ИЗ ЛИЧНОГО ДОСЬЕ:
Ежи Гоффман родился в Кракове в 1932 году в семье врачей.
В 1940 году, оказавшись на территории, вошедшей в состав СССР в соответствии с «пактом Молотова - Риббентропа», был насильственно вывезен в Сибирь. Вернулся в Польшу после окончания второй мировой войны.
Окончил ВГИК (Москва, 1955). Начинал как режиссер-документалист в соавторстве с сокурсником Эдвардом Скужевским. Их документальные фильмы из так называемой «черной серии» получили международное признание, став поворотными в осмыслении действительности кинематографом социалистических стран («Внимание, хулиганы!», «Дети обвиняют», «Охотничья карусель», «Сувенир из Кальварии», «Два облика бога» и так далее).
Художественные фильмы: «Гангстеры и филантропы», «Закон и кулак», «Три шага по земле» (все три – в соавторстве с Эдвардом Скужевским), «Отец», «Пан Володыевский», «Потоп» (номинация на «Оскар», 1975) «Прокаженная», «До последней капли крови», «Знахарь», «По воле твоей», «Прекрасная незнакомка», «Огнем и мечом», «Старое предание. Когда солнце было богом».
Ежи Гофман – обладатель престижных наград международных кинофестивалей в Брюсселе, Оберхаузене, Венеции, Мюнхене, Москве, Кракове, Гданьске. Отмечен многочисленными государственными наградами Республики Польша.
В 2004 – 2008 годах Ежи Гоффман создал четырехсерийную документальную историко-публицистическую эпопею «Украина. Становление нации», тему которой определил как «краткий курс истории Украины».
С 25 по 27 октября прошлого года Одесса принимала классика мировой кинематографии кинорежиссера Ежи Гоффмана, который прибыл в наш город вместе со своим постоянным продюсером и другом Ежи Михайлюком для представления одесской публике нового фильма их творческой студии «Зодиак. Ежи Гофман Фильм Продакшн». Речь идет о четырехсерийной документально-публицистической эпопее «Украина. Становление нации», уже наделавшей много шума и вызвавшей самые противоположные мнения и толки в украинской зрительской аудитории.
Тур Ежи Гоффмана по Украине с премьерой был организован Национальным союзом кинематографистов Украины и включил, кроме Одессы, Львов, Житомир, Донецк и Киев.
Итак, мы ожидаем важных польских гостей. Председатель правления Одесского отделения Национального союза кинематографистов Украины Ярослав Лупий всерьез занят обеспечением встречи на самом высоком уровне. Подключены мэрия, ректорат Одесского национального политехнического университета (во вместительном зале ДК политеха планируется премьера и встреча Ежи Гоффмана со зрителями), заказаны номера в респектабельной гостинице, программа приезда мировой кинознаменитости расписана по минутам.
Мне везет: Ярослав Лупий включает меня в оперативную группу по организации пребывания Ежи Гоффмана в Одессе и поручает организовать работу с местными СМИ. А я немедленно решаю воспользоваться широко открывающимися возможностями «доступа к телу» мэтра Гоффмана и начинаю готовить вопросы для эксклюзивного интервью.
Интервью это - придумываю я - должно быть умным-умным, возвышенно-интеллектуальным, серьезным, глубоким, аналитичным… и так далее. Нельзя же ударить в грязь лицом перед всемирно признанным маэстро. Надо соответствовать. Надо стремиться к его высоте. Надо ставить задачи, достойные режиссера, принадлежащего к кинематографической элите.
Но когда я всерьез обращаюсь к анализу места Ежи Гоффмана в польском и мировом кинематографе, оказывается, что он самый «кассовый» режиссер на Родине и мастер самого демократичного и пользующегося безусловной популярностью у широчайшей зрительской аудитории жанрового кино. Такая репутация режиссера по канонам, принятым в киномире, уже не означает «элитарности» творца или оценивается двойственно.
Сложилось так, что одни режиссеры снимают кино развлекательное, коммерческое, востребованное массами, а другие, более малочисленные, экспериментируют с формой, киноязыком, философской трактовкой экранного восприятия действительности. Первые приносят отечественным кинематографиям немалые деньги, вторые – славу. Одни имена мелькают и забываются, другие становятся символами кино своих стран.
В Польше такими символами и корифеями испокон веку считались супер элитарные Анджей Вайда, Ежи Кавалерович и… демократичный Ежи Гоффман.
Никакого парадокса здесь нет. Ежи Гоффман – супер-профессионал в кинорежиссуре и художник от Бога, умеющий ощущать тончайшие нюансы ментальности и психологических, социальных, душевных ожиданий своего зрителя. Причем это одинаково талантливо проявляется у него и в документалистике, и в игровом «массовом» кино. Да и определение «массовое» здесь кажется несколько однозначным. Ведь кроме огромных средств, вложенных в создание «Пана Володыевского» или, скажем, «Потопа» и «Огнем и мечом», в этих картинах Ежи Гоффмана есть аспекты, свидетельствующие о высочайшем классе кинорежиссуры: бешеный темперамент, замечательно точная историческая стилизация, виртуозная работа с тысячными массовками, потрясающая экранная драматургия батальных сцен, невероятный изобразительный ряд, всякий раз заставляющий вспоминать полотна признанных мастеров живописи, все новые и новые открытия ярких актерских имен и… подчеркнутая сентиментальность мелодраматической линии, без которой ни один гоффмановский фильм не обходится.
Великое кино для самого простого кинозрителя – вот что такое на самом деле кинематограф Ежи Гоффмана. И мое глубокое убеждение: таких режиссеров, ко всему осененных и благороднейшей национальной идеей, в мировом кино - раз два и обчелся.
От всех этих мыслей становится беспокойно: каким оно будет, наше общение, ведь Гоффман настолько неординарная личность? Да еще иностранец. Да еще звезда первой величины…
«Звезда» оказывается довольно плотным невысоким улыбчивым человеком, который, узнав, что в гостиницу явились организаторы мероприятия, устремляется нам навстречу по коридору, крепко встряхивает руку Ярослава и, запросто чмокнув меня в щеку, тянет нас в номер. С первой секунды кажется, что знакомы мы с паном Ежи всю жизнь.
Он свободно, практически без акцента общается по-русски. Без всяких церемоний просит «похерить» напридуманные нами «официальные» пункты программы его визита, заявляет, что его интересует только «большая прогулка по Одессе» и просит в первую очередь направиться туда, где можно купить диски с записями одесских песен.
Когда же речь заходит о деталях просмотра фильма «Украина. Становление нации» и будущей встречи со зрителями, Гоффман вдруг становится совсем иным: собранным, педантичным, въедливым до мелочей – ясно, что никаких, даже мельчайших накладок он нам не простит, организация работы с фильмом должна быть безупречной. Не трудно представить, каково приходится группе, работающей на съемках с режиссером Гоффманом. Предъявляя в творчестве повышенные требования к себе, он не делает никаких скидок тем, кто решился работать с ним к плечу плечом. Это, кстати, подтвердит впоследствии продюсер Ежи Михайлюк, с которым мы успеем подружиться за время пребывания Гоффмана в Одессе.
А пока пан Ежи Гоффман с изысканной польской вежливостью интересуется, «не будет ли прекрасная пани Елена столь любезна, что согласится сопровождать его с другом в их прогулке по не менее прекрасной Одессе и показать ее достопримечательности?».
Я выдыхаю с восторгом: «С удовольствием…», - и мы отправляемся.
ПРОГУЛКА ПЕРВАЯ.
НАЗАД, В ДЕТСТВО
Пан Ежи в своих черных очках и большом черном берете, глубоко надвинутом на один бок, сливается с многочисленными посетителями «Книжки». Мы отыскиваем лоток с аудио- и видеодисками, и Гоффман углубляется в их изучение. Оказывается он совершеннейшим ребенком - любопытным несносным «почемучкой». Продавцы терпеливо показывают ему товар. Ежи Михайлюк начинает в шутку торговаться (вот она, истинная продюсерская натура!), требуя скидки за оптовую закупку одесских песен…
И вдруг неожиданно к Гоффману подходит паренек с красочной упаковкой DVD-фильма «Огнем и мечом». Просит дать автограф. Я удивлена: «Вы узнали режиссера Гоффмана?». – «Конечно. Знаю, что он в Одессе. А тут – такая неожиданность. Мне повезло».
Спустя минуту по «Книжке» так и шелестит: «Гоффман… Гоффман… Гоффман…»… И к мэтру кинематографии выстраивается очередь любителей автографов. Мелькают в основном молодые лица – и эти ребята знают кинорежиссера по блокбастеру «Огнем и мечом». Но есть среди них и любители творчества Гоффмана постарше. Для них он - это «Знахарь», «Прокаженная», «Пан Володыевский», «Потоп». Одна женщина просит: «Напишите для моего сына. Это очень важно».
И пока пан Ежи внимательно подписывает протягиваемые ему диски, меня распирает гордость за Одессу и одесситов. В очередной раз наши земляки проявили свою образованность, интеллектуальность, широкий кругозор, приобщенность к мировой культуре. Знай наших!
Забегая вперед, скажу, что никакого интервью в прямом смысле, когда глаза в глаза, в тишине и уединении, в мудрствовании над очередным заумным вопросом, у меня с Ежи Гоффманом не состоялось. Не могло состояться, потому что ни минуты покоя у него в Одессе не оказалось, и потому, что никакого показушного умничанья с ним, ироничным и острым на язык, никогда бы не получилось. Мы просто беспрерывно общались. О том, о сем, о серьезном и грустном, важном и незначительном. И ни разу не возникло чувство неловкости или натянутости, нередко сопровождающее общение с малознакомым или «звездным» человеком. Спрашивать Ежи Гоффмана было можно обо всем на свете.
- Пан Ежи, вы здорово говорите по-русски. Знаю, что изучали язык в детстве в Сибири. А как вы там очутились?
- Я родился в Кракове. Но жили мы в небольшом городке Горлице, почти на самой словацкой границе. В 1938 году Гитлер оккупировал Чехословакию. Мои родители прекрасно знали, что такое фашизм и что он с собой несет. На этот счет у них уже тогда не было ни малейших иллюзий. И в первый же день войны, 1 сентября 1939 года, мы бежали в Тернополь. Ну, конечно, не так, что сели и поехали. Уже бомбили вокзал, все вокруг горело, поезда ходили как попало, останавливались, мы высаживались, двигались то пешком, то на перекладных. Наконец добрались до Тернополя. А уже 17 сентября туда вошла РККА, согласно договору Молотова - Риббентропа.
Тернополь был захвачен одним из первых среди больших городов. Там не было гарнизона, там не было даже подсобных частей, там не было ничего, все войска были на другом фронте: польская армия сражалась с немцами. Осенью 1939 года Советы оккупировали наши восточные земли, а в 1940-м вывезли около двух миллионов поляков на восток Советского Союза. Было три большие вывозки — две зимние и одна летняя. Куда вывозили? В Среднюю Азию и в Сибирь.
- Вывезли всю вашу семью?
- Нас было пятеро. Мать, отец, дед и бабушка со стороны отца. Дед потом умер в Новосибирской области, бабушка — в Алтайском крае. Остались мама, папа и я. Те члены семьи, которые не успели убежать от немцев и остались в оккупированной гитлеровцами части Польши, погибли в Холокосте. Так что парадокс нашей судьбы состоит в том, что эта депортация спасла нам жизнь. В Польше же, в Холокосте, или, как еще говорят, в Катастрофе, погибли все мои родственники. Среди жертв Холокоста в Польше — двадцать семь кинематографистов.
- Вы считались в Сибири заключенными?
- Спецпереселенцами. Но наш образ жизни был абсолютно приближен к лагерному, с той разницей, что спецпереселенцам разрешалось отдаляться от лагеря на семь километров. Этим мы отличались от зэков. А потом, после подписания договора Сикорского со Сталиным в октябре 1941 года, мы получили амнистию. Нам разрешили селиться, как вольным, а мужчинам предложили вступить в армию, которая формировалась на территории СССР.
Сначала все бросились есть. После лагерной пайки каждая картофелина, каждый огурец казались лакомством. В результате за два месяца около шестидесяти тысяч человек умерли от кровавого поноса. Отец рвался воевать и 43-м все-таки ушел на фронт, а я остался с матерью. Мы уже жили к тому времени на Алтае, где мама работала врачом, она объезжала весь огромный район, я подолгу оставался один.
- Вы учились в школе с русскими ребятишками?
- Я учился в прекрасной школе, где преподавали эвакуированные педагоги из Ленинграда, поэтому по возвращении в Польшу меня сразу приняли во второй класс гимназии, то есть я перепрыгнул год. Единственное, что мне надо было наверстать, — это латынь. А польскому языку меня учила мама. Любовь же к польской литературе, творчеству Сенкевича, например, мне привил отец. Он даже присылал мне польские книжки с фронта.
Но так как я рос практически один, в одиннадцать лет я уже попробовал самогон-первач, потом были папиросы, карты, потом в одной из «малин» меня сделала мужчиной старшая сестра моего друга, был нож, были свинцовые заточки… В тринадцать лет я вернулся в Польшу абсолютно взрослым человеком.
- А в какой город вы вернулись?
- В Быдгощ. Там я заканчивал гимназию. Еще в гимназии я записался в скауты. Но через какое-то время меня вызвал командир дружины и сказал, что как еврей я не могу состоять в польском скаутинге. Я взбесился и записался в коммунистическую организацию Союз борьбы молодых. Меня распирала активность. В этом СБМ я был каким-то там деятелем, меня после гимназии хотели послать на политическую учебу, а родители, конечно, мечтали, чтобы я стал врачом. Потом меня направили на флот. Я был замполитом центра морского обучения. В восемнадцать лет.
- Пан Ежи, а как вы оказались во ВГИКе?
- Где-то за год до выпускных экзаменов я кое-что поделывал в театре, но чувствовал, что там мне как-то тесно, что ли. В те годы в Лодзинскую киношколу можно было поступить, только окончив какой-нибудь институт, киношкола — второе образование. Ну а я ни в какой институт не собирался и знал, что в Лодзь мне не пробиться. Обязательно надо было уметь рисовать — я не умел, фотографировать — не умел. Кроме того, молодежная организация, в которой, как я говорил, я был активистом, хотела направить меня куда-нибудь, где из меня вырастят политического деятеля. И тогда я узнал, что в Москве есть Университет марксизма-ленинизма, но он был вечерний, только для работающих людей. Я написал такое заявление: «Прошу направить меня на учебу в Советский Союз в Университет марксизма-ленинизма, а если это по какой-то причине окажется невозможным, то тогда во ВГИК». Как ни странно, обком это проглотил.
Я приехал в Москву на экзамены в последний момент. Идет экзамен по литературе — все в порядке, по истории — все в порядке, по русскому языку — все в порядке. А что касается кино, тут я все-таки был не очень-то силен. Вот Эдек Скужевский приехал: у него фотографии, рисунки — он кончал художественную школу. У меня же — ноль. Чувствую: привет, заваливаюсь. Сидит председатель комиссии, такой весь из себя солидный, в очках с толстыми стеклами, смотрит на меня сквозь эти очки кисло-кисло, и я четко понимаю: пропал. Он берет мои бумаги, бормочет: «Гоффман… Гоффман… А Зигмунд Гоффман из Первой дивизии — не ваш родственник?», а я уже стал заводиться. «Да, — говорю, — это мой отец, а в чем дело?». «Спасибо. Вы свободны». Это был Станислав Вольб, фронтовой друг моего отца. Так я по блату попал во ВГИК.
- Известно, что во ВГИКе вы заканчивали курс режиссуры художественного кино у Чиаурели и Пырьева. Почему же в Польше ваш дебют в кинематографе состоялся в кинодокументалистике?
- У нас в Польше долгое время действовало правило: в игровое кино есть две дороги: или много лет проработать ассистентом, или пройти через документальное или научно-популярное кино. Мы с моим сокурсником Эдвардом Скужевским решили работать самостоятельно, узнавать страну, учиться монтажу, короткой форме. Ведь тогда документальный фильм мог идти максимум пятнадцать минут! Телевидения не было, и документальные картины показывали в кинотеатрах перед большими картинами. Из документального кино вышли Мунк, Слесицкий, Ян Ломницкий, из «научпопа» — Хас. А другие шли через ассистентуру: Вайда, Куц, Моргенштерн, Поланский. Мы начали работать в 1954 году, с пятьдесят пятого нас уже зачислили в штат, мы постоянно снимали, а игровой дебют у нас случился только в 1963 году. Все это время мы делали «черную серию».
***
Все три дня пребывания кинорежиссера Ежи Гоффмана и продюсера Ежи Михайлюка в Одессе замечательно теплая одесская осень делала все возможное, чтобы очаровать их нашим городом. Мы идем в солнечных лучах, пробивающихся сквозь начинающие желтеть кроны деревьев Александровского проспекта, подходим к памятнику Адаму Мицкевичу, и я с досадой вижу грязные разводы на затоптанном красноватом полированном граните постамента. Обычная в общем-то картина… Гости, к счастью, заняты серьезным разговором о Мицкевиче и его взаимоотношениях с Пушкиным, об Одессе, ставшей ссылкой для обоих поэтов, и подчеркнуто не замечают безобразия.
С ними вообще легко счесть Одессу лучшим из городов: оба пана Ежи без устали восхищаются отреставрированными фасадами исторического центра (в самом деле, как много их обновилось в последнее время - я и не обращала внимания: вечно спешишь куда-то, не поднимая головы), с удовольствием подхватывают афоризм, что Одесса – это маленький Париж, ахают, сколь мощное строительство ведется повсеместно…
Позже на приеме в мэрии Ежи Гоффман скажет: «Я вам даю честное слово, такой Одессы я еще не видел. Был тут шесть лет назад. Тогда это был серый город, в котором вся чудесная его архитектура была не видна. Сердце обрывалось от мысли: почему это было в таком состоянии? А сегодня в Одессе нет места, где человек не остановился бы. Вся красота города видна, и видно, насколько много делает городская власть. Это просто невероятно. Это не комплимент – это констатация факта». Приятно, что и говорить, даже если Гоффман и постарался где-то не увидеть того, до чего у городской власти руки еще не дошли.
А вот чем его удивить не удается – это фактами из истории Одессы. Ежи Гоффман, кажется, знает о нашем городе и связанных с ним исторических личностях все и даже больше, равно как и об истории Украины. На мое завистливое утверждение, что иначе и быть не может, коль пан Ежи целых шесть лет занимался исключительно вопросами истории украинского государства, работая сначала над сценарием, а затем фильмом «Украина. Становление нации», он смеется: «Все началось гораздо раньше, в середине шестидесятых, с моего обостренного интереса к истории Польши»…
ПРОГУЛКА ВТОРАЯ.
ОТ ВЫМЫСЛА К ИСТОРИЗМУ
- Пан Ежи, но ведь начинали вы с сугубо современных фильмов документальной «черной серии», которая срывала глянец с официальной версии благопристойного процветания социалистической повседневности Польши? Это было смело и даже в какой-то мере безрассудно для дебютантов, каковыми вы были в то время со своим соавтором Эдвардом Скужевским. Вы тогда растворялись в сиюминутности момента - ни о каком историзме и речи быть не могло.
- Да, согласен. Дело было так. Приехали мы с Эдеком Скужевским из Советского Союза, сняли свою первую картину «Внимание, хулиганы!». И все ошалели: какие-то студентишки посмели перечить официальной демагогии социалистического реализма, требующей непременного приукрашивания действительности и замалчивания недостатков! Нас подвергли нещадной критике уже при сдаче картины на Варшавской киностудии документальных фильмов, потом собрали партсобрание по этому поводу. А я заливался: с точки зрения марксизма, надо говорить правду и бороться со злом, общество жаждет правды, правдивость в искусстве – принцип социалистического реализма… и тому подобные лозунги. В сущности, на официальную демагогию я ответил своей бессовестной демагогией, но ругать нас дальше вроде было уже неудобно.
А потом совершенно неожиданно для нас самих и вообще для всех мы получили только что учрежденную премию польской кинокритики за лучший польский фильм года. Ну, это уже было землетрясение!
Потом мы сняли «Дети обвиняют» про детей алкоголиков – фильм, который тоже наделал много шума.
Но я считаю, что наш со Скужевским лучший документальный фильм - это «Сувенир из Кальварии» о хорошо срепетированном религиозном фанатизме. Картина пролежала пять лет на полке, потому что и ЦК партии, и католическая церковь были дружно против. Много лет мы за нее боролись, показывали друзьям, иностранцам, нас приглашали на фестивали, но картину не разрешали вывозить из страны. Наконец ее разрешили представить на фестивале документального кино в Оберхаузене, и «Сувенир из Кальварии» получил Гран-при. И был еще один многострадальный запрещенный фильм «Два лица бога» — про секту. Все было очень непросто.
В то же время «черную серию» подхватили другие - вышли очень близкие нам по духу фильм Боссака «Варшава-56», фильмы Карабаша, Яна Ломницкого…
- Можно ли сравнить польские документальные фильмы из «черной серии» с «чернухой», которая обрушилась на советского зрителя в годы перестройки и позже?
- Нет, это не то. В середине пятидесятых годов приоткрылось окно, и мы ясно увидели, что жизнь выглядит совсем не так, как в соцреалистическом игровом и документальном кино. Мы стали снимать то, что видим. А поскольку нас поддержали общество, критики, фестивали, мы почувствовали, что делаем что-то нужное. В «черной серии» было большое созидательное и очистительное начало.
Ваша же «чернуха» была как отрыжка на переедание социализмом. Она грубо развенчивала миф о нем и несла только разрушение и грязь.
- Почему же фильмы «черной серии» перестали снимать?
- Потому, что все начали повторяться. Стало неинтересно. Не стоит забывать, что расцвет «черной серии» пришелся на пятьдесят пятый – пятьдесят шестой годы, когда были события, надежды… А потом пришел Гомулка, и вскоре щупальца цензуры стали сжиматься.
- А что вы скажете о современном документальном кино, не только польском, но и мировом?
- Его убило телевидение, которое породило «говорящие головы». То, что мы были вынуждены показывать в течение десяти-пятнадцати минут, используя энергичный монтаж, подвижную камеру, внутреннюю драматургию «раскручивания» документального материала, сегодня превратилось в какую-то повествовательную ползучесть. Это что угодно, но только не кино. Абсолютно. Вне всяких сомнений!
- Пан Ежи, вы начинали как документалист, потом делали художественные фильмы о современности (совместно с Эдвардом Скужевским и самостоятельно) и вдруг в середине шестидесятых - резкий поворот к историческим экранизациям Генриха Сенкевича. Как и почему произошел этот поворот?
- На самом деле экранизация Сенкевича давно была моей заветной мечтой. Я уже говорил, что книги этого писателя на польском языке с фронта присылал мой отец: сначала был «Пан Володыевский», потом «Потоп», а «Огнем и мечом» военная цензура не пропустила, посчитала ее антирусской. Этот роман я прочел только по возвращении в Польшу. Забавно, что из-за цензурных запретов и читал, и снимал я трилогию Сенкевича наоборот: по хронологии у него первым идет роман «Огнем и мечом», а «Пан Володыевский» последним.
И вот как-то мне позвонил Ежи Лютовский, наш известный кинодраматург, которому телевидение заказало сценарий сериала по роману «Пан Володыевский», а он знал, что я зациклен на Сенкевиче, и предложил мне взять на себя режиссуру этого дела. Так мы написали сценарий многосерийного телефильма.
- Но всем известно, что ваш фильм «Пан Володыевский» - это отнюдь не сериал…
- Начинался он как сериал. На дворе стояла зима шестьдесят восьмого года, принесшая обыски у меня в квартире, в гостинице, приходили даже на съемочную площадку и уводили меня на допрос до утра… И я в конце концов понял, что психофизически этого просто не выдержу и не найду в себе силы снять по сценарию такой большой объем материала.
- Честно говоря, не могу взять в толк, что это за обыски и допросы были?
- Представьте польский шестьдесят восьмой год, в стране начинает насаждаться идеология воинствующего национализма. А в это время в производстве находится самый что ни на есть национальный польский фильм, с ярко выраженной национальной идеей, и его делают: сценарист Ежи Лютовский — еврей, режиссер Ежи Гоффман — еврей, оператор Ежи Липман — еврей, директор картины Вильгельм Холлендер — еврей, даже второй режиссер и тот еврей… Поборники «чистоты национального искусства» пробовали организовать в группе забастовку протеста. Не вышло, потому что осветители встали с кусками толстого кабеля в руках и разогнали всю эту антисемитскую затею.
Тогда в самый сложный период съемок меня стали обыскивать и допрашивать по целым ночам с целью запугать и выдавить из страны. Все это продолжалось до тех пор, пока я не сделал официальное заявление: «Хорошо. Вам надо, чтобы я эмигрировал, я уеду. Я отправлюсь в Советский Союз и поселюсь в Москве. У меня жена - советская подданная». И как ни странно, все кончилось: допросы, обыски, шантаж группы…
У «Пана Володыевского» был большой успех. Я получил Государственную премию. Этот фильм открыл мне дорогу к «Потопу», который номинировался на «Оскар», получил кучу всяких призов и наград и имел огромные кассовые сборы.
В начале восьмидесятых, когда уже была «Солидарность», тогдашний министр культуры одобрил мой замысел далее экранизировать «Огнем и мечом» и выделил немалые деньги на съемки. Началась работа. Но моего покровителя-министра сняли. Пришел новый (это была пани), и она первым делом отняла у меня деньги. И мы потом одиннадцать лет ходили и искали их. Позже судьба свела меня с продюсером Ежи Михайлюком, мы заложили все, что имели, взяли колоссальные кредиты, и я завершил свою трилогию по Сенкевичу.
- Когда вы снимали исторические фильмы по Сенкевичу, вы делали скидку на то, что это не история как таковая, а вымышленное произведение?
- Конечно, я всегда помнил, что это художественное произведение… Произведение, которое я должен развернуть на выверенном по науке историческом фоне. Возьмем, к примеру, «Огнем и мечом». Там участвуют вполне исторические персонажи, такие как Вишневецкий, Хмельницкий, король. И рядом с ними придуманные писателем герои. Эпоху как таковую я старался достоверно воспроизвести по картинам, эскизам и по тому, что сохранилось в музеях. Ведь если берешься рассказывать о каком-то конкретном историческом времени, надо, чтобы детали были точными, я должен досконально знать, каким оружием тогда пользовались, как одевались, какая была архитектура. Я должен как-то включить облик того мира в представление современного человека, чтобы зритель, опираясь на достоверность на экране, что-то для себя вынес в настоящее. И хоть эта скрупулезность осталось у меня от документального кино, я с самого начала знал, что исторический художественный фильм не может и не должен быть учебником истории.
- Но мне кажется, авторский миф польской истории Сенкевича практически сливается с национальной идеей Польши. Каким вы определяете для себя этого писателя?
- Генрих Сенкевич – героический и романтический писатель, несомненно. И патриотический. Казалось бы, времена, когда требуется поднимать дух нации, прошли навсегда. Потому что у нас уже есть свобода, независимость, государственная самостоятельность. А ведь Сенкевич писал свои романы, когда Польши даже не было на карте Европы!
Но посмотрите, что происходит вокруг. Например, вы задумывались, откуда такое тяготение у современного зрителя к фэнтези? Вдруг молодежь, которая вообще перестала читать, проглатывает «Гарри Поттера», книжки Толкиена, нашего фантаста Слаповского или вашего Лукьяненко? Почему люди разных возрастов начинают искать выход из своего невеселого положения где-то в сектах, на Востоке, в Тибете, в Индии? Потому что современная неимоверно жестокая, донельзя материализованная жизнь загоняет людей в ситуации, где они не могут себя найти. И тогда они обращаются к сказке, притче, мифу.
- Ради чего? Чтобы уйти от действительности?
- Чтобы иметь цель в жизни! Раньше этому в немалой степени служила национальная идея.
- Но по Сенкевичу, польская национальная идея связана с борьбой за независимость, вечной готовностью всех польских сословий без исключения к боям за восстановление государственности уничтоженной разделами в XVIII веке Польши. Ваши фильмы пронизаны теми же идейными сугубо польскими настроениями. Чем же объяснить то, что они пользовались огромным зрительским успехом вне Польши? Взять хотя бы Советский Союз – в кинотеатры стояли километровые очереди, когда демонстрировались ваши «Пан Володыевский» и «Потоп».
- Я думаю, зрители охотно смотрели эти фильмы потому, что там есть красивая любовь, чистота чувств, к которой люди сознательно или чаще подсознательно, но всегда стремятся. Ну и главное, там проявляется то, что стало абсолютным дефицитом к концу прошлого века, а сейчас вовсе превратилось в понятия сугубо литературные. Я имею в виду достоинство и честь. Все это включает национальное самосознание каждого народа. Поэтому любой мой «пропольский» фильм на поверку будоражит исконно национальные чувства людей совершенно разных наций.
- Ага, вот мы дошли и до наций…
Но в дискуссию вмешивается Ежи Михайлюк, который просит взять тайм-аут ради чашечки кофе, которую так приятно выпить в разморенном осенним солнышком кафе на Дерибасовской.
- Кроме фильмов Гоффмана, - назидательно говорит он, - есть много других интернациональных понятий. Кофе входит в их число и, кстати, уважается представителями совершенно разных наций.
Я понимаю, что это намек на мою утомительную приставучесть, и разрешаю себе наконец почувствовать себя не «акулой пера при исполнении», а женщиной в компании двух галантных польских мужчин…
***
У Дворца культуры Одесского национального политехнического университета в ожидании начала просмотра фильма Ежи Гоффмана «Украина. Становление нации» бурлит толпа. Благодаря ректору политеха Валерию Малахову вход на премьеру открыт для всех желающих – полуторатысячный зал предоставлен бесплатно. Я пугаюсь: а вдруг не хватит мест? Кинорежиссер Ежи Гоффман помалкивает, а продюсер Ежи Михайлюк успокаивает: «Если понравится, зрители будут стоять в проходах, не понравится – уйдут».
Подтверждаю: стояли, смотрели, никто не ушел. Сообщаю это для особо скептически настроенных рецензентов, усмотревших в аншлаге на премьере фильма «Украина. Становление нации» некую волевым образом спланированную акцию - нагнали-де студентов, чтобы набить зал.
Не скрою, когда нам, организаторам мероприятия из Одесского отделения НСКУ, сообщили просьбу Ежи Гоффмана пригласить на единственный просмотр картины в Одессе как можно больше молодежи, мы растерялись: как их, к черту, собрать, этих нынешних мальчишек и девчонок, да еще на документальный фильм, да еще на такую тему… Потом придумали сообщить о предстоящем событии и желательности присутствия на нем молодых одесситов городским властям, и результат действительно оказался налицо.
Но попробовали бы вы удержать этих самых «насильно доставленных» мальчишек и девчонок в темном битком набитом зале, если бы им было неинтересно, если бы с первых кадров фильм не захватил их и не заставил слиться в едином дыхании удивления, горечи, гордости и нового удивления, и самоиронии, и уважения к своей такой непростой истории и к себе, вдруг ощутившим до боли в сердце сопричастность с ней и со многими поколениями творивших ее соотечественников…
Вот потому-то и хлопали они так дружно желто-голубому нашему стягу всякий раз, когда его полотнище начинало биться на экране, и замирали над трагическими фактами, и смеялись в унисон (не над фильмом, нет, как рассказывали иные комментаторы, а над реакцией наших сограждан на провокационный вопрос в прологе первой серии, подтвердили ли бы они сегодня свое стремление к нынешней независимости Украины? Задайте-ка его честно сейчас себе и оцените свою собственную реакцию – ну как?). Но все это будет потом.
А пока Ежи Гоффман выходит к микрофону и сообщает собравшимся, что первый импульс, вдохновивший его на создание документальной эпопеи «Украина. Становление нации», он получил, прочтя название книги президента Леонида Кучмы «Украина – не Россия».
ПРОГУЛКА ТРЕТЬЯ.
ИЗ ПРОШЛОГО В БУДУЩЕЕ
- Никому бы не пришло в голову у нас в Польше назвать книгу «Польша – не Россия» или «Польша – не Германия», - говорит Гоффман. - Возможно потому, что пока Польша с некоторыми перерывами была разделена между Пруссией, Австро-Венгрией и Россией, она дольше была независимым государством. Украина же фактически не была независимой с периода Киевской Руси. Германизация Польши проводилась путем отделения славян от немцев. Русификация же в Украине осуществлялась другим путем. «Мы не разные, мы одинаковые», – внушалось украинцам. Только мы - Большая Русь, а вы – Малая Русь. И в этом заключалось далеко идущее формирование ментальности украинского народа, включая и его интеллигенцию: Украина есть не что иное, как часть России, а украинцы - те же самые россияне, только говорят немного иначе, на диалекте.
Я понял: если украинский президент пишет книгу под таким названием, значит, в этом есть насущная необходимость. Сначала это удивило, но по мере того, как читал, углублялся в тему, я стал понимать политические, социальные, культурные истоки проблемы. И тогда решил посвятить этому фильм. Поначалу намеревался снять три серии. Но несмонтированный материал нарастал лавиной, его становилось все больше – на сто двадцать часов экранного времени. Так фильм «Украина. Становление нации» стал четырехсерийным.
…Начинается просмотр фильма. Четыре его пятидесятиминутные серии: «От Руси до Украины», «Украина или Малороссия?», «Навеки вместе» и «Независимость» - сняты в манере откровенного научно-популярного кино (ничего общего со стилистической барочностью гоффмановских художественных кинолент, снятых на историческом материале). Никакой назидательности – только факты. Никакого «пропольского» взгляда на события - абсолютная толерантность к России, Украине и Польше. Никаких агитационных лозунгов – сама логика экранной подачи материала вызывает жгучий интерес к истории Украины и желание узнать уже из других источников как можно больше о том, что в фильме Ежи Гоффмана представлено с документальной беспристрастностью. Режиссер предлагает зрителю совершить рывок от Киевский Руси до наших дней через наиболее значительные события формирования украинской государственности.
Мне же лично во время просмотра не дает покоя мысль: Гоффман снял такой нужный и такой своевременный (особенно для молодого поколения независимой Украины) некоммерческий, осененный украинской национальной идеей фильм. Где были наши режиссеры, наши идеологи, наши власти, на протяжении вот уже восемнадцати лет ищущие эту самую национальную идею? Почему они никак не поспособствовали созданию подобного отечественного кинопродукта, столь важного для страны сегодня? Отчего иностранец Ежи Гоффман бросил все деньги, заработанные на популярном блокбастере «Огнем и мечом» и последней своей картине «Старое предание. Когда солнце было богом», на создание служащего идее укрепления украинского национального самосознания фильма? Поляк Ежи Гоффман! А отнюдь не украинцы - богатенькие хозяева бывших наших государственных киностудий, отобравшие их у народа под лозунгами служения украинской кинематографии и Украине?
Да, вопросы… То ли мы на самом деле не особенно озабоченная своим прошлым, настоящим и будущим нация, то ли нас на протяжении веков отучили от подобной озабоченности, но Гоффман как по-настоящему талантливый в творчестве и жизни человек ощутил наши проблемы острее, болезненнее и гораздо раньше нас всех, вместе взятых.
И еще немного о фильме. При всей неприхотливости подачи материала он сделан мастерской рукой. Виртуозный монтаж, заставляющий воспринимать иконографический коллаж на экране столь же динамично, как и хроникальные кадры, фрагменты батальных сцен из собственных художественных кинолент Ежи Гоффмана и других фильмов, закадровый голос украинского актера Александра Игнатуши, сумевшего прокомментировать события с человеческим сопереживанием - без ложного пафоса, но и без обычной для «документалки» дикторской отстраненности (кстати, он одинаково хорошо озвучил оба варианта картины, украинский и русский), органичные включения авторской речи самого режиссера на экране, специально написанная пронизанная национальными мотивами музыка композитора Кшесимира Дембского – все это делает темпоритм фильма стремительным. Четыре его серии пролетают на одном дыхании. А эмоциональный накал документальной драматургии столь точно подведен к финалу каждой из них, что зрительские аплодисменты в зале возникают как естественное продолжение экранного призыва к единству и самоуважению. Великолепное искусство замечательного режиссера, щедро подаренное Украине. Больше и не скажешь.
- Пан Ежи, вы работали с очень сложным объемным материалом, который своей неоднозначностью таил соблазн прокомментировать события так, как это «нужно» или как «хочется». Такого желания не возникало?
- Чтобы этого не случилось, я делал свой фильм не только по собственному замыслу и многочисленным историческим источникам, но и привлекал к работе ученых из университетов Украины, России, Польши, Соединенных Штатов, Швеции, Канады, занимающихся периодами истории Украины, о которых идет речь на экране: Бориса Возницкого, Юрия Чернобая, Наталью Яковенко, Ярослава Грицака, Сергея Плохия, Алексея Толочко, Романа Шпорлюка, Олю Гнатюк, Джорджа Грабовича, Януша Пульнара. Я специально перечисляю их имена, поскольку все они – признанные авторитеты в исторической науке. Я подавал материал только после сопоставления их мнений.
- Судя по вашей биографии, вам должны быть одинаково близкими и Польша, и Россия, и Украина. Как вам удалось дистанцироваться от личностного восприятия этих трех стран в фильме?
- Документальное кино научило меня толерантности. Не толерантен я только к преступникам и преступлениям. Понимаете, я пытался показать объективные причины тех или иных исторических событий, а это заставляло меня как автора время от времени осуждать ту или иную сторону, не избегая осуждения ни России, ни Украины, ни Польши, где это нужно. Но я люблю Украину: здесь я снимал свой «Потоп», здесь у меня много друзей и родственников, моя любимая покойная жена Валя, с которой я прожил тридцать лет, была киевлянкой.
История Украины и Польши пересеклись еще с пятнадцатого столетия. Сколько казаков имели шляхетские гербы, полученные от польских королей? Да и во всех войнах, которые вела Речь Посполитая со Швецией, Россией, Турцией, огромную роль играли украинские казаки. Человек, который добыл свободу с саблей в руках, никогда не даст опустить себя до уровня крепостного раба. Это сыграло необыкновенно важную роль в истории Украины и Польши, разве не так?
А Россия на протяжении очень долгого времени была против само-идентификации украинцев, влияя не только на политическое самоопределение украинской нации, но и язык, культуру и так далее. Не случайно ведь Тарас Шевченко так резко осуждал царизм, против которого он восставал всем своим самобытным творчеством. И не случайно, когда его отправили в ссылку, российский самодержец лично приказал запретить ему писать и рисовать.
Для меня также, невзирая на все дискуссии, является абсолютом то, что коммунизм был ужасным, но полезным с исторической точки зрения стрессом. Он действительно дал колоссальный шанс миллионам. Но ценой смерти миллионов! И я тоже показываю это в своем фильме. И пусть апологеты коммунизма будут счастливы тем, что никому не пришло в голову судить их так, как судили палачей в Нюрнберге. Потому что если начать считать жертвы, то неизвестно, какая чаша весов перетянет.
Однако сегодня у нас, как сказал один из очень крупных умов Европы, историю учат немногие, но даже те, кто ее учит, не делают из нее выводов. Особенно это касается политиков. Так происходит всюду, не только у нас с вами.
- Но в Украине, наверное, все особенно сложно. Посмотрите, как перемешались история и личные судьбы: многие украинцы нашли себя в качестве деятелей коммунистических структур, многие подверглись коммунистическим репрессиям. Даже в семьях могло быть так, что один брат был коммунистом, организовывал колхозы, а другой воевал в отрядах УПА…
- У нас тоже в одних и тех же семьях происходил подобный раскол. Конечно, вы в более сложной ситуации, потому что это длилось у вас намного дольше.
В период коллективизации ликвидация хозяйственных крестьян, частной собственности на землю породила то, что украинские черноземы, самые лучшие черноземы в Европе, которые немцы вывозили в Германию вагонами во время оккупации, оказались запущенными. Все потому, что уничтожили настоящих крестьян и отношение к земле как к собственному величайшему достоянию. Эту проблему я тоже поднимаю в своем фильме.
А что касается УПА, ее история противоречива, она героическая и трагическая одновременно, зачастую в ней брал верх шовинизм. Огромнейшая драма заключалась в том, что и ваша УПА, и польская Армия Крайова боролись за независимость своих стран от кого бы то ни было и надеялись на помощь Запада в реализации своих справедливых целей. Однако все уже давно было решено в Тегеране и Ялте. Все границы были распределены. Всех обыграл «дядюшка Джо», и он раздавал карты. А здесь люди гибли, ожесточались, шли с оружием друг на друга в слепой ненависти.
В Полесье, например, была использована украинская полиция, которая участвовала в ликвидации еврейского населения при оккупации. Там ее действия перешли в откровенный геноцид поляков. И Армия Крайова ответила украинцам тем же ужасающим бесчеловечным геноцидом. Все это было в истории. Ненависть никогда не создавала жизнь – она может породить только смерть. Зло не прощаемо ни с одной, ни с другой стороны. Об этом надо говорить во весь голос, потому что не можем мы все это зарыть где-то и сказать себе: будем об этом молчать, надеясь, что оно засохнет. Нет, не засохнет! Все равно выйдет наружу – и будет хуже. Вы понимаете?..
Если уж мы говорим об истории, то я не случайно назвал свой фильм «Украина. Становление нации». Потому что одно дело, как сказал Гарибальди, создать государство, а другое – создать независимую нацию. На создание независимой нации уходит сто и более лет, а Украина получила истинную независимость всего лишь восемнадцать лет назад.
- Вы посвятили свой фильм молодежи, и он, судя по просмотру в Одессе, нашел у нее понимание, чего не скажешь о некоторых наших взрослых согражданах, пытавшихся сорвать обсуждение картины и открыто обвинивших вас в нацизме. Не хочу комментировать их поведение – было стыдно за свой город. Но как вы думаете, почему так происходит?
- Молодежи нечего делить, она вступает в жизнь без багажа взаимных национальных обид. Они – поколение будущего. А наше поколение, к счастью, уходящее, – то, которое не может забыть обид, нанесенных поляками – украинцам, русскими – полякам и украинцам, украинцами – тем и другим… Вот сейчас мы встретились в Одессе с кинорежиссером Ярославом Лупием, и я узнал, что он, украинец, был выслан с Западной Украины со своей семьей в Сибирь точно так же, как и я, только в начале пятидесятых годов. Разве такое забывается?
- А мой дед, между прочим, поляк по происхождению, командовал кавалерийским эскадроном в армии Буденного и в Гражданскую войну принимал участие в боях против панской Польши, а в 1937-ом был репрессирован как «польский шпион»…
- Ну, вот видите, как все переплелось в истории и взаимоотношениях наших народов. А недавно на открытых приграничных территориях встретились тридцать тысяч представителей польской и украинской молодежи. Это была колоссальная встреча, на которой вручался «Приз примирения» и которая наглядно показала, что нашим народам действительно нечего делить. Наша молодежь более развита и более толерантна, чем были мы в ее возрасте. Но я хочу, чтобы она знала свою историю и делала из нее выводы.
А тем, кто назвал меня нацистом, придется напомнить, что мой фильм «Огнем и мечом» тоже поначалу объявили реакционным и антиукраинским. Никто не верил, даже такие выдающиеся люди, как совесть польской нации Ежи Гедройц, что я смогу сделать фильм, который будут с уважением смотреть и примут как свою картину и поляки, и украинцы. Предрекали, что «Огнем и мечом» «выкопает топор войны» между Польшей и Украиной. Против Богдана Ступки велась целая агрессивная кампания – его объявили «проституткой, продавшейся за польские деньги». А в Польше меня обвиняли чуть ли не в государственной измене за то, что фильм получился чересчур «проукраинским».
И что же? Зритель (и польский, и украинский) проголосовал ногами – публика, особенно молодежь, с удовольствием смотрела «Огнем и мечом». Но самой большой наградой оказалось обращение ко мне украинских казачьих обществ «пане атамане» на обсуждении картины.
- Как вы сейчас оцениваете ситуацию в Украине? Дополнили бы вы фильм «Украина. Становление нации» сюжетами после «оранжевой революции»?
- Четвертая серия фильма заканчивается как раз показом ситуации после «оранжевой революции» - в пределах буквально полугода тому назад. В конце звучат слова: «Какой путь выберет Украина – я не знаю. Но для меня абсолютно ясно, что это будет ее собственный путь».
Что тут говорить? Жизнь идет вперед. Но одно дело – политики. Другое – коллективное сознание нации. Для меня сегодня ясно, что сознание людей до и после революции совершенно разное, и что все-таки политикам придется в большей или меньшей степени учитывать это в дальнейшем и считаться с этим.
- Когда же широкий украинский зритель сможет увидеть вашу тетралогию?
- Первый показ фильма «Украина. Становление нации» прошел пока в Киеве, Львове, Донецке, Житомире и Одессе. Премьеры в Польше еще не было. В эти дни мы отправили DVD-копии в США и Канаду. Но мне бы хотелось, чтобы картина стала пионером широкого телевизионного проката прежде всего в Украине.
И если бы министерства культуры, образования, обороны Украины сочли возможным рекомендовать наш фильм для воспитательной работы с украинской молодежью, мы были бы в состоянии обеспечить школы DVD по приемлемой цене. И не только школы – высшие учебные заведения, армию – все организации, где есть молодые люди, которые хотят знать историю своей страны.
- Пан Ежи, что вы скажете вашим одесским зрителям?
- Я желаю вам счастья и уже мечтаю вновь вернуться в ваш прекрасный город.