Минувшая пятница выпала на 13-е число – вернее, наоборот, 13-е число выпало на пятницу – и поэтому утро понедельника, традиционно начавшееся гадкой суетой и нервными срывами, казалось особенно беспросветным. Телефоны звонили, не переставая, а факсы брезгливо плевались бумажками: сотрудники Министерства По Осложнению Хорошим Людям Жизни исправно делали своё чёрное дело.
По коридорам бегали потные людишки, и время от времени то из того, то из другого отдела слышался короткий сухой выстрел: кто-то, не выдержав такого ритма, сводил счёты с жизнью. Иногда выстрелов было несколько: кто-то сводил счёты с коллегами.
В таких условиях мои размышления неминуемо утратили свою поразительную стройность, а размышлял я о красоте прочитанного вчера японского хокку, говорящего о том, что улитка ползёт по склону Фудзи. Дивная гармония, разлитая в этом стихотворении, как молоко по гранитному полу совдеповского универмага, завораживала, но суровый быт вторгся в мою тонкую душу, изорвал её шёлковые покровы и намотал их, как сопли, на кулак. А потом бросил на пол и растоптал фельдфебельскими сапожищами. Вместе с пенсне. В конторе, повторюсь, было гадко и шумно. В одном углу продавали уголь, в другом – морские порты, в третьем – ум, честь и совесть (именно в таком порядке), причём некоторые умудрялись провести одну и ту же сделку несколько раз.
Менеджеры низшего звена, стоя на коленях у тазика с кофе, жадно лакали чёрную маслянистую жидкость, быстро погружая в неё свои длинные фиолетовые языки. За стеной слышался размеренный глухой стук, как из подлодки: это бился головой розовощёкий сисадмин, вздрагивая щеками.
Из корпоративной кухни доносился дивный аромат: там готовили кофе – настоящий, заварной, не растворимый. О, божественный напиток, дарующий силы, о, чёрная ряска забвения, о, влажный поцелуй вечности! О, траурнокрылая бабочка в лесах Тегусигальпы, о, чёрно-перламутровая улитка на склоне Фудзи! О, сквозящая бездна, отравившая звёздной тоской Белку и Стрелку! О, глиноликие латиносы, покачивающие широкополыми шляпами над плодородной землёй Заокеании во имя того, чтобы весь мир мог с утра надраться настоящим кофе!
Согласно сложившейся иерархии, первыми настоящий кофе пили женщины. Детей и стариков здесь, к счастью, не водилось, а в противном случае пришлось бы их тоже пропускать вперёд, что, безусловно, поспособствовало бы нагнетанию обстановки и возникновению избирательной ненависти.
Отведав настоящего кофе и поболтав в воздухе длинными нежно-розовыми языками, с которых слетали буквы, слоги, а иногда даже целые слова, женщины степенно, блюдя достоинство, проходили по коридору. Мы уже знали, когда примерно это происходит, и всегда были наготове. Услышав кринолиновое шуршание и выдержав газовую атаку дорогим парфюмом, мы бросались в кухню, надеясь, что ненасытные создания оставили нам хоть немного кофе, хоть пару плевочков, хранящих солнечную радость заокеанской природы.
Иногда женщины бывали столь милы, что оставляли в мусорной корзине баночки с недоеденным йогуртом. Такие остатки, расплывшиеся плесенью по гладким стенкам, надо соскабливать аккуратно, дабы к ним не примешались следы помады, кровоточащие по краям вожделенного сосуда...
И было утро, и был вечер, и был день первый.