*
-- Так ты их любишь?
Он смеется.
Мы, вообще, много ржем, когда не работаем, а когда работаем, тем более.
С утра меня ошарашили новостью – нашелся, пропавший десять месяцев назад, мой корефан и напарник Андрюха. Пришел, дорогой друг, на своих двоих к сестре в Липецк, домой идти побоялся.
Ромуалдыч это комментирует так:
-- Отдохнул человек.
А я матом.
Мы работаем с Ромуальдычем вдвоем вторую неделю, и он мне рассказывает про своих подруг. Ромуальдыч, один из главных террористов. Зажигает непрерывно по женской части. Благо, есть с кем. Обслуживает кондукторов и мойщиц вагонов. Необыкновенно изобретателен в поиске мест для любви. Куда с ним не зайдем, вплоть до мойки вагонных тележек, везде говорит, меняя только имена:
-- А вот здесь я Вальку того самого.
-- О!
Но приходится вертеться. Они же все работают бок о бок. И конкуренция возникает аховая. Но и расцветают, конечно, барышни, как розы. По хозяйски разгуливают вдоль канавы, ощущая свою причастность тайн. Хотя, какие там тайны.
А у Ромуальдыча чисто соревнование с Петюней, тоже знаменитым пожирателем женских сердец. Кто первый. Потом, стараются не пересекаться.
Мы меняем двухсоткилограммовый "башмак" и Ромуальдыч, кряхтя от натуги, повествует.
Он меня слегка учит жизни, но, в общем-то, держит за равного.
*
-- Тут, главное, правильно организовать процесс. Понимаешь?
-- Всяко.
-- Эх, Олега, отсталый ты человек. Пойдем покурим.
Мы бросаем ключи и идем в теплушку.
Я прохожу в угол, ложусь на скамейку, закуриваю и приготовляюсь слушать новую порцию поучительных мемуаров. У меня дорогие сигареты, людям это неприятно, мне раз сто указывали на нецелесообразность таких трат, и я, стараюсь, не афишировать пачку.
Ромуальдыч, обаятельно, в стиле – а чего я? они – сами, говорит:
-- У меня теперь секс всегда. Если что, беру Катьку и в женскую раздевалку. Мне вчера про нее сон приснился.
-- Про раздевалку?
-- Про Катьку.
Пепел сигареты падает мне на грязную рабочую куртку. Я люблю, когда пепел падает на одежду, мне в этом видится что-то красиво-обреченное. Что-то из жизни проклятых поэтов.
-- Я фишку рублю, ни разу не попался – Ромуальдыч докуривает и бросает бычок на пол – пойдем?
-- Угу.
Он выходит, я – следом, мне неприятен окурок на полу и я поднимаю его, чтобы бросит в пепельницу. Ромуальдыч хмыкает:
-- Ты, конечно, умный товарищ.
-- Шел бы ты в ****у, Ромуальдыч.
-- Обязательно.
Мы спускаемся в приямок второй канавы, и я четко знаю, что конфликта нам не избежать.
Снимаем "башмак", перекидываем его через приямок, и я иду за тележкой, а Ромуальдыч подгоняет тефлер. Который, естественно, нихера не работает. Мы беремся за "башмак" и поднимаем, Ромуальдыч не удерживает и двести килограммов ****ет по краю тележки, которая подскакивает и бьет меня ручкой в переносицу.
-- Бля! – Ромуальдыч испуганно смотрит на меня.
Я зажимаю нос рукой, из которого хлещет кровь, перемешиваясь со слезами из глаз.
-- Ты жив?
-- Сука.
Ромуальдыч убегает.
*
-- И вот что я тебе еще расскажу – Ромуальдыч рассказывает, как он соблазнил кондуктора Свету – я ей говорю, ты единственная женщина, которую я люблю.
-- Действует?
-- Еще как!
Нос у меня распух, но не сломан, чему я рад безмерно. Но ощущение чего-то лишнего на лице, не дает сосредоточиться на словах моего трепетного коллеги. И я потихоньку отплываю. Думаю про Андрюху, как он бомжевал все эти десять месяцев по московской области. Как ему стыдно и страшно сдаваться и он поплелся к сестре, надеясь на родственное снисхождение. Про баб старого хрена Ромуальдыча, страшненьких и не очень, худых и толстых, одинаковых в своей открытости любви.
Не вижу я в них похоти, а только не реализованные запасы ласки. Джомолунгмы нежности и верности. И ужас непереносимой короткости бабьего века.
На мыслях о бабьем веку я засыпаю.
Будит меня придурок Ромуальдыч:
-- Домой пора. Я думал ты меня убьешь, а ты даже не обозвал. Странный ты человек.
В раздевалке он побыстрому все с себя снимает и бежит мыться. Зная, что я не люблю столпотворения в душе или перед раковинами.
Я выкидываю залитую кровью куртку в мусорный бак. У меня еще есть несколько штук, да и Андрюхиных полно. Я повесил новые замки на его взломанные ящики и теперь являюсь хранителем богатств. Пары грязных свитеров и четырех курток разной степени убитости.
*
Мне часто говорили, что мышцы, накачанные один раз естественным путем, без применения химии, и опавшие от прекращения тренировок, быстро восстанавливаются. Практически в прежних объемах.
-- Я когда вышел, походил в зал пару месяцев и все вернул – рассказывал друган, не имевший, по неизвестной мне причине, возможности тренироваться в тюрьме и лагере.
Поэтому за месяц до ответственного свидания, я начал тягать железо, надеясь выглядеть прилично.
Вдохновил таки меня старый хрен Ромуалдыч, тряхнуть стариной. Фигурально выражаясь.
Так что, тягал я штангу по мере сил и возможности.
И предвкушал.
То есть, боялся и надеялся.
Чего боялся – понятно, а вот на что надеялся – загадка. На снисходительность современных барышень, уповать стоило вряд ли. Видимо, рассчитывал проскочить на потрепанном обаянии.
Вот только нос, как будто, стал толще.
Но зато появилась мужественная горбинка.
*
Настоящее имя Ромуальдыча – Рональд.
Ни много, ни мало.