуться... а дети - минут через пять уже умчались.
Забава всех местных мальчишек - по мере накопления снегового покрова - взбирание на крутую гору за рекой, гору полукилометровой высоты и скатывание с нее на пятой точке опоры. Одеться для ныряния в снег надо как водолазу, пройти по тонкому льду, преодолеть отвесное начало, и затем пробуравить тоннели в крутой подъем... Решаются лет с двенадцати, те кто перерос глубину снегов и приобрел настырность, силенок набрался. И вот, вертят головами взрослые – где-то ребятишки верещат... И видят нисходящее, спускающееся на деревню с небес, с вершин самых, ангельское воинство - снежно сияющее, по птичьи щебечущее, шлейфами белыми взмахивающее... Далеко, но узнать все же можно - свои, земные.
Сдружились дети, через них породнились взрослые. Деревенские ребятишки доверчивы к родителям друзей. У кого собрались, у того и покормятся, и натворят чего, и получат... Приходилось и мотоциклы их выправлять, выдергивать из болот, и ноги ободранные заклеивать, и подстригать, и в травматологию возить. Виталя, коленку об стекло, рассадив, через час операции - выходит, глаза восхищенные - "Доктор у меня вот такой кусок мяса отрезал, я сам видел". Пришли два братца, Диман с Жекой - озадачивают - "Дядя Володя, нас мама купаться не отпускает, и мы отпросились с вами. Она сказала, что если вы пойдете, то можно и нам." И глядят, открыто четыре их ясных глаза, ничуть не сомневаясь в моем желании поплюхаться с ними, и уши красными локаторами ждут согласия, и руки тонюсенькие машут нетерпеливо. Вдоволь нахохотавшись, замечаю, что и сам уже перегрелся...
Солнце горячущее, река рядом, первая радость детей - купание. Заходишь в глубину долго, все мелко да мелко, камешки под водой видны далеко, под ногами дно, как бы прогибается, вдаль, как бы приподымается - обман зрения. Небо с водой - воедино, солнце - сверху и снизу, бликами, и мы посередине. Рыбешка промчится - видим, видим. Лёшки мои как всегда с друганами многочисленными. Беру Малого за ступни ног, подкидываю, летит "кочевряжкой" - в растопырку, грозным тигренком рыча, падает в воду как придется, и мгновенно возвращается обратно - еще. Большой прыгает с плеч - присаживаюсь под воду, он взбирается сзади ногами на плечи. Я резко выпрямляюсь, он сильно отталкивается - метра на два улетает, в высоту ли, вдаль ли... иногда и обратно на голову. Хохоту, радости, ликования. Друзья в очередь, спорят кто уже, кто еще не... катапультируются один за одним. Сигают: бомбочкой, щучкой, кочевряжкой, доской, штопором, обратным сальто. По часу не выгнать, и самому выходить не хочется. Визг, плеск, зависть из тени тополей... и солнце улыбается, и горы любуются нами в зеленых отражениях своих. Но, год за годом - растут. На меня критически поглядывать начинают, на приглашения отвечают - Мы тяжелые.
Ничего, ничего... И вот, зовет большой - "Па, мы с пацанами в лес собрались, за шишками кедровыми, с ночевкой. Только эта... некоторых не отпускают без старших. У Бабашки отец на работе, у Калькулятора - болеет. Ты только свободен".
Е... К вечеру перевожу всех за речку, человек с десяток, последовательно - на резиновой лодке, идем через перевал, спускаемся в лог... В сосновые редины по скалам, в высоченную траву с редким кедрачом. Все с ходу врассыпную - Нет, нет, сначала дров натаскаем, покрупней и побольше, лап наломаем погуще, чтоб помягче. Ложусь отоспаться... Темнеет, холодает, собираются к костру все. Слушаю: откровений, соображений, суждений... А вот и страхи начались - пошли по воду к ручью, примчались, заходятся хохотом, медведь, видите ли, помешал. Ноги подобрали, сплотились, к моему пристают - "Папка твой в лесу работал, знает как с медведями разбираться, буди. И чего он ружья не взял, ща бы шандарахнули?" И в самую уже темь - "Робя, вон из кустов смотрит кто-то. Видите, глаз светится" - "Точно! Пацаны, накидывай веток, чтобы огня побольше. Давайте по команде все враз, каааак заорем..." И вот, дружный вопль истошных дискантов и перепуганных ломких теноров среди ночной тайги... Горы ошарашено онемели. Кто-то захлопал крыльями. Звезда, глядевшая через ветви над обрывом, замерцала еще испуганнее.
Но угомонились потихоньку, уснули один за другим, прижались друг к дружке... Пришла моя пора - костер принял крупные бревна, разгорелся на ночной свежей тяге, загудел ровно. Ближайшие деревья звонко вторят стрельбе веток в огне. Тьма обступила наш светлый, теплый мирок - поглядеть. Горы затаили дыхание, притих лес, даже ручей журчит помягче - мальчишки дрыхнут. Распрямились мои подопечные, разлеглись повольготнее, ноги к огню тянутся - глаз да глаз, чтобы не залез кто во сне. И что бы им не быть такими дружными, всегда.
---
Кто только деревенскую поляну, приподнятое травяное, песочное приволье с обширной панорамой тополиного острова и камышовых озер вокруг, не топтал. Рассеялось предыдущее поколение, кто на работу, кто в армию, кто женился... Но не долго "свято место" пустовало, пришло поколение Лёшек. Опять заполнились вечера футбольными баталиями, с забыванием на ночь кепок, олимпиек, мяча... С подтягиванием на перекладине - на спор, с обколачиванием боксерского мешка, с волейболом... А затем и с очередным построением общего стола, ночными дискотеками, пивные бутылки стали появляться, а вот и водочка... ссоры начались, драки... И кидают уже бывшие друзья, насупленные взгляды, каждый от своих ворот. Соседка, всегдашняя попутчица по проводам и встречам коров - "Володя, уйми своего - племяша избил на поляне, в больницу возили." И это мой, про которого
старики деревенские восхищенно судачили - "Смотри, вон тот малец, когда бы не проходил мимо, обязательно поздоровается - такой молодчина, дай Бог и ему здоровья."
Прокрадывается, входит в жизнь их нечто... тайное, темное, страшное.
Дискотеку вынесли из клуба на воздух, из проезжающего автобуса музыки не слышно, виден в освещенном пространстве ночи, дергающийся одновременно, словно по неведомой команде, молодняк. Словно лягушечья лапка, сокращающаяся от электрических импульсов неведомой батарейки. Подчинение скрытому чужеволию... Жуть... жалость.
Большой, в сумерках уже, идет на дискотеку пустым окольным переулком, навстречу из калитки, ну совершенно незнакомая старуха, еле выбралась с палочкой и кричит ему слабенько - "Сынок, я знаю, куда ты идешь, не ходи туда, не ходи, там убивают. Послушай меня, не ходи".
В тот вечер приехали городские - крутые, бешенные, машинами врезались в толпу, но вынудили выйти и их... Тут уж деревенские потрудились... По другим сведениям - все было ровно наоборот, местные приревновали своих девчонок. Побежденных не было, победителей не поймали, 12 парнишек в реанимации, двое отвлюблялись навсегда.
И гляжу теперь с вершины горы осенней, на благодать райскую, раскинутую понизу: огороды убранные, деревья на золотых полянках облетевшей листвы, домишки аккуратные, озера, речка тихая с отражениями зеркальными... Карунеш - "Returning to Now". Мурашки пред ликом Творца. Но все омрачено как бы, заброшено мироздание - двери настежь сквознякам, поляна опустела... Где та дружная ватага - ходившая в обнимку, хохотавшая взахлеб, возвращавшаяся гурьбой из походов с черными от смородины губами, с руками, красными от малины? Где их детские голоса, бывают ли звуки прекрасней.
Пробуждающаяся самоценность подростков повелела занять соответствующее амбициям каждого, достойное место в кругу равных себе. А при возможности и подмять... и оседлать других. Крейсера, эсминцы и торпедные катера их обособились и врезались друг в дружку. Разбежалась эскадра, каждый отплыл за горизонт, на безопасное расстояние, израненный, опаленный, но и наученный, готовящийся... Помирятся еще. Но разойдутся в самостоятельность, в мир... Как то встретят их "люди добрые", чужие люди? Не растившие, не жалеющие?
Каков мир этот, расступившийся перед повзрослевшими?
---
Охватен обзор с высоты птичьего полета, грудь простором переполнена, облака от самого горизонта, слоистым потолком, и прям под козырек. Но умозрительно можно взлететь и повыше - видно станет дальше... но и темнота сгустится. И вот - страна внизу, притихшая, настороженная... И чернота над ней, бурлящее телеврарнье, слухи газетные. Одно понятно - беда пришла, совсем недалеко, в нашей уже стране, полыхает война. Как случилось? Что там на самом деле - лишь гадательно, словно в туманном зеркале:
- Великое возвращение репрессированных наций... в домы свои, в занятые, в заселенные. И совет попутный, на всю страну - "Берите суверенитета, сколько проглотите". И взяли, и заявили - "Впредь выселений, всенародных арестов, не допустим". И оставлено вооружение им, с избытком, а вот и самолеты чьи-то налетели... сбили. - "Наших военнослужащих там нет", но следом за "не нашими" самолетами зачадили танки, колоннами прямиком в город, в капкан каменный, какая стратегическая находка - сожгли... "Вот вы как, такой город нам не нужен" - разрушили... Дудаев на мировую, Ельцин - "Сначала нишкни перед теми, кто провоцировал и врал тебе, кто бомбил твой город..." И сальной, самодовольной издевкой - "Так, в стране, вообще таа, порядок (зарплата годами не выдается, разгромлено и украдено все), еще вот в Чечне наведем, понимашь ли..." И вот он, взрывной... предсказуемый, спровоцированный рефлекс трезвого народа.
Очередной кровавый виток вниз, управляемое падение страны в бездну.
- И ужас следовал за ним... Рефрижераторы с замороженными трупами, с фрагментами своих, неопознанных, по году... Отрезание голов солдатушкам нашим - пленным, связанным, под ритуальное пение и мстящий девчонке, Буданов. И священник полковой с пулеметом через плечо, ногой на край траншеи, наполненной трупами. Местные давно в горах, от кого же "зачищали" Грозный, "отче"? Захвачены больницы, взорваны школы... Взлетели и рухнули миротворцы - Романов, Лебедь... Сороки, знай шумят.
И как с куста - "изысканны" бешеные средства на прокладку трубы в обход Чечни. Где были эти деньги до войны? В упреждение войны?? В сбережение народа???
И "Чистилище", "Блок пост", "Комбаты - батяни" и русские Рембо - сериалами щедрыми... Соблазняющие красивостью, лихостью, благородством, необходимостью убийства.
- И не телезвезды, не звездодумцы - женщины, матери, пешком по Чечне, не видя границ, не различая врагов ли, своих ли, от пуль отмахиваясь - орем ослепленные, сердцем пропавших детей нащупывающие. И поет кто-то в полымени этом. Среди гор вечных, среди дымов и ритмов маршевых, под сурдинку тревог солдатских, этих мальчишек стриженых, кормильцев почти что - издалека, пристыживая устало... И кто не взмурашится в ответ.
"Вам Канары, казино, рестораны, а в Чечне идет война.
Кому смерть, кому горе, кому слава, а кому без ног судьба...
Столько лет льется кровь, льются слезы, разрывается земля...
Каждый час там строчит автомат, чьи то жизни унося...
Встань Россия, воспрянь ото сна, просыпайся народ!
Ведь по России с автоматом в руках брат на брата идет..."
Не броситься ли было всем, накануне еще? Цепью встать, лечь под гусеницы, но не пустить... Не дать пацанам этим сойтись - разнять, растащить их??? А теперь драка молодецкая, расползающаяся по стране, вширь. Страшная уже тем, что бьются родные - в усмерть, стеной на стену. Неудержимый старт амбиций. Борьба за себя, самостоятельного и прямостоящего, и никакого иначе. Новое поколение - в разнос, в разрыв... в слизи интересов чьих-то мерзких, под черными клубами лжи.
Мальчишки горные - гортанные, стройные, цепкие. Восхищение перед вздыбившейся каменной громадой... тоскующая флейта с детской хрипотцой, над мчащимся внизу потоком. Сотни лет борьбы за независимость. Кому дорогу перешли? Мальчишки равнин русских - солнышки природы своей. Простые и великодушные, открытые и терпеливые, обидчивые и созерцательные... Кто об них не расшибался, только тот, кто не рыпался. Кто гадит от их имени? Все вы достойны ребята, все... Самые мощные нашествия ломали вы, когда дружили. Земли у вас не меряно, солнца взахлеб - проснись и пой... Светленькие и темненькие, повыше и пониже, добрые и посердитей. Господи, сделай так, чтобы они сошлись, сдружились, сроднились... Чтоб все было хорошо.
Но жизнь ваша - аванс, подарок. Не встречали вы еще первый взгляд новой жизни, первую улыбку ее, не обнаруживали в ней себя. Поэтому не ведаете о драгоценности ее. И полыхает закатами Бог, "от сострадания своего к людям". И народ в жару лихорадочном, в бреду горячечном, вскидывается по земле своей расплавленной, глаза невидящие, губы пересохшие... Лихоманка, да только ли возрастная...
---
Вот отошел ты от войны, пусть целым, но с пробоиной вместо души. Вот очнулся после наркоза операционного, вот нащупываешь под одеялом пустоту вместо ног... рук... Это произошло с тобой! И чего, чего ради? В глубине своей, разве не осознаешь ты себя пришельцем в аулы - в не свой монастырь, но со своим уставом? Не уважаешь разве, встретившее тебя "безумство храбрых"? Ты убивал, но не ты оборонялся. Они, убивая, защищались. Да от тебя ли?
И вот, в груди твоей вместо сердца взвелась граната отчаяния, залог будущего беспросыпного пьянства... И готов ты уже выдернуть чеку ее, ибо нет нужности в дальнейшем.
Но погоди парень, погоди... Видел я этих... опустившихся, оправдывающих свинство свое Баграмами, Хасавьюртами... Последние ли они? Не перевелись различия, которыми можно столкнуть нас: религии, нации, слои достатка? Мои мальчишки подрастают, выросли уже. Миллионы их, поколение вихрастое, смотрят в новизну мира... не видя еще ничегошеньки. Кто расскажет им? Мужают, просыпается гордость за Родину, за народ, зреет в них хозяин... Должно быть так.
Но кто направляет взрослеющую их энергию на разрушение? Кто дает бескомпромиссности автоматы, кто вооружает нигилизм юный самолетами и танками? Заставляет их - либо ломать других, либо ломаться самим? Тот же, кто и вас подзуживал, кто сдавал вас, перечеркивая победы, подновляя рану народную? Кто наваривал и отстирывал вашей кровью деньги?
Вот он этот "кто", в официозе телевизионном. Демонстративная сходка "обиженных" мировых держав, экономических "громил". Фронтом, ополчением... против нищих народов пустынь. Мускулы армейские накачивают, авианосцами козыряют, спутники - горстями в космос... С мешками "сахара" - по подвалам жилых домов, самоубийц - в самолеты. Лесоповал небоскребов, домов жилых, как под заказ. "Норд-Осты" - не убийцы взорвут, так спасатели отравят. Зачем истерика эта, показушная? Чтобы своих под рентген подозрений? Чтобы в бой нас, против голытьбы мировой? За безплатность нефти из под их ног? И за нашу разобщенность? И за власть свою над нами? Вместо того, чтоб платить им достойно, чтобы помочь этим чужим и чтобы своим пожить дать. Кодлой на одного - запинать. Забить - так безопаснее, дешевле?
Так дальновиднее. Ты гордился, что защищаешь Родину? Ловя в прицелах друг дружку, все вы рушили климат семьи, дробили Родину, гробили ее. Убивая людей, прислуживали зверю. "Не устоит царство, разделившееся в себе", это вам предупреждение, ему оно пофиг, он над царствами, режиссурой войн выдает он свою чужеродность миру. Человеки всех стран - объединяйтесь!
Не обнаружил, не распознал ты заранее, вдохновителя и сопереживателя твоего, пользователя. Виртуальный он, определяемый наитием, опытом. Он всегда сзади, он "над"... он в подсознании. Он в людях, но он совсем не они.
---
Но теперь, когда ты понял... вся прошлая жизнь обрушилась. Ты прожег броню слепоты человечьей. Ты родился вновь... и вернулся в рай. В свободу знающего, определившегося человека. Вернулся не тем, который возражал кулаками, убеждал стрекотом автомата. Вошел, познавшим истину - "Не убий". Теперь она не нытье покорного да безвольного. Но правило смелого, глядящего навстречу опасности, видящего "ближнего" даже во враге. Интересующегося его мотивами, подающего руку.
Не убивать гораздо трудней, смелей и умней, нежели убивать. Человечество до сих пор не догадалось. Ты понял. Ты победил зверя... пусть пока в себе. Христос уже знал его, и поэтому - сражался. Ты же, всего лишь узнал... Но ты уже узнал.
Отныне тебе не нужны команды. Теперь жить да жить в новом своем, бесценном качестве, чтобы оживлять других.
Использована песня Лизы Умаровой "А в Чечне идет война".