...У подъезда девятиэтажного дома, в котором жила Светлана, они остановились. «Сейчас она скажет мне спасибо за то, что проводил, и мы расстанемся навсегда. Но я не хочу с ней расставаться!.. Спрошу-ка её телефонный номер. Если она его даст, значит, я ей не совсем безразличен...»
Небо на востоке понемногу начинало светлеть, и птицы по округе уже завели свои первые, пока ещё неуверенные трели.
Волшебная ночь подходила к концу.
– Ты сейчас куда? – спросила Света.
– К себе домой, – пожал плечами Сергей. – А пока прогуляюсь. Скоро уже метро откроют.
– Помнишь, когда ты решился меня проводить, то сказал, там, у Кости, что хочешь лечь спать уверенным в том, что со мной ничего плохого не случилось по дороге?..
– Конечно, помню, – Назаров ощутил, как его губы помимо воли складываются в широкую улыбку.
– Так вот, а теперь я не хочу беспокоиться за тебя, милый, и поэтому приглашаю в гости. Уедешь обратно днём, а заодно и выспишься, как следует.
– Ты одна живёшь, что ли, без родителей? – удивился Сергей.
– С папой, но он сейчас в отъезде, и вернётся только к вечеру. А я послезавтра уезжаю на две недели к тётке в Феодосию, так что у нас, Серёжа, не так уж и много времени... Пойдём?
– Что ты там сказала по поводу «выспишься»?..
– Пошляк! Как можно делать такие оскорбительные намёки честной девушке! Вы не в танке, товарищ военный! – В её глазах плескалось бесконечное озорство.
– О, сударыня, прошу извинить меня за бестактность: мы совершенно забыли поговорить о погоде...
Вспоминая этот разговор теперь, Назаров невольно усмехнулся. Спать не хотелось, и он просто лежал с закрытыми глазами у себя дома в постели. Тем более, что опасался повторения ночного кошмара.
Сколько раз в училище он мечтал отоспаться в отпуске! С чувством так, с толком, с расстановкой... Каждое утро, когда крик дневального «Рота, подъём!» спозаранку беспощадно вырывал его из мира сновидений, Сергей давал себе клятву сполна взять дома реванш.
И вот он уже четвёртый день «на воле». И третью ночь просыпается ни свет, ни заря. Да ещё фигня всякая снится.
Жаль всё-таки, что Света уехала в Крым... Он был несколько обескуражен новостью о её столь скором отъезде, но не подал вида. Они замечательно провели вместе остаток той памятной ночи и часть утра. Время для них как будто остановилось.
Потом они всё же поспали несколько часов, а когда проснулись, Светлана накормила его не то поздним завтраком, не то ранним обедом. Пока она готовила на кухне еду, Назаров позвонил матери на работу и успокоил её, сказав, что с ним всё в порядке, он просто задержался в гостях.
Положив трубку на аппарат, Сергей увидел на нём маленькую табличку с номером, который тут же переписал себе на половинку чистого листка, вырванного из тетради с конспектами его новой знакомой. Потом чуть подумал, и записал для неё свои координаты на второй половинке.
Но девушка не отпустила его просто так. Когда ещё пару часов спустя она провожала его в прихожей, её глаза сияли от счастья. И это было красноречивее любых слов. Ему, если честно, тоже не очень-то и хотелось уходить, но отец Светы уже должен был вот-вот появиться.
– Ты приедешь завтра меня провожать? – спросила Светлана.
– На вокзал? Обязательно. А какой поезд?
– Керченский, пятнадцатый вагон, отходит с Курского днём. Веришь, Серёжа, мне сейчас так не хочется ехать к тёте, а ведь я весь год только об этом и мечтала!
– Верю. Но ты не грусти, я буду здесь терпеливо тебя ждать. Ты вернёшься такая вся загорелая, пахнущая морем и солнцем… И у нас ещё будет дней десять до моего отъезда. А может, когда ты приедешь обратно, то скажешь мне только: «Молодой человек, я вас не знаю, отстаньте от меня!» Может, ты там кого-нибудь себе найдёшь...
– Я тебе прямо сейчас скажу: «Молодой человек, вы дурак, если действительно так думаете. Но вы мне очень нравитесь, и поэтому я вас прощаю». И ещё я скажу: «Очень жаль, молодой человек, что вы не можете поехать вместе со мной…»
– А ты была бы рада?
– Глупый, ну конечно же!.. Иначе бы не говорила.
Сергей достал из кармана две записки. Ту, на которой был его телефон и адрес, протянул девушке:
– Это мои контакты. Твой номер я уже коварно списал с телефона в комнате, каюсь! Дай мне, пожалуйста, на всякий случай ещё и крымский адресок. Может быть я приеду к тебе дней через несколько.
Изумлённая Светлана, заглянув в домашнюю адресную книжицу, лежавшую здесь же на полке в прихожей, быстро продиктовала ему данные своей феодосийской родственницы. Потом покачала головой:
– Не перестаю удивляться твоим поступкам. Наверное, ещё просто не успела привыкнуть...
– Привыкай, дорогая… Обещать пока ничего не буду, но если у меня этот «побег» получится, я обязательно перед тем, как свалиться тебе на голову, дам телеграмму или позвоню. Понимаешь, я просто не хочу, что бы у нас всё вдруг закончилось. Не знаю, что будет дальше, но ты уже вошла в мою жизнь. До нашей встречи я думал, что не смогу больше любить. Теперь я так не думаю.
Говорить было невероятно трудно. Ему казалось, что слова получаются какими-то корявыми, грубыми, угловатыми и даже в малой степени не отражающими его истинное душевное состояние.
Светлана слушала его, и в её выразительных глазах вдруг заблестели слёзы. Быстрым лёгким движением руки она прикрыла губы Назарова:
– Милый, не торопись! Ты даже не представляешь, насколько и мне важно то, что с нами случилось. Я никогда не знала, что такое возможно – так чувствовать жизнь. Ещё вчера в это время мы ничего и знать не знали о существовании друг друга, а сейчас я не хочу тебя отпускать. И страшно становится, когда я думаю, что мы могли бы никогда не встретиться. Так бы и жили, не зная о том, что за сказка прошла мимо нас, возможно, всего-то ведь в двух шагах... А тебе не страшно?
Вместо ответа Сергей поцеловал девушку. Этот поцелуй длился несколько долгих сладостных секунд. Когда он закончился, Светлана улыбнулась, смахнув с ресниц непрошенные слезинки:
– М-м-м, какой замечательный способ уйти от ответа! Этому тоже в военных училищах обучают?
– Разумеется. А на практических занятиях курсанты целуются друг с другом…
Она засмеялась:
– Ты, наверное, по этому предмету круглый отличник!
– Нет, у меня «двойка» за непосещаемость, потому что целоваться с мужиками выше моих сил!
– Ух ты, а к вам можно перевестись из гражданского ВУЗа? Я даже согласна ради такого удовольствия надеть погоны.
– Только по моей рекомендации. Ты думаешь, что я делаю в Москве? Я рекрутирую самых красивых студенток столичных институтов и университетов для экспериментальной смешанной учебной группы. Это совершенно секретный проект, вот только не знаю... Что-то у меня получается ну о-о-очень большой список кандидаток.
– Да? И какое же место занимает в этом списке моя скромная персона?
– А я тебе разве не сказал? Ты идёшь вне конкурса...
Сергею надоело лежать просто так. Он поднялся, сходил в туалет, затем на кухню – попить кипячёной воды из чайника. Родители ещё спали за стенкой, поэтому он старался производить своими передвижениями по квартире как можно меньше шума.
Вернувшись в свою комнату, Назаров натянул футболку и, взяв сигарету из пачки «Явы» на письменном столе, закурил, слегка высунувшись в окно.
С высоты седьмого этажа открывался знакомый с детства вид на панельные дома родного микрорайона, чьи первые несколько этажей утопали в зелени деревьев. Капризная московская погода снова портилась, и ясное поначалу предутреннее небо быстро затягивалось серыми непроницаемыми тучами.
«Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река. Кудрявая, что ж ты не рада весёлому пенью гудка?..» – мысленно спел Сергей, неторопливо затягиваясь и затем выпуская дым из лёгких таким образом, что бы тот попадал на улицу. – «Действительно, кудрявая, что ж ты, зараза такая, не радуешься-то, а?.. Эх, блин, засада – дождь будет. И это после вчерашней жарищи... А мы с ребятами как раз встречаться собрались!..»
Сегодня наступило пятое августа, знаменательный для всех советских курсантов день. Эта дата нигде и никогда не фигурировала официально, но негласно праздновалась по всей стране довольно широко. Правда, отмечали её только учащиеся высших военных учебных заведений, поскольку это был Всесоюзный День Пьяного Курсанта.
Никто не знал, когда сложилась эта славная традиция. Но то, что у её истоков стояли весьма практичные люди, понимал даже самый «зелёный» первокурсник. Ведь август – это отпускной месяц во всех военных училищах СССР, а середина его первой декады – самое начало столь желанной, но, увы, столь же и недолговечной свободы.
И эти два обстоятельства уже сами по себе были достаточным основанием хорошенько выпить в компании боевых товарищей. К тому же, в начале «каникул» у курсантов ещё водились кое-какие деньги, которые чуть позже, к сожалению, имели устойчивую тенденцию к полному исчезновению.
Свой и без того не слишком толстый кошелёк будущие офицеры беречь не хотели, да и, за редким исключением, никогда к этому не стремились.
Поэтому именно пятого августа курсанты–однокашники для лихого загула специально собирались вместе «повзводно и поротно» по всему Союзу в тех городах и весях, где проводили отпуск. Оставаться трезвым в этот святой день считалось дурным тоном.
Вчера вечером Сергею, всё ещё расстроенному проводами Светы, позвонил его однокурсник Витёк Смирнов, и сообщил, что он и Валерка Коптелов будут ждать его завтра к одиннадцати утра у пивного бара «Жигули» на Калининском проспекте. Сами они, возможно, подъедут туда несколько пораньше, дабы успеть или договориться о проходе в это уважаемое питейное заведение без очереди, или побыстрее занять оную в случае неудачного исхода переговоров.
«Впрочем, это процедурный вопрос. Главное, что бы процесс пошёл. Мне кажется, что мы всё-таки достигнем необходимого консенсуса. И это, в целом, правильно, вот даже Раиса Максимовна так считает...» – закончил разговор Витёк, подражая интонациям и голосу Горбачёва.
Это получилось у него так похоже на первое лицо государства, что Назаров не выдержал, и от души рассмеялся, кладя трубку. Хандру как рукой сняло. И Сергей неожиданно понял, что за эти несколько дней отпускной круговерти он очень сильно соскучился по своим «училищным» приятелям. «Глаза б мои вас, козлищ, ещё сто лет не видели…» – подумалось ему почти с любовью.
Любовь, любовь... Однажды Сергей прочитал в каком-то журнале хоть и остроумное, но довольно циничное выражение: «Любовь придумали русские, что бы не платить за секс». Что ж, может быть и так. Ведь объективно мы любим не человека, а лишь своё представление о нём, которое может очень сильно отличаться от реальности. Отсюда и разочарования, обиды, непонимание, когда проходит время и всё встаёт на свои места. О, этот ледяной душ для чувств, именуемый жизнью!.. Ибо на самом деле твой любимый человек запросто может оказаться совсем не тем, за кого ты его принимал прежде.
Однако в отношениях со Светланой, Назаров не видел никакой особой корысти ни с её, ни со своей стороны. Всё у них получалось как-то просто и естественно. Никто никому не давал никаких обещаний, никто ничего не загадывал на будущее, но их «тянуло» друг к другу. И это было здорово.
Словно прорвало некие невидимые защитные шлюзы, которыми каждый из них окружил себя по разным причинам, и теперь их неизвестно куда без удержу нёс на своём гребне бурный поток общих переживаний и эмоций. Может, это и есть любовь?.. Но чем тогда понятие «любовь» отличается от понятия «страсть»?..
Сергей не знал ответа на эти вопросы. Да и не искал их. Просто со вчерашнего дня, когда уехала Света, ему вдруг стало грустно. Он постоянно думал о ней, и вспоминал, вспоминал, вспоминал всю их пока ещё такую короткую историю знакомства.
Накануне утром Назаров сперва съездил в комендатуру на Новой Басманной, что бы «штампануть» там свой отпускной билет. Он слышал, что по новым правилам делать это в форме, как прежде, стало не обязательно, и поэтому впервые за три года службы рискнул отправиться туда прямо в «гражданке».
И всё равно на душе его было тревожно до тех пор, пока во дворе «казённого дома» он не увидел длиннющую пёструю толпу других курсантов – москвичей. Лишь единицы из них прибыли «отмечаться» сюда по форме, и это не могло не радовать. Сергей облегчённо перевёл дух. И вот что интересно: хотя занимался довольно жаркий солнечный денёк, совсем уж «безбашенных» отпускников, одетых к примеру, в майки и шорты, здесь не наблюдалось.
Старый воин – мудрый воин!
Каждый «курсач» понимал на личном опыте: демократия демократией, но армия всегда остаётся армией. Дёргать тигра за усы никому не хотелось, ибо на гарнизонной гауптвахте запросто могла найтись пара-тройка свободных камер для «вольнодумцев».
Кого-нибудь из знакомых по училищу ребят Сергей в очереди не увидел, и поэтому ему пришлось потерять в ней около часа.
Возле входа в строение, где проходила регистрация отпускных документов, стояла чёрная «Волга», за рулём и на переднем пассажирском месте которой вальяжно развалились два солдата-пехотинца. Распахнув дверцы машины по случаю жары, они лениво слушали радио и разговаривали друг с другом, поджидая, видимо, какое-то своё высокое военное начальство.
Неожиданно «пассажир» встрепенулся и врубил звук магнитолы на максимум.
В первую секунду все, кто был в очереди просто оторопели, не веря своим ушам. И Назаров тоже, поскольку из автомобильных колонок на весь двор комендатуры московского гарнизона неожиданно загремел бутусовский «Шар цвета хаки»:
...Был бы белым, но все же был бы чистым,
Пусть холодным, но все же с ясным взором.
Но кто-то решил, что война, и покрыл меня чёрным.
Я вижу цвет, но я здесь не был!
Я слышу цвет! Я чувствую цвет,
Я знать не хочу всех тех, кто уже красит небо!
Я вижу песню вдали, но я слышу лишь:
Марш-марш левой!!!
Марш-марш правой!!!
Я не видел толпы страшней, чем толпа цвета хаки!..
Отпускники пришли в неописуемый восторг. Многие курсанты обожали и знали наизусть эту песню, но меньше всего ожидали услышать её здесь, в «присутственном месте» на Басманке.
Это, конечно, был полный «сюр»!..
Солдаты в «лимузине» явно наслаждались произведённым эффектом. Из курсантской толпы им приветственно махали руками.
От любимой музыки по спине Сергея побежали мурашки. Его губы шевелились, безотчетно повторяя вслед за певцом знакомые слова. Для него, как и для большинства ребят собравшихся здесь, они имели особенное значение:
...Был бы чёрным, да пусть хоть самым чёртом!
Но кто-то главный, кто вечно рвет в атаку,
Приказал наступать на лето, и втоптал меня в хаки.
Я вижу дым, там где я не был!
Я чувствую гарь, я знать не хочу ту тварь,
Кто спалит это небо. Не трогайте небо!
Я знать не хочу, кто поет песню:
Марш-марш левой!!!
Марш-марш правой!!!
Я не видел картины дурней, чем шар цвета хаки!..
Песня закончилась, и солдаты вновь убавили звук. Курсанты, ухмыляясь, переглядывались между собой. «Давай ещё!» – крикнул кто-то, и все засмеялись. Но рядовые только развели руками. «Всё равно молодцы!» – раздался тот же голос.
Пехотинцы, оба с улыбками до ушей, не вставая с кресел поклонились публике.
Все эти события здорово скрасили томительное ожидание, и через некоторое время Назаров уже с облегчением покидал комендатуру, унося в кармане отпускной билет с отметками «прибыл – убыл» на оборотной стороне. Настроение у него было просто замечательным, поэтому он решил пройтись до Красных Ворот пешком, не дожидаясь попутного троллейбуса.
До их встречи со Светланой на вокзале оставалось ещё несколько часов. Встречи, за которой последует долгое расставание.
Внезапно он ощутил острую потребность хотя бы услышать её. Немедленно. Впереди у здания возле моста над железной дорогой, Сергей заметил на удивление пустую будку уличного телефона-автомата. Он зашёл внутрь, прикрыл за собой дверь и, бросив монетку в прорезь аппарата, набрал на диске номер домашнего телефона Светы.
– Слушаю вас, алло!.. – раздался в трубке мужской баритон.
Сергей быстро нажал на рычаг соединения, и монета со звоном провалилась в нутро таксофона.
– Здравствуйте, а не могу ли я поговорить со Светланой? – спросил Назаров.
– Сейчас, одну минутку… Света! Тебя к телефону, возьми трубу!
Несколько секунд спустя Сергей наконец услышал в наушнике её желанный голос:
– Алло?..
– Привет курортницам! Генштаб на проводе. Как настроение в войсках?..
– Серёжа, ты?! Здравствуй, я так рада тебя слышать! Это папа подходил, а я тут вся в сборах. Так что всё нормально. Молодец, что позвонил… – она вдруг перешла на громкий шёпот, явно прикрыв микрофон ладонью. – Я ужасно соскучилась! Слышишь, уж-ж-жасно!.. И ничего с собой не могу поделать. Всё время о тебе думаю, о нас... Такое странное, но приятное чувство!.. Ой, да что это я вздор несу, не слушай!.. – девушка вновь заговорила обычным тоном – Как у тебя дела? Ничего не изменилось? Мы увидимся сегодня?
– Свет, ну конечно же увидимся! Я тоже очень по тебе скучаю, вот и звоню, что бы хоть голос твой сейчас услышать.
– Ну, услышал теперь?.. И как же тебе мой голос, дорогой?.. Нравится? – она произнесла это нарочито томно, с придыханием. Он засмеялся:
– Бесподобно, волшебно, какая экспрессия, какая бездна чувств!.. А вы с призванием ничего не напутали, девушка? Вам бы с таким талантом на актрису учиться надо, а не на юриста.
– Так я в нашем студенческом театре играю! И в «капустниках», и в КВНах...
– Какая ты разносторонняя, Света!.. «На тебя, моя душа, век глядел бы не дыша!» – процитировал Сергей сказку актёра Филатова про стрельца-удальца, которая ему очень нравилась.
– «Сколь бы ты не супил бровь, повторяю вновь и вновь: индивид имеет право на свободную любовь!» – в тон ему немедленно ответила собеседница.
Таксофон зуммером в трубке потребовал закинуть в него новую «денежку». Назаров сразу же сделал это, что бы связь вдруг не оборвалась на полуслове. Он заранее приготовил пять или шесть двухкопеечных монет про запас, и теперь держал их зажатыми в кулаке.
Лишь бы только автомат не принялся «глотать» эти медяки со скоростью своего огнестрельного тёзки!.. А что, и такое тоже бывало.
Они проговорили ещё несколько таких быстротечных, и одновременно таких продолжительных минут. Никто из них больше не произносил вслух слово «любовь», неосознанно его избегая, но оно так явно ощущалось в контексте их разговора, интонациях и паузах, что этого и не требовалось.
Иногда всё становится понятным без слов.
Поезд Светы отходил в пятнадцать сорок пять. В три часа Назаров уже стоял с цветами у кооперативных павильончиков на Курском вокзале.
Вскоре подъехала вишнёвая «девятка», из которой сперва выбралась улыбающаяся Светлана, а из-за руля поднялся её отец, Юрий Иванович. Сергей вручил девушке розы, по-приятельски поцеловал подставленную щёчку и, познакомившись с родителем, подхватил у любимой из рук туго набитую большую спортивную сумку.
Света щебетала без умолку, хотя глаза у неё были грустные-грустные. Назаров, покуривая с Юрием Ивановичем, старался её развеселить анекдотами. Это отчасти удалось, и когда наконец подали состав, она выглядела уже не такой удручённой, как в начале.
Старший Закутский, из деликатности, попрощался с дочерью на перроне, а Сергей потащил багаж за ней в купе. Там они и целовались, пока не пришли её попутчики – две довольно пожилые женщины и прыщавый парнишка со значком «хэви металл» на груди.
Проводница зычно попросила провожающих выйти. Теперь уже Светлана пошла за ним в тамбур. После прощального поцелуя Назаров сказал:
– Света, до скорого свидания. Отдыхай, купайся, загорай – мы ещё сто раз созвонимся, чует моё сердце!..
– Если сумеешь, Серёжа, обязательно приезжай. Хорошо?.. Я буду ждать.
Лязгая сцепками, скорый «Москва – Керчь» проходил мимо Сергея вагон за вагоном. Он давно уже потерял из виду тот, в котором ехала Света, но продолжал смотреть в хвост уходящему составу, пока его красные «хвостовые» огоньки не исчезли в знойном мареве, мигании стрелок и семафоров.
Юрий Иванович предложил «подбросить» Назарова в Медведково, тот не стал упираться, и они вместе направились по опустевшему перрону в сторону выхода из вокзала.
Отец Светланы вёл автомобиль легко, и даже с некоторым азартом. По крайней мере, когда на Проспекте Мира машина попала в «зелёную волну», стрелка спидометра ниже девяноста километров в час не опускалась.
– Светланка сказала, что ты учишься в военном училище, так? – нарушил молчание Закутский, левой рукой небрежно держа руль, а правой протягивая Сергею ополовиненную пачку «Кэмэла».
– Да, – лаконично ответил Назаров, доставая из неё сигарету.
– А где? Далеко?
– На Урале.
– Ничего себе!.. А поближе к Москве училища не нашлось?
– Не было ничего подходящего. Я же офицером-танкистом стать хотел, как папа… А на Урале и он в своё время служил, и мама в институте училась. Там у нас в Нижнем Тагиле и Свердловске родственников полно.
Юрий Иванович искоса взглянул на него:
– Не жалеешь, что пошёл на службу?
Сергей выпустил дым в приоткрытое оконце машины. Потом повернул голову к Закутскому:
– Да нет уже, чего там... Привык. Всё-таки три курса позади, перешёл на четвёртый. А поначалу действительно думал подать рапорт на отчисление. Но так и не подал.
– И что же удержало?
– Самолюбие, наверное. А может и глупость. Уже давно «добил» бы свой срок солдатом и вышел «на гражданку».
Закутский улыбнулся:
– Вижу, затронул больную тему… Сам я человек далёкий от армии, архитектор по образованию, сейчас в «свободном полёте» – открыл свой строительный кооператив. Не терплю, понимаешь, узды над собой… У тебя интересный взгляд на существующий порядок вещей, ты – максималист. Светланка моя такая же: или всё, или ничего… Ты вот, Сергей, давно её знаешь?
– Нет, Юрий Иванович, мы совсем недавно познакомились.
– Значит ты человек «свежий». Скажи мне, пожалуйста, что ты о ней думаешь? Как говорится, «не для печати».
Назаров пожал плечами. Справа промелькнула кофейная громада гостиницы «Космос», а по другую сторону проспекта, за станцией метро – памятник стартующей ракете, шпили Выставки, потом серп и молот пролетария и колхозницы на фоне крыши-трамплина Монреальского павильона.
...что ему ответить? Сказать, что она хороша в постели, что у неё красивая фигура и полный ералаш в изящной головке?.. Что он, собственно, вообще знает о ней, кроме этого? И тем не менее любит. Или думает, что любит.
За мостом через Яузу они обогнали здоровенный фургон «Совтрансавто», тягач которого немилосердно смердел соляркой. Закончив манёвр, Юрий Иванович чуть сбросил газ, и грустно скривил губы:
– Чего молчишь? Боишься что-нибудь не то сказать? А ты не бойся. Я ведь её с двенадцати лет один воспитываю, с тех пор как с женой развёлся. Иногда Света кажется мне ребёнком, приходит, ласкается… А иногда заявляется за полночь, злая, вся «на взводе», шерсть дыбом... Что с ней делать? То молчит целыми днями, не разговаривает, то вдруг извинения попросит за всё, чуть не плачет... Я долго не понимал её, сам злился, мы ругались постоянно. И тут пару месяцев назад неожиданно узнаю, что она несколько лет встречалась с мужчиной, почти моим ровесником... У него семья, дети, жена, успешная карьера, хорошая работа… В общем, они недавно навсегда расстались, Света сама так решила. И рассказала мне обо всём.
«Бедная!.. Вот в чём оказывается дело!.. – пронеслись у Сергея в голове мысли о Светлане. – Каково же тебе было всё это вынести и пережить!.. И как тебе должно быть тяжко сейчас, солнышко!..»
– Я, грешным делом, хотел сразу же съездить к этому козлу, – продолжал Закутский, глядя на дорогу перед собой, – поговорить с ним, так сказать, по душам. Но потом передумал, всё равно это ничего бы уже не изменило, а я боялся не сдержаться и врезать ему по морде...
Юрий Иванович говорил долго. Назаров его слушал вполуха, больше думая о Светлане. И всё же он поразился переменам, произошедшим в этом человеке. Рядом с ним теперь сидел другой Закутский, иной, чем даже несколько минут тому назад – растерянный, недоумевающий, беспомощный… Назаров от всей души испытывал к нему сочувствие.
«А как бы я поступил на его месте, узнав такое?.. – думал курсант. – Я, наверное, всё-таки попёрся бы выяснять отношения. И в сердцах наделал бы кучу глупостей, точно...»
Прощаясь, Юрий Иванович сказал с невесёлой усмешкой:
– Спасибо за компанию, Сергей. Эх, наговорил я тут лишнего… Не бери в голову, договорились? Тебе, наверное, неприятно было меня слушать, извини уж, накипело… Ты, конечно же, знаешь, что через пару недель Света возвращается. Так ты звони: я буду рад тебя у нас видеть. И дочь, я так понимаю, тоже будет рада. В общем, давай, до свидания!..
«Девятка», резво развернувшись на пятачке перед назаровским домом, укатила прочь. На прощание Закутский махнул рукой и улыбнулся, на что Сергей ответил ему тем же.
Он снова остался один.
Родители ещё не вернулись с работы, и почти всё время до их прихода и звонка Витьки Смирнова по поводу грядущей пьянки, он тупо провалялся в своей комнате, закинув руки за голову и бездумно глядя в потолок над собой.
На полу рядом с диваном стоял магнитофон, на котором созвучно минорному настроению хозяина крутился сборник «Машины времени»:
Бывают дни, когда опустишь руки.
И нет ни слов, ни музыки, ни сил.
В такие дни я был с собой в разлуке,
И никого помочь мне не просил.
И я хотел идти куда попало,
Закрыть свой дом и не найти ключа,
Но верил я – не всё ещё пропало,
Пока не меркнет свет, пока горит свеча!..
(ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ)