Сквозь плотно занавешенное окно не проникали ни голоса, ни отблески ночной жизни Города. Здесь, в небольшом уютном кабинете, царили мягкий полумрак и тишина, нарушаемая лишь сонным гудением работающего компьютера. Экран объемного изображения создавал иллюзию бездонной глубины, что делало его похожим на окно в пустоту. Посредине пустоты неподвижно висел полупрозрачный шар, в центре которого клубилось слабо светящееся туманное облако, а из него тянулись к поверхности скрученные жгуты более плотной мглы. По мере удаления от центра они становились все плотнее и тоньше, затем вдруг превращались в нечто вроде шнура, свитого из тончайших, ярко светящихся волосков, как бы срезанных поверхностью шара, образуя водоворот разноцветных точек. Такие застывшие вихри более или менее равномерно усеивали всю поверхность. Неподвижность картины была, однако, обманчивой. Шар медленно, очень медленно раздувался, вихри на его поверхности столь же незаметно для глаза вращались, скручивая в спираль светящийся шнур - свой след во внутреннем пространстве шара.
Человек, сидевший в мягком кресле перед компьютером, ничего этого не видел. Глаза его были закрыты, голова опущена на грудь, рука, соскользнувшая с подлокотника, висела, почти касаясь пола. Он спал сном безмерно уставшего, дошедшего до предела физических сил человека. С начала эксперимента он не позволял себе спать более двух часов в сутки, хотя процесс шел без его участия и ни один клочок сколько-нибудь существенной информации не пропадет из бездонной памяти компьютера. Но то, что происходило сейчас в электронных недрах машины, было слишком важно для него, чтобы оставить эксперимент без личного присмотра.
Часы на стене показывали полночь. Начинались седьмые, последние сутки эксперимента.
* * *
В институте его считали гением. А гений, как известно, имеет право на свои маленькие причуды, и он широко пользовался этим правом. Одной из таких причуд было его непреодолимое отвращение к коллективной работе. Свои исследования он всегда проводил в одиночку, и никто из коллег не имел ни малейшего понятия, над чем он работает, пока в один прекрасный день он не являлся с очередной блестящей теорией, нередко чреватой переворотом в науке.
Идея эксперимента пришла ему в голову еще тогда, когда техники, необходимой для ее реализации, еще не существовало в природе. А заключалась она ни много ни мало в создании компьютерной модели Вселенной! В данном случае его обычное нежелание делиться идеей с коллегами имело достаточно веские причины: скорее всего ему бы посоветовали хорошенько отдохнуть и впредь не перегружать себя работой, пока не появились еще какие-нибудь признаки умственного расстройства. Да он и сам понимал, что моделировать Вселенную во всей ее невероятной сложности - почти то же самое, что создать новую, и времени на это потребуется примерно столько же. И никакие упрощения тут не спасут: чем больше упрощений, тем меньше модель отражает реальность. То, что теоретически когда-нибудь можно будет вместить в компьютер, уже не имело ничего общего с реальностью. Подобные соображения могли отпугнуть кого угодно, но только не его. Модель вовсе не должна следовать оригиналу даже в самых фундаментальных свойствах, рассуждал он, достаточно, чтобы она развивалась по тем же законам.
Решение, которое он нашел в результате озарения, подготовленного годами упорного труда, было действительно гениальным: поверхность расширяющейся сферы, не имеющая толщины - вот модель, которая будет удовлетворять всем требованиям! Все законы, действующие в реальной Вселенной, остаются теми же, с поправкой на то, что начерченная на поверхности сферы замкнутая фигура будет соответствовать в реальности геометрическому телу, имеющему объем, черта, ее ограничивающая, - поверхности, и так далее. Очевидно, что объем оперативной памяти, необходимый для реализации модели в таком виде, сократится во много раз. Мало того, изъятая из пространства координата - радиус сферы - позволит установить для модели собственное время, независимое от реального. Как реальная Вселенная расширяется во времени, так и ее виртуальная модель будет расширяться с увеличением радиуса сферы, который и будет играть роль времени. Как реальный мир в каждый момент его существования есть тончайшая грань между прошлым и будущим, так и поверхность сферы будет служить границей между прошлым, лежащим внутри сферы, и будущим, находящимся снаружи. Из реального мира любая материальная точка модели будет представляться линией, идущей из центра сферы к ее поверхности, то есть из прошлого к настоящему. Таким образом, каждая структура на поверхности будет иметь начало в прошлом, что и обеспечит основу всякого миропорядка - причинно-следственные связи.
В таком виде модель уже могла быть реализована на компьютерах последней модели, каких, впрочем, в институте тогда еще не было. Единственная загвоздка заключалась в том, что модель не могла существовать достаточно долго в реальном времени. Во внутреннем пространстве, то есть в прошлом виртуального мира, неизбежно будут накапливаться ошибки, вызванные случайными флуктуациями. Когда их количество достигнет критического уровня, нарушатся причинно-следственные связи, наступит хаос, и виртуальной Вселенной придет конец. По расчетам, предполагаемый срок ее жизни составлял от шести до семи дней. Чтобы за этот период сформировались звезды и планетные системы, собственное время модели должно двигаться в сотни миллиардов раз быстрее реального. На очень хорошем компьютере этого можно было добиться, но только в начальной стадии эксперимента. С развитием виртуальной Вселенной поток информации будет непрерывно возрастать, и чтобы справиться с ним, даже самый быстродействующий компьютер вынужден будет замедлить ее собственное время.
Выход был один - ускорить сам процесс образования Вселенной. Для этого ему пришлось ввести в программу эксперимента коэффициент самоорганизации, примерно в два раза выше, чем в реальном мире. Лучше было бы, конечно, не трогать фундаментальные параметры, ведь развитие модели в результате могло пойти совсем по иному, нежели в реальной Вселенной, сценарию, но тогда эксперимент закончился бы еще до того, как спиральные облака космической пыли скатаются в плотные комки, и в черной бездне виртуального Космоса вспыхнут первые звезды.
Когда институт наконец раскошелился на новейший компьютер с монитором объемного изображения, чудовищным количеством терабайт оперативной памяти и совсем уж фантастическим быстродействием, программа эксперимента была уже практически готова. Желающих поработать на новой машине сразу же выстроилась целая очередь, и в период отладки программы он работал на общих основаниях, по три-четыре часа в неделю. Когда же он, ничего, как всегда, не объясняя, потребовал предоставить компьютер в полное его распоряжение на целую неделю, это вызвало дружный вопль протеста среди коллег. Программу, для реализации которой нужна неделя непрерывной работы компьютера такой мощности, никто просто не мог себе представить. Посыпалась лавина самых разных предположений о предмете его исследований, большей частью шутливых, среди которых самый громкий смех вызывали наиболее близкие к истине. Вдоволь натешившись, ему все же пошли навстречу, помня, что чем нелепее звучат на первый взгляд прихоти гения, тем более впечатляющим бывает результат. Вначале ему предложили взять требуемое время по частям, но он твердо настаивал именно на непрерывности. Любой перерыв означал перезапись информации, а даже ничтожная ошибка, почти неизбежная в этом процессе, привела бы к нарушению причинно-следственных связей с фатальными для эксперимента последствиями. В конце концов он добился своего, и немалую роль в этом сыграло возбужденное любопытство коллег: другого способа выяснить, что у него на уме, просто не было.
* * *
Резкий прерывистый писк таймера нарушил тишину кабинета. Человек в кресле почти машинально протянул руку и нажал нужную клавишу. Глаза его чуть приоткрылись, следя за появляющимися в нижней части экрана цифрами. За время эксперимента он столько раз проделывал эту операцию, что уже не вникал в смысл каждой цифры, просто отмечал где-то в подсознании, что они находятся в заданных пределах. Сейчас только бы убедиться, что все в порядке, а подробные данные можно запросить позже, когда он окончательно проснется и обретет способность осмысливать полученную информацию.
Внезапно он вздрогнул и уставился широко раскрытыми глазами в экран. Но странная, невозможная цифра сменилась другой прежде, чем тревожный сигнал всплыл на поверхность сознания. Он еще не разобрался, что она означает, знал только, что она выходит за все мыслимые пределы. Его пальцы, быстро пробежав по клавишам, вернули на экран сбежавшую цифру.
Если бы не полная уверенность в отсутствии у компьютера чувства юмора, он принял бы это за шутку. Цифра, характеризующая максимальную степень самоорганизации, указывала, что где-то в пределах системы имеется локальный пик самоорганизации, достигший шестого уровня! Возможность ошибки была исключена, он сам составлял программу и знал, через какие системы контроля проходит каждая цифра, прежде чем появиться на экране. А что такое шестой уровень, известно и школьнику, прослушавшему начальный курс синергетики. Это означало, что на одной из бесчисленных планет, затерянных в глубинах виртуального Космоса, появилась разумная жизнь. Разум во Вселенной, где по всем срокам не могло еще появиться и самой примитивной жизни! И причиной этому могло быть только одно - удвоенный коэффициент самоорганизации, который он ввел в программу, чтобы ускорить развитие модели в целом. "И ведь я предчувствовал это" - подумал он, вспомнив, как долго искал альтернативное решение, с каким внутренним сопротивлением изменял программу. Привыкший во всем полагаться на разум, он не внял тогда голосу чувств. А предсказать заранее подобный локальный эффект - тут мало быть гением, надо быть ясновидцем.
Он почти физически ощутил тяжесть огромной ответственности, которая легла на его плечи. Он даже не пытался убедить себя, что это не люди, а лишь фантомы виртуального мира, не существующие в действительности. Какова бы ни была их природа, это - люди, способные чувствовать, радоваться и страдать, и созданный им мир для них не менее реален, чем для него - тот, что считает реальным он сам. Если вспомнить, что извечный философский вопрос о том, насколько наши ощущения отражают объективную реальность, до сих пор не имеет точного ответа, то еще неизвестно, у кого больше оснований считать свой мир реальным. Он поднял глаза, пристально вглядываясь в бесчисленные точки звезд, усеявшие поверхность шара в экране монитора. Где-то там, среди этой россыпи, затерялся мир, населенный людьми, не подозревающими, что жить им осталось меньше суток. Конечно, для них эти сутки растянутся на тысячелетия, даже с учетом дальнейшего замедления их собственного времени, но для него это ничего не меняет: рано или поздно они все погибнут, и виноват в этом будет он. Значит, он и должен их спасти. Любой ценой. И если их родной мир обречен, он должен найти способ переселить их в реальный мир. Затея не столь уж фантастическая, как может показаться на первый взгляд. Закон гласит, что личность любого разумного существа является высшей ценностью во Вселенной, и при угрозе ее существованию для спасения должны быть использованы все средства, которыми располагает человечество. Хотя слово "Вселенная" в этой формулировке используется в единственном числе, трудно предположить, что кто-то усомнится в праве разумных существ на жизнь на том лишь основании, что они - обитатели другой Вселенной. Так что с юридической точки зрения здесь все в порядке. Ну а практически дать им бессмертие даже легче, чем реальным людям. Чтобы записать и сохранить всю информацию, составляющую личность человека, нужна сложнейшая аппаратура, а здесь только дай команду, и компьютер сам все запишет и сохранит. Более того, реальным людям, достигшим своего биологического предела, придется ждать нового воплощения долгие столетия, и вовсе не потому, что современная наука не дошла до этого, просто мир еще не изменился настолько, чтобы стать новым для них. Человек должен войти младенцем в новый для него мир, а не возвратиться в старый, где все уже известно и испытано. А обитателей виртуального мира можно переселять без задержки, для них и здесь новизны хватит, пожалуй, с избытком.
Еще не додумав эту мысль до конца, он уже торопливо стучал по клавиатуре, вводя в компьютер команду сохранять личности всех разумных существ виртуального мира. Каждая секунда промедления означала безвозвратную гибель десятков тысяч людей, еще не знающих о своем праве на бессмертие.
Закончив работу, он устало откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, продолжая мысленно анализировать свои действия. Он уже не думал о том, что совсем недавно представлялось ему чуть ли не целью всей его жизни, и не потому, что эксперимент перестал интересовать его, просто внезапно возникшая проблема оказалась несравненно более важной. Кажется, он сделал все, что мог, для исправления своей ошибки. И все же... Виртуальный мир оказался слишком непредсказуемым, во избежание новых сюрпризов надо все тщательно проверить. Еще неизвестно, не окажется ли переход из плоской Вселенной в объемную слишком тяжким испытанием для их психики. Значит, надо исследовать сознание тех, кому посчастливилось умереть уже после того, как компьютер получил команду сберечь их личности от распада.
Первые же данные показали, что он был прав в своих опасениях, только трудности оказались не там, где он ожидал. Причина была все та же: скорость самоорганизации в пике оказалась настолько высока, что еще задолго до появления разумных существ организованные системы в своем стремлении к возрастающей сложности не успевали упорядочить все составляющие их элементы. В результате образовались сложные системы с высокой внутренней энтропией. Люди не стали исключением. Хаотическое в их сознании настолько переплелось с упорядоченным, что искусственно отделить одно от другого без полного разрушения личности было бы безнадежной затеей. Они никогда не смогут приспособиться к реальному миру, значительно более упорядоченному. Их жизнь здесь была бы обречена на вечные страдания из-за своей неполноценности, и если уж выбирать между нею и небытием, то второе выглядит, пожалуй, предпочтительнее.
Если бы речь не шла о судьбе разумных существ, он, наверное, признал бы свое поражение. Но он не мог, не имел права бросить этих несчастных людей, только ему обязанных своей жизнью и своими страданиями, даже если все попытки спасти их кажутся безнадежными. Смертельная усталость, владевшая им всего час назад, уступила место бешеной энергии отчаяния. Стараясь не смотреть на часы, отсчитывающие, быть может, последние мгновения сотворенной им Вселенной, он впитывал в себя мощный поток информации, щедро изливаемый на него равнодушной машиной, изучал, сопоставлял, анализировал ее в поисках хотя бы призрачного шанса на спасение. И чем больше он узнавал, тем более убеждался в несовместимости этих людей с реальным миром. Хаотическое начало присутствовало в каждом из них без исключения, хотя и в разной степени. Самое удивительное, что они отлично понимали собственную неполноценность, даже в языке у них были понятия, определяющие уровень энтропии личности. Они даже обладали способностью к самосовершенствованию, но не знали, зачем это нужно. Те, что достигали в течение жизни относительного совершенства, получали на свою долю неприятностей, пожалуй, побольше, чем те, кто все глубже погружался в пучину хаоса, а умирали так же неотвратимо и бесповоротно. Решение задачи было, в общем-то, очевидно - донести до них правду, показать необходимость совершенствования, преодоления хаоса в себе - но практически неосуществимо. Как заставить их поверить в существование мира, который они не в состоянии себе представить? Как убедить их в необходимости поведения, которое во многом противоречит их насущным потребностям? Не найдя другого пути, он решил попробовать этот, не потому, что надеялся на успех, просто любое действие было все же лучше, чем сидеть и ждать конца. Всю силу таланта он вложил в свои послания, хотя и понимал бесполезность этих творческих усилий: бездушная машина, которой предстоит перевести текст на язык тех, кому они адресованы, никогда не сможет передать тех тончайших нюансов, которые отличают гениальное от посредственного. Впрочем, при чем здесь компьютер, если переводить надо на язык, основанный на понятиях другого, чуждого мира? Он и сам вряд ли справился бы, даже имея достаточно времени, чтобы изучить чужой язык.
Как он и ожидал, ничего хорошего из этой попытки не получилось. Компьютер свою часть работы выполнил, правда, безупречно: перевел послания и, отыскав наиболее восприимчивых и интеллектуально развитых представителей виртуального человечества, внедрил тексты в их сознание. Избранные им люди тоже, по-видимому, сделали все, что могли: копаясь в памяти тех, кто жил одновременно с посланниками и после них, он находил там фрагменты своих обращений. Но как же они были чудовищно искажены! Единственное, что они поняли правильно, так это то, что послания исходят от создателя их мира. Но образ создателя, сложившийся в их сознании, не лез ни в какие ворота. Капризное, властолюбивое существо, обладающее полной информацией и неограниченными возможностями, само далекое от совершенства, которого требует от своих созданий, но жестоко карающее за несовершенство, как будто они виноваты в том, что он создал их такими. Разумеется, подобное представление нисколько не отвечало поставленной цели. Страх перед наказанием иногда ограничивал внешние проявления хаотического начала, но нисколько не способствовал его внутреннему преодолению. В конечном счете все его усилия доказали лишь то, что и так было ясно с самого начала: без преодоления языкового барьера и огромной разницы во времени ему ничего не сделать.
Решение пришло внезапно, и в первый момент даже принесло ему некоторое эстетическое удовлетворение, ибо обладало милыми сердцу ученого красотой и симметрией. Чтобы люди из виртуального мира могли войти в реальный, он сам должен проделать тот же путь в обратном направлении. Ничего невозможного тут нет. Любой компьютер, достаточно мощный, чтобы сделать и сохранить информационную копию личности, на всякий случай комплектуется необходимой для этого аппаратурой. При нормальной процедуре для информационной копии время останавливается, но, введенная в виртуальный мир, она будет развиваться по его законам, ничем в принципе не отличаясь от коренных жителей. А это значит, что он будет жить по их времени и сможет вести с ними живой диалог на их языке, а не забрасывать безнадежно искаженными при переводе посланиями. Конечно, все это будет не так просто, как кажется на первый взгляд. Войти в виртуальный мир, просто материализовавшись из пустоты, не удастся, законы сохранения там работают не хуже, чем в реальном мире.
Значит, он должен появиться на свет естественным путем. Жизнь начнется с нуля, и лишь постепенно из глубин подсознания всплывут картины прошлого, а с ними и память о своем предназначении. Как же трудно будет, наверное, жить с такой памятью в чужом, невыносимо тесном мире, среди существ разумных, но совершающих дикие, невозможные для нормального человека поступки! Жить, зная, что возврата не будет, что впереди - смерть и небытие. Закон, запрещающий дублирование личности, родился не на пустом месте, а на основании строгих научных исследований, доказавших, что одновременное существование двух или более исходно идентичных личностей может привести к весьма нежелательным для всего человечества последствиям. Если бы у него был выбор, он, оставшийся здесь, конечно, уступил бы право на жизнь тому, кто вернется оттуда, ведь из-за разницы во времени ушедший терял целую жизнь там, где оставшийся потерял бы всего несколько минут. Невелика потеря. Но выбора не было, слишком мал объем мозга виртуального человека, чтобы полностью вместить сознание реального. Почти вся память о прошлой жизни, свойства личности, необходимые в реальном мире, но совершенно лишние в виртуальном, будут стерты, уничтожены навсегда. Кое-что, правда, останется. Способность исцелять себя и других усилием воли, например. А поскольку человеческое тело, как и все остальное, устроено там гораздо более примитивно, то в его силах будет, наверное, вернуть к жизни и мертвого. Ну и, конечно, он не будет полностью принадлежать их миру, сможет выходить из него на время. Законы сохранения, правда, не позволят материализоваться вне плоскости настоящего времени, но не помешают заглядывать на несколько лет в прошлое или будущее.
" Странно, однако", - подумал он, - "что именно эти способности пригодятся мне, скорее всего, уже после смерти. Ведь для тех, кто пойдет за мной, моя смерть будет крушением веры, победой хаоса. Как сохранить веру в будущее бессмертие, если тот, кто принес тебе эту веру, лежит бездыханный у твоих ног? И есть только один способ возродить ее - восстать из мертвых. Зная заранее свой последний час, я вырвусь в будущее, отремонтирую свою разрушенную смертью оболочку и войду в нее на краткий миг, всего лишь несколько миллионных долей секунды по реальному времени. Но там эти микросекунды растянутся в часы; этого хватит, чтобы убедить учеников, что я не подвержен смерти. И это не будет обманом, спасенные действительно встретят меня здесь, в реальном мире. Вот только мне придется вернуться в прошлое, чтобы встретить заранее известную во всех деталях смерть... И мысль о том, что на самом деле я бессмертен и живу в другом, лучшем мире, будет мне слабым утешением. Ведь тот, кто останется здесь, будет для меня лишь двойником, не прожившим моей жизни. Только бы хватило мужества достойно встретить последний час, не моля о пощаде, которой не будет."
В том, что смерть его будет насильственной, он не сомневался, зная судьбу большинства своих посланников, хотя все эти внешние проявления хаотического начала - насилие, убийство - никак не укладывались в его голове.
Глядя на четырехмерный шар, неподвижно висящий в пустоте экрана, он еще раз попытался представить себе тесный плоский мир, в котором ему предстояло жить и умереть. Мир трех измерений - длина, ширина, высота - и все. Никакой толщины. Пленка, граница раздела между прошлым и будущим. Нет, это было невозможно представить. Да и ни к чему. Скоро он увидит все своими глазами.
Он поднялся, подошел к окну и раздвинул шторы, чтобы в последний раз взглянуть на прозрачную громаду Города из стекла и золота, на его дворцы, сияющие, как драгоценные кристаллы, струящиеся жидким золотом улицы и жемчужные ворота, на распахнутые просторы родного четырехмерного мира, который он начал ценить, кажется, только теперь, когда ему предстояло лишиться его навсегда.
"Но ведь все это останется со мной, пока существует Город!" - зазвучал в нем протестующий голос, и это было правдой, потому что он оставался здесь.
"Я больше никогда не увижу Города." - ответил другой голос, и это тоже было правдой, ибо сейчас он уйдет в чужой суровый мир, откуда нет возврата.
Он не знал еще, что именно эта картина будет едва ли не единственным его воспоминанием о родном мире, которое он унесет с собой. Однажды, в порыве откровенности, он расскажет о ней любимому ученику...
Вернувшись к компьютеру, он включил аппаратуру и надел на голову шлем записывающего устройства. Теперь машина все сделает сама, остается только ждать. Здесь он сделал, пожалуй, все, что мог. Хотя нет, нужно составить еще одно послание. Послание безвестной девушке из чужого мира, которой суждено стать его матерью. Она имеет право знать, кто будет ее сыном.
"Ты родишь сына, и наречешь ему имя..."
Он остановился и задумался на мгновение. Большинство его посланий достигло тех, кому были предназначены, и теперь людям хорошо известно имя создателя Вселенной. Женщину, рискнувшую назвать сына этим именем, ожидают крупные неприятности. Нет, имя должно быть достойным, но простым и широко распространенным среди людей.
"и наречешь ему имя: Иисус".