Суд

Я очнулся от странного забытья, и обнаружил себя за решеткой, в маленькой клетушке. Я сидел на скамье, опустив голову вниз. Огляделся вокруг…Боже мой, это же зал судебных заседаний! Как я сюда попал?! Ничего не помню…Ровным счетом ничего…
Я метнулся к решетке, схватился за прутья. Вокруг ни души…Зал пуст…Ярко горит свет…Тишина…Высокие, тяжелые двери заперты…Пытаюсь уловить хотя бы какой-то звук…Но не слышу ровным счетом ничего…
Я сел обратно на скамью…Что происходит? Почему я здесь? Тишина давит, режет слух, каплями расплавленного свинца капает на возбужденный мозг…
Послышался скрип двери…Поднимаю голову, и вижу как медленно и величественно входит судья с кипою бумаг…Он не смотрит на меня, молча садиться в судейское кресло, опускает голову и начинает изучать принесенные им внушительных размеров листы…
- Вы не объясните мне, как я оказался здесь? – робко, несмело нарушил я тишину.
Он, казалось, не сразу услышал мой вопрос, тряхнул головою, поднял ее, и будто бы удивился тому, что я нахожусь здесь, в этой комнате.
- Что, голубчик, простите, вы сказали? – спросил он ласково.
- Мне, что повторить мой вопрос? -  начал я раздражаться. – Вы не слышали, что я сказал?
Судья удивленно улыбнулся:
- Вы не помните, что с Вами приключилось?
Я отрицательно помотал головой.
Он продолжил:
-  Голубчик, право же, это смешно, - он глупо хихикнул. – Как можно вот так взять и все забыть? Не могу понять. Ну да ладно. Не будем об этом. Я отвечу на вопрос: вы обвиняетесь в совершении преступления. Только что проходило судебное разбирательство с участием обвинителя, защитника, свидетелей и присяжных.
Немного помолчал и снова ласково мне улыбнулся:
- Какой вы, однако, странный господин подсудимый…
И он опять занялся своими бумагами.
- Послушайте меня, - начал я умоляющим голосом. – Прошу вас, объясните мне по-человечески в чем меня обвиняют, и почему я ничего не помню, и где все названные вами участники процесса? Куда они исчезли?
Судья нервно забарабанил пальцами по столу, и впился в меня холодным взглядом, от его радушия не осталось и следа.
- Я их всех выгнал! – холодно произнес он.
- Как выгнали? Это же недопустимо? – удивился я.
- Недопустимо??? – закричал судья, - недопустимо???
Он резко встал, и начал бить кулаком по столу, потом пробежался туда-сюда. Остановился, тяжело дыша…Его волосы растрепались, черная мантия немного сбилась с плеч…
Он стоял, нервный, возбужденный, его голубые глаза выражали явное безумие. Он вращал ими как игрушечный паяц.
Я отошел в глубь своей клетки…Это безумие…А судья все стоял и смотрел, смотрел на меня. Прошел миг и его взгляд стал спокойным, и, казалось, он пришел в себя, шумно выдохнув воздух. И так же, как и раньше, спокойно сел в кресло, и снова занялся своими бумагами.
Я разозлился:
- Черт возьми, что вы там делаете? Почему вы не ответили на мои вопросы?
Судья не обращал на меня внимания, и продолжал писать что-то, медленно, аккуратно, словно наслаждаясь процессом.
Я еще громче повторил свой вопрос:
- Что вы делаете?
Не поднимая головы, он пробурчал:
- Я ,сударь, выношу вам приговор…Пишу его…Придумываю…Так сказать…
И он замурлыкал себе под нос какую-то веселую мелодию.
Бред какой-то! В чем меня обвиняют? Почему так странно проходит процесс? Судья должен выносить приговор в отдельной комнате! И оглашать его надо в присутствии всех участников процесса! Я снова сел на скамью, опустил голову, мне так хотелось плакать от безвыходности моего положения!
Сидел я так достаточно долго, пока не понял, что хочу пить,  поднял голову, чтобы попросить его принести мне воды…И содрогнулся…Он, отперевшись на локти, и выпрямив свое длинное сухое  тело вперед, пристально, заворожено смотрел на меня…Видимо, он смотрел на меня так уже достаточно долго, где-то около трех минут назад я перестал слышать скрип его карандаша…
Я встал. Он продолжал смотреть, изредка облизывая свои сухие потрескавшиеся губы. Я прошелся по камере туда-сюда. Он продолжал смотреть. Я снова сел. Он продолжал смотреть. И тишина. Тишина. Тишина. Тишина. И только сейчас я заметил, что в его правой руке, прижатой к столу, - пистолет. Черный, блестящий. Я вздрогнул. Отошел назад. Казалось, именно это и было нужно ему. Он, наконец, переменил позу, откинулся на спинку кресла, и начал лениво, небрежно крутить оружием, вертя его между пальцами, качая головою, и глядя по сторонам.
Я хрипло спросил:
- Зачем вам это?
Он обрадовался, что я заговорил с ним, улыбнулся широко-широко, и весело, на распев произнес:
- Как зачем, милый мой??? Чтобы привести приговор в исполнение!
Я задрожал крупной дрожью, побледнел.
Моя реакция понравилась ему, он встал, и легкой рассеянной походкой подошел к моей клетке, сел напротив меня на скамью свидетелей и заговорил вкрадчиво:
- Мой милый друг, ты вот хочешь узнать в чем тебя обвиняют? А я тебе скажу в чем – ни в чем!
- Как? – ахнул я.
- А так, мой друг, все просто! Ты не совершил никакого противоправного деяния, которое в нашем уголовном кодексе именуется преступлением, – он радостно хлопнул в ладоши.
- Это розыгрыш какой-то! Выпустите меня!
Судья резко встал, задрожал, и начал кричать:
- Отпустить тебя? Подлую собаку! Отравляющую жизнь всем на этой земле? Да никогда! Ты…Из-за тебя…- он задыхался от злости, - Из-за тебя, из-за таких как ты, мы судьи, и все работники судебной системы можем лишиться работы!
- Что вы несете? Что за бред? – искренне изумился я, и нервно провел ладонью по лбу.
- Бред, говоришь, бред? – он  прикусил губу, - Я тебе объясню, красавчик, в чем тут дело!
- Не смейте разговаривать со мною в таком фамильярном тоне, я вам не мальчик! – взвизгнул я, мой голос почти сорвался на истерический визг.
- Ах какие мы нежные, - улыбка появилась на его лице, и тут же исчезла, он продолжил говорить уверенным наступательным тоном, - Такие как вы портите людям жизнь! Вы свои жалким творчеством распространяете в воздухе атмосферу гниения и разложения! Вы сбиваете с толку нормальных, обычных людей! Вы обличаете мещанство, отрицаете реальность, вы говорите о каких-то нелепых духовных прозрениях, вы внушаете человечеству, что нужно быть не такими как все! И это еще не все! Вы отрицаете войны, вы порицаете смертную казнь, вы гуманны, вы справедливы. Вы мечтает о рае на земле, идиоты! Не будет вам рая, не будет!
Он несколько раз постучал кулаком по скамье.
Я был ошеломлен. Схватился руками за голову, сел на корточки, и тихо-тихо ответил ему:
- Но…Но ведь это нормально, это в порядке вещей – стремиться к высшему, к духовному, любить ближнего своего, пытаться преобразить мир вокруг себя. В этом нет ничего противоестественного.
- Хм…Глупец…- ухмыльнулся он, - Норма вещей – это обыденность, естественные инстинкты и желания, и даже борьба, убийства, жестокость, даже это скорее в норме вещей, нежели то, что ты сейчас сказал. Люди издревле живут только для того, чтобы жрать, совокупляться и спать! Они истребляют друг друга, издревле, и ты, ты, какой-то жалкий выродок современности хочешь нарушить тот порядок, что установился веками? Такие как вы придумали поэзию, придумали искусства, чтобы человек забыл о своей настоящей сущности – сущности животного, зверя, чтобы человек стал слабым и безвольным, чтобы его тянуло куда-то в ввысь, к каким-то эфемерным понятиям, чтобы устои общества рушились буквально на глазах!
- Но ведь это пережиток прошлого, это же архаика, весь мир уже давно понял, что жестокость неприемлема для нормального развития общества, что жить в мире, где правит террор – невозможно! А существовать, руководствуясь только инстинктами, совершенно недопустимо! – ответил я, тяжело дыша и выпрямляясь во весь рост.
Он весь напрягся и хотел что-то ответить мне, но тут произошло нечто странное. Взгляд судьи неожиданно стал рассеянным, потерянным, он побледнел, схватился рукой за грудь, согнулся пополам и начал хрипеть.  Шумно упал на пол, конвульсии сотрясали его тело, он извивался как змея, которую ранили ножом.
- Господи, что с вами? – закричал я, хватаясь руками за прутья решетки – Что с Вами? Вам плохо? Нужно срочно позвать врача! Вы слышите меня, слышите?
Он не слышал, припадок полностью поглотил его. Мне было невыносимо смотреть, как он в отчаянии бьется о пол. Боже мой, что же делать?! Как быть?!
Во все горло, что есть мочи, я начал кричать:
- Помогите! Человеку плохо! Он умирает! Срочно позовите врача! Кто-нибудь!
Я весь вспотел, мне хотелось выпрыгнуть из клетки и хоть как-то облегчить его страдания. Наконец судья замер…Перестал дергаться…И медленно, спокойно встал…Отряхнул мантию…Поправил прическу…Вздохнул…
- Вам лучше? – облегченно спросил я.
Судья цыкнул, разочарованно покачал головой:
- Какой же ты глупый. Глупый. Глупый. Невыносимо глупый. Никакого припадка у меня не было. Я играл, изображал. Хотел посмотреть на твою реакцию!
- Что вы такое говорите? – я не мог поверить в это, - Зачем? Зачем вы так поступаете?
- Ты все же непроходимо глуп, - вздохнул он. - Смотри, буквально за несколько секунд до того, как мне стало плохо я оскорблял тебя, унижал, намекнул на то, что твоя судьба в моих руках…В твоей душе должна была родиться непреодолимая ненависть ко мне…А у тебя…у тебя вместо этого появилось сострадание, ты начал волноваться, звать на помощь…И тем самым ты доказал, что ты ничтожный, ненужный слабак…Если бы ты смеялся и хохотал, то я бы умер…А ты бы остался жив…А так – пришли бы люди, спасли бы меня, и ты снова был бы в моих руках…
У меня во рту пересохло. Голова закружилась. Я уже не мог и не хотел слушать его. Но все же я вяло ответил:
- Но ведь могло бы случиться так, за то, что я вас спас, вы стали благодарны мне, и смягчили бы приговор.
- Нет, такого бы никогда не случилось, лично я только бы разозлился еще больше на тебя, если бы остался жив. Разозлился бы за то, что такой червяк как ты распорядился моей судьбой, - и давая мне понять, что разговор окончен, он вернулся к своему месту, и снова принялся за бумаги. Пистолет все также лежал рядом с его рукой.
Что же такое происходит? Я заплакал. Сел. Прислонился лицом к стене. Я вспомнил свою милую комнатку, свой кабинет, где  подолгу работал. Тихо, тихо тикали настенные часы. Тускло, но радушно горела настольная лампа. Ее свет отражался в изящном, старой зеркале, что висело напротив моего письменного стола. Потрескивали дрова в печке. На моем столе всегда лежали книги, красивые, милые моему сердцу. Иногда, отвлекшись от работы, я ласково смотрел на них. Проводил рукою по толстым корешкам, наслаждался запахом шагреневых переплетов. За закрытыми дверьми слышались шаги прислуги. Они о чем-то беседовали, шептались, смеялись. Из кухни слабо, слабо доносился запах жареного лука…Значит что-то вкусное готовили к ужину. Я звонил. И через несколько минут открывались двери, на пороге появлялась моя няня, старая, добрая, родная, и ласково спрашивала:
- Сынок, сказать что бы тебе чаю принесли?
Я улыбался и кивал.
И вот уже через некоторое время на моем столе стоял большой стакан из толстого стекла в  серебряном подстаканнике. Я вдыхал терпкий аромат крепкого чаю…И расслаблялся. Я с удовольствием пил горячую жидкость, которая бодрила меня, и давала мне силы продолжать работу. Я, едва допив стакан, принимался писать, а за спиной трещали дрова в печке, и так мило, так уютно тикали часы…
Где сейчас все это? Я хочу пить, безумно хочу пить…Я один на один с сумасшедшим человеком, я заперт в клетке, и не знаю, что меня ожидает дальше…Ничего не знаю и не понимаю…
- Я хочу пить. – тихо произнес я.
- А? Что? Пить? – судья посмотрел на меня уставшими от чтения глазами, потянулся. – Не положено.
- Как?
Он зевнул:
- А так вот!
- Вы издеваетесь надо мною!? – зарычал я.
- Да! – улыбнулся он.
Я рассвирепел:
- Быстро. Немедленно дайте мне пить! Немедленно!
Он удивленно посмотрел на меня:
- Хм…Иногда ты начинаешь мне нравиться, когда злишься…Что ты хочешь?
- Чаю хочу. – заорал я.
- Нет, - протянул, - Тут тебе не трактир. Хотя…Так уж и быть…
Он вышел…И вскоре вернулся…Через прутья решетки протянул мне большую, тяжелую, старую, потрескавшуюся чашку…Я взял ее  порывисто…Неосторожно коснулся его руки…Передернуло…Какая у него мерзкая шершавая кожа…
Посмотрел в чашку – невероятно отвратительная жидкость! Слабая, желтая, пахнет мокрым веником, чуть теплая.
Но делать было нечего, и я выпил почти залпом. В это время судья снова вышел, и вернулся с чашкой для себя. От его кружки шел густой пар, и запах настоящего, вкусного, крепкого чаю дошел до моих ноздрей. Я смотрел на него как завороженный.
Он пил с великим наслаждением и причмокивал…
- Ну что, - сказал, он между делом. – Ты, наверное, понял уже, что низшим – низшее, а высшим – высшее.
Я покраснел от досады и злости, и искренне пожалел, что не выплеснул чай ему в морду, когда он подавал мне его.
Но зато в моей руке осталась кружка! Я со злостью швырнул ее в него. Она не достигла цели, стукнулась о кафедру и разбилась вдребезги.
Он удивленно поднял брови, хмыкнул и лениво, растягивая слова, сказал:
- Вот оно как! Хм…Вот она вся твое хваленая человечность. Вот все твое возвышение над бытом! А чашка-то тяжелая. Если бы ты попал мне в голову, ты бы размозжил ее. Вот оно как…Вот оно как…Стоит только выпить при человеке чаю лучше, нежели подали ему, как он тут же превращается в зверя! Досадно.
Я впал в бешенство, стал носиться по своей клетке и кричать, размахивая руками:
- Да что ты хочешь от меня? Что тебе нужно? Что? Объясни же мне наконец? Когда прекратятся эти издевательства? Когда? Кто надел тебя полномочиями судить меня? Ты же безумен!
Судья вздохнул. Подождал пока я успокоюсь. Мне надоело бегать, и я снова сел, переводя дыхание.
- Что я от тебя хочу? Какой глупый вопрос! Мне от тебя ничего не надо! Ты ничего не можешь дать мне. А безумен скорее ты, нежели я, а я простой человек, которого общество наделило почетным правом судить тебя! Общество наделило меня этим правом, слышишь? И вот, что есть у меня, очень любопытненький текст, - он потряс бумагами. – Знаешь что это? Это отрывки из твоей повести! Я тебе их зачитаю сейчас, а ты ответишь на некоторые мои вопросы!
И не дождавшись моей реакции он начал зачитывать вслух, монотонно, однообразно, сухо…Это был мой текст, мой кровью выстраданный текст, а он, он читал его так холодно, так бесстрастно, и все мои слова и предложения казалось обращались в лед.
«Растворившись в сумрачном мороке мой дух потерял последнюю привязь с землею, и отправился ввысь, туда, далеко к родным небесам, в которых я родился когда-то. Родился когда-то давно и забыл. И лишь только стати пегих облаков напоминали мне о моем прошлом. Смутно, неясно навевали они на меня воспоминания о том, откуда я родом. Я не осознавал этого. Нет. Я просто жил. Жил и дышал полной грудью.
С самого детства меня преследовали разнообразные причудливые видения: от прекрасных и светлых до кошмарных, разрывающих душу.
 Я мог по долгу стоять и смотреть в никуда, в пустоту, можно было подумать, что это последствия детской мечтательности, но на самом деле я видел то, чего не видели другие. Как-то раз родители взяли меня с собой в гости к одному их старому знакомому, графу Н.
 Он жил в богатой усадьбе с огромным барский домом, вокруг которого раскинулся большой, старый, запущенный, но величественный в своей дикости, сад. Когда мы подъехали к воротам особняка, взрослые сразу прошли в парадные комнаты, а я замешкался, и  остался в саду. Вокруг стояла тишина, и только из дома доносились приглушенные звуки радостных возбужденных голосов. Я хотел было пойти туда. Но не мог, знал, что мне нужно ждать чего-то. И вот я увидел странную картину: из-за старых лип вышла девушка в белом платье. Я стоял напротив нее, но она совсем не замечала меня. Она начертила палкой круг, встала в цент его, расставила желтые церковные свечи и принялась шептать непонятные слова на совершенно незнакомом мне языке. Задул ветер, холодный, пронзительный, кошмарный, он развевал ее русые волосы, трепал подол платья. Она, казалось, не замечала этого, и стояла как истукан, раскинув руки в разные стороны, продолжая говорить, но уже не шепотом, а громко и призывно.
Неожиданно из-за угла дома выскочили двое мужчин, одетых в ночные пижамы, они застыли в ужасе, глядя на нее…Они хотели что-то закричать, но не могли, ветер заглушал их голос, закрывал им рот. Наконец, один из них вышел из оцепенения, ворвался в очерченный девушкой круг, схватил ее за руку и вытащил из него, она билась в истерике кричала, вырывалась, сила ее ярости была настолько могущественной, что и второму мужчине пришлось держать ее, они силком, волоком, начали тащить ее к дому, но она продолжала кричать и вырываться…
Внезапно все исчезло: и девушка и мужчины, и свечи, и ветер. Стало тихо и тепло, как прежде. Я не удивился и не испугался. Ничуть. А взрослые, между тем, про меня вспомнили – вышла мама, взяла меня за руку и повела в гостиную, где должен был начаться ужин.
Видимо на моем лице все ж отразилось увиденное мною, мама взволновано посмотрела, и спросила, что произошло. Я молчал. И когда мы все, в том числе хозяева усадьбы сели за стол, я грубо вмешался во взрослый разговор, резко вставив: «Послушайте меня!». Удивленные, недоуменные взоры обратились ко мне. И воспользовавшись их замешательством я рассказал о том, что видел в саду. Хозяин усадьбы побледнел, помрачнел на глазах. Я слабо помню, что происходило дальше. Все забегали, заходили, задвигали стульями…А когда я ложился спать ко мне зашла мама, ее лицо было удивленным, испуганным, а в глазах отражался страх.
Она нежно погладила меня по голове, и сказала: «Милый, то, что ты видел, было на самом деле. Папа просил не говорить об этом тебе. Но все же  я скажу: Н. рассказал нам, что около ста лет назад, его родственницу, молодую девушку отправили в дом для умалишенных, она слышала голоса, колдовала, говорила странные непонятные вещи. Те мужчины, которых ты видел, судя по твоему описанию, были ее отец и брат. Она умерла очень рано».
 Рассказав мне все это, мама поцеловала меня и вышла вниз, к взрослым.
С тех самых пор образ той девушки в белом время от времени преследовал меня. Она приходила ко мне во снах, говорила странные вещи, называла меня братом, убеждала, что со временем я все пойму, надеялась, что со мною не поступят также как с ней. И земная моя жизнь будет более счастливой, нежели ее. И только сейчас, только сейчас, когда я уже перешел в другое состояние, я увидел ее, там на небесах. Она ангел, как и я, и мы вместе будем облегчать людям жизнь на земле…Он ждала, долго ждала, когда наконец я приду. Так до сих пор мы и не знаем для чего нас сначала отправили на землю, и внушили, что мы люди, для чего нас заставляли жить на земле, страдать…Многие из нас так и остались людьми, их запятнала, загрязнила реальность. А мы…Мы – иные…»
Он закончил читать, и на душе у меня стало чуть легче, ведь я услышал свой текст, свои родные слова…
В горле у судьи пересохло, он отпил чаю, и продолжил говорить:
- Занятно, не правда ли? Путано, неясно, поначалу даже интригует…Далее в твоей повестушке воспевается чистая непорочная любовь к людям, говориться о трудности пути, о страданиях, которые очищают, о каком-то ангельском свете, вдохновении и прочем мистическом бреде. Сюжет твоей повестушки прост до безобразия: среди людей живут ангелы, которые не догадываются о том, кто они на самом деле, некоторые из них вспоминают об этом, умирают во цвете лет, возвышаются, очищаются, попадают на небеса и помогают людям. А некоторые ангелы так никогда и не узнают о своей сущности, и становятся обычными людьми, и даже преступниками. Их поглощает страшная, на твой взгляд, реальность и серость окружающих их людей. То есть ты отвергаешь прекрасную животную жизнь, и требуешь от читателя, чтобы он жил духовным и нравственным? И ты действительно веришь в этот бред с ангелами? Что ты хотел сказать, когда писал это? Что ты хотел донести людям?
О как он все упростил, извратил, переврал!
Его трактовка задела меня за живое, и самообладание вмиг вернулось ко мне:
- Спасибо, господин судья, что прочитали мою повесть. Я страшно рад. Я автор, вы читатель, и это естественно, что вы задаете мне подобные вопросы.  Замечу, что писал я потому, что не могу не писать, потому, что по венам моим течет яд творчества, и я должен выплескивать его. Но с другой стороны я хотел затронуть чье-нибудь сердце, желал, чтобы кто-нибудь прозрел, вдохновился и изменил свою жизнь!
 Да! Я хочу, чтобы как можно больше людей смотрели ввысь, вверх, чтобы их души не были изгажены реальностью; чтобы талантливые люди не зарывали в землю свои таланты; чтобы не черствели под натиском времени; чтобы их душа всегда была открыта для творчества, и для поиска новых дорог и путей в жизни; чтобы они становились чище и возвышеннее; чтобы они не думали лишь о материальном; чтобы они находили себе подобных; чтобы не становились такими ограниченными, как вы; чтобы они были всегда чувствительны к страданиям других; чтобы они несли свет, в конце концов, и были примером для окружающих. Ангельская сущность, описанная в моей повести, это символ того живого, что есть в людях, того высшего, творческого, того, что иногда, с течением времени стирается и забывается, и человек становиться посредственностью, а хуже – начинает совершать преступления. Моя повесть – это просто гимн против посредственности и обывательщины и не более того. Вас устроил мой ответ?
Судья внимательно слушал меня…Его лицо не выражало ничего кроме скуки, он помолчал немного, и заговорил с яростью:
- Знаешь ты, дружок, пока ты там пописывал свои повестушки, одержимый любовью ко всему земному, я уже с молодости сначала как присяжный поверенный, потом как помощник судьи, а затем как судья имел дело с настоящими людьми, с реальными, так сказать, персонажами. Убийцы, воры, грабители, насильники, мошенники и прохвосты, и никаких, никаких ангелов, никаких дам в белом…Ничего такого…Только жизнь…Только жизнь…Сколько дел я перечитал! Сколько историй выслушал! - он погрозил кому-то кулаком. -  Кровь. Убийства. Смерть. Воровство. Предательство. Мои персонажи убивали своих близких, грабили стариков, обманывали, поджигали, разрушали! И ни один из них, ни один не раскаивался в содеянном! Их души были черствы, холодны, убоги, но они настоящие люди, настоящие, я с гордостью могу назвать их людьми, ибо они переступали пороги, нарушали рамки, они вгрызались в жизнь, в реальность, они упивались ею, они были ее двигателями, они осуществляли ее. И в их голове не было никакого света, никакой любви, ничего из всего того, что мелешь ты! И я их уважаю, и не только за то, что без них я бы лишился работы, но еще и за то, что они не противятся истинной человеческой сущности – жестокости, животности и склонности к насилию.
Я задумался:
- Ты сейчас прочел гимн преступникам, то есть, воспевая их, ты хочешь сказать, что все должны убивать? Все без исключения?
- Нет. Зачем же? Все должны быть естественными, хочется убивать – убей (но не все же хотят убивать). Хочется быть тупым – будь им. Хочется грабить – грабь.
- Ну а если хочется чего-то высшего, высокого?
- Желание чего-то высокого не свойственно человеку, ему привито все это обществом, тем обществом, что создали вы своими искусствами и театрами.
- То есть ты за анархию? Тогда кому нужна твоя должность? Зачем? Почему ты исправляешь ее, если человек может делать все, что хочет! Ведь цель суда – наказание, устрашение. Ведь некоторые бояться наказания и поэтому не совершают преступлений, а значит, не делают, что хотят? Значит, и ты мешаешь им, ровно, как  и я!
- Значит их желание не так глубоко, раз они бояться наказания. Если человек хочет, ему не страшны не суд, не тюрьма. Тем более суд – это тоже одна из разновидностей жестокости, ты сам это прекрасно понимаешь!
Он задумался. Потом продолжил:
- И все - таки ты не до конца меня понял! Я совсем не хочу, чтобы люди уничтожали друг друга без перебоя, постоянно! Просто я не отрицаю насилия как одного из факторов проявления нормальных человеческих инстинктов. Я скорее за то, чтобы люди жили так, как им хочется, то есть были простыми, примитивными тварями. Чтобы у них был свой узкий мирок, состоящий из удовлетворения простых потребностей. А ты со своими «светами», «прозрениями», «духовными» только сбиваешь людей с толку. Ну скажи, кому нужны твои ангелы, твои провиденья, твои дамы в белом? Кому? Да никому они не нужны, подсунь-ка ты свою повестушку убийце, и он только посмеется над ней! Подсунь-ка ты ее домохозяйке со стажем, она уснет на второй странице! Подсунь-ка ты ее заскорузлому профессору, он скажет, что это детский сад, а вот молодые, те, чья личность еще не сформировалась, которые еще не вкусили жизни, и не стали частью ее, они как раз подвергнуться твоему влиянию и ты вырастишь целую плеяду себе подобных. И мир лишиться огромного количества нормальных людей!
Вот яркий тому пример, почему ты и все остальные имеют негативное влияние на общество! Я учился на юридическом факультете вместе с одним славным малым, назовем его В.  Так вот этот В. был такой же, как мы все…Наша жизнь состояла из веселых пирушек, хождения по домам терпимости, усиленных зубрежек перед экзаменами. Словом беззаботное студенчество. Мы с В. хорошо дружили. Но вот однажды, на свою беду, он увлекся стихами поэта, который тогда только набирал популярность. В его виршах говорилось о перерождении, о красоте, о душе, обличалась серая реальность, воспевались таинственные дамы, возвышенная любовь. В., как и все мы, никогда не страдал любовью к лирике, а тут его как понесло. Он ходил всюду с томиком стихом, постепенно начал отдаляться от нас, мы посмеивались над ним, хихикали,  а он, казалось, не замечал наших насмешек. Так вот, в один прекрасный день его нашли мертвым, он застрелился, и в записке было сказано примерно следующие: «с недавних пор мое мировосприятие изменилось, и все благодаря прекрасным стихам, я понял, осознал, насколько жалкой и порочной была моя жизнь, сколько глупостей я сделал, и изменить уже ничего нельзя. Прощайте…Я искупаю свои грехи». Вот оно как действует вся твоя поэзия. Вместо того, чтобы сейчас заплыть жиром, нарядиться в халат, иметь жену и детей, он гниет в могиле!
Его рассказ нисколько не тронул меня. И я устало ответил:
- Следуя твоей логике – он поступил нормально, ведь каждый волен делать все, что хочет, тем более ты не порицаешь убийство и насилие.
Он улыбнулся:
- О нет, друг мой, убивать себе подобных вовсе не грех, а вот убивать себя – это просто ужасно, ведь ты поднимаешь руку на самое святое, то есть на самое себя!
Я выбился из сил! С ним невозможно спорить да и не о чем! Я вернулся в действительность, и мне стало страшно: я снова осознал, что нахожусь один на один с безумцем, в руке, которого пистолет…
Я впился в него взглядом, он сидел неподвижно уставившись в одну точку. Что ждать от него? Чего? Я начал пристально вглядываться в его лицо. Теперь оно мне кажется знакомым. Эти впалые щеки, эти бесстрастные глаза, эти морщины на лбу, эта сухопарая, поджарая фигура. Но где я видел его? Где? Кто же он? Догадка осенила меня. Нет. Этого не может быть! Это безумие, безумие! В один миг я понял и вспомнил все! Я попятился к стене…Вжался в нее…Что происходит? Я сошел с ума? Не может этого быть!
Он очнулся, посмотрел на меня, вздохнул:
- Видимо, ты наконец узнал меня! Видимо, ты понял теперь почему я, именно я, имею право судить тебя! Я никогда тебе не прощу того, что ты сделал со мною! Сколько я ждал! Боже мой, сколько я ждал того момента, когда смогу, смогу притащить тебя сюда! Я ждал, наблюдал за тобою, видел, что ты творишь своими повестушками, делал выводы, сгорал от нетерпения, чтобы отомстить тебе за все: за себя, за общество…Ты думал, что так просто оперировать с высокими материями…Нет…Вовсе нет…Ты считал, что твои ангелы вечно будут с тобою? Ты думал, что ты не несешь никакой ответственности за то, что ты создаешь? На смотри, - он швырнул мне под нос бумаги. - Смотри внимательнее – вот тут вся твоя жизнь, с ее печальным финалом. Это я написал про тебя, это мой приговор! Ты – мой персонаж, и я могу вертеть тобою как угодно! Теперь я каждый раз буду призывать сюда подобных тебе и судить их…А сейчас я буду выносить тебе приговор…У тебя есть возможность сказать последнее слово…
Я часто-часто задышал…Страшно…Страшно…Внезапно перед моим мысленным взором как живые предстали те люди, которых погубит он, предстали так ясно и так четко. Они все стояли и смотрели на меня, словно ожидая какого-то чуда, и я обратился к ним с речью:
- Я умоляю, заклинаю вас, если в вашей душе есть хотя капля сострадания к другим – делайте добро по мере сил, если вы чувствуете, что засыхаете внутренне, что вас поглощает быт – боритесь с ним как со страшным врагом, если в вас есть тяга к творчеству –творите по мере сил и возможностей…Умоляю вас! Прошу! В творчестве – спасение, в живости души – отрада, и пусть тонкая, эфемерная лестница приведет вас к светлому, чистому небу! Не бойтесь мечтать, не бойтесь осуждения и непонимания со стороны других, смело идите к поставленной вами цели, и верьте в чудо!
Мой голос сел, я сорвал связки…
Судья молчал. Он смотрел куда-то мимо меня, словно раздумывая о чем-то. Он не слышал моих слов, это было видно по отсутствующему выражению его лица. Надо выбраться отсюда. Спастись. Мне страшно. Мне очень страшно. Я хочу кричать во весь голос, хочу звать на помощь, но не могу…Горло сдавило тяжелая рука…
Судья  три раза постучал молоточком  по столу, призывая меня к вниманию. Я устало сел, опустил голову…Я не хочу. Не хочу слушать мерзости.
- Ты жалкий червяк достоин смерти, во имя меня,  и во имя всех живущих на этой планете!
Раздался выстрел…

Подсудимый рухнул плашмя на скамью, пуля пробила голову, на стене клетки застыла красная масса. Судья облегченно вздохнул, пробормотал: «Ну наконец-то разобрался и с этим», закричал во весь голос: «Эй, зайдите кто-нибудь, уберите его».
Двери тут же открылись, вошли два человека в серой форме, один из них сказал:
- Что-то вы долго…
Судья устало махнул рукой, и присел на скамью, сгорбился и рассеянно наблюдал за тем как выносят труп, волоча его по полу.
- Постойте, - крикнул он вдогонку уже выходящим людям в форме, - А кровь и все остальное кто убирать будет?
- Мы спешим. У нас еще море работы.
Они скрылись за дверьми.
Судья вздохнул:
- Эх все приходиться делать самому!
Снял мантию, под которой находился черный фрак, и неловко, неуклюже начал вытирать кровь.
- Хоть чуть-чуть уберу, а потом уборщики сами все сделают.
Он насвистывал веселую мелодию. Закончив, он швырнул мантию в угол.
- И это тоже постирают.
Вышел в коридор, зашел в уборную, помыл руки, долго смотрел на свое отражение в зеркале, причесывался деревянным гребешком…Рассматривал свои тронутые сединой волосы, свой костюм, и внешним видом своим остался доволен.
Глянул на часы:
- О! надо спешить! А то опоздаю на ужин. Я же приглашен сегодня вечером…
Он улыбнулся своему отражению, и вышел прочь…


 Но судья не знал, и даже не догадывался о том, что, когда он вышел прочь, его отражение не исчезло из зеркала! Нет, нет! Оно улыбнулось, и в один миг преобразилось в другого человека – недавнего подсудимого…
Тихо, тихо тикали настенные часы. Потрескивали дрова в печке. Тускло, но радушно горела настольная лампа, ее свет отражался в старом зеркале, около которого стоял мужчина и пристально вглядывался в свое отражение. Словно старался что-то разглядеть в зеркальной глубине. Он вздрогнул, нахмурился, резко отошел назад, задумчиво повесив голову, прошагал в дальний конец комнаты, и сел за стол. Пролистал страницы толстых книг в шагреневых переплетах, пристально посмотрел на стакан с чаем. Было видно, что какая-то тревожная мысль не дает ему покоя.
«Странно. Как странно. Мне показалось, что только что в зеркале вместо своего отражения я увидел какого-то до боли знакомого мне мужчину. Видимо я совсем заработался. Хм…Но кто же он? Он был во фраке, странное сухое лицо и, глаза такие холодные, голубые. Кто он? Где я видел его? Какой-то забытый едва уловимый образ…Случайный попутчик? Какой-нибудь политический деятель? Старый приятель?».
Мужчина нервно постучал пальцами по столу, странное видение не давало ему покоя. Он открыл ящик стола, и начал доставать оттуда папки с бумагами. Он перебирал газетные вырезки, исписанные листы бумаги, хмурился и бубнил себе под нос: «Нет не то, не он…».
Наконец он остановил свое внимание на старой-старой толстой тетради…Он, прикусив, нижнюю губу начал читать, и постепенно его лицо прояснялось!
- Да! Вот он кто! Я нашел его!- закричал он громко.
«Это же герой моей недописанной повести двадцатилетней давности! Это судья, который сошел с ума, ночью убивал, днем исправно выносил приговоры в суде, вел двойную жизнь. Потом его разоблачили, и он сам оказался на скамье подсудимых. Вот тут обрывается мое повествование! На том самом месте, когда ему должны были вынести приговор! Черт возьми, как я мог оставить такого злодея на свободе! Надо расквитаться с ним пока он не натворил дел!»
Мужчина улыбнулся, взял карандаш и начал писать в старой-старой толстой тетради…Он понимал, что его работа затянется надолго, и что он, видимо, перепишет всю повесть…






Ноябрь 2009 года от Р.Х.