Из повести "Мой дедушка - юнга из Соловецких островов"
"Но весь род моряков – сколько есть –
до седьмого колена
Будет помнить о тех, кто ходил
на накале страстей.
И текла за кормой до бела раскаленная
пена,
И щадила судьба непутевых своих
сыновей".
Владимир Высоцкий
К началу навигации 1944 года противник активизировал действия на море. В Выборгском заливе были сосредоточены более ста вымпелов (кораблей и катеров, способных вести боевые действия). Из Хельсинки в Котку перебазировался со своим штабом командующий финским флотом. Переход до Кронштадта уже не представлял опасности со стороны вражеских батарей. 27 января 1944 года с Ленинграда была окончательно снята блокада. Катера начали прибывать на лавенсарскую базу и оттуда выходить на линии дозора и обеспечивать тральные операции.
Оперативной задачей ОВРа Краснознамённого Балтийского флота в навигацию 1944 года, помимо выдвижения корабельных дозоров дальше на запад, предусматривалось разминирование фарватеров Нарвского залива с целью выхода к Моонзундскому архипелагу. В Нарвском заливе плотность минных заграждений была исключительно высокой. До островов Большой и Малый Тютерс, Гогланд – Финский залив перекрывали сплошные минные поля. Минные заграждения прикрывались огнём береговых батарей и патрулированием кораблей. Как правило, траления проходили под прикрытием катерами МО от возможного нападения кораблей и самолётов противника.
13 мая 1944 года на рассвете катерные тральщики производили траление в заданном районе Нарвского залива. Уже на первом галсе (линия пути корабля от поворота до поворота) у одного из КТЩ мина взорвалась в трале. Вздыбилась вода, и сильное эхо разнеслось по заливу. Послышался гул самолётов. Два немецких разведчика облетели ордер кораблей-тральщиков на высоте, достаточной для классификации морских объектов, и улетели. С флагманского БТЩ подняли сигнал быть готовыми к отражению самолётной атаки. На катере прозвучал сигнал боевой тревоги. Личный состав занял боевые посты.
И вдруг... воздух! Из-за Кургальского полуострова на малой высоте к тральщикам шли фашистские бомбардировщики, шли эшелонами юнкерсы и с небольшим отрывом фокеры.
Майское безоблачное небо покрылось облачками разрывов снарядов орудий «морских охотников». Снаряды рвались, преграждая путь самолётам. Застрочили пулемёты, разрезая воздух огненными трассами пуль. Над заливом осатанело ревели фашистские самолёты. Их было около тридцати. Сплошной грохот от взрывов авиабомб; детонировали мины, вздымая столбы воды и разбрасывая веера осколков. Два юнкерса с чёрными шлейфами врезались в воды Нарвского залива.
Вражеские самолёты удалились, но их число уменьшилось на две единицы. Один КТЩ затонул, второй получил серьёзные повреждения, но остался на плаву, и его тральщик «Р» взял на буксир.
Немецким лётчикам не удалось довести свой замысел до конца, но через какое-то время небо затянуло облаками, что позволило им подойти незамеченными. Самолёты взмыли для атаки на высоты и с устрашающим рёвом начали пикировать на наши рассредоточенные корабли. Казалось, юнкерсы и фокеры атаковали корабли одновременно и со всех сторон. Сила атаки была рассчитана на быстрое подавление сопротивления, но моряки не сдавались, и сражение продолжалось. Самолёты бомбили и обстреливали весь участок, не выбирая отдельных целей. И снова взорвавшаяся бомба вызвала детонацию и взрыв мины, на корабли обрушился град осколков. Когда водяной смерч рассеялся, вместо некоторых КТЩ на воде остались бесформенные обломки, плавающие моряки, раненые и уже мёртвые, обнявшие свои плавучие средства. Катера МО сумели поднять на борт уцелевших, преодолевая сложности маневрирования.
Ограниченные в маневренности на минном поле с тралами наши корабли делали всё возможное, но потери были. МО-404, изрешечённый осколками, продолжал вести стрельбу из пушек и пулемётов, ставя завесы зенитного огня на пути фашистских бомбардировщиков.
Но вот три юнкерса набрали высоту, значит, будут пикировать, и одна за другой от них отделились бомбы. Столб воды взметнулся у самого правого борта МО-404, взрывом проломило борт, носовой машинный отсек затоплен. Старшего минёра Николая Матвеева, стрелявшего из левого ДШК, отбросило к кормовой пушке, которая перестала стрелять из-за гибели всего орудийного расчета.
Подошли к его борту для снятия моряков. Носовое орудие ещё продолжало стрелять по самолетам противника. Раненый матрос правой рукой вынимал снаряды из кранцев и подавал их заряжающему, а левую руку прижимал к животу…
Кричали ему:
– Прыгай на наш борт! Что стоишь? Шаганов, юнга, прыгай!
Матросские руки подхватили Шаганова под мышки, втащили на палубу. Он не мог стоять. Живот его был вспорот осколком. Бывалые моряки комментировали:
– Такие случаи были, «коновалы» заштопают, всё будет в порядке!
Корма 404-го стала погружаться в воду, форштевень поднялся вверх, и катер с креном на правый борт стал погружаться, сбросив живых и мертвых с палубы. Командир рулевому: «Право руля», – перевел ручки машинного телеграфа на «передний ход», и наш катер медленно успел отойти от погрузившегося в воду 404-го. Получили приказ следовать на Лавенсари, чтобы передать раненых в госпиталь. Моторист Виктор Воробьёв, стоящий на левом двигателе, врубил передний ход, но диски реверс-муфты заскрежетали, обороты упали, и двигатель заглох. При повторном включении – тот же эффект. Захватом у дейдвудного сальника попробовали провернуть вал вручную. Не вышло – вал заклинило. Такие случаи были. Под гребной винт попадали концы, канаты, и гребной вал заклинивало у кронштейна.
На Лавенсари санитарная машина увезла в госпиталь Шаганова, Николая Матвеева и всех остальных раненых. Потом узнали, что Шаганова не довезли – скончался Леша.
Командир старший лейтенант Федин доложил командиру дивизиона Лежепекову об аварийной ситуации и попросил разрешения выйти на рейд и встать на якорную бочку для обследования винта и гребного вала.
На катере один из членов экипажа проходит курсы лёгких водолазов и в оперативной обстановке может проводить подводные работы. Такое право у нас имел Виктор Воробьёв. Его облачили в водолазный костюм, и, зная, что придётся срезать намотанные концы, Виктор вооружился ножом-финкой собственного изготовления. Связь с водолазом осуществлялась подергиванием за снасть-трос, которым удерживал водолаза матрос, стоящий на палубе. (Один раз дёрнуть – это запрос: как себя чувствуешь? Водолаз репетует подергиванием – чувствую себя нормально. Два раза дёрнуть и потянуть – прошу поднимать наверх…). Кислорода хватало примерно на полчаса.
Виктор «ушёл» под корму. Обоюдная связь передёргиванием снасти не предвещала ничего неожиданного. Но вот водолаз два раза дёрнул и потянул. Осторожно поднимаем его, и над поверхностью воды сначала появляется голова, торчащая из матросской парусиновой робы, с открытыми мутно-голубыми глазами и открытым ртом. Виктор держал на вытянутых руках останки матроса, попавшего под винт гребного вала.
Останки положили на чехол от пушки и накрыли Военно-Морским флагом. Командир сигнальщику: «Флаг приспустить. Передать на СНИС (служба наблюдения и связи): на борту покойник, прошу разрешения подойти к пирсу». Флажный семафор передали контр-адмиралу Г.В.Жукову – командиру Островной Военно-морской базы (ОВМБ), который находился на пирсе о. Лавенсари.
К останкам, лежащим на пирсе, подошли Г.В. Жуков, Г.И. Лежепеков. Федин доложил, что наш водолаз срезал труп, прижатый парусиной от одежды к кронштейну, и что гребной вал заклинен остатками парусины. Жуков дал команду: «Останки в госпиталь, Лежепеков и командир катера, с вахтенным журналом ко мне на доклад».
Конечно, разбор всяких событий на корабле начинается с вахтенного журнала. На кораблях эскадры вахтенный журнал ведётся вахтенным офицером, штурманом, старпомом. В него записываются все данные о плавании (курсы, скорости, пройденные расстояния…) и в хронологической последовательности все события в жизни корабля. На катерах «МО» фиксировать события в вахтенный журнал крайне сложно, особенно в боевой обстановке. По записям в вахтенном журнале определяется правильное или неправильное действие командира корабля. Экипаж катера это понимал, особенно дамоклов меч повис над старпомом, т.е. над В. Бересневым.
Вот и подкатил «Виллис». Из машины выпрыгнул Федин, быстро спустился по сходке на катер, отдал вахтенный журнал Бересневу и сказал: «Он почти и не понадобился. Контр-адмирал принял решение по моему докладу. Опытный адмирал и справедливый. (Контр-адмирал Г.В.Жуков отличился еще при обороне Одессы будучи командиром Одесского оборонительного района в августе 1941 г ). Боцман! Команде обедать и отдыхать, винт очистят базовые водолазы. Вечером выходим в дозор. В обед всем по 100 грамм, а Воробьеву 200».
Да, Витя Воробей – высокий, жилистый и не очень-то жаден до спиртного. Да и в море никто не пил положенный по аттестату эквивалент водки 50 грамм спирта. Вот на берегу, в увольнении – да… Ваня Климов сидит за столом напротив Воробья, говорит ему: «Ты что, лаз головой открывал? На волосах белая прядь». – (Уплотнительная резина в лазах, люках покрывается разведённым мелом, мел впитывает влагу и предотвращает от высыхания резину). Виктор встал к зеркалу, рукой смахнул «мел», а он не смахивается. Взял кружку с эквивалентом и выпил залпом. Кок Володя Карпенко (резервист, по гражданской профессии кондитер) просунул из камбуза в лаз руку с соленым огурцом – закуси, Витя.
Похоронили Шаганова вместе с другими погибшими моряками на о. Лавенсари.
В 1988 году я посетил Бригаду пограничных кораблей в Высоцке – крепость Тронгзунд основанная Петром I.
Справка Центрального Военно-Морского Архива
от 14 апреля 2005 года № 7768.
Юнга, краснофлотец Шаганов Алексей Михайлович 1926 г.р., уроженец д. Курнилово Муромского района Горьковской области, пребывал в качестве юнги и проходил службу в частях Северного и Балтийского флотов с 29 сентября 1942 г. по 13 мая 1944 г. на катере МО-404. При обеспечении траления был атакован восемнадцатью Ю-87 и двенадцатью Ф-190 «Фокер». В результате попадания бомбы катер затонул.
Район гибели о. Лавенсари.
Командир бригады капитан первого ранга Анатолий Михайлович Сорокин предоставил мне возможность посетить о. Лавенсари. Сейчас этот остров называется Мощный. Весь рейс от Высоцка до Лавенсари я простоял на мостике современного боевого корабля. И нужно отдать должное всему личному составу за чёткое и грамотное выполнение своих обязанностей в процессе всего перехода.
На острове я встретился с моряком военной поры, который тоже служил на катерах и базировался на Лавенсари. Сейчас Алексей Васильевич, уже в преклонных годах, в летнее время со своей семьей отдыхает на этом острове. Я попросил его сводить меня на кладбище, где хоронили в войну погибших. На кладбище оказалось всего несколько могил послевоенного захоронения.
Алексей Васильевич поведал, что останки всех захороненных во время войны перезахоронили.
Прошли на пирс. Лавенсарский пирс далеко вдаётся в воды Финского залива. В войну к этому пирсу швартовались военные и коммерческие суда. Мы долго стояли, погрузившись в воспоминания… Алексей Васильевич повернулся ко мне и спросил:
– А ты помнишь, прилетал к нам Рогов?
– Помню, мы стояли у пирса под заправкой бензином.
Рогов Иван Васильевич, Иваном Грозным звали его, был начальником политуправления ВМФ. И мы вспомнили курьёзный случай. Естественно, Рогов обязан был встретиться с личным составом кораблей, находящихся в базе Лавенсари, она именовалась ОВМБ – Островная Военно-Морская База.
Для встречи высокого начальника построили личный состав кораблей и катеров, свободный от вахт, на пирсе. Рогов с приличной свитой едва показался на пирсе, как последовала команда:
– Смирно!
Командовавший строем направился с докладом к Рогову. Но генерал громко скомандовал:
– Распустить строй!
Последовала команда:
– Вольно! Разойдись!
Матросы и старшины столпились гуртом. Рогов подошёл, поздоровался, в ответ получил нестройное:
– Здравствуйте, товарищ генерал-лейтенант.
В те годы интендантская, медицинская службы и политработники имели сухопутные звания. Генерал попросил весь офицерский состав отойти подальше от нижних чинов. Это требование уставное, чтобы создать непринуждённую атмосферу в беседе матросов с высоким начальником и дать возможность старшинам и матросам высказаться по всем наболевшим вопросам.
С генералом был только адъютант с блокнотом. Вопросы были разные, но больше бытовые, да они и не запомнились, кроме одного, который задал Ваня Климов:
– Товарищ генерал, а что, концертную бригаду к нам на Лавенсари не собираются доставить?
Рогов адъютанту:
– Записать!
Общение с генералом носило доверительный характер, в приватном порядке никто не представлялся, и генерал этого не требовал. И он, и матросы подспудно понимали, что большой начальник не имел морального права появиться перед строем моряков, пришедших с дозоров, с боевых операций и стоящих в строю кто в чём. Поэтому генерал и дал команду распустить строй!
Звено катеров МО-413 и МО-401 под командованием капитан-лейтенанта Чубучного несло дозор в заданном районе Финского залива. В ночь на 14 мая 1944 года сигнальщик и наблюдатели на боевых постах верхней палубы обнаружили пять силуэтов вражеских катеров, идущих в северо-западном направлении.
Колокола громкого боя, разорвав тишину в отсеках, известили боевую тревогу. Сигнальщик Сергей Моисеев доложил:
– Пять катеров в строю кильватера идут в район нашего фарватера.
Противник превосходил нас по численности, но, по всей вероятности, не замечая нас, идёт прежним курсом и с той же скоростью. В сложившейся ситуации командир звена принял решение использовать внезапность и атаковать.
Радист Гречишников передал оповещение о появлении противника:
– Иду на сближение.
Дистанция между нашими катерами и противником сокращалась. Сигнальщик докладывает:
– Противник даёт запрос сигнальным фонарём.
Командир:
– Продублировать их сигнал! Береснев! Дай радиограмму: “Вступаю в бой, прошу поддержки”.
И, чтобы упредить противника, даёт команду:
– Носовое и кормовое орудие, правый борт... дистанция... осколочно-трассирующим огонь!
Озаряемые вспышками орудийных выстрелов два наших «Охотника» устремились на врага. Противник также начал стрельбу. Трассирующие пули и снаряды проносились то ближе, то дальше от наших катеров. Осколок разорвавшегося снаряда пробил борт МО-413, срезав щит управления правым двигателем...
С мостика громко в мегафон:
– Электрик, в машинный отсек!
Я стремглав бросился в люк кормового машинного отсека. Правая рука Вани Климова ; на рычаге регулировки оборотов среднего двигателя. Левую он оторвал от ручки репитора машинного телеграфа и показал на лаз в носовой отсек. Быстро в лаз. Щит управления правым двигателем отброшен и болтается на тросиках привода подачи топлива в цилиндры мотора.
Главстаршина Лапин и моторист Володя Елисеев пытаются зафиксировать обороты, не дать заглохнуть – без щита управления двигатель не завести.
Из бачка зашприцовки вылился бензин в развал блока 12-цилиндрового мотора. Бензин вспыхнул, очевидно, искра от магнето (16000 вольт) прошила экранированный шлейф проводов. Загорелись всасывающие патрубки, огонь начал распространяться по лабиринтам двигателя.
Решение приходит подсознательно, хотя в мыслях: за переборкой более 6 тонн бензина… не дать распространиться огню… Асбестовыми матами накрыли языки пламени, но очаги огня то в одном, то в другом месте возникали вновь. Применили все подручные средства, вплоть до капковых бушлатов. Лишённый притока воздуха, огонь спал и вовсе погас… Обороты двигателя не регулировались, тахометр показывал 800-900 оборотов в минуту, что соответствовало малому ходу, но реверс работал, и можно давать передний и задний ход…
Наши комендоры и пулемётчики стреляли по целям с предельной скорострельностью. На одном из вражеских катеров разорвался осколочно-фугасный, полоснуло пламя, и фашистские катера начали уклоняться от разящих выстрелов. Поставив дымовую завесу, они отошли в финские шхеры.
Через некоторое время в северо-западном направлении от острова Лавенсари произошла перестрелка катеров. Командир перевёл ручки машинного телеграфа на «полный вперёд» ; и катер стремительно направился к месту очага перестрелки.
Сигнальщик Моисеев, всматриваясь в бинокль, доложил: прямо по курсу три силуэта, фашистские катера...
Слышны глухие взрывы, сопровождающиеся быстро угасающими языками пламени. Командир отделения комендоров Бойко доложил о готовности орудий к бою. Но бой не состоялся. Вражеские катера поспешно уходили.
При обследовании района взрыва установили, что погиб сторожевой катер СКР-122. На борт подняли двух матросов. Они были ранены и держались на воде в капковых бушлатах. (Бушлат способен держать человека на воде до 8 часов). Спасённые матросы рассказали, что, получив приказ выйти в район завязавшегося боя, командир взял курс к нашей дозорной линии.
– Прямо по курсу обнаружили три катера противника. (Фашисты всегда вступали в боевые действия группой катеров по пять и более единиц, и можно полагать, что из пяти вражеских катеров два ушли в свои шхеры, а три оказались на встречном курсе с СКР-122).
Мы открыли огонь, но вскоре сами попали под шквальный обстрел автоматических пушек немцев. От прямых попаданий снарядов командир был убит, помощник ранен, матросы убиты или тяжело ранены. Судно потеряло ход и управление. Один из немецких катеров, видя безжизненность нашего, стал подходить кормой, чтобы взять нас на буксир и в плен. Но радист сумел подползти к пулемёту ДШК и дать очередь по немцам (на СКР данного типа крупнокалиберный пулемёт установлен на баке, то есть перед рубкой).
Видя, что наши охотники быстро приближаются к месту боя, противник отказался от замысла пленить катер и плавающих моряков, только несколько гранат были брошены на палубу и в открытый люк машинного отсека... Катер затонул. В район гибели СКР-122 подошёл МО-408, на борту которого был командир дивизиона капитан третьего ранга Лежепеков. Мы передали спасённых матросов на МО-408, получили приказ от командира дивизиона возвратиться в заданный район и нести дозорную службу.
Утро. На море полное затишье. Ничего не напоминало о событиях минувшей ночи, кроме вспученной и обгорелой краски на стволах пушек. Старпом Владимир Береснев обошёл катер, дал некоторые распоряжения, увидел шинель, висящую на леерах:
– А это что? Юнга! Твоя?
Да, на погонах была буква «Ю». Эта шинель была с СКР-122. Её выловили ночью. На подкладке прочитали – «Чучкалов». Юнга-радист Сергей Чучкалов, тот самый, которого хотели отчислить из школы юнг, входил в нашу группу при расписании юнг по кораблям. И вот последний экзамен. Выше этого – проверочного испытания – быть не может. Сергей Чучкалов дал последнюю очередь из пулемёта, предпочтя гибель фашистскому плену.
Справка Центрального Военно-Морского Архива
от 14 апреля 2005 года № 7768
Юнга Чучкалов Сергей Михайлович 1926 г.р., уроженец города Благовещенска Башкирской АССР, пребывал в качестве юнги в частях Северного и Балтийского флотов с 29 сентября 1942 года по 14 мая 1944 года.
Погиб в бою с катерами противника на сторожевом катере МО-122 второго дивизиона сторожевых катеров Истребительного отряда Охраны водного района Кронштадтского морского оборонительного района 14 мая 1944 года.
14 мая 1944 года сторожевой катер МО-122 был подожжён пушечно-пулемётным огнём противника. Возник пожар. СК МО-122 взорвался и затонул. Район гибели о. Сескар.
Вот такая лаконичная констатация самоотверженного поступка, совершённого не под дулами винтовок и автоматов заградительных отрядов, как это утверждают некоторые высокопоставленные и пропагандирует СМИ.
Траление продолжалось. Фарватеры очищались от мин, тральщики по-прежнему прикрывали катера МО, пробивающие дорогу на запад.
Особенно трудно было тралить фарватеры в минных полях Нарвского залива, где мины стояли на различных глубинах. Защиту катеров-тральщиков в районе острова Большой Тютес обеспечивала группа «морских охотников». Тральщики медленно, галс за галсом, проходили морские глубины. Подсеченные и всплывшие мины «охотники» расстреливали.
У одного КТЩ вышел из строя двигатель. Катер потерял ход, стал дрейфовать к острову, занятому противником. Вражеские береговые батареи начали обстрел. Катера МО поставили дымовую завесу, закрыв основной ордер тральщиков.
Траление в Нарвском заливе
Командир «МО-401» старший лейтенант Фролов принял решение взять тральщик на буксир. При маневрировании в момент подхода к КТЩ на 401-м произошёл сильный взрыв. Попал ли снаряд? Взорвалась ли мина? «МО-401» разломился… Носовая часть осталась на плаву, кормовая стала погружаться в воду. Нижняя команда, мотористы, погибла на своих боевых постах.
Половину команды, в том числе командира «МО-401» ст. лейтенанта Фролова, удалось спасти. Над остальными моряками, среди которых был юнга-моторист Женя Григорьев, 23 июня 1944 года Финский залив навечно сомкнул свои воды.
Справка Центрального Военно-Морского архива от 14 апреля 2005 г. №7768.
Юнга Григорьев Евгений Николаевич, 1926 г.р., уроженец деревни Лубянки Ржевского района Калининской области, поступивший на службу через Костромской РВК 14 июля 1942 г., пребывал в качестве юнги в частях Северного и Балтийского флотов с 29 сентября 1942 г. по 25 июня 1944 г.
Погиб при обеспечении боевого траления от попадания вражеского снаряда в сторожевой катер «МО-413» 4 дивизиона сторожевых катеров Островной военно-морской базы Балтийского флота 25 июня 1944 г.
(Поправка: очевидно, ошибка штабного работника – 23 июня 1944 года погиб «МО-401» ,а не «МО-413», эти два катера входили в одно звено, а я служил в то время на «МО-413.)
С завершением разгрома фашистской группировки и овладением Данцинско-Гдынским укрепрайоном и акваторией залива Путцигер катеру МО-408 (я был переведён с МО-413 на МО-408 в июле 1944 года) пришлось сделать несколько рейсов с кораблями БТЩ Либава–Данцинг–Либава с целью эвакуации немецких подводных лодок из Данцинга, эту операцию возглавлял капитан 1 ранга Мещерский.
Наш дивизион 9 БОДСКа ( Балтийский отдельный дивизион сторожевых кораблей) базировался в Либаве. Мы постоянно несли дозорную службу в Ирбенском проливе, но нередко ходили на Вест к Куршской косе (Куриш-Нерунг) и заходили в Клайпеду (Мемель). В Клайпеде есть (сохранился ли?) обелиск, на котором высечено:
Краснофлотец
Булычев Юрий Дмитриевич
1925-1945
Юрий Булычев, юнга-моторист, был в нашей команде, отправлявшейся на Краснознаменный Балтийский флот, и впоследствии распределён в бригаду торпедных катеров.
В блокаде Либавы – порта, через который немецко-фашистское командование эвакуировало войска Курляндской группировки, – в марте 1945 г. начали участвовать торпедные катера.
Торпедный катер № 66 Краснознамённой бригады торпедных катеров КБФ, на котором служил Булычев, 17 марта 1945 года участвовал в атаке немецкого конвоя, вышедшего из Либавы в составе до десяти транспортов и более трёх десятков кораблей охранения…
Потом я встречался с Виктором Самойлиным – мотористом ТК Краснознамённой бригады торпедных катеров, который хорошо знал Булычева ещё по школе юнг, и с бывшим юнгой-мотористом Юрой Николаевым, прибывшим с Северного флота на Балтику со своим ТК-172.
Краснознамённая бригада в то время базировалась в Клайпеде. Её задача сводилась к блокаде Либавы, откуда немцы пытались вывести войска своей Курляндской группировки.
Виктор Самойлин и Юра Николаев участвовали в атаке конвоя 17 марта 1945 года. Они рассказывали: три звена торпедных катеров вышли на перехват немецких кораблей. Ведомое звено догнало конвой. Слева транспорт прикрыт миноносцем! Там же ещё три транспорта! Сторожевые корабли! Сторожевые катера!
Решив пробиться к транспорту водоизмещением под шесть тысяч тонн, ТК-66 поставил отсекающую дымовую завесу и, не снижая скорости, нёсся вперед.
Гитлеровцы всполошились. В сторону 66-го потянулись трассы снарядов и пуль. Один из сторожевых кораблей, резко изменив курс и форсируя скорость, спешил выйти наперерез торпедному катеру. Что же, тогда в атаку! Развернувшись вправо, катер устремился к транспорту. Тот выжимал максимальную скорость. Но напрасно!
Командир ТК, не обращая внимания на ожесточённый обстрел, подходит к цели всё ближе и ближе. На катере появились раненые. Нужно было только не упустить момент! Командир чуть наклонился вперёд, крепко сжал штурвал – и тут же с обоих бортов в воду нырнули торпеды и, оставляя за собой еле заметный след, устремились к транспорту. Резко переложив штурвал влево, командир начал отход. Через несколько секунд прогремел взрыв. На атакованном транспорте вспыхнуло яркое пламя, свидетельствуя о том, что выпущенные торпеды достигли цели.
На отходе катеру пришлось вступить в бой со сторожевыми катерами противника, отбиваясь от них огнём пулеметов и прикрываясь дымзавесами. Но он получил прямое попадание снаряда в моторный отсек. Потерял ход… Командир доложил по рации, что их расстреливают немецкие катера… Катер тонет… Прощайте, товарищи!..
Волны Балтики вынесли труп матроса на берег в районе Клайпеды. С древних времён у матросов татуировка являлась своего рода паспортом, и при гибели по татуировке можно было определить принадлежность моряка к кораблю, да и рыбы в первую очередь объедают лицо утопленника. У Юры Булычева на левом предплечье была татуировка: по ободу спасательного круга надпись «Соловки» ; но опознали его по комсомольскому билету, приколотому к тельняшке.
Справка Центрального Военно-Морского архива от 14 апреля 2005 г. №7768.
Краснофлотец Булычев Юрий Дмитриевич, 1925 г.р., уроженец Горьковской обл., поступивший на службу через Арзамасский ГВК Горьковской области в июле 1942 года, пребывал в качестве юнги и проходил службу в частях Северного и Балтийского флотов с 6 июля 1942 г. по 18 марта 1945 г. В наградном листе краснофлотца Булычева Ю. Д. – комендора зенитного пулемета ТКА №66 2 дивизиона 1 Краснознамённой бригады торпедных катеров КБФ в графе Краткое конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг значится:
«При выполнении боевой операции 18 марта 1945 года краснофлотец Булычев помогал вести огонь стрелку, тем самым способствовал командиру выйти в атаку и торпедировать транспорт противника. В бою катер был подбит, и кр-ц Булычев, не щадя своей жизни, кинулся помогать в машинное отделение заделывать пробоины. Борясь за живучесть катера, кр-ц Булычев Ю.Д. погиб». Район гибели катера – Куриш-Нерунг.
Приказом Командующего краснознаменным Балтийским флотом от 19 сентября 1945 г. №32 краснофлотец Булычев Юрий Дмитриевич награждён орденом Отечественной войны 1 степени (Посмертно).
Раньше с такими подробностями об эпизодах войны нам с братом Андреем дедушка не рассказывал. Слушая деда, я впервые ощутил трагизм событий тех далёких лет и стал понимать, что без трагедий, без жертв войн не бывает. Потом с грустью спросил его:
– Много ли погибло юнг?
Дедушка задумался и сказал:
– Сколько их? Кто знает! О погибших моряках, да и о погибших кораблях в войну не сообщали, только в похоронках; конечно, зачем подавлять моральный дух воина? А вот потом, после войны очевидцам нужно говорить и писать о гибели однополчан в мужественной борьбе с врагом, свято чтить память о них, отдавших свою жизнь за нашу Великую Победу, за наше Отечество.
Очевидно, первый погибший из нашей когорты на Балтике – юнга-рулевой Саша Адволодкин. Его корабль-тральщик «Радуга» подорвался на мине 23 декабря 1943 года при переходе о. Лавенсари – Кронштадт.
В Центральном Военно-Морском архиве есть:
«Юнга Адволодкин Александр Андреевич, 1926 г.р., уроженец г.Богородска Горьковской обл., поступивший на службу через Богородский ГВК 07 сентября 1942 г., пребывал в качестве юнги в частях Северного и Балтийского флотов с 29 сентября 1942 г. по 23 декабря 1943 г. 23 декабря 1943 г. тральщик «Радуга» шел без тралов с о. Лавенсари в Кронштадт, подорвался на мине и затонул. Район гибели о. Сескар».
Так скудно, но предельно точно свидетельствуют документы.
Моряки, оказавшиеся за бортом в декабре в шторм при низкой температуре, обречены на гибель. Вечная им слава и память!
– Дедушка, и ты столько лет молчал, ничего не опубликовывал?
– Опубликовывал. Давно это было. Как-то мне на стол на работе положили вырезку из газеты «Правда» от 16.11.83 г.
В маленькой заметке «Было сыну пятнадцать» Мария Никитична Григорьева рассказывала об единственном сыне, погибшем на войне. Хотелось ей, чтобы откликнулись товарищи, с которыми Женя учился в школе юнг.
В моей памяти всплыли события почти сорокалетней давности. Я не только знал Женю, но мы были близкими друзьями, у меня сохранились его фотографии и фотография, где мы втроем – Лёша Шаганов, Женя Григорьев и я.
К сожалению, в этой же последовательности, как на фотографии, погибли мои друзья – Лёша в мае, Женя в июне, а на мне, очевидно, бог разлюбил троицу.
Моё письмо Марии Никитичне с описанием обстоятельств гибели Жени было опубликовано в газете «Правда» от 20 февраля 1984 года с фотографией, где мы втроём.
Корреспондент газеты Поляков, который отслеживал эту переписку, сказал мне, что он позвонил в Пермь по адресу Марии Никитичны, намереваясь сказать ей, чтобы она купила газету «Правда» от 20 февраля 1984 года, где будет опубликован ответ на её письмо «Было сыну пятнадцать».
Из Перми ему ответили, что Мария Никитична умерла неделю назад. Она так и не узнала, что в 22 часа 23 июня 1944 года Финский залив навечно сомкнул свои воды над кораблём, где остался её сын на своём боевом посту.
Этот эпизод войны подтвердил Центральный Военно-Морской архив в справке от 14 апреля 2005 г. № 7768.