Субъективное жизнеописание – так обозначает гомельский литератор Юрий Фатнев жанр своего романа «Брянские волки», посвящённого своему брянскому периоду жизни. Художественная автобиография Юрия Сергеевича, начало которой публикуется в №4 белорусского журнала «Новая Немига литературная» за 2009 год, захватывает с первой страницы.
Литератор уводит нас в древнюю историю нынешней Брянщины, когда жителей называли изначально не брянскими волками, а неврами. А сам отец истории Геродот в своей исторической справке пишет, что «каждый из невров на несколько дней во всякий год обращается в волка…».
Стиль письма Юрия Фатнева певуч, поэтичен. Местами напоминает былину: «Вступая в свой град, нельзя не запнуться на свычаях и обычаях брянской милиции и врачей, особливо психиатров». На самом деле Фатнев пишет не о милиции и врачах, а о себе и брянских литераторах, которые являются честью и гордостью русской литературы: о Петре Проскурине, Леониде Добычине, Николае Денисове и др. Пишет, отмечая яркие особенности каждого. И задевает за живое. А это не каждому нравится. Донеслись до наших мест с Брянщины слухи о том, что Фатневу (вот что мне непонятно)…объявили бойкот.
Фатнев признаётся: «от других поэтов я отличаюсь тем, что никогда не сочиняю стихи. Они приходят ко мне готовыми. Их нужно только запомнить или записать».
Поэт Юрий Фатнев и прозу пишет как поэт. Прочитайте, разве это не поэзия: «Сквозь редеющий туман спустился к Десне, закапанный веснушками отражений. Заспанные заросли таили в себе ночные сны. Перемигивались бакены. Пересыпали серебряный цвир соловьи. Нет и не было в России города столь излюбленного соловьями, как Брянск. […] И уж Бежице достаётся больше всех районов Брянска: словно кистенями лупят её соловьи!».
Или же этот поэтический экзерсис: «Дом Фёдора Гущина пропах яблоками. […] Через годы не выдохся яблочный запах. Старики живы. Просто вышли в сад. А дверь осталась открытой. Вечерний свет гладит яблоки. На одном из них божья коровка раскрыла крылышки. Вот-вот взлетит…».
Дверь в воспоминания Юрия Фатнева открыта. Поспешите!
Продолжаю цитировать самые интересные, на мой взгляд, (что не исключает вкусовщины!) места из романа Юрия Фатнева «Брянские волки», продолжение которого публикуется в №5 журнала «Новая литературная Немига» за 2009 год:
Есть люди-копилки, а многие, подавляющее большинство, наглухо закрыты от природы. Им безразлично, что происходит в мире. И глаза и уши в порядке, а не видят, не слышат. Живые покойники. Так называемые лишние люди.
Лишние люди – не Онегин, не Печорин. Какие они лишние, если пригодились великим поэтам? Лишние – это те, для кого мир не существует. Кто не знает, что им с жизнью делать.
…………………………………………………………………..
Происходили какие-то события, и я принимал их за жизнь. Но проходило время, и я убеждался: жизнь совсем не то, что осталось в памяти. Жизнь – это то неуловимое, что проскользнуло, не пойманное словом. События я могу вспомнить и записать, но это будет не всё.
Меня волнует не происшедшее, а то, что присутствовало при событии. Сам воздух, фон, на котором разворачивалось действие. Тогда мне удастся восстановить время.
………………………………………………………………………..
Находиться в Брянске, на Брянщине постоянно – это значит для меня пребывать в состоянии счастья. Мне необходим знать, что вокруг меня Россия. Жирятино, Севск, Хатылево, Дятьково, Новозыбков, Красная Гора – это я простираюсь. Это моё тело. Моя душа. Каждый холм, речушка, окно в сумерках, крыша, по которой барабанит дождь, – это то, без чего мне невыносимо жить.
…………………………………………………………………..
Нет, к Паустовскому меня бы не затащили и на аркане. Я бы оскорбился за него. Кто я такой, чтобы лицезреть его? Мне бы только издали, ничем не обращая внимания на себя, глянуть на него. Ведь он из священной когорты: Пушкин, Тургенев, Бунин…[…] Паустовский – Россия домашняя, уютная, без примеси советской, как герань на окошке. И даже места, где он жил, озарены навсегда его светом. […]
- А где могила Паустовского? – обратились мы к первому встречному.
Он сразу оживился, будто на него свыше снизошёл свет. Начал подробно объяснять словами бережными, будто мы спросили о родне.
……………………………………………………………………..
Гудят обалделые шмели! Пчёлы упиваются сладостью. Вспыхивают на свету стрекозы. Гаснут в тени. Вот так бы идти да идти. Вспоминается Сергеев-Ценский:
Шаг мой всё шире и шире.
Гуще и выше трава.
Славно пожить в этом мире
Век бы ещё или два.
………………………………………………………………………
Куст жасмина из кожи вон лезет сквозь заборчик, как некоторые поэты, рвущиеся в столицу. Ему надо на улицу – и людей посмотреть, и себя показать.
………………………………………………………………………
Самое страшное время, когда душа выключается, теряет власть над временем и пространством. Мир не превращается в стихи. Ужас пронизывает меня! Неужели я стану одним из тех, кто не способен преображать зримый, мысленный мир в то, что будет жить вечно?
……………………………………………………………………..
…Завидую иве. Мне тоже хочется видеть Брянщину тысячами глаз. Это невозможно. Зато я могу взять командировку в тысячи мест. И я лечу, еду, иду пешком. Не ради путёвки и выступлений. Вобрать в глаза свои эту землю. Насытить их. Я ощущаю постоянный голод по красоте! По краскам!
……………………………………………………………………..
В безлюдных местах Брянщины меня подкарауливают стихи. Они набрасываются на меня, как я на чернику.
……………………………………………………………………..
Боры сочатся смолой. Прислушайтесь. Слышите шорох? Это смолистая капель моросит. Зверобой, проросший сквозь хвою, забрызгал поляны. Цикорий держится в тени. На солнцепёке блекнет, будто не он синел, впивая росную прохладу.
………………………………………………………………………..
А мне хочется затащить Брянск в стихи целиком – до последнего куста вместе с дремлющей стрекозой, до последнего солнечного зайчика, пригревшегося на стене. Не пропадать же такому богатству. Вот крыши в оврагах, на которых дрыхнут тени облаков. По слухам, там живёт нелюдимый человек, затаивший древнейший список «Слова о полку Игореве». Вечерами, плотно занавесив окно, зажигает свечу в восковых наростах, похожую на калику перехожего, и шевелит губами: «Не лепо ли ны бяшет братие…» А может, он – потомок автора «Слова…»?
………………………………………………………………………….
Вопили весь двадцатый век. Ждали пришествия нового Пушкина. А того не сообразили: гении приходят без дубликатов. И мстят современники. В упор не замечают.
…………………………………………………………………………..
И почему я с детства стремлюсь в то время? Именно в двенадцатый век? Чувствую – моя настоящая жизнь там, а эта жизнь в двадцатом столетии – всего лишь эхо, сотая копия.
……………………………………………………………………………
А что же тогда имеет смысл? Мозг гения, способный сжать интеллект нации в чудо, имя которому – книга!
……………………………………………………………………..
Иногда я мысленно погружался в человечество, дробился на миллиарды жизней, интеллектов. Какое разнообразие! Множества! И в то же время – это был я. Одно существо. Вобравшее в себя всё человечество.
Блуждал по сознаниям, запутывался в хитросплетениях чужих мыслей, насыщался чужими страстями, совершал чудовищные ошибки, сочинял тысячи стихов, романов, разочаровывался во всём и принимал всё. Откликался на миллиарды имён – и всё это был я. Каждый миг испытывал смертельную слабость и в то же мгновенье ощущал прилив новых жизней. Умирал – и не мог умереть. Жил – и не мог избавиться от смерти.
По своему усмотрению выбирал эпоху, страну, профессию. Просыпался в пещерах и дорогих отелях. Слушал стихи Катулла от самого автора, скакал на половцев с князем Игорем. Выискивал пейзаж в Барбизоне, и звали меня Камилл Коро. А я называл себя жаворонком.
Волны цивилизаций перекатывались в моём мозгу – я чувствовал себя океаном, который не остановить в его вечном движении. Это что касается внутренней жизни, а снаружи я остался тем, кого можно было сфотографировать и подписать – «Юрий Фатнев». Только и всего.
……………………………………………………………………
ПРОСТИТЕ МЕНЯ ВЕЛИКОДУШНО ЗА ОБИЛИЕ ЦИТАТ, НО МНЕ КАЖЕТСЯ: ОНИ БОЛЬШЕ СКАЖУТ О ФАТНЕВЕ 70-Х ГОДОВ ПРОШЛОГО ВЕКА. ИТАК, НАБЕРИТЕСЬ ТЕРПЕНИЯ - ЕЩЁ ОДНА ПОРЦИЯ ЦИТАТ.
…разве вырос бы Рубцов в крупного поэта, если бы не обкатался среди тех, кто находился рядом (Яшин, Астафьев, Белов, Бродский, Каратаев, Горбовский)? Они отпали, как ферма от ракеты, чтобы она взмыла ввысь!
………………………………………………………………………………………
Дегенеративная власть, совершающая каждый день, каждый час чудовищные преступления, знала: падут жесточайшие режимы, разбегутся спецслужбы, а красота вернется, победит сатанинскую цивилизацию. Ведь во все времена, вопреки всем режимам, в небесах творилась непредсказуемая, светозарная красота. «Следите за облаками», - советовал когда-то Джон Констебль. Он был из тех, к кому следовало прислушаться. Не президент. Не генсек какой-то. Художник. Выше звания на Земле после Бога нет.
……………………………………………………………………………………
Циолковский принадлежит к тем образам русской истории, которые согревают её своим дыханием. Часто воображаю его живым, едущим на велосипеде вдоль Оки и чувствую тогда, как по мне скользит солнечны зайчик от его пенсне. […]
Удивительный, близкий человек, понятный до малейшей чёрточки. Таких людей я принимаю. Никаких чудачеств не замечаю за ним. Это люди вокруг…непонятные: не пускают в своё сознание Вселенную, которой он живёт с детства.
…………………………………………………………………………………….
Сейчас мне кажется: никогда бы Циолковский не увлёкся космосом, не будь в его жизни Боровска. И мне здесь кое-что открылось. […]
Замечали? На вас кто-то смотрит, ивы откликаетесь взглядом на взгляд. Я знал: на меня смотрят сверху. Перешагивая рельсы, в ту же секунду я поднял глаза.
Небо было зыбкое, живое, необычайно глубокое, цветное. Колыхалось многоцветной медузой, но краски были нежные, переливающиеся. Мириады глаз были устремлены на меня, и радость в них была, что я присоединяюсь к ним, расставшись с временной оболочкой. Я не чувствовал своего тела. Оно было воздушным. Я принадлежал уже не земле, а небу. […] Больше небо нигде мне не открывалось.
………………………………………………………………………………………
Придёт время, когда нам придётся признать: можно оставаться дикарями, даже имея атомные и водородные бомбы.
………………………………………………………………………………………..
Время работает, как нейтронная бомба: люди исчезают, предметы остаются.
………………………………………………………………………………..
Человечество должно приходить в себя, читая поэтов.
… ………………………………………………………………………………
Невольно начинаешь верить, что судьбы наши где-то пишутся. Или в природе существует какой-то скрытый от человека механизм, позволяющий его судьбу формировать. Человек, сам того не сознавая, подбрасывает в него сырьё – какие-то поступки, слова, т.е. как бы делает лёгкие шаги, а жизнь что-то развивает, а что-то оставляет в стороне. Человек сам создаёт детали, а механизм, о котором я говорил, формирует, планирует, конструирует его судьбу.
…………………………………………………………………………………
Человечество будет существовать до тех пор, пока отдельный человек будет иметь право выбора – на мысль, на взгляд, на чувство, на свою оценку происходящего.
……………………………………………………………………………….
Не понимаю поэтов, приезжающих в Михайловское за вдохновением и даже признающихся, что здесь им хорошо пишется. Чудовищное святотатство! Михайловское вдохновляло Пушкина. Не преступление ли обкрадывать величайшего поэта? […]
По-моему, Михайловское выключает способности, требует переключения на более высокий уровень. Здесь понимаешь, что поэтический дар – чудо. И получивший его от Природы не нуждается в орденах и званиях. Перед Михайловским все равны.
………………………………………………………………………………..
Рдеет рябина на склонах. Издали кажется – размозжила осень голову. Но она живёхонька. Ти-и-хо у неё на душе.
…………………………………………………………………………………………….
P.S. Приятного вам чтения!
http://inf.by/gomel_lib/863/