Чувство времени.
Это одно из главных ощущений в нашей жизни. Возможно, буду не оригинальна, если скажу, что в детстве от одного Рождества до другого проходит целая жизнь.
Здесь в Эрцгебирге, где вокруг сплошные леса, жизнь на рудниках зимой замирала и, казалось, отовсюду идет запах дерева, будь то дрова, занесенные для печи или столярная мастерская отца. Моника любила этот запах, любила разговоры у камина, рассказы бабушки, коловшей полено на тоненькие щепочки для растопки, таинственные тени от огня на стене, страшные сказки Гауфа в бабушкином пересказе. Сказки никогда не были одинаковыми: бабушка все время умудрялась рассказывать их по-новому, и если ее просили повторить так же, как прошлый раз, она сама уже не помнила, как оно прошлый раз было.
Всякий раз у нее находились новые подробности, из которых подрастающей Монике были понятны и мораль, и намек на недавний проступок младшего брата. Они заговорщицки улыбались друг другу, две женщины, обьединенные общими заботами о доме и о младших братьях, одного из которых покачивала в качалке все это время Моника. Родителей видели редко, что зимой, когда мама работала вместе с отцом в цеху, где делали деревянные игрушки, что летом, когда все время пропадали в огороде и саду, чтобы было что заготовить на зиму. Можно сказать, на бабушке весь дом держался. У нее Моника и научилась отвечать за все, и за всех.
У нее научилась, что в день вмещается очень много сделанного, если захотеть. И только иногда осенью, когда еще не наступала горячая пора по продаже деревянных игрушек, а пора сада-огорода уже отходила, выпадали дни, когда бабушка разрешала весь день читать. Тогда, казалось, день пролетал особенно быстро. Моника как будто попадала в другой мир. Она никуда не уезжала из родного села Вальдкирхена, но у нее было чувство, что она может побывать в любой точке света и даже на далеких звездах.
И тогда вечерами они менялись с бабулей ролями: теперь рассказывала Моника.
А когда рассказ ее заканчивался, бабушка обнимала ее, прижимала к себе, к груди, от фартука пахло деревом, кухней. И говорила всегда одно и тоже: «Сейчас совсем другая жизнь, Моника, ты все можешь увидеть сама, весь свет. Ты когда-нибудь побываешь и у Рудольфа в Баварии. Я, может, не доживу уже. А вот ты его увидишь, я тоже когда-то нянчила его, как ты сейчас маленького Альберта. Да Стена всех нас разделила. У тебя будет особенная жизнь, Моника, ты увидишь много стран, узнаешь много людей, ты особенная девочка».
Об этом, о том что она особенная, Моника знала. Она очень любила одно место на горе: оттуда видно было далеко-далеко, казалось, до самого Карл-Маркс-штадта. И если стоять, распростерши руки, то чудилось – летишь. А если лечь на спину в траву, или как в детстве, на санки зимой, то можно долго-долго смотреть в небо, на облака – и, кажется, ты там, в синеве, паришь над миром.
Но долго, очень долго, все было обычно. Дом, учеба. Училась девочка хоть и неплохо, но как-то не выделялась из класса. Не было у нее близких друзей. Неинтересно ей было ни с девочками из класса, постоянно обсуждавшими какие то наряды, ни с мальчишками, которые в свои шестнадцать все еще носились как Гойко Митич, а на уме – только какие-то спортивные кружки.
Специальность выбрала самую неромантичную – бухгалтер. Получила место в сберкассе после обучения. Казалось, жизнь не изменится никогда. И только на могиле у бабушки все повторяла: «Я же необыкновенная девочка, ома!» Ей казалось, все изменится, если появится друг. Но где же было встретится с ним? Всех вокруг она знала, никого необыкновенного рядом не появлялось. Только Карл, знакомый с детства, каждый вечер поджидал ее у сберкассы и провожал до дома.
Время стало другим. Уже не целая жизнь от Рождества до Рождества, а летит оно быстрее птицы. Но то же время порой и тянется, тянется бесконечно, когда за целый день несколко человек всего заходят перевести деньги за свет, за квартиру, бабульки получить пенсию.
Но вот уже и двадцать пять ей, а Карл все так же встречает с работы. И родители как о чем-то решенном, говорят об их свадьбе. Он постоянно у них, помогает отцу в мастерской. Человечки- курилки у него получаются особенно хорошо, такие трогательные. И он придумывает их каждый раз на новый манер: то это пожарный, то лесничий, то солдатик, а то моряк. Все уходят нарасхват. Особенно в предрождественское время заказов очень много, но все равно в семь вечера Карл стоит у дверей сберкассы, и они вместе идут домой.
Свадьба была, как положено, с венчанием в церкви, хоть и шеф районной сберкассы, ее начальник, намекал, что негоже в церви венчаться, да и в партию положено бы вступить. Все-таки заведующая, хоть и маленькой сберкассы. Но Моника помнила наказ Омы – венчаться. Обещала ей когда-то…
Вскоре и сынок родился. На работу почти сразу вышла, место в детских яслях было. Дом свой потихоньку достраивали. Карл все повторял, какие они счастливые, все так ладно складывается. Только Моника все чаще уходила на свою гору и думала, где же остались дальние страны и то множество людей, которых она должна была узнать.
Что-то стало происходить с окружающими. Она заметила это по старикам, которые стали снимать свои накопленные денежки. Шли разговоры о том, что можно будет скоро ездить в гости на Запад. Шепотом передавалось друг другу, что в Праге можно обратиться в посольство ФРГ и попасть туда таким путем. В газетах клеймили невозвращенцев.
Решение пришло как будто само собой: они с Карлом и маленьким Марио едут на выходные в Прагу, до Праги рукой подать. Живут ведь на границе с Чехословакией. Когда она сказала об этом Карлу, он остолбенел. Ведь все же хорошо. От добра добра не ищут. Зачем же еще и ребенка с собой брать? Но Моника уже решила, она знала – это ее шанс увидеть мир, узнать людей. Молча собирала вещи и складывала в багажник старенького отцового «Трабанта». Одному отцу сказала о своей задумке, предложила немного денег за машину, он отказался: хотя вряд ли понадобятся на Западе гэдээровские деньги – пусть лучше пропадут, но у дочери не возьмет.
Путь к посольству и сидение там во дворе, среди таких же, как они беглецов, вспоминались потом как во сне. Они не знали, что по всей ФРГ проходят митинги солидарности с ними. После нескольких дней ожидания в тесном общем помещении, где кормили, приносили пить, давали детям игрушки, было обьявлено: им дается временное гражданство. На автобусах повезли в лагерь-распределитель для беженцев.
Моника попросила сообщить о них родственникам, брату бабушки, и те встретили их сразу на границе. Так они оказались в Баварии. Их чествовали как героев – приглашали на встречи, приносили подарки. Но со временем родственники, очень приветливо встретившие их, все чаще заводили разговор о том, как трудно найти работу. Понятно было: дольше оставаться у них в доме неудобно, социальная помошь хоть и казалась в переводе на деньги ГДР большой суммой, но расходилась быстро.
С работой действительно было трудно. Наконец в газете попалось обьявление, что предлагается работа в маркетинге. Моника не очень представляла себе, о каком маркетинге шла речь. На встрече представитель фирмы чертил что-то на листке блокнота, говорил о преимуществах. Монике было все равно в этот момент, поняла: торговая фирма. Чем торгует – тоже все равно. Нужна была работа. Устраивало то, что может распределять время сама, могла делить работу с Карлом или работать по одному, если нужно оставаться с сынишкой.
Наутро она готова была приступить к работе. Но не оказалось все так просто. Приступать было некуда. Оказывается, нужно было ездить к людям домой и обьяснять им – так же как обьяснили им – преимущества фирмы и ее товаров. Товары нужно было узнать самой. Вместе с патентом на работу, в виде каталогов и прайслистов, выходила преличная сумма. Карл осторожничал и отговаривал. Моника думала об одном: если столько они сумели одолеть, то и с этим она справится. И вот то, о чем говорила бабушка: «Она узнает много людей».
И снова изменилось для нее время. Теперь она знала счет не только часам, но и минутам. Не думала ни о чем другом, только о встречах с людьми. Ей казалось, она просеивает песок. Не меньше восьми встреч в день.
Моника была благодарна Карлу. Он все делал, чтобы ей было хорошо. Карл отводил и забирал Марио из садика, а через год – и из школы. Карл делал все по дому. Карл подстраивал свою работу в автомастерской под их быт, под ее занятость. Он даже больше нее общался с ее родственниками, не передавая Монике их высказываний о том, что зря жена занялась этим делом, еще никто не заработал на таком, что она никакая мать, если ребенок не видит ее, что Карл делает всю женскую работу по дому. Он пропускал все мимо ушей и старался сделать все, чтобы уставшая Моника, уже совсем поздно вернувшись, просто благодарно ему улыбнулась. Он понимал, мужчина в доме должен делать то, что делает она. Но он и замечал: стоит ему начать кому-то обьяснять то же и теми же словами, что и Моника, как лица людей становятся скучными и они, быстро попрощавшись, спешат уйти.
Моника как будто светилась. Этого света хватало на всех. Даже Марио. Моника успевала, очень недолго, побыв с сыном, дать ему столько любви, что не каждая мать дает за весь день, сидя у телевизора за бесконечными сериалами.
Незаметно, совершенно незаметно прошло три года. Она не замечала ни праздников, ни будней.
Даже в день Рождества успела сделать две встречи. Уже пошли хорошие заработки. Карл купил новую «Субару». «Здесь, в горах, да еще и зимой, нужно иметь два приводных моста», – обьяснял он ей. Моника слушала в пол-уха, не вникая в это.
Вечером сидели за праздничным столом. Карл сделал в духовке гуся. Он даже штоллен испек такой сладкий пирог, которым издавна славилась их деревня. Из поколения в поколение передавался секретный рецепт в семье. Весь год собирались для него нужные продукты: изюм, орехи, корица и многое другое. В каждой семье он готовился немного по-своему, но только в их деревне он получался таким вкусным. Карл и родственников угостил пирогом, не сказав только, что сам его испек, а не Моника.
Сидели при свечах. Тихо играла музыка, вился дымок из игрушки-курилки, самой первой своей игрушки, которую сам сделал – ее Карл привез с собой. Моника положила руку на плечо мужу. Уставший Марио уснул у него на руках. Так хотелось, чтобы время остановилось. Вдруг супруги поняли, как соскучились по Саксонии.
И еще – Моника вдруг увидела такую грусть в глазах мужа! Она знала и понимала, что все это он делает только ради нее. Что по-настоящему, он был счастлив только там, в Вальдкирхене, в их недостроенном домике. Что не его вся эта жизнь, и не радуется он ни деньгам, которые в достатке стала зарабатывать Моника (он не говорил об этом, но всегда в душе считал, что деньги должен в дом приносить мужчина), ни ее успеху.
Нет, он, конечно, был рад за любимую. Исполнялась ее мечта. Они побывали уже во многих странах. Фирма, имея филиалы по всему миру, приглашала Монику и, следовательно, и его, Карла, на различные семинары. Они вместе были и в Америке, и по всей Европе, даже в Австралию летали. Он видел, как ценят, как любят Монику все. Она не старалась быть звездой, она ею была, излучая свет и тепло, которого хватало на всех.
Ему приходилось иногда выходить с ней на сцену, и тогда он пытался отделаться шуткой, и быстро передавал слово жене. Она, казалось говорила о самом простом, но каким –то образом задевала в каждом, такие струны, что ее подолгу не отпускали со сцены. Стоило ей с нее сойти, ее окружали плотным кольцом. Карл оставался в стороне. Просто смотрел на нее и ловил ее редкий, только ему предназначенный взгляд.
Только он один знал, чего стоили Монике эти семинары. Время заполнялось выступлениями и встречами. Даже к обеду и ужину кто-нибудь приглашался. Им оставались только краешек ночи и утро.
И откуда только силы у нее брались? Она просыпалась на рассвете и бежала к морю. Ей нужно было хоть несколько минут побыть одной с миром. С этим миром, который она так любила. Где бы она ни была, она раскидывала руки, и ей казалось – она снова стоит на своей горе в Вальдкирхене, и весь мир перед ней.
Мир менялся у нее на глазах. Ей иногда казалось, что он весь подчиняется ей. Сбывались все ее мечты. Вот и соединились две Германии. Они могут в любое время поехать домой. Да, они обязательно вернутся с Карлом в Саксонию. Она покажет людям, какие прекрасные возможности дает ее фирма. И Карл, и Марио будут снова счастливы, уйдет эта грусть из его глаз. Марио будет бегать с ребетней до позднего вечера за деревней, как когда-то они с Карлом в детстве.
Но только не так все просто получилось. В селе к ним отнеслись с недоверием. Искоса поглядывали на дорогую машину, на которой они приехали. Домик занял брат с семьей. И хоть Моника и Карл сказали, что не претендуют на него, чувствовалось полное отчуждение со всеми. Соседка-одноклассница так и сказала: «Вы теперь настоящие «весси» («западники», и думаете, мы тут совсем глупые и начнем покупать ваши дорогие порошки?».
Даже отец посоветовал поискать кватриру в городе. Марио плакал по вечерам и не хотел играть с детьми, объясняя это тем, что все смеются над тем, как он разговаривает. Моника знала, что это значит. Так же трудно им, саксонцам, было в Баварии: часто приходилось слышать словечко «осси» («восточники»), их «шикание» было слышно сразу и настораживало баварцев. Марио, конечно же, вырос там, но и у него, как ни старалась Моника говорить на правильном, официальном немецком, все равно прорезался баварский акцент.
Дом сняли во Фрайберге. В большой Кемнитц, как переименовали Карл-Маркс-штадт, она переезжать не захотела – ведь Фрайберг был тоже еще Эрцгебирге, тот же менталитет. Ей казалось, она знала этих людей. Но уже после первых встреч с клиентами поняла: придется начинать все сначала. Все, чего она добилась за эти годы в Баварии, нужно было забыть. Иногда казалось, что здесь намного труднее. Не было тут складов с товаром, за ним ездили в Баварию на своих машинах, да и почта еще была налажена плохо. Много работать приходилось и Карлу.
Моника поняла: если в Баварии доход шел в основном с продаж товара, то здесь нужно создать огромную сеть по клиентам, которые могли бы покупать себе товар сами со скидкой. Тем более, что народ еще считал здесь каждый пфенинг. Много труда стоило и организовать школы для дистрибьюторов.
Она с головой окунулась в работу – так, что порой не замечала ничего вокруг. У нее было такое обостренное ощущение времени и чувство людей. Казалось, она с первого взгляда могла определить, сможет ли сотрудничать с этим человеком. Организация разрасталась с быстротой неимоверной. Два раз в год организовывались семинары для всех желающих в Австрии. На каждом следующем семинаре чевствовали ее и Карла и поздравляли со следующей ступенью, достигнутой в иерархии фирмы.
Но странное дело: многое вдруг перестало радовать. О деньгах в своей работе Моника не думала никогда. Хотя и начинала работать, чтобы заработать, и было ей тогда все равно, что продавать, но вот как-то работа была отдельно, деньги отдельно.
И другое стала замечать: чем больше она узнавала людей, тем быстрее менялось ее окружение. Ее огорчало, что для настоящих друзей, тех, с кем начинала вместе работать, времени оставалось все меньше. Львиную долю его съедала организационная работа, а не встречи с новыми партнерами. И самое главное, она стала видеть расхождение в словах, которые говорила со сцены с тем, что нисходило из управления фирмы. Она обращалась уже к президенту фирмы, но ей холодно ответили: это торговая фирма и на первом месте прибыль. Позитивное мышление и вся другая философия и психология направлены в первую очередь на получение прибыли.
Все чаще Моника после семинаров, где говорила о всем позитивном и настраивала других на это, чувствовала опустошенность и усталость. Видела, как все молчаливее становился Карл. Марио, который все больше времени теперь проводил у бабушки в Вальдкирхене, обращался к ней, только если ему были нужны деньги. Моника понимала: трудный возраст. Успокаивало, что Карл с ним оставался близок.
И опять она по-другому чувствовала время. Оно сжималось и летело быстро- быстро, когда случались дни, когда все получалось, и растягивалось и казалось бесконечным, когда на душе вдруг становилось тоскливо. Хотелось остаться одной, укрыться с головой одеялом, и никому не показывать свою боль. Но кругом были люди, много людей, которые зависели от нее, ведь она пообещала научить их всему, что умела сама. В конце концов, она же мечтала о такой жизни. Но платой становилось все нараставшее душевное одиночество среди огромного числа людей. Ни одна душа не должна догадываться об этом. Даже Карл. От него было труднее всего скрыть это.
Она стала замечать, как постоянно его спрашивает: «Карл, ты любишь меня?» – и уже чувствовала, что раздражает его этим. Он никогда не любил нежностей и выяснения отношений. Все казалось ему само собой разумеющимся. А Моника вдруг стала сомневаться во всем. В себе, в фирме, в отношениях между ней и всем миром. Единственное, что еще оставалось несомненным – ее гора. Она все так же уезжала туда и оставалась наедине с собой. И еще дорога. Она всегда любила свои автомобили. Даже сейчас, имея возможность приобрести дорогой и престижный, ездила на полуспортивном «мерсике» А-класса. Особенно любила она вечерние возвращения домой. Дорога была ее отдыхом. По дороге слушала кассеты с любимой музыкой или речи Марианы Шварц. Эта женщина была не только ее партнером в работе, но и подругой. Она вслушивалась в ее голос и как будто разговаривала с ней. И – успокаивалась. Знала: то, что происходит с ней сейчас, Мариана пережила тоже в полной мере, и смогла справиться. Значит, сможет и она. Это удел сильных женщин, сказала Марианна, а мы с тобой, Моника, сильные.
Разница между ними была в том, что Марианин Макс был лидером у них в семье и во всех делах. Марианна была душой всего. Монике же нужно было принимать решения самой. Карл все больше и больше устранялся от дел. Надежда на то, что сын повзрослеет и станет ее опорой, тоже не оправдалась. Он твердо заявил, что хочет занятся другим бизнесом, и попросил, нет, почти потребовал денег на покупку дискотеки. Затея, конечно же, провалилась, пропали и деньги.
Иногда Моника думала о том, что было бы, если бы они с Карлом остались тогда и не ушли на на Запад. Жили бы в своем домике, посвящала бы все свое время сыну и мужу. Он был бы счастливее, это точно. Но была бы счастливее она? Нет, знала, – нет. То, что смогла она сделать, не удовлетворяло ее. Она пришла к той точке, когда понимаешь – нужно делать что-то еще, большее. Здесь в Германии, она сделала все что смогла. Ей нужно туда, в руководство фирмой, потому что только там можно изменить что-то в философии фирмы, перевернуть идеологию, и если на первом месте стоит прибыль, то пусть это будет честно, без всякого этого преувеличенного позитива и вранья.
Пришло вдруг решение, уехать в Америку. Уехать одной.
Впереди была еще одна новая жизнь.