Луна, луна…
Во вступительной статье к сборнику Николая Колычева «И вновь свиваются снега» Ирина Панова писала: «Казалось бы, суровая природа Севера не дает поэту многообразия впечатлений, буйства красок, пейзажных контрастов. Но Колычеву это и не нужно! У него есть луна, снег, дождь, река. То же, что у всех, но он смотрит на них и видит. И как видит! Луна, «как тонкая камея», расцвела «белым воском», она «плачет над иссякшими селами», туман скрывает «зевок луны в речной воде», луна «круглая да ясная», «под луной двурогой – сонная долина, дальняя дорога», в воде отражается «взгляд обезумевшей луны»… Десятки эпитетов, метафор – и все «лунные»! Целую диссертацию можно защитить на тему «Николай Колычев – о луне», проследить, как ночное светило передает настроение поэта.
Солнцу «повезло» меньше, Колычев говорит о нем значительно реже, правда, и появляется оно на Севере нечасто.
Сочился солнца пряник лакомый
Медовым светом,
Поляны ягодами плакали,
Прощаясь с летом.
Неисчерпаем наш язык, вот уж воистину велик он, греет душу новизна талантливых поэтических строк, нечаянна радость от встреч с высокой поэзией!» («И вновь…», с.21)
Замечание Ирины Пановой стало отправной точкой «изысканий»: насколько «менее» повезло солнцу в поэзии Колычева? Передает лунный образ настроения поэта или отражает его мировосприятие в целом? Как луна отражает пространство и время? Можно ли ее считать символом колычевского художественного пространства и времени?
В сборнике «Есть у каждого Русь изначальная», в котором наиболее полно собраны стихи Николая Колычева до 2005 года , образ луны появляется 26 раз, тогда как солнце упоминается 19 раз. В процентном соотношении – 100 и 70 %. Конечно, поэзию нельзя свести к процентам, цифрам, как нельзя измерить ни в каких единицах влияние на душу читателя поэтического слова. Однако такое «расхождение» заставляет задуматься, почему при чтении колычевских стихов остается все же поразительное впечатление, что «солнцу повезло меньше»? Может быть, в качественном отношении образ луны весомее и значительнее солнца, поэтому «солнечность» уступает место «лунности»?
На самом деле, оказывается, «лунные» тропы ( художественно-выразительные средства) значительно превосходят тропы «солнечные», а смысловая нагрузка лунных образов охватывает более широкое поле души, настроений, мыслей и чувств поэта. Даже гнездо однородных слов у луны превосходит солнце хотя бы на одно слово: солнце, солнышко (интересно, что прилагательное «солнечный» в сборнике отсутствует); но луна, лунность, лунный. Само слово «лунность» уже можно рассматривать как понятие философское, отражающее и миросозерцание лирического героя, и состояние его души.
«Тусклое» солнце и «яркая» луна освещают лирику Николая Колычева. Если учесть, что свет луны в ночном небе для лирического героя еще усиливается светом звезд, то становится понятным воздействие на читателя «лунности» лирики Колычева.
Вот это луна!
Круглая да ясная!
Выглянешь из окна –
И не сводишь глаз с нее.
Звезды – там, звезды – тут.
Голубое крошево…
(«Есть у каждого…», «Вот это луна», с.20)
Если называть «солнечные метафоры», то видим, как солнце «вкатилось тёплым колобком», «рассыпалось золотом морошечным», как оно показалось поэту «большой кровавой плахой», как «солнышко снежинкой алой покалывает щёки». А вот сколько разнообразных «лунных метафор»: лунное блюдце, луны лицо , бледным воском луна расцвела, огрызок лунный, лунная камея, луны размытая слеза, зевок луны в речной воде, желтый бубен. Образность удивительная, поэт к традиционным образам добавляет свои, неповторимые.
А если называть эпитеты, тут вообще подавляющее превосходство именно «лунных эпитетов».
Вот солнце: мягкое, без бликов; уснувшее, босое, рыжее, зрелое. Ну, скажем, для светила, главная роль которого на небе неоспорима, не густо. А луна награждена таким количеством эпитетов, что может вполне претендовать на главную роль на колычевском небосклоне. Вот эти «лунные эпитеты»: убылая, заплаканная, обезумевшая, ущербная, холодна – холодна, холодна. бледна, безмозглая, безмолвная, никем не обвытая, окаянно-холодная, большая, неполная, но яркая; прозрачная, круглая да ясная, двурогая.
Есть над чем задуматься! Луна освещает небо каким-то зловещим светом, который вливается в душу человека холодом, тревогой, безнадёжностью.
Оказывается, солнце в лирике Колычева «тусклое» с точки зрения количественного и качественного использования тропов, а с точки зрения эмоциональной окраски образа – солнце (солнышко) яркое, теплое, доброе (только один раз встречается метафора с отрицательной эмоциональной окраской: большая кровавая плаха).
А вот луна «яркая» тоже только с точки зрения количественного и качественного использования тропов, а с точки зрения эмоциональной окраски – луна чаще холодная, бледная, ущербная и т.д. Из 16 эпитетов, употребляемых со словом «луна», 11 несут отрицательную эмоциональную окраску, а среди олицетворений встречаются такие, которые просто потрясают: «большая луна от мороза кровит»; «лунное тело несут хоронить мерзлые сучья».
Использование образов солнца и луны в смысловом отношении снова представляет интересную картину. Луна явно уступает солнцу по количеству использования ее в чисто пейзажных зарисовках, но для отражения состояния души используется так часто, что просто «подавляет» солнце. Она отражает как отрицательные эмоции (тоска, боль души, надлом ее, усталость, характерное для рубежа веков чувство тревоги за будущее («вымираем»), плач по сгубленной вере), так и положительные (вера в грядущее, успокоение, благодарение).
С образом луны связаны в лирике Колычева переклички с русской классикой. Фетовские мотивы так явственно слышны в одном из стихотворений с «луной двурогой»:
Милая картина:
Под луной двурогой
Сонная долина,
Дальняя дорога….
Синяя долина,
Свет луны двурогой….
До чего пустынна
Белая дорога!
(Н. Колычев, «Милая картина»,1991)
Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна….
( А. Фет, «Чудная картина»,1842)
В графике Н. Колычева, иллюстрирующей сборник «Зримо!»(даже при беглом знакомстве с рисунками), бросается в глаза постоянный мотив луны: она изображена на всех иллюстрациях к стихотворениям.
Луна действительно оказалась в лирике поэта образом-символом. «Лунный» мир Колычева – это острое восприятие лирическим героем переломной порубежной эпохи, это его мироощущение, его «болевые точки», ноющие, обострившиеся в эпоху, когда борьба добра и зла стала особенно ощутима.
Луна – символ «распадающегося», «болезненного» пространства, луна – символ «обреченного», растворяющегося», «ускользающего» времени:
Плачет луна над равниною голою,
Плачет луна над оврагами впалыми,
Плачет над жизнью моей невеселою:
Горькой бедою да радостью малою.
Плачет луна над угасшими пущами,
Плачет луна над иссякшими селами,
Сгубленным семенем веры в грядущее
Падает снег на холодное олово.
(«Есть у каждого…», «Вот и земля сединой припорошена», с.47)
Образ луны в художественном пространстве и времени дает ощущение мира на грани катастрофы, гибели; ущербность времени «золотого тельца» подчеркивается трагическим обликом колычевской луны, помогающей лирическому герою дать осмысление времени и пространства, в котором он живет:
Век промелькнул. Тревожно на планете,
Гнетущая неведомость – темна…
Не согревая мир, из неба светит
Неполная, но яркая луна.
В глазах людей, в витринах, в окнах зданий
Отражено ущербное, как жизнь,
Надкушенное яблоко познаний,
Которое стремились мы догрызть.
В который раз безбожной жажде чуда
Запретный плод подсунул Сатана.
И мы сполна познали сладость блуда,
Азарт игры, хмельной восторг вина…
(«Есть у каждого…»,«День промелькнул», с.110)
У Рубцова – звезда, у Колычева – луна; эти образы отражают духовный мир очень близких по духу поэтов – русских поэтов! Пушкин, Есенин, Рубцов – это тот «золотой» ряд русских поэтов, с которыми объединяет Колычева глубокий лиризм, страстность и гражданский пафос. Можно сказать, что колычевское пространство и время берут свое начало в русской классике, в «Руси изначальной», и перетекают в бесконечность.
Интересно, что в разделе духовной поэзии в сборнике «Гармония противоречий» образ луны среди «непроглядной тьмы» появляется только один раз (стихотворение «Еще живые», с. 281). Второй раз луна появляется покаянным мотивом: «И глянула из неба странно // в косматом облаке луна – // Главою бледной Иоанна» ( с.284). В пейзажной зарисовке в стихотворении «Ах, полярная ночь!» луна появляется светло и торжественно: «Тихий свет полыньи, называемой всеми «луной» Не начало ли это «исцеления духа» лирического героя светом «Руси изначальной»?
И только просветлённым духом можно увидеть такой потрясающей красоты образ: «Берёза – белой Богородицей// Баюкает младенца лунного» ( с.302).