Утром ко мне захадиль Гоги.
– Хасан, ты вчера футбол сматрель?
– Сматрель, – мрачно буркнул я.
– Ну и чито скажишь, дарагой? – поинтересавалься мой друг.
– Пидофилия…
– Ну, во-первых, «педофилия», – авторитетно заявиль Гоги, – а во-вторых: почему ты так называль?
– Это – совокупнось понятий, – сказал я. – Типо, пид... э... нехороший дядя пристает к ребенку.
– При чём же тут, как ты говориш, «пидофилия» и вчерашний футбол? – немало удивился мой друг.
– Самое прямое! – рявкнул я. – Наша сборная вчера надругалась над ребенком по имени «футбол». А мы все его так любили и хотели видеть здоровым и счастливым!
– И что, там все пидофилисты? – спросил Гоги.
– Все! – Я немножька думаль. – Кроме Малафеева и Дзагоева, пожалуй.
– Вай, горе нам! – вскричал мой друг.
– Горе, – саглашалься я. – Балшой горе…
– Пашли, Хасан, лучи чача кушить, – сказал Гоги.
– Пашли… Нам всё равно, за что ее кушать: за радость или за горе.
– За радость, канэшна, луччи, но если у нас ее пидофилисты украли, будем за горе, – мудро заявиль мой друг.