Случилась эта история в славном городе Париже. Жил я уже тогда почти лет пять в Германии, а в Париже так и не был. И вот решили мы с друзьями наконец-то его посетить.
Ну а то, что мне в этом центре европейской культуры, честь и славу России-Матушки отстаивать придётся, кто ж мог подумать.
Приехали мы, значит с друзьями в этот самый центр своим ходом, что называется дикарями – то есть без особого тебе приглашения или какой-либо там захудалой автобусной путёвки. Сами думаем с усами, сами разберёмся.
Въезжаем в город, едем. Я за рулём, друзья по окнам рассредоточились. Еду я и замечаю – ну вот не нравятся местным жителям наши немецкие номера. Ну, совсем не нравятся. То сбоку тебя подрежут, то, извините, заднее место тебе подставят. На, мол, въезжай на всех парусах, а мы тебя за это по судам так замордуем – будет тебе оккупация.
- Мужики,- говорю я своим - далеко мы так не уедем. Народ здесь какой-то нервный. Машину на хрен в два счёта расколотят. Вы смотрите там шустрее по сторонам. К отелю надо прибиваться и машину в гараж прятать.
Вижу, по правой стороне приличный такой отель обозначился. Кое-как припарковались, да и то в не положенном месте. Ну да ладно, нам бы только поскорее номера получить да машину нашу от греха подальше и с глаз долой.
- Кённен вир цвай доппельциммер бекомен? – спрашиваю я у служащего, (примеч. автора - можем мы получить два двуспальных номера)
- Ноу андестент,- отвечает. Не понимает, значит по-немецки. Что с ним делать. Смотрит в окно на нашу немецкую «тачку» и «долдычит» себе – «ноу андестент».
Щас, я ему по-русски объясню,- рвётся один из наших.
- Не надо,- говорим мы ему,- Не надо! Мы не на шашлыках в родном уезде. Поедем, поищем дальше.
Едем, ищем. При этом сильно моей машиной рискуем. Французский автолюбитель так и рвётся международный скандал учинить. Так прямо на грубость и нарывается. Сам того не подозревает, что в салоне немецкого авто могут сидеть не просто германские граждане, а просто другие граждане, но только русские. И грубость может совсем не в его пользу получиться.
Выруливаем, значит, к следующему отелю. Там такая же история с «Ноу андестенд» повторяется.
- Может, мы как-то не так выглядываем? А мужики? – интересуется один наш товарищ
- Нормально мы выглядываем!- успокаиваем мы его. Не там просто ищем. Надо что-то по проще искать. Где-нибудь не так близко к центру.
Наконец находим ещё один отель. Припарковаться к нему вообще нет никакой возможности. Нет стоянки и всё. А кто остановиться хочет, тот сам себе, наверное, так решает:
«Пока я тут по своим делам ходить буду, машину мою могут поцарапать, побить или вообще покорёжить».
Я вернусь и спрошу:
- А где моя «тачка?
А мне ответят:
– Да расколотили её в пух и прах и давно на свалку свезли.
Я посмотрю, на такое дело, махну рукой и скажу:
– Да и хрен с нею!
И пойду себе домой пешком. И гори оно всё, синим пламенем. Главное - дела я свои сделал».
Отчаянный они народ – эти французы. Стоили бы эти машины также дешёво и у нас, в России, мы тоже сказали бы:
– Дело превыше всего!
Разбили вам соотечественники тачку - да и хрен с нею - гори она, синим пламенем. Дело превыше всего! Ну да я отвлёкся. Уж больно хочется по вот этой самой автомобильной части, немножко французом побыть.
В общем, решили мы делать так - двое будут местных автолюбителей от нашей «бэхи» отгонять, а двое идут в отель.
Заходим, вежливо спрашиваем. Опять « Ноу андестент» слушаем. Вот, тут наш товарищ и не выдерживает:
- Да что за на ху..!- говорит. Они что здесь, все охренели что ли!
И начинает бурно так, вспоминает всех родственников работников отеля и лично родственников их шефа.
По всей видимости, родственники шефа, бывали когда-то в России и «диалект» наш родной не забыли, и так на всякий случай, передали подрастающему поколению.
Смотрим, хозяева, услышав справедливый гнев нашего друга, как-то сразу преобразились. Перешептались и спрашивают – «раша?»
- Раша, раша,- мать ваша! – отвечаем.
- Плиз,- говорят и ключи нам от номеров в руки. Пожалуйста, значит, гости дорогие.
Похоже на русский нам давно надо было переходить. А мы порядочных «бюргеров» тут из себя корчим.
Ну, слава Богу, поселились!
Стал я по- всякому объяснять хозяевам, что в гараж, мол, сильно хочу. То есть не я, а машина моя.
-«Плиз»,- говорит мне молодой сотрудник и за собой зовёт.
Гараж оказался на другой улице. Поставили мы с ним машину, идём назад. Ну а пока мы шли, я из его объяснений, понял, что он очень уважает Россию и вообще ему очень нравится одна русская девушка.
- Йес, йес! Вери гут! - пытаюсь я как-то поддерживать разговор. «Да! Да! - думаю – говори, говори. Всё равно я толком ни хрена тебя не понимаю».
Вдруг слышу знакомое слово - ВОДКА. Думаю, послышалось что ли. А он опять – водка – да водка.
-Что водка? Вери гут? – спрашиваю
-Вери гуд!- машет он головой и на бар по дороге показывает.
«Выпить француз что - ли хочет?»
Заходим мы в бар. Хозяин, ну, чистый, блин, француз. В стиле «а ля силь ву пле». Усы как у Будённого, живот как у Карлсона и фартук за «тыщу» «баксов».
Переболтали между собой французы, хозяин аж подпрыгивать на месте стал:
- Раша! – кричит - Силь ву пле!- и под стойку бара ныряет. А выныривает сукин сын уже с бутылкой водки.
«Во дела!» думаю – «Пьер это или Жак какой! А замашки прямо «нашенские»
- Ну, давай, говорю ему - наливай.
А он в рюмки льда накидал и водку туда как с мензурки накапывает. И рюмки у этого прощалыги, что бабушкины напёрстки.
«Ладно», думаю - «французскому мы не научились, а водку пить нас и учить не надо».
Ну, выпили, если можно так это назвать, по напёрстку. Мне как-то сразу скучно стало.
Потерялся как-то интерес к такому мероприятию. А хозяин по второму напёрстку нацеживает. Скривился я в подобии улыбки:
«Ладно» - думаю - не буду обижать господ французов».
Выпили мы ещё раз.
«Нет, хватит с меня этой лаборатории. Водку мензурками пить да ещё льдом разбавлять».
- Пьер,- говорю я ему – так не пойдёт - Вот так,- говорю - надо.
Взял я фужер со стойки, грамм так на сто, и показываю ему – лей мол, но вот лёд не смей.
Подпрыгнул этот Пьер и льёт. Ну, я взял да и выпил. Пьер опять подпрыгнул и с меня глаз не спускает.
Вот смотрит!
- Чё,- говорю, смотришь – лей давай.
Он опять льет, а усы прямо как у таракана по физиономии – туда – сюда. Я опять выпил. Наступила тишина. Французы на меня смотрят, я на них. Прямо минута молчания какая-то.
«Не»,- думаю – так тоже не пойдёт. Что мы на похоронах что ли».
Беру ещё два фужера и французам ставлю – наливай – показываю.
Пьер этот подпрыгивать перестал и осторожно так, как завороженный льёт.
Я фужеры французам двигаю:
- Силь ву пле!- говорю
Молчат.
- Месье,- повторяю – силь ву пле ё маё - за Париж, за Францию!
- Си! Си! – кивают.
Ну и как им тут было отказаться? Вроде как не хорошо.
Выпили мы.
- А теперь силь ву пле по-русски!
Взял я фужер, что называется на абордаж. Как там наши господа гусары когда-то пили? Может быть так. Ставлю на изгиб локтя, спокойно так завожу на себя и с достоинством опустошаю.
«Во,- думаю - понесло! Щас я им покажу, как родину любить».
- Наливай,- говорю - Пьер ещё по одной.
- За Россию! – объявляю следующий тост. И завожу фужер опять с локтя
- Са Русию! - категорично соглашаются они.
Выпили.
Смотрю, господа мои засияли, что их знаменитая башня под рождество. Сияют и плечами так подёргивают, вроде как пыжатся. Мы, мол, вас русских тоже не хуже.
Хозяин наш живот вперёд выставил, подпрыгнул так основательно, видать для большей храбрости и по всей широте своей французской души опять по фужерам льёт. На лёд и мензурки свои уже никакого внимания. Похоже, зацепило его моё «с локтя». Ставит фужер тоже на изгиб и хлоп – фужер об пол вдребезги. Осечка вышла, соскользнул с опорной точки в самый не подходящий момент. Толи усы ему помешали, толи живот.
Глянул он на пол, живот наверх подтянул и так жалостливо на меня смотрит. Вот, мол, не получилось, «ёшкин» кот.
Мне аж неловко стало. Фужер то не плохой был, с гравюрами какими-то. Да и Пьер этот, вижу, мужик нормальный. Не жалко ему этого фужера вовсе – дело важнее всего!
К посуде у них, видимо, такое же отношение, что и к машинам – расколотился в пух и прах, да туда ему и дорога. Дело, понимаешь ты - дело превыше всего.
«Как его «на абордаж» взять – вот в чём вопрос?»,- читаю в его умоляющих глазах.
- Пьер,- говорю ему,- да легко «ё маё»! Ты только в себе не сомневайся. И живот подбери. Подбери живот. Во!
Сделали мы с ним ещё пару попыток. Ещё пару фужеров на пол отправили.
Не получается ни фига. Да и как получится. Ведь уже почти две бутылки, таким Макаром, уничтожили.
Уже и Клиент местный заинтересовался. Вокруг стойки бара «кучкуется». В ладоши хлопает. Улюлюкает чего- то.
«Надо бы прекращать сие упражнение, а то переколотим к чёртовой бабушке весь здешний сервиз»,- думаю. Сопровождающий мой уже давно с дистанции сошёл. А Пьер всё не успокаивается.
- Раша,- кричит,- силь ву пле на апарташ! Хлопает меня по плечу и опять за фужером тянется.
Ну, что с ним делать. Усадил я его за стол и жестами показываю – давай, мол, мы для страховки и само собой для тренировки, фужер твой к локтю лентой примотаем.
- Скочь, йес? – спрашиваю.
- Силь ву пле на апарташ! – кивает он головой.
Принесли нам, откуда-то ленту. Примотал я ему фужер крепко накрепко, что лангет на руку наложил.
Пусть тренируется.
А окружающие уже в раж вошли. Кричать дружно :
- Силь ву пле на апарташ!
Ну, и пошла у нас тренировка. Только, правда, ненадолго. Куда им всё-таки против нашего- то стажа. Не выдержал мой Пьер такой нагрузки. Отключился прямо за столом.
Я вежливо так с публикой распрощался и к себе в отель.
Дня три мы по Парижу носились. Лувр, Эльфелева башня, Нотр-Дам. Я про тот случай и забыл совсем.
Тут за завтраком один наш товарищ вдруг и говорит:
- Вы чудика в соседнем баре видели.
?,-
- Сходите, посмотрите. Ходит с примотанной рюмкой на локте. И так клиентов обсуживает.
«Вот так номер! Ё моё»,- спохватился я. Не успокоился, выходит мой Пьер. Видимо руку набивает.
На следующий день стали мы домой собираться. Идём за машиной мимо бара, смотрю, из дверей Пьер вылетает. Усы аж до бровей подпрыгивают:
- Раша!- кричит на всю улицу,- силь ву пле на апорташ!
«Да едрёна мать,- выругался я про себя,- ну какой на хрен абордаж! Домой надо ехать»
А он мне в руку вцепился и в бар тащит. Подошли мы к стойке бара. Пьер нырь под стойку, нырь обратно и бутылка водки уже на ринге. Ну и фужеры само собой при ней.
Хотел я, было наотрез отказаться. Кончились праздники, Пьер, ё-моё! Но он смотрел на меня так, что отказаться мог, разве что космонавт в скафандре, да и, то за бортом станции, болтаясь при этом на тоненьком шланге и к тому, же чиня ещё какой-нибудь жизненно-важный гиппербалойд. Ну, как тут отказаться.
- На абордаж!- махнул я рукой.
Просиявший Пьер тут же наполнил фужеры:
- Са Русию, силь ву пле на апарташ!- кричит
- За Францию!- подхватываю я
И мы выпили. И выпили оба с расстановкой и с полным достоинством. Надо было видеть его – этого счастливого француза. Он весь светился изнутри. Он радовался как ребёнок.
Смеялся и подпрыгивал, наполняя уже фужеры моим друзьям.
А я искренне радовался за него. Ведь у него всё получилось. С локтя и с достоинством и без всякой подстраховки.
И подумалось мне:
«Интересный мы всё-таки народ - люди. И где бы мы ни выросли, на каком бы языке не разговаривали, но так много между нами общего и родного. И маленькие радости и победы одного, пусть даже такие пустячные, радуют и согревают душу другого».