День первый
Безликий ноябрь, пустой, белесый, напоминающий выцветшую паклю под дождем. В клубящихся дымных облаках броуновское движение черных точек – птицы никак не могут оформиться в стаи. Оголодавшие голуби копошатся в кустах и налетают на прохожих, выклянчивая крошку хлеба. Ворона пренебрегла всеми приличиями и ходит по колено в воде, выискивая птичьи радости на дне водоема.
Мальчишки аккуратно пробуют тонкий лед с причала и потом, осмелев, бесшабашно прыгают на нем, как арлекины, заставляя прогуливающихся женщин замирать и хвататься за сердце. Фанатичные рыбаки не желают оставлять своих пристрастий из-за капризов природы. В маленькие лужицы устремлены нити маленьких, словно детских удочек. В центре пруда смущенно окуклилась и белела растаявшая груда снеговика, мозолила глаза в этой беспросветной сырой серости.
Утеплившиеся мамочки, похожие на правоверных мусульманок, прогуливают коляски.
Лохматый хмурый терьер повстречал дружелюбного бассета. Они долго обнюхивали друг друга. В это время их хозяева – двое мужчин – стыдливо отвернулись в разные стороны. И поздно спохватились, когда уже поводки так запутались, что им пришлось-таки сотрудничать и общаться. Терьер уже потерял всякий интерес к длинноухому весельчаку и хрипло тявкал, высказывая неудовольствие. Он рвался вперед, еще больше запутывая кожаные ремешки.
Длинноволосая девушка в мини-юбке выкидывала грациозные тонкие ножки, как лошадка, – чистила узкие носа полусапожек в вате лежалого снега. Пацан гонял ледышки-субмарины по грязным лужам под безучастным наблюдением бабушки.
Передовой батальон зимы потерпел поражение, но в воздухе вновь замельтешили ее десантники. Изредка попадались тихо беседующие пары, но в основном, – царство одиночества. Каждый проходил свой путь в этом полумраке ноября.
День второй
Сегодня в парке – мужской день. Все как будто сговорились. Мужчины катают коляски, бродят по аллеям. Женщинам, наверное, претит эта спартанская брутальность природы: слишком холодно девичьей душе в черно-белом минимализме ноября.
Передо мной долго идет православный священник, оглядывается, осматривается. Скуфия, ряса из-под короткой куртки, робость в движениях. Прибавляет ходу и наутек от меня. А вдруг соблазн? Не приведи, Господи!
Еле-еле ковыляет пожилой мужчина. Грузный, рыхлый. Одышка мешает, он останавливается. Еще десять шагов. Стоп-машина. Наглотался холодного воздуха и снова вперед. Он побеждает болезнь с каждым шагом, старается.
Дедок в черном кашемировом пальто и фетровой шляпе. Изящная трость явно для понта – размахивает ей, как дирижер, изредка ударяет по ощетинившимся обрезкам кустов и сбивает ягоды. Франт! Стрельнул в мою сторону оценивающим взглядом и, не зацепившись, двинул вперед. Ну и правильно, к чему тут цепляться? Черный пуховик, капюшон надвинут до носа, руки в карманах. Тресь, – глухой стук, – упала новая порция плодов.
Белые горошины-ягодки облепили ветки, словно ежики, насобиравшие себе пропитания. Глянь, а тут черные глазки, совсем сливающиеся с чернотой деревьев. Кое-где и красные маячки попадаются. Но по-прежнему – отсутствие красок, земля безвидна и пуста. Хотя нет, постой, вот еще дедулька шаркает. Плащ линялого защитного цвета, зеленая шляпа пирожком, клетчатая сумка болотного цвета. «Старичок-лесовичок», – проносится в голове.
Отчаянные пацанята носятся по самой середине пруда: разметили хоккейную площадку и мечутся с клюшками, поскальзываясь, падая и вновь семеня ножками по скользкому льду. Навстречу молодой парень с коляской. Разглядываю его с любопытством. Замечает, стыдливо прячет глаза.
Где же вы, мои птички? Я вам корма принесла. Подозрительно мало птиц. Голуби разве улетают? Но и сизокрылых не видать. Достаю хлебные крошки. Замечаю сумятицу в воздухе, – слетаются родимые! Разбрасываю манну: налетают, дерутся, воркуют. Сороки подлетают и воруют куски побольше. Одна пролетела рядом, чуть не задев плечо. Успела разглядеть в клюве белый шмоточек. Деток полетела кормить. Прохожу дальше и вдруг вижу еще одну партию пернатых. Мысленно говорю им: летите туда, там много пищи, и вам хватит! Но тут с боковой аллеи появляется девчушка-дошколенок и кидает горсть пшена. «Бог заботится и о птицах небесных, насколько же вы лучше птиц», – всплывают в разуме слова из Евангелия и согревают душу.
Парнишка лет пяти покоряет первую в жизни вершину – взбирается на мерзлый холм из грязи, листьев и земли. Гора выше его, он пыхтит, преодолевает, и наконец, встает на вершине: «Мама, смотри! Я наверху!» Сколько еще будет таких покоренных вершин в его жизни? Мама улыбается и хвалит сына. Он чувствует себя завоевателем, он учится быть сильным. Потом радостно скатывается с горы и вцепляется в маму, повисая на ней. Он хохочет заливисто, озорно. Вот он – вкус успеха! Потом оставляет родительницу и выбирает новый объект для испытания – металлическую ограду парка.
Я прохожу мимо и поворачиваю в сторону дома. Впереди идут двое мужчин с мальчиком. Обгоняя фиксирую для себя: три поколения мужчин. Они счастливые. Самый младший представитель семейства повисает на руках между двумя взрослыми, они его тащат мелкими перебежками. То и дело вдогонку мне слышно: «папа», «сынок», «папа», «деда», «сына».
Удивительное царство мужчин. Благородных, сильных, мужественных, растерявшихся, печальных, отважных. Такие разные, но такие узнаваемые и в пять, и в восемьдесят пять лет.
Для чего это было дано мне увидеть?