Эскапелья Дорельяно. Часть пятая

Владимир Юрьевич Щербаков
Эскапелья Дорельяно (Escapella de Aureliano)



Часть пятая (Quinta parte)


Глава 1.

Поезд летел стрелою любви. Миша сидел у окна и думал, думал, думал… Мысли не размывались, не растекались, не размазывались – стрелами летели они рядом с поездом, готовые сокрушить любой барьер. “Славка-Оксана, Славка-Оксана, Славка-Оксана, Славка-Оксана…” – отстукивали колёса по рельсовым стыкам. “Славка-Оксана, Славка-Оксана, Славка-Оксана, Славка-Оксана…” – подхватывали колёса встречных поездов. “Славка-Оксана, Славка-Оксана, Славка-Оксана, Славка-Оксана…” – из этих имён состоял весь мир. Вязкий воздух, грязные стёкла, сине-зелёные виды за окном – всё осветила двойная золотая звезда. Миша смотрел на неё – смотрел и улыбался. Заветная золотая звезда протягивала ему тонкий спасительный луч, звала и манила за собою…
Миша уже не сидел в вагоне – Миша обозревал окрестности – Миша собирал донесения и строил планы – Миша распоряжался и командовал – Миша летел на коне перед строем золотых воинов, которым завтра предстояло перейти в наступление – в решающую битву против ненависти и ревности, против зависти и жестокости, против злобы и разрушения – против всех богов на свете – за человека и человеческую любовь… Нет, битва предстоит уже сегодня – против родительского непонимания и неприятия сына. Что ж, ничего страшного – лёгкая разминка перед генеральным сражением… У меня всё получится! El amor!
– El amor! – пронеслось по рядам бойцов, и Миша очнулся.
Ну вот, обломали! Опять духота, теснота, замкнутые в себе пассажиры… О чём они думают? Каждый о своём: об умственном, сердечном, желудочном, кишечном… – и далее вниз – до самого дна преисподней. Подумали бы о высшем – выше себя – станцевали бы над собой! Это же видно, когда человек танцует над собой. Такой человек светится изнутри… Показать им, как это делается? Нет, не надо, не время ещё…
Миша уставился в окно и рассеял взгляд. Так и просидел до самого города.

Город. Самодовольный железобетонный дракон. Ценности всех вещей блестят на нём чешуйками стёкол. “Ты должен, ты должен, ты должен…” Крепка броня трусливого зверя, но она же – его тюрьма, и она же – его гроб. Огромный размалёванный гроб… Эй, ты, чудовище! Что, спряталось, да? Как бы не так! Я – Мигель Дорельяно – вижу тебя насквозь – всю бездну твоего великоглазого страха. Обнажённый и безоружный, выхожу я против тебя в золотом сиянии любви. Пяль на меня испуганные глазища, покуда не ослепнут они. Сама беззащитность моя служит мне защитой. El amor!

Вокзал. Неизбежный вокзал. Тот же, что и в прошлом году, тот же, что и в позапрошлом – тот же, что и всегда. Та же платформа, тот же асфальт, те же трещины. Тот же рюкзак за спиною – “ты должен” – та же остановка трамвая, тот же дом… Место, где меня не любят и не понимают… Тот же подъезд…
Чёрная молния – под ноги – раз! Миша отшатнулся – что за бред? Яркая пара зелёных глаз…
– Лучик? Привет!
– Мя-я-hola! (Мя-я-ово!) – как-то уж очень по-человечески закончил своё приветствие Лучик и обхватил Мишину ногу загнутым набок хвостом.
– Hola, hola, amigo! (Здорово, здорово, дружище!) – заулыбался Миша – скинул с себя рюкзак, поставил его на скамейку и взял Лучика на руки. – Ay! Cuanto tiempo hace que no te veia! (Ой! Как же долго я тебя не видел!) – щекою к пушистой мордочке, глаза закрыл и сам замурлыкал – от удовольствия: – R-r-r-u-u-u-n-n-n! Casi todo el verano! Y creciste tanto! Dios mio! (М-м-м-у-у-у-р-р-р! Почти целое лето! И как ты вырос! Боже мой!)
– Mio, mio, mio… (Мой, мой, мой…) – усами пощекотав Мишину щёку, отозвался Лучик.
– Mi bueno, mi querido amigo, (Мой милый, мой хороший.) – ласкался Миша и с Лучиком на руках уселся на скамейку. – Ой! Ты же перешёл мне дорогу! Ну дела! Хорошо, что мне – а если бы другим? Люди – они же так напуганы – они же куста боятся – а уж чёрного кота и подавно. Оттого и жестоки бывают – запредельно жестоки. Я тебя ещё маленького предупреждал: не смей переходить им дорогу – затопчут!
Лучик сделал вид, что не расслышал.
– Ну и правильно, – согласился Миша. – Пусть другие боятся, а мы не будем. Я тебе очень рад! О-о-о-о-о! Ты не представляешь, как я тебе рад! Мне же сейчас к родителям идти, лекции выслушивать и всё такое… Знаешь, как тяжело одному – против ненависти и ревности..? Ты-то знаешь, конечно. Ты мой брат. А ещё у нас много-много братьев и сестёр – пусть и далеко отсюда. Целый род Дорельяно! El amor! В общем, прорвёмся! Pasaremos! Вот, послушай:


Если чёрный кот
Дорогу перешёл,
Значит, целый год
Всё будет хорошо.


– Это я сейчас сочинил – для напуганных людей. Впрочем, они не поверят. Они привыкли бояться. Чёрный кот – это страх. Въевшийся в душу страх. А ты приласкай его, погладь – он тебе песенку споёт и сказку расскажет. Только на цепь не сажай – цепей никто не любит – даже золотых – если их невозможно снять.
Миша положил Лучика на колени и убрал руки:
– Можешь идти. Я тебя не держу. Не хочешь? Другое дело. Никаких цепей. Никаких барьеров. Никаких страхов… Люди, посмотрите сюда. Вот он – ваш страх. Чёрный клубочек – лапки подогнул, когти подобрал, глазки закрыл и мурлычет. А вы боитесь. Обходите его за три версты. Вот он и кидается вам под ноги: “Погладь меня, приласкай!” А вы идёте другим путём – но и там притаился страх: “Погладь меня, приласкай!” Тогда вы бежите, а страх – за вами: “Погладь меня, приласкай!” А вы всё бежите, бежите, бежите – пока не упадёте. А страх останется – непринятый, неприласканный, нелюбимый.
Миша опустил глаза и вздохнул:
– Может, и я такой же. Тоже бегаю за людьми и прошу: “Примите меня, приласкайте!” А люди не понимают, шарахаются… от своего зеркального отражения. Ну да, они ведь такие же. Тоже бегают и кричат: “Примите меня, приласкайте!” А им в ответ: “Будешь хорошим, послушным, смиренным – тогда может быть…” “Нет, примите меня сейчас – таким, какой я есть! Пожалуйста!” “Нет.” “Ах, так? Ну, берегитесь: сам возьму – и ласку, и любовь, и понимание – насильно!” И берут, берут, берут… Насильно. Всё насильно. Всё только насильно. Даже то, что предлагается добровольно. Они не могут иначе. Они не просят – даже не требуют – они врываются, хватают и отбирают – насильно. Только дети иногда пищат – всё реже, всё тише, всё безнадёжнее: “Примите меня, приласкайте!” Но нет, куда там… Вот он, корень зла! А я собирался сражаться! Против чего? Против ненависти и ревности, против зависти и жестокости, против злобы и разрушения? А что, если эти чудовища только и хотят, чтобы их приняли и приласкали? Опять то же самое. Все пороки – лишь неприласканные добродетели. Зачем же с ними сражаться – их полюбить надо – вместе с людьми, которые носят их в себе. Любишь людей – люби и их пороки – только искренне, от всего сердца, несмотря ни на что – тогда они улягутся, подогнут лапки, уберут когти и замурлычут. Что там котята – тигры и пантеры лягут к ногам созидателя новых ценностей… Спасибо, Лучик! Вовремя подвернулся ты, вовремя перешёл мне дорогу. Я не отказываюсь сражаться, но тактика моя будет иной… А сейчас мне надо идти. Извини, что не покормил: еды с собой нет, а с рюкзаком в магазин не попрёшься. Приходи завтра. Пока.
Снял Лучика с колен, посадил на скамейку, погладил в последний раз, закинул за спину рюкзак и скрылся в подъезде.

Лифт, этаж, дверь, кнопка звонка… Нет, сначала надо спрятать вещи.
Миша снял рюкзак, развязал его и вытащил уложенный сверху чёрный полиэтиленовый пакет. В пакете находился “криминал”: девчоночьи записки и прядки волос, осколок зелёной бутылки, кассета Анны Владимировны и плеер, которым можно было пользоваться дома, но нельзя было возить к Володе. Пакет надо засунуть в электрощиток – чтобы не отшмонали родители – а потом при случае забрать. Дверца заперта, но замок простейший – Миша давно уже сделал для него отмычку – изогнутый кусочек проволоки, не привлекающий внимания родителей. Раз-два – и готово. Завязал рюкзак, надел его на себя и позвонил в дверь.

Открыла мать. Парою бронебойных взглядов затолкала в Мишино горло почти уже вырвавшиеся оттуда слова приветствия, повернулась и ушла в комнату. Отец посмотрел иначе: долго, неотрывно, с головы до ног и обратно – туда-сюда – точно гусеницами проутюжил – а потом повернулся и ушёл – следом за матерью.
Миша оторопел. Это чего – всё? Ни ругани, ни угроз, ни оскорблений – ни единого слова! Простите, не поверю. Так не бывает.
Оказывается, бывает. Родители ездили на море – как собирались – вернулись месяц назад: довольные, отдохнувшие, подобревшие – они ещё не накопили злобы, чтобы срывать её на сыне. Тучами походили, поклубились – и все дела.
Нет, не все. Мать не утерпела и полезла в рюкзак. Ну и ладно: “криминал” запрятан, а остальное пусть перерывают – оно там как лежало, так и лежит.
– Иди, мойся, – накопавшись в куче барахла, прогудела мать.
Миша понял, что приём окончен, улыбнулся и пошёл мыться. Ванная, парикмахерская, школа… Был бы у подъезда Лучик, Миша забежал бы ещё в магазин за колбасой – но Лучика не было – значит, в следующий раз.
А вот достать пакет из электрощитка – это отдельная история. Можно было бы подождать до завтрашнего возвращения из школы, но Миша ждать не хотел: мало ли чего. Слишком уж ценные вещи там припрятаны. Когда родительское внимание ослабло, Миша начал действовать по давно отработанной программе.
Раз: как бы невзначай пройти мимо входной двери и осторожно повернуть рычажок замка – так, чтобы не попасть под родительские взгляды.
Два: спустя некоторое время повторить то же самое, поскольку замок закрывается на два оборота.
Три – самое главное: дождаться, когда родители будут увлечены разговором на кухне, или один из них будет в туалете, а другой на кухне, или ещё чего-нибудь в этом роде – короче, будет полная уверенность, что в ближайшие полминуты ни один из них не заглянет в прихожую. Очень-очень осторожно нажать на ручку, очень-очень тихо приоткрыть дверь, змейкою просочиться в щёлку, дверь прикрыть, чтобы не стукнула и не пошёл сквозняк, отпереть щиток, достать пакет, запереть щиток – и обратно – тем же путём – к себе в комнату – пакет под диван – шух! Раньше, когда Миша был ещё мал и неопытен, родители слышали звуки его третьего этапа, настораживались, прибегали, зыркали по сторонам – но уже ничего понять не могли.
Четыре-пять: то же, что и “раз-два”, только в обратную сторону, в один присест и без особых церемоний: дело сделано и никто ничего не узнает.
Шесть: через полчасика переправить вещи в тайник. Всё.
Впрочем, на этот раз получилось ещё круче. Отец у себя в комнате смотрел телевизор, мать на кухне мыла посуду. Миша спокойно открыл дверь, вышел на лестничную площадку, сделал своё дело и вернулся. Расчёт оправдался: отец подумал, что это мать пошла выносить мусор, мать подумала, что это отец пошёл проверять почту – и оба остались на своих местах. Эх, Анечку бы сюда – отличный материал для её “Пособия по декоративно-прикладному лоховодству в домашних условиях”! А теперь спать: завтра же в школу – чёрт бы её подрал!

В школе ничего не изменилось. В школе ничего не меняется: ни за год, ни за двадцать, ни за сто… Страна меняется: кризисы, баррикады, реформы, революции, стройки, перестройки – школа не меняется никогда. Разве что внешне – самую малость – а внутренняя сущность – насилие – неизменна во веки веков.
Насилие. Всюду насилие. Всё через насилие. Даже то, что даётся добровольно.
Вот они, первоклассники. Маленькие, наивные, любознательные. Они, как ни странно, ХОТЯТ УЧИТЬСЯ! Волнуются, конечно, стесняется кое-кто – ещё бы: такая ступенька во взрослую жизнь! – но не боятся – наоборот, стремятся к знаниям! Все дети стремятся к знаниям – пока не попадут в школу. Потому что школа не открывает знания, как сундуки с сокровищами, а вбивает в головы, как тупые гвозди, чтобы носители этих знаний сами стали такими же тупыми. Все знания – только через насилие. Попробуй, отступи на лишнюю клеточку, зачеркни лишний крючочек, произнеси “не такое” слово, задумайся о чём-то своём – мигом тебя вернут на землю и объяснят, кто ты есть и где твоё место – причём в выражениях стесняться не будут. Это потом уже, сделавшись злобными старухами, станут ворчать училки о падении нравов современной молодёжи – а пока что вовсю способствуют этому падению – ибо нравы детей падают под тяжестью творимого над ними насилия.
Вот ученики второго класса. Год назад они шли сюда, как на праздник, сейчас – как на каторгу. Они уже всё поняли и если ещё на что-то надеются, так только на то, что закончится когда-нибудь эта чёртова школа и настанет свободная взрослая жизнь. Наивные! Там, за порогом школы, такое же насилие – только в более “зрелых” формах. Насилие и страх. Страх и насилие. Страх порождает насилие, а насилие – страх. Замкнутый круг, прикрытый стыдливою маскою лжи. Есть ещё немного любви. Очень-очень мало любви. Слишком мало любви…
Вот и Мишины одноклассники. Эти уже сами творят насилие и наводят страх. Могут и учительницу послать подальше, могут и закурить в открытую, могут и с ножичком в класс припереться. Не все, конечно, но кое-кто уже осмеливается. А чего там: ещё три года – и adios – а некоторые через год уйдут. Оксана точно уйдёт – а не уйдёт сама, “уйдут” насильно, вздыхая с облегчением: “Наконец-то!” Ох, эти добрые святоши, ох, эти праведные ханжи! Плевать вам на эту девочку и на остальных плевать. Плевать вам на боль, на слёзы, на нервы, на кровь, на судьбу детей. Дети для вас – расходный материал, источник доходов, которые и доходами не назовёшь. Во имя собственного благополучия сжигаете вы детские души на алтаре священных принципов морали. Вы так возвеличили своего Бога, что под Ним уже не видно человека.
Вот и Оксана. Измождённая, измученная, измочаленная; накрашенная небрежно, с явным расчётом на отвращение. Одинокая, страшно одинокая. Ни к кому не подошла – молча закурила в сторонке. И к ней никто не подошёл: кому такая нужна? Все ухажёры разбежались. Миша тоже решил подождать, присмотреться, приласкать пороки. Впрочем, не так всё и безнадёжно: вместе с огоньком сигареты зажёгся в глазах Оксаны блеск отрешённой целеустремлённости. Стало быть, жизнь продолжается. La vida continua.
А вот и Славка. Совсем даже не забитый. Держится развязно, руки в карманах. Тут же влился в компанию мальчишек и растворился в ней. Словно не было человека.
Они не знают его страшную тайну, – подумал Миша, – потому и принимают за своего. А если бы узнали? Бросили бы, отвергли – как Оксану? Нет, гораздо хуже… О лживые лицемеры! Вам тоже плевать на человека! Вы видите только маску, которая должна соответствовать общепринятым нормам. Того, кто покажет вам истинное лицо, вы готовы убить – потому что лицо это смахивает на ваше собственное… Эх, люди – обогреть бы вас, подарить вам золотой свет… Ладно, это потом. Сейчас – наблюдать и строить планы.

Миша так и поступил. Присматривался, наблюдал, строил планы… День, другой, третий… С кого бы начать? Со Славки. Это труднее, зато надёжнее. И никакой ревности. Миша вспомнил, что так же он действовал неделю назад, в день рождения рода Дорельяно: дарил золотой свет мальчикам, чтобы те дарили его девочкам.
Славка, естественно, начнёт брыкаться, встанет на дыбы, может и по морде съездить – ничего, пусть – лишь бы не замкнулся наглухо. А для этого очень важно подобрать слова – точно отмычку к замку – да ещё и момент поймать, когда никого не будет поблизости. Трудная задача. Миша не решался к ней подступиться, но баловница-судьба преподнесла ему сюрприз.


Глава 2.

Как-то раз, возвращаясь из школы, Миша обнаружил в почтовом ящике письмо, адресованное ему. Ему! Не родителям! Такого ещё не бывало! Вот уж сюрприз так сюрприз!
Миша взял письмо, повертел, посмотрел на обратный адрес. Название города почему-то знакомо; улица, дом и квартира – нет; а вот фамилия отправителя… Аня? Аня! Анечка!!! Милая весняночка! Наконец-то, наконец-то, наконец-то – ура-а-а-а-а!!!
Письмо – в карман – по лестнице – бегом – с налёту – ключ – в замок – легко – раз! – два! – ключ – обратно – в другой – замок – раз! – два! – всё – дома – наконец-то! – ура! – дверь – бабах! – замок – щёлк! – щёлк! – сумку – в угол – плюх! – всё – фффу-у-у-у-у…
Вперёд – не снимая – ботинок – на диван – аккуратно – край – конверта – оторвал – раз-раз-раз-раз – письмо – наружу – наконец-то! – ура! – вот оно! – глазами – впился:

Миша! Здравствуй! Даже не знаю, с чего начать. Так много всего! Но ты же каждому слову моему рад будешь, да? Мишка! Милый ты мой! Как же я тебя люблю! Как же я тебя люблю! Знаю: Эскапелья – но мне же и крупицы твоей любви на десять жизней хватит! Давно хотела написать – нет, думаю, подожду до осени. Может, всё-таки уехал куда. А у меня потрясающие новости! Папа вернулся! Живой, здоровый – только другой какой-то. Будто и не он вовсе. Целыми днями сидит и молчит. Голову ладонями обхватит, смотрит в себя и думает, думает, думает. Часами! Напролёт! Из армии уволился, работу ищет – тогда хоть на человека бывает похож, а так… Даже не знаю, что и думать: радоваться или с ума сходить? Он и раньше почти не говорил, а теперь вовсе замолчал. Уставится на меня и плачет – представляешь? – большой, сильный, взрослый – и плачет! Как ребёнок! Я подойду, поцелую, поглажу – успокаивается. Снова сидит и думает, думает, думает. Что-то с ним ТАМ приключилось – не такое, как раньше. (А я знаю, что он был ТАМ – знаю, и всё!) Сегодня историю рассказал. Так неожиданно! Сидел, сидел, сидел – голову поднял и говорит: “Была гроза. Все попрятались, а я нет. Вдруг – не поверишь – явился передо мною отрок обнажённый, сиянием золотым окружённый – руку протянул и крикнул: “Вернись, Александр! Вернись домой! Это моё дело!” Я как стоял, так и упал на колени. Лицом в землю – точно ослеп. А потом попривыкли глаза, поднял я голову, глянул на отрока – и узнал. Мишу. А он исчез. Словно не было человека… Я вернулся. Всё исполнил, как он велел. Пусть не сердится. Передай ему, пусть не сердится. Передай…” Несколько раз повторил, а потом встал – пойду, говорит, в церковь – и ушёл. Ну и чего мне думать? Никогда у нас не было, чтобы в церковь… Даже разговоры не велись. Ой, Мишка! Может, это болезнь какая? Чего делать? Вот он ушёл, а я письмо села писать – чтобы с ума не сойти, а заодно и просьбу его исполнить… Да ты-то живой или нет? А то, может, уже в раю или на Капелле? Напиши мне или позвони. Вот телефон:… Да что ж такое-то, а? В конце-то концов? Кругом столько взрослых: умных, бывалых, опытных – а как до дела, так никого! Знакомые разбежались, бабушка в растерянности. Мы, дети – малые, глупые, несмышлёные – всё мы должны брать на себя! Всю тяжесть мира – на наши детские плечи!
Извини, Миша, я немного поплакала, успокоилась, продолжаю. В остальном у меня всё хорошо. Это же мой город. Я тут, можно сказать, родилась и выросла. До того ничего не помню, а после – одни разъезды. Это не считается. Моя родина – здесь. Здесь я и в школу пошла – в ту же школу и сейчас пойду, как учёба начнётся – в тот же класс. Прежних подружек встретила. Рассказала про папу. Сочувствуют – спасибо им огромное. И про тебя рассказала. Завидуют!!! И про Эскапелью. Не верят. Ну и не надо. Зато я верю. Кстати, сегодня же день рождения рода Дорельяно – ты говорил, я помню. Поздравляю нас всех. Неужели когда-нибудь встретимся – все вместе, а? Ревнивое море, верни мне Мигеля – пока я не превратилась в белую скалу, покрытую зелёными волосами водорослей! А ты, Мишенька, рвись на свободу, рвись, обдавай меня солёными слезами! Смотрю я вдаль – и жду, и жду, и жду. И плачу, и плачу, и плачу…

Твоя Анита

Миша отложил письмо и перевернулся на спину. Так, успокоиться, не спешить, привести в порядок разбежавшиеся мысли. Что мы имеем? Аня жива и здорова. Её папа жив и… болен? Что значит “болен”? Все болезни – от недостатка любви. За любовью он и пошёл в церковь. Не к врачам, не к психологам, не к холодным профессионалам, а в церковь, к Богу Любви. Да только не даром даёт этот Бог свою любовь – требует полного самоотречения и самопожертвования – Ему, Всевышнему. Иначе нельзя, иначе наказание, иначе гнев и геенна огненная. Прямо как родители – образы и подобия… Да разве настоящая любовь требует оплаты? Настоящая любовь рвётся из глубины сердца, как свет из глубины звезды – ослепительно, мощно, властно, неукротимо – сжигает болезни, пороки, недостатки, грехи… А религия как наркотик, опиум для народа: снимает боль, но не излечивает болезнь.
И что же делать? Как говорил пророк сверхчеловека: “Одно бывает необходимее другого.” Про Славку и Оксану придётся забыть: Ане и Александру Васильевичу помощь нужна сейчас, немедленно – иначе может быть поздно. Но как помочь? Письмо шло почти две недели – и столько же будет идти ответное? Да уж, в позапрошлом веке письма ходили быстрее. Позвонить? Но это же междугородный звонок, за него придётся платить: кому деньгами, а кому и своей шкурой. Да фиг бы со шкурой – за любимого человека и жизни не жалко – но сказать-то по телефону – что? Какие слова? Нет таких слов и не будет: здесь нужен свет – золотой свет любви! Золотой свет любви? Ну-ка, ну-ка, ну-ка… Вот так, вот так и вот так… Нет-нет, ещё и ВОТ ТАК! Постойте… да это же… блин… Эврика!!!
Миша вскочил с дивана и забегал по комнате. Так просто? – повторял он про себя. – ТАК просто??? Но это же сверхгениально! Это не могло прийти в голову МНЕ! Это не я, это кто-то другой. Кто-то обронил, а я подобрал… Так, погоди: успокойся, подумай, прими решение. Тебе подарили суперидею – изволь воплотить её лучшим образом. Помнишь, как в день возвращения ты перехитрил обоих родителей – одновременно? Вот и на этот раз: две проблемы, каждая из которых почти неразрешима в отдельности, легко решаются вместе. Прямо сейчас!
Миша сунул письмо в карман, схватил ключи, выскочил из квартиры, запер дверь и побежал… к Славке.

Лестница, выход, поворот, переулок, двор, подъезд, лестница – без лифта – на этаж – бегом… Фффу-у-у-у-у… Сердце, сердце, погоди, не вылетай из горла! Ой-ёй-ёй, как же я тебя загнал-то, а? Ща, ща, погоди, токо отдышусь маленько… Всё, всё, пора! Звонок. Ну! Ну! Ну! Давай, давай, давай – где ты там – чёрт бы тебя подрал! Давай, давай, давай – открывай, открывай, открывай… Бы!-стре!-е-е-е!!!
Славка открыл. Увидел. Оторопел. Наверное. Миша не заметил. Миша ворвался и заорал:
– Давай! Телефон! Быстро! Позвонить! По межгороду! Да! Сейчас! Надо! Всё! Вопрос! Жизни! И! Смерти! – прижал руки к груди и заговорил спокойнее. – Слава! Пожалуйста! Очень надо! Из дома мне нельзя, а больше неоткуда. От тебя – можно? – и, не встречая сопротивления, потянулся к телефонному аппарату.
– Нет, нет, – испуганно забормотал Славка. – Нельзя, нельзя! – загородил собою домашний телефон. – Вот, вот, – протянул мобильный.
Миша взял эту штуковину и повертел в руках. Своего мобильного телефона у него не было – по той же причине, по которой не было компьютера, Интернета, игровой приставки – а также братика, сестрички, кошечки, собачки, разрешения на работу и учебника любимого языка.
– Помоги!
Славка нажал нужную кнопку, Миша достал из кармана письмо и набрал указанный номер. Гудок, другой, третий… Давай, давай, давай!
– Алло?
– Аня! Это я, Миша! Ми!-ша! Дорельяно! Да, всё в порядке! Погоди, погоди – потом объясню! ПА!-ТОМ! Слушай, не перебивай! Я у Славы. Звоню с его мобильного. Долго говорить не могу. Самое главное: подари папе золотой свет! Слышишь? ПОДАРИ! ПАПЕ! ЗОЛОТОЙ! СВЕТ! Да, да, да! У тебя внутри золотой свет! Ты можешь дарить его другим, как я подарил тебе! Да, ты должна извлечь его наружу! МО!-ЖЕШЬ!!! Ты всё можешь! Всё, что захочешь! Поняла? Желание должно быть достаточно сильным! Ты вся должна перелиться в это желание! Вся! Без остатка! Поняла? О себе забудь! Обо мне забудь! Думай только о папе, только о том, как помочь папе! У тебя всё получится! У ТЕБЯ! ВСЁ! ПА!-ЛУ!-ЧИ!-ЦА! Свет наружу и руку на сердце! Всё! Это самое лучшее, что ты можешь сделать! Нет, другого пути нет! Что? Так ведь он же теперь не в армии, теперь можно! Всё! Пока! Да, напишу, сегодня, обязательно! Через две недели дойдёт. Всё! Нет, не вернулась. Да! Я тебя тоже! Очень-очень! Всегда и несмотря ни на что! Пока!
Миша вернул Славке забрызганный слюною телефон, заодно и письмо протянул. Славка взял и то, и другое, постоял, почесал голову, подумал, двинулся в комнату, Мише рукою махнул: заходи уж, чего там. Миша снял ботинки, зашёл, примостился на краю дивана. Славка уже сидел на другом краю и читал письмо. Закончил. Посмотрел на Мишу. Покачал головой:
– Ну ты, блин, даёшь! Являешься как святой, орёшь как ненормальный, людей пугаешь…
– Слава…
– Меня чуть заикой не оставил. Придурок.
– Слава, погоди. Я и сам не понимаю. Всё ведь так и было: ливень, гроза, золотое сияние. И кричал я именно это – только другому человеку и в другом месте. Как ТУДА передалось, не знаю. Наверное, через пространство мыслей… Нет, нет, погоди, я не сумасшедший. Послушай… – Миша рассказал о разговоре с пророком – без предыстории этого разговора.
Славка слушал. Не перебивал. Может, и хотелось ему выгнать Мишу, но привычка добывать информацию оказалась сильнее. Миша на это и рассчитывал. Рассказал, встал, забрал у Славки письмо, сунул его в карман, сделал вид, что собирается уходить, но вдруг обернулся и вместо благодарности выдал:
– Слава, я всё знаю.
– Чего? – Славка не понял. – Чего ты знаешь? – фыркнул насмешливо, однако с любопытством.
– Всё, – многозначительно повторил Миша.
– Чего “всё”?
– Пустырь. Яма. Осень. Грязь. Ты. Оксана. Валерка. Раз…
Мишины слова падали шагами Каменного Гостя. Раз – бой! Раз – гром! Резко – вдруг – потемнело – за окном. Раз – гул! Раз – гон! Голый гулкий железобетон. Комната наполнилась могильным холодом. Славка побледнел, как снежная баба.
– А-а-аткуда-а-а? – пролепетал он, выдавая себя с головой.
– Ну-у-у… – Миша закатил глаза к потолку. – У меня свои источники информации… Сядь! – скомандовал он, останавливая Славкин порыв. – Мы одни. Нас никто не услышит. Я никому не говорил и не собираюсь говорить. А вот тот, кто мне рассказал, и те, кто слышал – за них я ручаться не смогу… если со мной что-нибудь случится. Понял? Так что сиди и не дёргайся. Это в твоих интересах.
Славка сник. Руки упали меж колен, голова – на грудь, а голос – до всхлипывающего шёпота:
– Чего ты хочешь?
– Хочу помочь тебе, Слава. Хочу соединить тебя и Оксану. Хочу, чтобы вы были счастливы.
– Ай, – Славка махнул рукою, но Миша не отстал:
– Нет, не “ай”! Слушай сюда. Я сейчас уйду, а ты посиди и подумай. Хорошо подумай. И пойми одну простую вещь: кроме меня, тебе никто не поможет. Понял? Никто. Всё, бывай. Спасибо за телефон.
Миша надел ботинки и открыл дверь. Славка вылетел в прихожую:
– Почему? Почему ты это делаешь? Почему не сдаёшь меня? С потрохами? После всего? После того, как я… Почему?
– Потому что я человек, Слава, – ответил Миша, переступая порог.
– Ты? Человек? – Славка завизжал как ужаленный. – Ты – человек? А я? Я, по-твоему – кто?
– Решай сам, – Миша повернулся и захлопнул за собою дверь.

До дома – бегом – не снимая – ботинок – за стол – писать – письмо – Ане.
Так: сначала короткое приветствие, потом длинное признание в любви – всегда и несмотря ни на что – потом длинный-длинный рассказ обо всех событиях минувшего лета – обо всех, без утайки – не только о событиях, но и о мыслях, догадках, выводах, планах на будущее. Кстати, о будущем: всё это придётся рассказывать Славке, причём в ближайшее время, может, даже завтра, так что полезно сформулировать на письме. Опять то же самое: две проблемы вместе решаются легче, чем каждая в отдельности.
Миша писал. Писал, писал и писал. Тетрадные листочки в клеточку – один, другой, третий – мелким убористым почерком – на каждой строчке – иначе не влезет в конверт. Про Леру, про ребят из посёлка, про новую семью, про Славку и Оксану, про разговор с пророком… Добрался до возвращения в город и до сегодняшнего дня. Выразил надежду, что, когда Аня получит это письмо, Славка и Оксана будут уже вместе. Попросил пожелать ему удачи. Ещё раз повторил всё, что сказал по телефону. Объяснил, что из дома звонить не сможет, да и со Славкиного мобильного часто не получится – даже при благоприятном исходе дела – но она, Аня, может звонить ему сколько угодно – правда, желательно в рабочие дни и в послешкольное время – чтобы родители не узнали. На сём закончил и подписался:

Твой Мигель

Выскочил из-за стола и побежал на почту. Купил конверт, запихнул в него исписанные листочки, заклеил, написал Анин адрес, фамилию, имя, свой адрес, фамилию, имя, засунул письмо в щель почтового ящика – всё. До вечерней выемки больше часа – значит, доставка начнётся уже сегодня. Ура! Успел!
Успеть-то успел – до вечерней выемки – а до возвращения родителей – нет. Мать уже расхаживала по квартире, накручивая километры злобы.
– Явился, – просипела она. – Опять где-то шляется, чёрт бы его подрал! И уроки не сделаны – как всегда! Что? А ну показывай! Точно – ни черта не сделал! Так я и знала! Господи, ну за что мне такое наказание? Это же застрелиться легче! Думала, нагуляется за лето, человеком станет – нет, опять за своё!
Мать полыхнула глазами и приготовилась съездить сыну по щеке. Ещё мгновение… – но тут зашуршал замок и в квартиру вошёл отец. Фффу-у-у, пронесло – хотя и не совсем. Угроза физической расправы миновала, а вот словесный ливень обрушился с удвоенной силой.
– Что я говорил? – торжествовал отец. – Что я тебе всё время говорил? Он же совсем от рук отбился. Он же совершенно не ценит хорошего к себе отношения. Чуть волю дашь – тут же распоясывается. Нет, всё, хватит, пора кончать: жёсткая дисциплина, строгий контроль и никаких поблажек. Приказано – “есть!” – доложить о выполнении. Всё.
– Да ты что? – орала мать. – Я же с ума сойду! Что тут, армия, что ли? Хочешь – отдавай его в военное училище – и дело с концом!.. Нет, ты посмотри! – взвизгнула она. – Ты только посмотри! Видишь, как он смотрит? Видишь, КАК он смотрит??? Он же нас во сне зарежет и из дому сбежит!!!
– Сбегу, – тихо вставил Миша, не опровергая и первой части материнского утверждения.
– Что-о-о??? – мать едва не взвилась до потолка. – Сбежишь? Ну так беги, я тебя не держу! Давай, давай! – и открыла дверь.
Вот только на этот раз произошло не то, на что она рассчитывала. Миша спокойно перешагнул порог и двинулся вниз по лестнице.
Так, – думал он, – сейчас на вокзал, потом на поезд – “зайцем” – к Володе и Лере – дождусь зимы, познакомлюсь со сбежавшими из дому ребятами, сойдёмся, а по весне куда-нибудь рванём.
– Стой! – отец догнал и ухватил за руку. – Ты чего это удумал? А?
– Приказано – “есть!” – докладываю о выполнении, – вызывающе повернулся к нему Миша.
– Нет… ты… чего? – отец растерялся, но тут же овладел собой. – А ну вернись! Я кому сказал? Сейчас же вернись!
– Ой, да пусть идёт куда хочет! – истерично вопила мать.
Миша посмотрел на неё, потом на отца, потом снова на мать – усмехнулся, пожал плечами: ну и кого прикажете слушать?
– Вернись, – настаивал отец. – Вернись по-хорошему. А то с милицией вернём. Хуже будет.
Миша выдержал многозначительную паузу. Победа была за ним – хотя и не полная. Нельзя сейчас убегать: надо дожить до совершеннолетия, окончить школу… или дождаться Эскапелью. Однако родители получили хороший урок. Старые методы воспитания ещё работают, но уже со сбоями – и чем дальше, тем больше будет этих сбоев.
Миша вернулся в квартиру. Отец молча закрыл дверь. Мать ещё долго ворчала насчёт военного училища, интерната, тюрьмы и прочих подобных заведений – но то были отголоски гонимой за горизонт грозы. На чёрной туче уходящего детства вырисовывалась радуга новой жизни.

Однако же всё великое совершается постепенно. Пришлось делать уроки – долго, почти до полуночи. Родители ушли спать, а Миша закрылся у себя в комнате, нарушив неписаный семейный закон. Ну и правильно, чего там: на волне развернувшегося наступления надо продвинуться как можно дальше. Так и лёг, не открывая двери. Утром родители увидали – и не сказали ни слова. Позорный закон был растоптан и предан забвению – навсегда.
Но прежде чем лечь, Миша открыл окно и окунулся в тихую тёплую темень. Звёзды! Милые звёзды! Небо ясное, а я и не заметил. Ещё бы: такой напряжённый день. А следующий будет ещё напряжённее… Вот жизнь-то пошла: раньше не знал, куда время девать, а теперь только успевай поворачиваться. Так это же хорошо: это не суета, не карьера, не carreras (скачки лошадей по кругу) – каждое сегодняшнее действие приближало меня к цели. Жаль, Капеллы не видно – она по другую сторону дома. А ТЫ? – ТЫ меня видишь? – сейчас? – мысленным взором? Кажется, я неплохо справляюсь с твоим поручением? Да? Спасибо тебе огромное! Я ведь почему сегодня победил? – потому что не одинок, потому что есть у меня те, кому я могу помочь, и те, кто может помочь мне. А вы, злобные ханжи и моралисты – вы обречены на поражение – потому что, чем больше вы отвергаете детей, тем больше становится нас, отвергнутых детей – тем больше НАША семья, НАШ род, НАША республика… Республика Дорельяно! Республика без границ! Только так и никак иначе!.. Эх, завтра в школу и ещё…
Миша разделся и плюхнулся в постель.

Утро началось с яркого света и злобных родительских взглядов по поводу закрытой двери. Ничего, пусть привыкают – то ли ещё впереди. Родители зубами заскрежетали, прочитав в Мишиных глазах эту чудовищную мысль, но не сказали ни слова: мало ли, чего доброго, и в самом деле сбежит. Он шебутной, он может.
Школа, уроки, Славка… Миша подошёл к нему по окончании учебного дня:
– Поговорим?
– Конечно! – даже обрадовался тот. – Пошли ко мне.
Дома у Славки уселись на диван – как и вчера, с разных концов. Миша молчал, и Славка не выдержал, спросил первым:
– Кто ещё знает?
Ох, с тайным умыслом он это спросил: надо же оценить реальную опасность, прежде чем соглашаться на те или иные условия.
Миша усмехнулся, давая понять, что подоплёка этого вопроса ясна ему, как небо за окном, несколько секунд помучил Славку молчанием, а потом заговорил. Тут-то и пригодился отложившийся в голове текст вчерашнего письма. Миша будто читал возникающие перед мысленным взором тетрадные листочки. Впрочем, читал он не всё, безжалостно вычёркивая слова, предложения и целые абзацы, точно настоящий писатель. Всего Славке знать не надо. Пока, во всяком случае.
А вот то, что касается самого Славки, Миша рассказал без купюр, хотя и без подробностей – зато уделил особое внимание Славкиным мыслям, чувствам и переживаниям – то есть тому, чего не мог знать ни один обыкновенный человек – даже если бы стоял рядом и “держал свечку”. Тут Славка и поверил: и в инопланетян, и в чтение мыслей, и во всё остальное, рассказанное Мишей – поверил и понял, что игра окончена: надо выходить с поднятыми руками и сдаваться на милость победителя.
– Да-а-а… Я в твоей власти. Можешь делать со мной что хочешь. Можешь объявить в классе… а можешь сам… хоть каждый день. Мне уже всё равно.
– Слава! – Мишу передёрнуло от такого предложения. – Зачем ты так? Я же говорил, чего хочу.
– А, ну да, ты же возвышенный, – кисло усмехнулся Славка. – Ты же не от мира сего. Тебе не нужно тело – тебе душу подавай. А по мне, пусть лучше меня всем классом… пусть лучше убьют, чем…
– Слава! Как ты можешь? Зачем мне твоя душа? Да я тебе сам свою душу выверну – хочешь? А хочешь… тело… хоть каждый день?
Славка опять усмехнулся: злорадно и бессильно:
– Да… стоило бы тебя… чтобы ты понял. Только легче мне от этого не станет.
– А от чего – станет? Слава? Что нужно сделать, чтобы тебе стало легче?
Славка махнул рукой.
– Нет, погоди, – продолжал наступать Миша. – Не отмахивайся. Я хочу тебе помочь. Я рассказал тебе про Валерку. Ты отомстил, Слава. Ты рассчитался с ним по полной программе. Неужели тебе не стало легче?
Славка помотал головой.
– Ах, да, – вспомнил Миша. – Остались ещё те двое. Но их тоже скоро заберут. А там – кто знает…
Славка скривился.
– Не хочешь? А кто ж тебе ещё виноват? Родители? Так зарежь их во сне и сбеги из дому. Я даже скажу куда.
Славка посмотрел испуганными глазами, и Миша понял, что затронул верную струнку.
– А хочешь, раздобудь автомат. С твоими-то способностями это раз плюнуть. Представляешь, как будет сладко: выйти с автоматом на улицу и стрелять, стрелять, стрелять в этот чёртов мир, пока не кончатся патроны. Или прийти в школу…
Славкины глаза выкатились из орбит. Рот приобрёл такую же округлую форму. А Миша продолжал:
– А хочешь, посвяти свою жизнь продвижению по карьерной лестнице. На старости лет сделаешься президентом, получишь ядерный чемоданчик и утянешь за собою всё человечество. Тогда тебе станет легче?
Славка впал в ступор.
– И этого мало? Тогда займись изобретением оружия, способного зажигать звёзды, взрывать галактики, уничтожать пространство и время. Чтобы всей Вселенной мало не показалось.
Славка будто исчез. Миша подошёл и потряс его за плечо. Славка очнулся. Миша протянул руку:
– Вставай. Пора выбираться из ТОЙ ямы.
Славка, как загипнотизированный, ухватился за Мишину руку и позволил помочь себе встать. Миша понял, что на сегодня достаточно.
– Слава! Я сейчас уйду, а ты подумай, что нужно сделать, чтобы тебе стало легче. Чтобы ты перестал бояться. Раз и навсегда. Подумай, скажи. Я для тебя готов на всё.
– Ты? Готов для меня на всё? Почему?
– Потому что я человек, Слава, – повторил Миша свою вчерашнюю фразу, надел ботинки и вышел за дверь.

Дома уселся делать уроки. Ну а чего: не всё же бунтовать – надо и о будущем думать. Будущее… Тёмное смутное будущее. Будущее пугало Мишу – с раннего детства. Лучше не думать. Просто делать уроки.
Сделал. Родители ещё не пришли. Можно подумать о чём-нибудь более близком. Скажем, о завтрашнем дне. Завтрашний день будет решающим. Славка, наверное, тоже сидит и думает. Интересно, о чём?
Вернулись родители. Показал им сделанные уроки. Это было как лакомство после дрессировки, как ласково-примирительное поглаживание по шерсти, как великодушная уступка победителя побеждённому – чтобы тот не чувствовал себя униженным и растоптанным, чтобы сохранил достоинство. Нельзя растаптывать достоинство человека – каким бы он ни был.

Утром возникло странное предчувствие: будто сейчас, сию минуту произойдёт что-то важное. Быстро умылся, поел, собрался… О, чёрт! Шнурок порвался! Как же не вовремя! Раз, раз, раз – ну почему сейчас? Два, два, два – давай, давай, давай! Обрывки – увязал – вскочил – ба-бах! – вылетел – за дверь – по лестнице – жах! – в школу – бежал – бегом – не чуя – ног – успел – ворвался – в класс…
Все ученики сидели на местах. Именно так: сидели на местах – тихо, как во время урока – хотя звонок ещё не прозвенел и учительницы в классе не было. Вместо учительницы у доски стоял Славка – бледный, как меловые разводы у него за спиной – и неповоротливым языком выталкивал из себя слова:
– Послушайте… Это… очень важно… Я… Хочу… Чтобы вы… знали… Хочу, чтобы вы всё знали… Можете убить меня… прямо сейчас… потому что я…
Вот оно что! Вот он чего удумал! Вот от чего ему станет легче!
– Не-е-е-е-ет!!!
Миша на ходу скинул сумку и, как ворвался, так, не останавливаясь, бросился на Славку. Тот повернулся, хотел отскочить, но поздно: Миша налетел, подпрыгнул, левой рукой обхватил за шею, а правой – со всего маху – по зубам – раз! Будь в нём побольше весу, Славка опрокинулся бы навзничь, а так – устоял. Миша не стал повторять удара: обеими руками ухватился за Славку, лицо приблизил к его лицу и сквозь зубы зашипел:
– Не смей! Не смей!
Славка вырывался с отчаянием самоубийцы, которому помешали сделать последний шаг – Миша вцепился в него с отчаянием спасателя, удерживающего самоубийцу от последнего шага. Остальные вскочили с мест и окружили… кого? Дерущихся? Или нет? Никто ничего не понимал. Никто не сказал ни слова.
Только Оксана всё поняла – одна-единственная всё поняла и сказала – своё слово. Никем не замеченная, не остановленная, шмыгнула она к двери, приоткрыла её, выглянула в коридор, тут же захлопнула дверь, припёрла её спиной и заорала:
– Идёт!!!
Народ ломанулся на места. Миша ослабил хватку – Славка оторвал его от себя и отшвырнул в проход между рядами столов. Миша полетел – спиною – вперёд – затылком – об пол – ба-бах! – и в эту секунду в класс вошла учительница. Вошла, посмотрела на растрёпанного Славку, на лежащего на полу Мишу, приготовилась метнуть пару молний – но тут перед нею нарисовалась Оксана – в изящном очаровании непристойности. Точно чёрная кошка, перешла она дорогу учительнице, насмешливо-презрительно глянула на неё, скривилась, фыркнула – в медленном полуобороте прогнулась – и – правой рукою – по бедру – вверх – задирая край коротенькой юбочки и выставляя напоказ округлую упругость, обтянутую тёмными колготками. Учительница остановилась и заморгала, как сова при полуденном свете. Оксана выпрямилась и дерзко глянула ей в глаза: ты бы и в молодости на такое не осмелилась, а уж теперь… Учительница прочитала эту мысль и сникла. Миша тем временем поднялся, подобрал свою сумку и проскользнул за стол. Славка проскользнул ещё раньше. Убедившись в безопасности обоих, Оксана снова улыбнулась учительнице, надменным взглядом потрепала её по щеке и под задорную музыку звонка провиляла на своё место. Только тут учительница опомнилась, сообразила, что произошло, налилась гневом, хотела взорваться… и передумала. Ещё девять месяцев – и этой шалавы в школе не будет. Про Мишу и Славку она и не вспомнила.

Во время урока Миша украдкой поглядывал на Оксану. Милая, – думал он. – Чудная, восхитительная, неповторимая. Самая лучшая девочка на свете. Вот ты и сказала своё слово. Единственное слово, которого оказалось достаточно. Заслонила меня собой. Меня и Славку… Скоро и я тебе помогу, но не сегодня. Не сегодня… Извини, Оксаночка, сначала этого дурошлёпа вразумить надо… А? Что? Звонок? Вот и займусь… О! На ловца и зверь бежит. Только бы с ног не сбил.
– Ты чего? – налетел разъярённый Славка.
– А ты чего? – осадил его Миша. – Жить надоело?
– Да! Надоело! Надоело так жить!
– Надоело жить? Тогда прыгай в окно!
– Прыгну! Но сначала всё расскажу! Всем! Пусть меня запомнят! Пусть запомнят – какой я есть!
– Был, – тихо поправил Миша.
– А? – Славка оторопел, точно врезался в стену. – Блин! Умеешь ты доброе слово сказать… И появляешься вовремя. И вломил-то как – до сих пор болит, – потрогал он слегка опухшую губу. – Кто бы мог подумать!
– Ты тоже много чего умеешь, – Миша погладил ушибленный затылок. – Всю жизнь меня по голове бьют. А я встаю и иду дальше. Потому что у меня есть цель – а у тебя нет. Вот ты и падаешь: из окна – вниз, перед народом – в грязь, из грязи – в никуда. Прячешься от дождя на дне болота. Дурак.
– Сам дурак! Ты понимаешь, что мне уже пофигу? Понимаешь? Блин! Убью тебя, и ничего мне не будет! Хуже, чем есть – не будет!
– Лучше тоже не будет.
– А мне плевать! На тебя плевать, на себя плевать, на всех плевать!
– И на Оксану плевать? А она так старалась! Тайну твою сохранила. От училки тебя прикрыла. Собою прикрыла, между прочим! Сделала всё, что могла. А тебе плевать? Ну и подыхай! Знать тебя не желаю! Скотина неблагодарная! Мне на тебя – плевать!
Миша сделал вид, что сплюнул – повернулся и пошёл на следующий урок. Славка посеменил следом.
– А? Ты чего? Ты это… погоди… э-э-э… это… Ксюха… в смысле… Оксана…
– Значит, так, – остановил его Миша. – После уроков идём к тебе. Говорим начистоту. И если сегодня мне не удастся тебя убедить, я от тебя отстану. Совсем. И делай что хочешь. Ну?
Славка безмолвно согласился.

Вошли в квартиру. Славка уселся на том же конце дивана, что и в предыдущие дни, а Миша поступил иначе: взял стул, сел напротив – почти вплотную – и спросил:
– Знаешь, что такое смерть?
– А? – Славка от изумления вытаращил глаза. – Ну-у-у…
– Большое упущение с твоей стороны, – заметил Миша. – Собрался умирать и даже не поинтересовался, что тебя ждёт.
Славка открыл рот… и не ответил.
– Нет, – разочаровал его Миша, – что тебя ждёт ТАМ, я не знаю – зато хорошо знаю, что тебя ждёт НА ПУТИ ТУДА. Хочешь, расскажу?
– Хочу, – еле выговорил Славка.
– Тогда слушай. Во-первых, это совсем не страшно. Страшно только до тех пор, пока есть надежда вернуться. Во-вторых, это совсем не больно. Больно только до тех пор, пока ты здесь, в этом мире. А дальше… дальше свобода. Полная, безграничная свобода… которая не стоит ломаного гроша. Знаешь, почему? Как бы тебе объяснить… Читал, как один мужик оказался с кучей денег на необитаемом острове? Ну вот и здесь то же самое. Ты можешь всё – и ничего не можешь. Потому что это “всё” не имеет смысла. Ты словно зависаешь в бесконечном пространстве и времени. Космос – только без звёзд – вот что это такое. У тебя есть всё – и нет ничего. Делай что хочешь, двигайся куда хочешь – но зачем? Да и как узнать, что ты куда-то двигаешься? Да и как двигаться, если ничто тебя не притягивает и не отталкивает, если ничто тебе не мешает, если тебе на всё плевать? Тогда-то и начинаешь мечтать хотя бы о страхе, хотя бы о боли – потому что даже страх и боль лучше этой бесконечной бессмысленности. Понимаешь, Слава? Сейчас тебе страшно и ты хочешь убежать от этого страха – туда, где его нет. Сейчас тебе больно и ты хочешь убежать от этой боли – туда, где её нет. Но поверь: как только ты убежишь, так тут же захочешь обратно. Если успеешь… А ещё ТАМ холодно, одиноко и тоскливо. Знаешь выражение: “смертная тоска”? Ну так вот, это не пустой звук. Уж я-то знаю.
– Откуда? – Славка обалдело таращился на Мишу.
– От тебя, – последовал неожиданный ответ. – Там, на пустыре, в яме, вы с Валеркой предоставили мне возможность… узнать. А помнишь, как вы с ребятами закопали меня в сугроб – да ещё и сверху навалились, чтобы я не мог вылезти? Сначала мне было страшно, я задыхался, а потом… Потом появилось много пространства и времени… А ещё меня однажды чуть не утопили. Но это другие – в лагере.
Славка закрыл глаза и опустил голову.
– Ну вот, – продолжал Миша, – а когда возвращаешься… Когда потерял надежду и всё-таки возвращаешься… Знаешь, что тогда чувствуешь? Любовь! Любовь к жизни, к миру, к солнцу, к земле, к людям – любовь ко всему и ко всем. Даже к тем, кто хотел тебя убить. Любовь несмотря ни на что. Понимаешь? Будто со всего тела, со всех нервов, со всех чувств сорвали маски, оболочки, одежды, будто ты новорождённый ребёнок, будто весь мир… настоящий. Начинаешь понимать истинную цену жизни, и каждое ЗДЕШНЕЕ мгновение кажется в миллиарды раз ценнее всей ТАМОШНЕЙ вечности. А люди кажутся глупыми-глупыми, потому что не понимают такой простой вещи. Хочешь им это объяснить, и не находишь – ни слов, ни знаков, ни жестов – просто улыбаешься, как дурак – и всё. Понимаешь, Слава: свобода – она как деньги. Деньги хороши только тогда, когда их можно обменять на нужную вещь. Свобода хороша только тогда, когда её можно обменять на любовь.
Славка ничего не понял.
– А мне-то чего делать? – пожав плечами, спросил он.
– А что может делать ЛЮБОЙ человек при ЛЮБЫХ обстоятельствах? – задал Миша ещё один странный вопрос.
– Не знаю.
– А ты подумай. На что способен слепоглухонемой парализованный идиот?
– Сдохнуть! – заорал Славка. – Да! И как можно скорее!.. Чего тебе надо? Чего ты ко мне привязался?
– Не только, – проигнорировал Миша последние вопросы. – Есть кое-что, на что способен КАЖДЫЙ человек – даже слепоглухонемой парализованный идиот. КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК СПОСОБЕН ЛЮБИТЬ.
– Ну и что?
– То! – Миша начал терять самообладание. – Посмотри на себя! Разве ты слепоглухонемой парализованный идиот? Руки на месте, ноги на месте, уши, глаза, нос, язык… всё остальное… голова на месте, мозги… дурные… тоже на месте! Да знаешь ты, сколько людей об этом только мечтают и никогда, никогда не будут иметь? А у тебя это есть – сейчас, даром! – а ты не ценишь, выбрасываешь в окно! Да ты… ты… Знаешь, ты кто? Ты расточитель, понял? Мультимиллиардер, топящий печку алмазами! И даже хуже! В миллиарды раз хуже!
Славкин взгляд вместил в себя всю мировую скорбь. Миша смягчился.
– Слава! Ты уже на краю пропасти. Дальше НИЧЕГО нет. Возвращайся.
– Ка-а-ак? – Славка прижал ладони к груди и застонал от бессилия.
– Ты ещё не понял?
– Не-е-ет! Я ничего не могу. Всё имею: и руки, и ноги, и голову, и… ничего не могу. Прямо как в космосе, о котором ты говорил.
– Ты можешь любить, – тихо подсказал Миша.
– А? – Славка растерялся.
– Ты можешь любить, – медленнее и громче повторил Миша.
– Ну и что?
– Ты. Можешь. Любить, – впечатал Миша в Славкино сознание.
То ли паузы между словами сыграли роль, то ли внушающий тон, то ли гипнотизирующий взгляд – но именно в эту минуту Славка начал догадываться.
– Я? Могу? Любить? – переспросил он робко, но отчётливо, точно произносил первую в жизни фразу на незнакомом дотоле языке.
– Да, ты можешь, – улыбнулся Миша. – Ты можешь любить.
– Я могу любить? – Славка, как камушки, перекатывал слова во рту. – Я могу любить… тебя? – добавил он ещё одно слово.
– Да, ты можешь, – просиял Миша. – Ты можешь любить меня.
– Я могу… носить тебя на руках? – неуверенно предположил Славка.
– Да, ты можешь. Ты можешь носить меня на руках.
– Я могу… гладить тебя по голове?
– Да, ты можешь. Ты можешь гладить меня по голове.
– Я могу тебя целовать! Сколько захочу, столько и буду целовать – хоть всю ночь, хоть до утра – и никто мне не помешает, никто!
Славка вскочил с дивана, подхватил Мишу на руки и закружился по комнате – а потом принялся целовать – резко, отрывисто, не разбирая куда: в щёки, в нос, в глаза, в шею, в губы… Миша не сопротивлялся. Миша хорошо знал, что чувствует человек, возвращающийся ОТТУДА. Ханжи, которые этого не знают, могут отвернуться.
– Да, ты можешь, – произносил Миша в промежутках между поцелуями. – Ты можешь носить меня на руках. Ты можешь гладить меня по голове. Ты можешь целовать меня – сколько угодно, хоть всю ночь, хоть до утра – и никто тебе не помешает, никто. Ты всё можешь, Слава. Всё, что захочешь. Ты хочешь любить, ты можешь любить, ты знаешь, как любить. Теперь знаешь… Ты – человек.
– Я – человек? – Славка в недоумении посмотрел на потолок. – Я – человек? – снова опустил он глаза. – Такой же, как ты?
– Не совсем, – разочаровал его Миша. – Кое-чего тебе не хватает. Вот этого, – зажёг он свой золотой свет.
Славка зажмурился, а Миша предложил:
– Хочешь, подарю его тебе? Тогда ты станешь таким, как я.
– Хочу, – твёрдо заявил Славка.
И Миша, как был у него на руках, так повернулся, левой рукой обхватил за шею, а правую положил ему на грудь – туда, где взволнованно билось сердце. И Славка засиял, как звезда…
………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………
– О-о-ой! – нескоро выдавил он из себя. – Вот это да-а-а!
– Теперь ты понял?
– Понял, – Славка заплакал золотыми слезами. – Всё понял. Спасибо… Миша.
– И тебе спасибо, Слава.
– А мне-то за что?
– За то, что вернулся. За то, что не отказался от золотого света. И за то, что впервые в жизни назвал меня по имени.
– Точно! – Славка обежал закоулки памяти. – Впервые в жизни! Это ж надо, а? Миша… Миша! Миша!!! Как же я тебя люблю! Как же я тебя люблю! Милый ты мой!
Славку было не узнать. Окружённый золотым сиянием, стоял он посреди комнаты, держал на руках своего спасителя, и слёзы его катились на Мишину грудь радужными самоцветами.
– Миша! Миша! Миша! Как же я тебя люблю! Как же я тебя люблю! И всегда любил! Всегда! Когда избивал… когда закапывал… когда сдавал… когда хотел… убить…
– Знаю, Слава. Тебя научили языку ненависти – но не научили языку любви. Как и других людей.
– Миша!!! Что ты за человек?
– Дорельяно. Мигель Дорельяно. А ты мой брат – Слава Дорельяно.
– Слава Дорельяно? Как звучит! Слава роду Дорельяно!
– Да!
– Да!
– El amor!
– El amor!
– Sin celos ni odio.
– Sin celos ni odio.
– Para siempre. (Навсегда.)
– Para siempre.
– Y a pesar de todo. (И несмотря ни на что.)
– Y a pesar de todo.
Слёзы катились по Славкиным щекам, но он не мог их вытереть, потому что на руках держал Мишу. И Миша сам вытер ему слёзы, а потом пригнул его голову к себе – и целовал, целовал, целовал – куда ни попадя: в щёки, в лоб, в глаза, в шею, в нос, в губы… Ханжи, отвернитесь!
………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………
– Ладно, хватит, – сказал он наконец и мягким движением попросил поставить себя на ноги. – Теперь Оксана. Её тоже надо вернуть. А потом… Потом вы будете вместе. В общем, не волнуйся и жди. День, два, неделю – не знаю, сколько. Я сам к тебе подойду, когда будет ясно. Ах, да, золотой свет. К вечеру он уйдёт в глубину, и родители ничего не заметят. Пока что нам приходится скрываться. Прятать золотой свет под тёмной оболочкой, тело – под одеждой, мысли – под черепной коробкой. Удерживать слова, рвущиеся из горла. Укрывать от ветра маленький костёр. Люди не готовы принять нас такими, какие мы есть. Они и себя принять не готовы. Ничего, когда мы зажжём звезду, они всё увидят и всё поймут. Это будет наш день – день Великого Рассвета. Бывай, Слава. Пожелай мне удачи.
– Бывай… братишка, – Славка обнял Мишу и нежно прижался щекою к его щеке. – Удачи тебе… родной.
Снова потоки слёз. Сколько же их скопилось там за долгие годы?
Миша понимал Славкино состояние и не спешил выпускать из объятий новообретённого брата.
– Спасибо, Слава. Ты молодец. Это наша победа. Наша общая победа. Никому тебя не отдам. Никому… – долго ещё шептал Миша после того, как они со Славкой оказались по разные стороны двери.


Глава 3.

Теперь Оксана. Но не сегодня и не завтра. Впереди – два выходных дня.
Миша сел за уроки – и сделал их – быстро и незаметно. Видно, такой уж день выдался – удачный. Ясный осенний день, подпорченный белыми разводами облаков. Словно седые пряди в синих волосах неба. Осень… Листья ещё зелёные, но и жёлтые уже есть. Вон там листочек, вон там – ещё один, а вон там – целая прядка. Деревья тоже седеют – золотом. А потом лысеют – до следующей весны. Весна… Как же до неё далеко… Анечка! Как же до тебя далеко! Сумела ли ты помочь папе? Поди узнай… Долго ещё будет идти письмо, и столько же – ответное. А позвонить… откуда? Славку лучше не трогать: пусть успокоится и не мешает вытаскивать Оксану. Оксана? У неё же тоже есть мобильный! Но КАКИМИ деньгами платит она за это удовольствие? Нет, невозможно! – Миша содрогнулся. – Ничего, времени у меня достаточно. Подожду.

В выходные сидел дома, читал книги – вернее, перечитывал – телевизор не смотрел – ну его нафиг. А вот погулять сходил – встретил Лучика, пообщался, купил ему колбаски. Попросил пожелать удачи.
– Мяу! – пожелал Лучик.

Снова учёба. Утро. Оксана. Подойти? Заговорить? А если оттолкнёт? Она же ничего не знает: ни про меня, ни про Славку, ни про Валерку. Она же боится, смертельно боится – за меня. Нет, лучше написать записку или даже письмо – как и Ане, только имя другое подставить. Или не писать? Но тогда надо найти слова, чтобы она сразу же поняла: бояться нечего. Да вот поди же их найди!
Миша принял компромиссное решение: оторвал половину тетрадного листочка и печатными буквами изобразил на ней одно-единственное слово: “ПоговориМ?” Последняя буква вышла крупнее остальных – ну и ладно, сойдёт за подпись. Миша посмотрел на неё, подумал и добавил в начало перевёрнутый вопросительный знак, чтобы Оксана догадалась, от кого записка – а больше никто не догадается.
На перемене изловчился и сунул листок в сумку Оксаны. Никто не заметил – кроме Славки – разве ж от него что-нибудь укроется? Но и Миша заметил, что Славка заметил. И Славка заметил, что Миша заметил. Перемигнулись и разошлись – без слов.
А вот Оксана и виду не подала, что заметила. Так и просидела весь урок с отрешённо-усталым выражением лица. На перемене не подошла. Облом, – подумал Миша, открывая сумку перед началом следующего урока. Оп-па! – поверх тетрадок и учебников лежала его записка! Что бы это значило? Где ответ? Да вот же! На обороте листочка красовалось одно-единственное слово: “КонечнО!” Ура!!! Умничка! Оксаночка! Милая, хорошая, славная, чудесная – самая-самая любимая! Ты всё поняла, всё-всё поняла и дала единственно правильный ответ! Ура-а-а!!!
На перемене подошёл, заглянул в глаза, прошептал:
– Поговорим?
– Конечно! – улыбнулась Оксана.
– Я всё знаю, – затараторил Миша. – Про тебя, про Славу, про Валерку… Он не опасен. Бояться нечего. Позволь…
– Миша, – наклонила голову Оксана. – Приходи ко мне. Сегодня после уроков. Поговорим.
– Конечно! – обрадовался Миша.
А Славка, конечно, всё слышал.

Комната Оксаны. Как же давно я тут не был! Тот же извечный беспорядок. И те же приветливые слова:
– Проходи. Садись.
Миша разгрёб себе местечко на краешке тахты. Оксана устроилась на стуле – в полуобороте – руки уложила по верху спинки и в локтевом изгибе зарыла нижнюю половину лица – только глаза видны – выше уровня Мишиных глаз. Доминирующее положение. Это хорошо. Пусть почувствует себя королевой.
– Рассказывай, Миша. Всё-всё рассказывай. И никуда не спеши. Времени у нас много. Никто тебе не помешает.
И Миша рассказал. В третий раз получилось уже совсем гладко – без запинок и перескакиваний. Времени и впрямь ушло много. Час? Два? Три? Да хоть целая вечность! Плевать. Главное – Оксана. Она должна знать. И она узнала.
– Миша! Я догадывалась. Как получила письмо от Ани, так и почувствовала.
– Ты? – Миша разинул рот. – Ты тоже получила письмо от Ани?
– Ну да, – Оксана повернулась к столу, порылась в куче бумаг и извлекла оттуда вскрытый конверт. – Вот, держи.
Точно такой же конверт! И точно такое же письмо! Ну… почти такое же.
– Когда ты его получила?
– Когда и ты, – улыбнулась Оксана. – В тот же день. А потом позвонила ей по телефону. Тут-то и выяснилось, что минуту назад ей звонил ты. Она едва трубку положить успела. Не верила, что мы её не разыгрываем.
– Анечка! – мысленно обратился Миша к любимой. – Спасибо тебе огромное!
– Вот-вот, – присоединилась Оксана. – Я ей тоже сказала. А потом написала письмо о своих делах. Отнесла на почту… Во сколько ты, говоришь, там был? Ну вот, а я на полчаса позже.
– На полчаса? – Миша захлопал глазами. – Мы разминулись на полчаса? И если за это время никто не опускал писем… твоё письмо легло поверх моего…
– …и прилепилось намертво, – заключила Оксана. – Так вместе и дошли…
– …до Ани. Ура! – Миша вскочил с тахты. – Оксаночка! Вот это да!
– Тонкий намёк, – Оксана тоже встала со стула – демонстративно выгибая спину – как умела только она. Подошла к Мише. – Так я и узнала, что ты ходил к Славе. А потом увидела вас вместе и многое поняла. А потом… Сам знаешь, что было потом. Ждала я тебя, Миша. Сегодня, завтра, послезавтра – неважно. Это должно было случиться, и это случилось, – Оксана всхлипнула. – Иди, я тебя поцелую.
Да не надо было никуда идти – протянуть руки, заключить Оксану в объятия и поцеловать. Наконец-то!
Так был разрушен позорный барьер – но Оксана не собиралась останавливаться:
– Миша… Всё, что захочешь… Для тебя… всё…
– Не надо, – понял Миша. – Ты любишь Славу. А Слава любит тебя.
– Одно другому не мешает.
– Нет. Мы не развратники, мы – Дорельяно.
– Ох, Мишка! – покачала головой Оксана. – Ты настолько чист, что к тебе никакая грязь не пристанет. Ну так слушай: я опять за своё.
Миша посмотрел на неё без малейшего осуждения.
– Думаешь, из-за денег? – Оксана сменила тон на вызывающе-оправдательный. – Ну да, из-за денег тоже. Надо же на что-то жить. С такими предками… Но главное… Нет, ты послушай. Сначала ОНИ мне все казались на одно лицо: грязные, вонючие, противные. И разговор с ними был один: работа, деньги, проваливай. А потом… После того как ты меня научил… Я стала присматриваться к людям. Ко всем. И к НИМ тоже. Они ведь тоже люди. И очень разные. И очень несчастные. Понимаешь… есть момент… когда ничего не скроешь. Ни на теле, ни на душе – никаких одежд. И в этот момент… посмотришь ЕМУ в глаза… а там… пустыня. Аж страшно становится. Поначалу думаешь: засадить бы тебя, козла, чтоб на малолеток не зарился – а потом: да какой же ты козёл? – ты просто нелюбимый ребёнок… такой же, как я. И вот поэтому… Понимаешь?
– Понимаю, – ответил Миша. – Хорошо понимаю. Я бы и сам стал таким, как ЭТИ… если бы не был… ненормальным. И если бы не Эскапелья. Она же меня спасла – не от злодеев спасла, а от меня самого. Теперь я спасаю других: Славу, тебя… А ты спасаешь ЭТИХ… ценой собственной жизни.
– А ещё невинных дурочек, – добавила Оксана. – Мне-то уж нечего терять, а они пусть останутся… чистыми… если захотят.
– Заслоняешь их собою?
– Да.
– Ты святая.
– Нет.
– Ты святая, – стоял на своём Миша. – Ты даришь ИМ любовь. Даришь. При чём тут деньги? Никакие деньги не сравнятся с настоящей любовью. Понимаешь? Человек целое детство не знал настоящей любви – вот и не вырос душой. Вот и хочет получить любовь от ребёнка – такого же, как он сам. Насилием, обманом, деньгами – последнее ещё самое безобидное. Потому что в душе его нет любви – чем он ответит на любовь другого человека? Будь у него в душе любовь, он бы ответил на любовь взрослой женщины, или она бы ответила на его любовь, а так… Понимаешь? МАТЬ не дала ЕМУ любви – целое детство не давала ему любви – вот он и возжелал – ребёнка. Ну так кто во всём виноват? Кого надо засадить?
– Мать?
– Да! Но ханжи считают иначе. Они готовы растерзать ЕГО – называют козлом, они готовы растерзать девочку – называют кошкой, а мать… Мать святая! Мать добропорядочная! Мать неприкосновенная! Да! В этом мире всё перевёрнуто с ног на голову – я переворачиваю обратно. Ты – святая, мать – кошка. Да простит меня это неповинное животное.
– Миша! Погоди! Но ведь мать тоже никто не любил!
– Да. Извини. Извини, Оксаночка. Наболело. Конечно, её тоже никто не любил. Потому-то и нужны мы – Дорельяно. Когда нас станет достаточно много, когда разгорится наша звезда – тогда мы не будем срываться… как я сейчас. Извини.
– Ничего, Миша, ничего. Бывает.
– Бывает! – Миша раздражённо двинул себя ладонью по лбу. – А не должно бывать! Сам же говорил, надо принимать людей такими, какие они есть, со всеми их пороками, недостатками и…
– Миша! Успокойся! Прими себя – со всеми пороками и недостатками – тогда и другие тебя примут. И ещё… Подари мне золотой свет.
– Нет, Оксаночка. Я хочу, чтобы тебе его подарил Слава. Я подарил ему, а он подарит тебе. Завтра. Хочешь?
– Хочу!
– Значит, завтра. В этой комнате. После уроков. Я его приведу.
– Приводи.
– До завтра.
– До завтра.
На прощание поцеловались ещё раз.

Домой вернулся за час до родителей. Успел сделать кое-что из уроков. Показал матери. Взглянула, поворчала, отошла. Ура-а-а – свободен! Можно подумать о завтрашнем дне. Завтра всё решится, и тогда… Что тогда?
Миша посмотрел на мать. Да, её тоже никто не любил – оттого и превратилась она в “чёрную дыру”, в бездонную бочку, которую не наполнишь… Разве что парой галактик золотого света, да и то вряд ли. А сколько ещё таких людей? Нет, на ближайшее время задача попроще: “Слава + Оксана = …

…Любовь.” Только так. Отныне и навсегда.

На первой же перемене Миша подошёл к Славке и шепнул ему одно слово: “Сегодня”. Славка понял. Посмотрел со слезами благодарности. Миша хотел обнять его, но передумал. Школа – неподходящее место для проявления нежных чувств.

А вот комната Оксаны – самое что ни на есть подходящее. Именно в этой комнате сошлись наконец все трое. Миша на правах ответственного обнял и расцеловал: сначала застывшую в ожидании Оксану, потом до крайности смущённого Славку. Последнего пришлось тащить за руку от самой школы – и здесь, среди кучи барахла, среди обломков кораблекрушения, соединить эту руку с рукою Оксаны – точно концы разорванного электропровода – раз! Да будет свет! И стал свет. Золотой свет любви – пока что невидимый глазом, но уже разгорающийся в сердцах.
– Здравствуй, Слава. Вот ты и пришёл.
– Здравствуй… Оксана… Вот… я…
– Не надо. Я принимаю тебя таким, какой ты есть.
– Спасибо… Оксана. Я принимаю тебя… такой… какая ты есть.
Миша опустил руки. Руки Оксаны и Славки остались соединёнными. Какое счастье!
Миша повернулся уходить.
– Останься, – попросила Оксана.
– Останься, – присоединился Славка.
Миша остался.
– Ты наш, – сказала ему Оксана.
– Ты наш, – повторил Славка.
– Всегда и несмотря ни на что.
– Всегда и несмотря ни на что.
Миша улыбнулся и сделал “сближающее” движение руками: расставил их в стороны и резко свёл – ладонями одна к другой и немного вверх. Оксана поняла и поцеловала Славку. Славка обнял её – крепко-крепко.
– Я люблю тебя, Слава.
– Я люблю тебя, Оксана.
Вот и всё. Миша присел на краешек тахты и обхватил голову руками. Как тисками. С души – камень. Дальше – сами. Головокружение. Изнеможение. Из жил – напряжение. Умиротворение. Удовлетворение. Приятие своего творения. “И сказал он, что это хорошо…”
– Эй!
– Вернись!
– Ты нам нужен.
– Без тебя – никуда.
Миша вернулся.
– Спасибо, ребята. Будьте счастливы.
– Мы и так счастливы.
– Спасибо тебе, Миша.
– Счастливы? Вижу. Знать о человеке всё и любить его, несмотря ни на что – это и есть счастье.
– Правильно, – согласилась Оксана. – Может, потому я и люблю тебя, Слава, что ты… такой… какой ты есть.
– А я тебя, – отозвался Славка. – Такую, какая ты есть.
– У нас одна боль – на двоих. Иначе мы бы не полюбили друг друга – по-настоящему.
– Иначе мы бы не поняли друг друга.
– Значит, так было надо?
– Значит, так было надо.
– И я такой же, – присоединился Миша. – Ничем не лучше. Просто мне повезло. Если бы не Эскапелья…
– Точно, – улыбнулся Славка. – Ты такой же, как мы. Просто тебе повезло. Потому что должно же кому-то повезти. Кто-то же должен остаться чистым…
– …чтобы вытащить тех, кому не повезло, – закончила Оксана. – И не считать себя лучше… Ой! Это ж надо, а? Будто нарочно придумано!
– Стой, – остановил её Миша. – А то договоришься до того, что мы игрушки в руках Бога.
– Да ну, – отмахнулась Оксана. – Скажешь тоже… Ты-то уж точно не игрушка. Ты сам как бог…
– …любви, – уточнил Славка.
– Нет, – возразил Миша. – Я человек. На меньшее я не согласен.
– Ты человек, – приласкалась к нему Оксана. – Настоящий человек. Очень хороший человек.
– Вы тоже, ребята… Но что же дальше?
– Не знаю, – замялся Славка.
– Я знаю, – перебила Оксана. – Держите, – выудила она из настольного завала две пары ключей, связанных золотыми ленточками. – Тебе, Слава. Тебе, Миша. Здесь ваш дом. Приходите хоть ночью, хоть днём, хоть по отдельности, хоть вдвоём. Даже если меня нет. А предки вам ничего не скажут. К ним только не заходите и не буяньте, а всё остальное – можно.
Миша и Славка оторопели. Такую свободу они не могли даже вообразить.
– Нормально, мальчишки, – похлопала их по плечам Оксана. – Всё путём. В школе будем держаться вместе. И на улице. Жаль, что недолго.
– Почему? – забеспокоился Славка.
– Меня же летом из школы выпрут. А не выпрут, сама уйду. Поеду в столицу. Буду учиться на визажиста… Ну чего так смотрите? У меня талант, между прочим. Знакомые мастера подтвердят. Я уже всё умею – только лет мне ещё мало и ксивы нет. Ну так что ж: первое само пройдёт, а второе – получу. Приеду, с девчонками познакомлюсь, жильё найдём, зацепимся – и вперёд. Три года учёбы – ксива – работа. Тут главное – себя проявить – тогда и знакомства нужные появятся – может, и за границу кто-нибудь возьмёт. А там и до золотой страны доберусь…
Миша слушал и поражался. Вот это да! Вот это девочка! На самое дно преисподней сбросила её жестокая судьба – а она упорно карабкается вверх – вверх, вверх, вверх! – срывается, падает, встаёт, оглядывается – ищет выступы, сколы, зацепки – прокладывает по ним маршрут – и снова карабкается – вверх, вверх, вверх! – к свету солнца, звёзд и любви. Да, эта девочка своего добьётся – потому что знает, чего она хочет, и имеет чёткий план достижения поставленной цели. А вы: лицемеры, ханжи, моралисты – вы, называющие её кошкой, шалавой, крашеной обезьяной – вы бы на её месте – что? Сдались бы и сдохли – вот что. А она – карабкается.
– Да, Миша, – прочитала его мысли Оксана. – Карабкаюсь. Изо всех сил. Учусь по минимуму, но школу не бросаю. Лишь бы аттестат получить. Другие девчонки бросают, начинают курить, нюхать, колоться – и всё. До третьего десятка не доживают. А я – доживу! До третьего, до четвёртого, до пятого десятка доживу! До глубокой старости доживу! Поняли? Все? И дворец у меня будет – с колоннами, и сад – с фонтанами, и яхта, и машина, и самолёт…
Будет, – подумал Миша. – У этой девочки всё будет.
– А я? – промяукал Славка.
– Поедешь со мной, – не допускающим возражений тоном заявила Оксана.
– Меня не отпустят…
– Ну и что? Доучишься и приедешь. С твоими-то способностями – в институт – как два пальца…
– Точно! – улыбнулся Славка. – Я так и планировал. Буду журналистом. У меня к этому делу талант.
Да уж, – вспомнил Миша о Славкиных источниках информации, а вслух заметил:
– Анин папа не любит журналистов.
– Ну и что? – вскинулся Славка. – Меня и так никто не любит.
– Любим! – хором ответили Миша и Оксана.
– А, ну да… – Славка стыдливо переступил с ноги на ногу. – Я тут в одной газетке подрабатываю… неофициально, конечно. Статейки пишу. Они довольны. Рекомендацию дадут.
– Отлично! – одобрила Оксана. – Станешь журналистом, поедем за границу, поженимся…
Ах! Слово не воробей: вылетело – не поймаешь.
– Поженимся! – ухватился за него Славка. – Обязательно поженимся. Детей заведём…
– Слава, – помрачнела Оксана. – У меня никогда не будет детей.
– Из детского дома возьмём, – ничуть не смутился Славка. – А не дадут – на улице подберём.
– Мишку усыновим, – усмехнулась Оксана.
– А чего, я согласен, – просиял Миша. – Вот только… Эх, милые мои, сами напросились. Неохота мне быть внебрачным ребёнком. Становитесь-ка рядышком, беритесь за руки…
Миша попытался напялить на себя благообразноокруглённую маску, но хитроугловатая улыбка разорвала её в клочья.
– Согласен ли ты, отец мой, – наиграно-официальным тоном обратился он к Славке, – взять в жёны свободную женщину Оксану, жить с нею в мире и согласии, любить её в горе и в радости, в болезни и в здравии, покуда смерть не разлучит вас?
– Да, – выкинул изо рта обалдевший Славка.
– Согласна ли ты, мать моя, – повернулся Миша к Оксане, – взять в мужья свободного мужчину Славу, жить с ним в мире и согласии, любить его в горе и в радости, в болезни и в здравии, покуда смерть не разлучит вас?
– Да! – едва не воспарила к потолку Оксана.
– Именем бога любви объявляю вас мужем и женой. El amor!
– El amor! – хором отозвались новобрачные.
– Sin celos ni odio, – заключил Миша. – Жаль, колец нету… Ой! Слава! Подари Оксане золотой свет! Прямо сейчас!
– У меня не получится, – опустил голову Славка.
– Как это “не получится”? Всё у тебя получится! Посмотри на Оксану! Не так! Пристально! В глаза! Растворись в ней без остатка! Она для тебя – всё! Небо и земля, счастье и жизнь, свет и смысл! Все планы, все помыслы, все возможности – Оксана! Пространство вещей, пространство мыслей – Оксана! Прошлое, настоящее, будущее – Оксана! Круг вечного возвращения – лишь первая буква имени Оксаны… Да! Да! Да-а-а!!! Слава!!! У тебя получилось!!! Руку на сердце! Да-а-а-а-а!!!
Пара новобрачных утонула в золотом сиянии любви.
Неужели это сделал я? – удивился Миша. – Нет, это не моя заслуга, это он – мальчик с луком и стрелами. Через Лауренсию де лас Торрес, через дона Хуана Дорельяно, через Эскапелью, через меня – и дальше – через Славу и Оксану… У Анечки тоже получится – обязательно получится. И у других. У НАС – получится! ЛА-а-а! ЛА-ла, ла-лА-а-а! ЛА-ла, ла-лА-а-а!


Пусть сбудутся все наши желанья.
Пусть в небе горит наша звезда.


– Эй, погодите, я с вами! – крикнул Миша и обнял за плечи обоих “родителей”.
– Ты с нами, – обрадовались они. – Ты наш сын. С собою тебя возьмём. В золотую страну.
– Но я ничего не умею. И талантов у меня нет.
– У тебя самый главный талант, – возразила Оксана. – Ты умеешь любить, как никто другой. Ты ломаешь барьеры и соединяешь людей. Пусть это не считается профессией, пусть за это не платят – ну а мы-то на что? Мы не бросим тебя, Миша! Ты нам нужен! Ты всегда с нами!
– Ты тоже, Оксаночка, – прослезился Миша. – Ты тоже умеешь любить. Как никто другой. Однако… не кажется ли тебе…
– Кажется, – опустила голову преображённая Оксана. – Ты прав: я запуталась и заигралась. Сама не вылезу. Помогите, ребята.
– Поможем, – не допускающим возражений тоном заявил Славка. – Обязательно поможем. Ты моя жена, а я твой муж. Я буду тебя обеспечивать. Всем необходимым. До конца дней… Ну чего так смотришь? Я же не только статейки пишу. Деньги у меня есть. А всё, что было… тьфу!.. прекращается раз и навсегда!
– Ого! – поразилась Оксана. – Хорошенькое начало семейной жизни!
– А я? – напомнил о себе Миша. – Я больше ничем не смогу помочь…
– Сможешь, – повернулся к нему Славка. – Ты будешь учить нас языку золотой страны. Раз мы собираемся туда ехать, значит, без языка не обойтись.
– Здорово! – обрадовался Миша. – Вот и занятие нашлось!
– А то! Вместе – прорвёмся!
– El amor!
– El amor!
– El amor!
Три руки соединились под люстрой.
– Ладно, ребята, – сказал Миша. – Мне пора.
– Мне тоже, – Славка посмотрел на часы. – Извини, Оксана. Такая жизнь. Когда уже кончится, наконец, это чёртово детство?
– Через четыре года, – ответила Оксана. – Даже раньше. Когда мы станем совершеннолетними…
– …и уйдём от родителей, – высказал Славка своё заветное желание. – Нет, ты уйдёшь раньше. Счастливая! Как уйдёшь от родителей – так и кончится детство.
– Думаешь? – наклонил голову Миша. – Вообще интересный вопрос: когда заканчивается детство? Когда тебя объявляют совершеннолетним? Или когда уходишь от родителей? А может, когда тебя перестают прощать? Когда перестают радоваться каждому твоему движению, каждому твоему слову… твоему существованию на свете? Когда перестают принимать тебя таким, какой ты есть? Когда начинают судить и наказывать?
– В таком случае у меня не было детства, – проворчал Славка.
– И у меня, – вздохнул Миша.
– И у меня, – прошептала Оксана.
– Да нет же, оно у нас только начинается! – подал Миша светлую идею. – Мы прощаем друг друга, мы радуемся друг другу, мы принимаем друг друга такими, какие мы есть!
– Лучше поздно, чем никогда, – скептически поджал губы Славка.
– Ну вот, – усмехнулась Оксана. – Только что мечтал, чтобы детство закончилось…
– …как оно тут же началось. Так ведь я же не о том…
– Всё у нас не как у людей, – подвёл итог Миша. – И всё к лучшему.
– Вот это правильно, – согласились Оксана и Славка.


Глава 4.

Как-то уж очень хорошо получилось, – думал Миша по дороге домой. – Что-то невероятное. Всего неделя – от начала и до конца. Даже тьма исчезла. Очень странно. Подозрительно странно.
Миша остановился. Маленький бог с крылышками украдкою развязал мешок Верховного Скупердяя и разбросал небесное золото по окнам окрестных домов. Чёрные завязки болтались у горизонта – белая ткань истончалась над головой. Монеты всевозможных форм и размеров желтели на асфальте – никто их не подбирал, ибо падали они не со звоном, а с лёгким шелестом, почти беззвучно. Тихая награда за труды.
Миша покрутил в кармане ключи Оксаны и распахнул двери своего сердца, предоставляя золотым потокам наполнить его до краёв. А самому – просто побыть. Наконец-то – просто побыть.
Раз! Точно иголка уколола сознание. Что-то не доделано. Уроки? Да нет, при чём тут уроки – что-то более важное. И даже понятно что. Только надо ещё всё обдумать, а завтра…

Завтра, завтра – что ты такое, завтра? Ты есть, пока тебя нет – а как наступаешь, так тут же превращаешься в сегодня. Хитрое ты создание, завтра.
Многие вещи подобны тебе. Достигнутая цель перестаёт быть целью, исполнившееся желание перестаёт быть желанием, полученная награда… Пора вставать и идти дальше.
От дома до школы – привычным путём – в класс и на своё место. Урок, перемена, Славка, Оксана – вместе. Отныне и впредь – безо всяких сроков…
– Надо встретиться. После уроков.
– Конечно.
– Как скажешь.
– Всегда и везде…
А дальше болтали о ерунде.

– Ребята, – сказал Миша, закрывая за собою дверь Оксаниной комнаты. – Я тут подумал… У вас медовый месяц, а у меня важное дело. И очень срочное. Вы можете мне помочь, но если откажетесь…
– Миша! – топнула ногой Оксана. – Что за разговорчики? Выкладывай, чего там у тебя! И никаких отказов. Ты говоришь – мы делаем. Только так.
– Только так, – неохотно поддержал её Славка.
– Ладно, – Миша собрался с духом. – Я тут подумал… о Валеркиных дружках. Если человек что-то сделал один раз, он и второй раз сделает то же самое. Понимаете? И если это случится… я себе никогда не прощу.
– Да их уже скоро в армию заберут, – махнул рукою Славка.
– Вот именно, – многозначительно посмотрел на него Миша. – Именно поэтому я так спешу. Я хочу поговорить с ними ДО того, как их заберут в армию.
– Поговорить? – Славка шарахнулся назад, наступил на флакончик из-под губной помады и едва не свалился на пол. – Ты хочешь с ними поговорить?
– Да, – твёрдо повторил своё решение Миша. – Я хочу с ними поговорить. Я хочу спасти этих ребят от них самих. Даже ценой собственной жизни.
– И не только собственной, – проворчал Славка. – Мы пойдём с тобой…
– Если захотите, – напомнил Миша.
– Да куда ж мы денемся? – Славка исподлобья посмотрел на Оксану.
– Я тоже хочу с ними поговорить, – решительно заявила та.
– Нет, – остановил её Миша. – Ты останешься здесь. Пойдём мы со Славой. План такой: вызовем их на встречу… Напишем им письмо. Вернее, два одинаковых письма. Так, мол, и так, предлагаю тебе явиться в такое-то время в такое-то место для содержательного разговора. А к письму приложение: заявление в милицию с перечислением уголовно наказуемых деяний многоуважаемого адресата, которое в случае неявки последнего будет передано по назначению.
– Сдать их хочешь? – усмехнулся Славка.
– Нет. Хочу, чтобы они не отказались от моего предложения. Вернее, от ТВОЕГО предложения. Потому что писать письмо и заявление будешь ты. Наберёшь у себя на компьютере, распечатаешь, подпишешься своим именем, положишь в конверты, заклеишь и разнесёшь по почтовым ящикам. Только не говори, что не знаешь, где они живут. Всё ты знаешь. И все их делишки знаешь. Вот и составишь списочек – для милиции. Только ТОГО дела не упоминай. Ни к чему.
– Круто! – покачал головою Славка.
– А я? – надулась Оксана. – Я что, совсем не нужна?
– Нужна, – успокоил её Миша. – Ты будешь на подстраховке. Если мы не вернёмся к назначенному сроку, позвонишь в милицию и передашь им заявление.
– Женское дело, – поморщилась Оксана.
– Очень важное дело, – возразил Миша.
– И где же мы встретимся? – спросил Славка. – И когда?
– Чем скорее, тем лучше. Если сейчас разойдёмся по домам, если сегодня к вечеру ты напишешь и доставишь, если завтра они получат, да сутки на размышление… Послезавтра днём, после уроков. Иначе нельзя: дальше выходные. А где? На пустыре. В той самой яме. На месте преступления.
– Ой! – перепугался Славка. – А-а-а… можно в другом месте?
– Нет, – отрезал Миша. – Они должны прочувствовать свою вину. Всеми нервами, всеми жилами, всеми потрохами. А ты, Слава, должен встретиться со своим страхом. Лицом к лицу. Погладить его и приласкать. Тогда он уляжется у твоих ног и перестанет быть страхом. Тогда тебе станет легче.
– А ты? – недоверчиво покосился Славка. – Ты чего-нибудь должен?
– Не знаю, – развёл руками Миша. – Кажется, я должен что-то понять. Что-то очень важное.
– А, – вздохнул Славка. – Ладно, пойду писать, пока родителей нет.
– Я тоже пойду, – присоединился Миша. – Мне ещё всё продумать надо. До мелочей. И лучше это сделать дома, одному. А ты постарайся. Это тебе не статейка в газете, это куда важнее. Всё-всё напиши. И напечатай побольше экземпляров. Два им, один мне, один Оксане и ещё парочку – на всякий случай. Итого шесть – как минимум. И запомни: никого я сдавать не собираюсь. Если дойдёт до милиции – это будет крушением всех надежд… Ладно, всё. Пока, Оксана.
– Пока.
Вышли вдвоём.

Следующим утром Миша читал Славкины сочинения.
– Так-так, – удовлетворённо кивал он, – очень хорошо. Время, место, “в противном случае…” Что у нас там “в противном случае”?.. Ого! Вот это да-а-а! Кражи школьного имущества, кражи в магазинах, кражи кабеля… О-о-ой! Даже в квартиру залезли! Ётырдысть! И на склад! Ну и ну! Что ещё? Кражи из карманов, кражи из сумочек, кражи… От-та-да-та-та-да-а-а… Вымогательство денег у младших школьников, отъём мобильных телефонов, избиения бомжей, убийства???!!!… кошек. И собак. О-о-о-о-ой… Поджог авто… Ничего себе! Неужели и такое было?
– Было, – буркнул Славка. – Правда, я не уверен, что это они.
– Плохо, – упрекнул его Миша. – Зачем же лишнее вешать? А, впрочем, всё равно: ничего мы не докажем… Это наше слабое место. Тут они быстро фишку просекут… Ну да ладно: лишь бы пришли, а там уж я им выскажу. И ваш случай припомню, и свой. Кажется, спаивание несовершеннолетнего тоже чего-то стоит? А если и не стоит, всё равно припомню – до кучи. В общем, никуда они не денутся. Спасибо, Слава. El amor…
– …sin celos ni odio! – улыбнулся Славка и обнял Мишу прямо посреди школьного коридора.

День, вечер, ночь, утро, день… После школы все трое собрались у Оксаны. Там окончательно всё обговорили, сверили часы, убедились в исправности телефонов и наличии экземпляров заявления. Два из них Миша взял с собой, два оставил Оксане. Там же у Оксаны остались ключи от её квартиры и Славкин мобильный телефон. Вот и всё. Пора.
– El amor…
– …sin celos ni odio!
Обнялись. Попрощались. Миша со Славкой вышли на улицу.
– Теперь по домам, – распорядился Миша, – переодеваемся и через пятнадцать минут у школы.
Так и сделали. Разошлись, переоделись, снова встретились и двинулись на пустырь. Так же, как и прошлой зимой. Или не так?

Не так. Тогда было темно – а нынче светло, тогда было ясно – а нынче пасмурно. За три с половиной дня погода переменилась. Вороватый ветер просочился между сумерками и ночью, повертелся, озираясь, подхватил с асфальта золотые монетки – и бежать – но запутался в кронах, зашелестел сигнализацией, испугался, бросил монетки – и затих. Еле выпутался, перевёл дыхание, просочился между ночью и рассветом, поднялся повыше, натянул отовсюду серых туч и улёгся на них, как король, глядя на ясное солнышко. Что, люди, не дали мне золота? – но и вам не видать небесной золотой монеты! И дождём вас, дождём! Что? Кончился дождь? Зато похолодало – пришлось куртки надеть. Старые, конечно, поношенные – дабы не жалко их было в случае, если… Как же не хочется думать об этом “если”!

Две вещи остались неизменными: Мишина решительность и Славкин страх. Так и шли: Миша впереди – Славка сзади. Хорошо было идти по асфальту – по сырой земле гораздо хуже. Славка поскользнулся – Миша его удержал.
– Ты чего? Возьми себя в руки. Всё будет хорошо, вот увидишь.
– Эх, твоими бы устами… – вздохнул Славка и поплёлся дальше.
Вот и разрушенная стена. Добраться до неё – пара пустяков – не то что зимой по снегу. А вот и яма. Та самая.
– Погоди, – Миша застыл и вытянул руку в сторону. – Их ещё нет. Давай спрячемся и понаблюдаем.
– Давай, – согласился Славка, привычный к подслушиванию и подглядыванию.
Возле дальнего конца стены сохранился короткий кусок другой, перпендикулярной стены – не более метра в длину. За этим куском и спрятались. Присели на корточки. Замолчали. Стало очень тихо. Шум далёкого города увяз в густом безветрии. Точно такое же безветрие поглотило когда-то детские крики с пустыря… Славкины плечи танцевали болеро, а зубы отбивали сапатео… вернее, дъентео. Твёрдой рукою Миша остановил этот танец.
– Не бойся. Если они не придут, то и бояться нечего, а если придут… значит, сами боятся.
– Лучше бы не пришли, – дёрнулся Славка.
Но они пришли. Сначала один: робко, неуверенно, озираясь по сторонам. Постоял, потоптался, расстегнул брюки, оставил на стене мокрое пятно, застегнулся и спустился в яму. Тут и второй нарисовался: так же украдкою, пригибаясь к земле – но увидел первого и осмелел – вернее, сделал вид, что осмелел: грудь выпятил, пояс подтянул, рукою помахал – и – не спеша – вальяжно – по разломанным ступенькам – в яму. Разговорились. Миша со Славкой – тоже.
– Здоровенные, сволочи. Не то что мы.
– Тем слаще будет победа, – улыбнулся Миша. – Погоди чуток. Пусть они потомятся.
– Блин! Ты такой уверенный. Ничего не боишься.
– Не боюсь. Я уже всё продумал. К тому же у меня хорошее предчувствие. Не веришь? Ну-у… Представь себе, что ты уже умер. Страшно? Ну-у… Представь себе, что ты – это не ты, а кто-то другой. Всё равно страшно? Эх, Слава! На войне-то, поди, страшнее, а наша война здесь – война за человека. Вперёд!
И, выпрямившись в полный рост, двинулся к яме. Славка за ним.

Двое на двое, глаза в глаза, первый выстрел – беззвучный, второй – приветствием:
– Так! Пришли? Очень хорошо. Значит, вот это вы уже видели, – Миша достал из кармана экземпляр заявления и протянул его ближайшему противнику.
Тот боязливо взял бумагу, быстро пробежал по ней глазами, скомкал и сунул в карман. Миша усмехнулся и достал второй экземпляр.
– Вот. И ещё есть. У Оксаны.
– Не докажешь, – ощерился парень.
– Докажу. Спорим?
Миша протянул руку и не получил ответа. Парни переглянулись, а Миша продолжил наступление.
– Вот часы, – показал он. – Когда вот эта стрелочка дойдёт вот до этой отметочки, в нашем отделе милиции раздастся телефонный звонок. От Оксаны. Всё ясно?
Растерянное молчание свидетельствовало о согласии, но Миша потребовал облечь это согласие в слова.
– Не слышу ответа! – повысил он голос.
– Чего ты хочешь? – тихо проворчал другой парень.
Миша снова показал заявление.
– Хочу, чтобы вы никогда, никогда, никогда больше не делали ничего подобного. Хочу, чтобы вы не грабили, не крали, не избивали… – Миша запнулся. – Не насиловали, – выдавил он из себя, быстро покосился на Славку и тут же снова посмотрел противнику в глаза.
– И всё? – усмехнулся тот. – Так мы уже завязали.
– Врёшь, – прошептал Миша. – Я ваши мысли читаю.
Парень дёрнулся, точно его ударили током, вытаращил глаза и окатил Мишу волной ледяного страха. Его дружок выглядел не лучше. Вот так сюрприз! Надо воспользоваться.
Миша мотнул головой в сторону Славки:
– Он тоже читает мысли. И эта бумажка – тому доказательство.
Миша в третий раз помахал заявлением, но противники уже пришли в себя.
– Слышь, Чемодан, – обратился первый ко второму. – По-моему, он гонит.
– По-моему, он нарывается, – согласился второй. – И уже давно.
– По-моему, тоже, – кивнул первый и грудью надвинулся на Мишу: – Сынок, – бросил он с высоты своего превосходства, – шёл бы ты к мамочке, а? И девочку свою забирай – а то она язык проглотила – ща из задницы вывалится. Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
– Время, – ничуть не испугался Миша. – Вы теряете время. Осталось пятнадцать минут. Из них минимум пять – чтобы нам ДОБЕЖАТЬ до Оксаны.
– Блин, ты меня достал! – рассвирепел парень и ухватил Мишу за воротник. – Держи того! – крикнул он своему дружку. – А я с этим разберусь.
Во мгновение ока Миша оказался прижат спиною к дальнему, почти отвесному склону ямы и получил удар кулаком в живот. Хорошо, не по голове!
– Ну чё, фраер, довыступался? – услышал он злорадное шипение, очень похожее на шипение тьмы – однако нашёл в себе силы улыбнуться и ответить:
– Четырнадцать минут…
Второй удар.
– …из них пять минут…
Третий удар.
– …добежать до Оксаны.
Больше ударов не последовало. Парень на секунду задумался, а потом выдохнул в лицо:
– Звони своей подружке. Скажи, что всё ништяк. Тогда умрёшь быстро.
– Телефона нет, – развёл руками Миша.
– Возьми у него, – парень указал на прижатого рядом Славку.
– Его телефон у Оксаны.
– Блин! Возьми мой.
– И она тут же позвонит в милицию, – усмехнулся Миша. – Думаешь, я этого не предвидел? Кстати, осталось не более тринадцати минут.
– Как раз успеешь сдохнуть, – оскалился парень и повернулся ко второму: – Слышь, Чемодан – по-моему, это судьба. Я тебе давно говорил: уйдём в бега и никакой армии. Свободные люди! Ща только этих замочим…
– Да ты чё, ты чё? – испугался Чемодан. – Совсем одурел? Скажи, что мы никогда не будем – и дело с концом.
– Не верю, – помотал головою Миша.
– Видал? – фыркнул первый. – Он же не отцепится.
– Ща менты наедут! – вытаращил глаза Чемодан.
– Да гонит он всё! Гонит! Никто на нас не наедет!
– Отвечаешь?
– Зуб даю.
– Ладно, – воспрянул духом Чемодан. – Тогда я ему кое-что покажу. Пусть полюбуется… напоследок. Он смелый, заслужил, – и резким движением расстегнул молнию Славкиной куртки – раз!
Второе движение – и куртка, отделившись от Славки, полетела в сторону – два! Миша понял.
– Не сметь!!! – завизжал он. – Не сметь!!! Никогда!!!
Будто бы сам собою, вырвался из него золотой свет – да с такою силой, что державший его парень разжал руки, закрыл ими глаза и попятился. Другой выпустил Славку и также с закрытыми глазами стал искать путь наверх. Сейчас они уйдут! Нельзя!
Миша подскочил к парализованному Славке, быстро положил руку ему на грудь и подарил немного золотого света. Славка вышел из оцепенения, понял, в чём дело, и к только что подаренному свету добавил собственный, скрытый глубоко внутри. Получилось довольно-таки ярко.
– Встань у лестницы, – шепнул ему Миша.
Славка подчинился. Противники тем временем привыкли к свету, опустили руки и захлопали глазами.
– Сволочи!!! – истошно орал Миша в растерянно-перепуганные лица. – Гады, мерзавцы, скоты!!! Ишь чего удумали!!! Вспомнили вечеринку у Оксаны? Тогда я не умел им управлять, а сейчас – умею! Вот так, вот так! – несколько раз мигнул он золотым светом. – Сожгу нахрен! Испепелю! Вконец! Никакая! Милиция! Ничего! Не найдёт! Ни!-ко!-гда!
Стайкой разрозненных воспоминаний отлетели последние тринадцать месяцев. Перед внутренним взором возникла дорога, трое застывших от изумления ребят и великолепная сияющая Эскапелья. Что она чувствовала тогда? То же, что и я сейчас! Жгучую досаду, безмерную ответственность и огромную, всепобеждающую любовь. И что она сделала? То же, что и я… сделаю сейчас. Другого пути нет.
– Вот яма, – показал рукою Миша. – Дальше падать некуда. Дальше – только наверх или здесь – навсегда. Но есть другая яма – гораздо более страшная – и вы уже упали в неё. Дальше падать некуда. Дальше – только наверх или там – навсегда. Хотите наверх?
– Хотим, – пролепетал Чемодан. – Отпусти нас. Пожалуйста. Мы никогда, никогда, никогда не сделаем ничего плохого. Обещаем. Клянёмся.
– Отпущу, – согласился Миша. – Но сначала кое-что подарю. На память.
С этими словами он шагнул к тому, кто ещё пару минут назад собирался его убить, и строго спросил:
– Как тебя зовут?
– Циркуль, – неохотно представился парень, и впрямь похожий на упомянутый предмет.
Миша опять не выдержал.
– Да засунь себе в задницу своё долбанное погоняло! – заорал он. – Имя! Как твоё имя?
Парень задумался. Миша пришёл ему на помощь:
– Меня зовут Миша. А тебя?
– Виктор, – через некоторое время пробормотал тот, словно не был уверен, что его зовут именно так.
– Виктор Дорельяно, – поправил Миша и прижал свою ладонь к его груди.
– А? Что?
Поздно. Миша оставил Виктора с его новыми ощущениями и подошёл ко второму парню.
– Как тебя зовут?
– Борис, – покорно подставил тот свою грудь.
– Борис Дорельяно, – улыбнулся Миша и прижал к этой груди свою ладонь.
Вот и всё. На дне злонаполненной ямы зажёгся квадрат из четырёх золотых огней. Или крест – кому как больше по душе.
– А теперь произносите свою клятву, – приказал Миша.
Парни затараторили:
– Клянёмся…
– Никогда…
– Никогда…
– Никогда…
– Не красть…
– Не грабить…
– Не хулиганить…
– Не насиловать, – напомнил Миша.
– Не насиловать…
– Это вы ему скажите, – Миша показал на Славку. – И прощения попросите. Как следует попросите. Может, он вам поверит. Может, даже и простит. Хотя вы того не заслуживаете.
– Слава, прости…
– Куртку! – Миша ткнул пальцем в Бориса. – Принеси ему куртку!
Борис побрёл в дальний угол ямы, подобрал валявшуюся в грязи Славкину куртку, почистил её немного – как мог – надел на остолбеневшего Славку и молнию застегнул – как было.
– Слава, прости…
– Мы не хотели…
– Это Валет нас заставил…
– Значит, вас можно было заставить! – крикнул Миша.
– Можно…
– А ты попробуй…
– Он сильный…
– Но вас же двое!
– А мы не верили…
– Боялись…
– Кого?
– Друг друга, – неохотно признался Виктор.
Борис кивнул.
– “Разделяй и властвуй”, – вздохнул Миша.
– Мы договорились…
– После того случая…
– Замочить Валета…
– Заманить его сюда…
– В яму…
– И здесь…
– Но он узнал…
– Избил меня…
– И меня…
– По отдельности…
– А потом…
– Обоим вместе…
– Рассказал…
– Всё…
– Будто слышал…
– Как мы договаривались…
– Будто всё слышал…
– И потом…
– Каждый раз…
– Всё рассказывал…
– Всё, что мы задумали…
– От него невозможно было скрыть…
– Ничего…
– Он всегда всё знал…
– Он читал наши мысли…
– Он – сам дьявол…
– А так бы мы давно…
Миша понял – и посмотрел на Славку. Славка сосредоточенно разглядывал свои ботинки. Н-да-а-а…
– Дальше падать некуда, – неизвестно к кому обращаясь, произнёс Миша.
– Слава, прости…
– Простить? – вскинулся Славка. – Простить? – посмотрел он Борису в глаза. – Тебя – простить? Вот так вот запросто взять и простить? А ты хоть понимаешь, что ЭТО значит? Понимаешь? – Славка перешёл на высокие ноты. – Когда ты маленький, когда ты слаб и беззащитен, когда ты раздет и брошен на землю, когда камни впиваются тебе в спину, когда ты дрожишь от холода и страха, когда никто не услышит и не придёт на помощь? Понимаешь? Ты вцепился в меня ногтями, ты рвал меня – на куски, на части, до сердца – так что в теле не осталось места для души! Одна боль – одна сплошная боль! Ты дышал мне в лицо – я задыхался, меня мутило, тошнило, выворачивало – а ты не позволял мне даже отвернуться – ты смотрел мне в глаза – с таким торжеством, с таким плотоядным наслаждением – тебе было приятно, да? А мне? Каково было мне? Об этом ты подумал?
Славка не говорил, а визжал. Славку вертело в водовороте слов – точно вся скопившаяся в нём боль – которую неделями, месяцами, годами запихивали, заталкивали, загоняли ему в душу, в тело, в сознание – вдруг неожиданно вырвалась и наполнила огромную яму.
– А ты? – переключился он на Виктора. – Что ты заставил меня сделать? А Валет? Да вы оба младенцы по сравнению с этим чудовищем! А потом? Каково мне было потом? Постоянно скрываться, прятаться, бояться, что кто-нибудь узнает, подозревать, что все уже знают и только ждут… Постоянно изворачиваться, оправдываться, спасать свою жизнь! Но самое страшное не это. Самое страшное – просыпаться утром и понимать, что ЭТО был не сон, что всё было на самом деле и теперь уже ничего не исправить и не вернуть! Разбитую чашку можно склеить – но это не будет целая чашка. Сломанное дерево даст побеги – но это не будет целое дерево. Я – сломанное дерево, я – разбитая чашка! Зачем вы не убили меня? Зачем оставили мучиться? Из щели между гаражами и забором смотреть на звёзды и страдать от недостижимости их чистоты! Идти по улице, смотреть на людей и страдать от невозможности быть одним из них! Дома, в ванной, сбрасывать с себя грязную одежду и страдать от невозможности вот так же сбросить с себя это грязное, рваное, опоганенное тело, понимать, что другого тела не будет и других воспоминаний не будет – придётся жить в этом теле, с этими воспоминаниями – до конца дней! И за ЭТО вы просите прощения? Вот так вот запросто? Да пропадите вы пропадом! Не прощу, не прощу, не прощу! Ни!-ко!-гда-а-а!!!
– Время! – Миша посмотрел на часы и по разбитым ступенькам рванул наверх, за руку увлекая Славку и гася золотой свет. – А ваш свет погаснет сам! – крикнул он Борису и Виктору. – Вернее, не погаснет, а уйдёт в глубину. Достаточно сильное желание когда угодно извлечёт его наружу. А пока что сидите здесь и молитесь, чтобы мы успели добежать. Слава, за мной!

По лужам, по кочкам, по грязи скользя – ноги разъезжаются – но медлить нельзя! – быстрей, быстрей, быстрей! – до асфальта – дальше – легче – держись – крепче! – до Оксаны близко – живёт она низко – бегом, бегом, бегом, бегом! – без лифта – на этаж – звонок – раз! – раз! – раз! – раз!
– Кто?
– Мы! Свои! Миша! Слава! Давай! Давай! Давай! Открывай! Победа!
Открыла. Увидела. Оторопела. Миша и Славка – тоже. Внутренности квартиры терялись в густом табачном дыму – только лицо Оксаны просвечивало сквозь него, точно солнце сквозь утренний туман.
– Ты чего? – закашлялся Миша. – Дышать невозможно.
– Дурак! – взвизгнула Оксана и отпустила на волю горючие слёзы. – Я же тебя… Я же места себе не нахожу! Не знаю, что и думать! – она притянула к себе обоих и уткнула заплаканное лицо между их лицами. – Мальчики! Вернулись! Милые! Вернулись…
Остановить это было невозможно. Пришлось терпеливо ждать и стараться дышать пореже. Выплакав накопившееся напряжение, Оксана отпустила ребят, пошла и открыла все окна.
– Победа, – ещё раз повторил Миша. – Мы победили, Оксана. Мы подарили им золотой свет. Сейчас они сидят в яме и ждут, когда он уйдёт в глубину. Пусть посидят и подумают – это полезно. Кстати, обещание они мне дали – и я им поверил.
– Мишка! – умоляюще посмотрела на него Оксана. – Чего ты такое говоришь? При чём тут это? Вы вернулись! Всё! Больше мне ничего не нужно! Ни!-че!-го! Милые мои… Вот, – протянула она ему пачку, из которой сиротливо торчала последняя невыкуренная сигарета.
– За час? – ужаснулся Миша, произведя в голове несложный арифметический подсчёт. – Оксаночка! Если бы я знал… Слушай, давай договоримся: я бросаю опасные дела, а ты бросаешь курить?
– Трудно будет, – покачала головой Оксана.
– Мне – легко, – возразил Миша. – Я никогда больше не сделаю ничего подобного. Обещаю. Потому что сегодня я совершил насилие. Я подарил им золотой свет – насильно. Я угрожал им золотым светом – и ничего другого мне не оставалось. Понимаешь? Насилие – оружие тьмы. Насилие везде: на улице, в школе, дома… Всюду одно насилие, одно сплошное насилие. Всё – только через насилие. О-о-о-о-о! Я выступаю против насилия, я зажигаю золотой свет – но в том-то и сила тьмы, что даже свет заставляет она сражаться по своим правилам. По правилам насилия. И ничего не поделаешь. Побеждая дракона, сам становишься драконом. А я не хочу! Не хочу, не хочу, не хочу! Пусть хоть весь мир погибнет – пальцем не шевельну. Никогда не совершу насилия. Ни!-ко!-гда!
– Миша! Успокойся. Это ерунда. Главное, вы вернулись.
– Какая же ерунда? Мы победили, а я чувствую, что проиграл. Я совершил насилие – а меня будто самого изнасиловали… Ой! Извини, Оксана.
– Миша! Я тебя очень люблю. Я принимаю тебя таким, какой ты есть. Пожалуйста, успокойся и прими себя – таким, какой ты есть. Всё равно ничего не вернёшь и не исправишь.
– Точно! – Миша будто вынырнул из бездонной глубины. – Так сказал Слава! Слава, – повернулся он к молчавшему до сих пор брату, – ты им хорошо сказал. Ты им так сказал, что даже я понял. Как же омерзительно насилие! Как же омерзительно…
– Да… я… – попытался ответить Славка, но Миша его прервал:
– Потом. Всё потом. Сейчас посидим, успокоимся, приведём в порядок разбежавшиеся мысли…
– Ой! – воскликнула Оксана, увидев спину повернувшегося к Мише Славки. – Что это? И у тебя… А ну-ка быстро снимайте куртки!
Ребята сняли – и всё поняли. Спины их курток были вымазаны подсохшей грязью. Ботинки и нижние части брюк выглядели не лучше.
– Снимайте, снимайте, – Оксана подхватила обе куртки и потащила в ванную – отмывать.
Миша и Славка сняли ботинки, да и брюки тоже – чего уж там. Холодно, правда, с открытыми окнами, но дым почти выветрился, значит, можно закрыть. Пошли, закрыли, уселись в комнате Оксаны: Славка на стуле, Миша – на краешке тахты. Оксана долго не появлялась: шумела водой, орудовала щётками, тряпками, руками, разглаживала, развешивала…
– Может, поесть хотите?
– Нет, спасибо, – Миша вспомнил про свой отбитый живот.
Пощупал. Ничего страшного – но с едой лучше повременить.
– Больно? – спросил Славка.
– Да нет, ерунда. Ты бил сильнее. Ногами.
Славка отвернулся.
– Ложитесь, ребята, – Оксана попросила Мишу подняться с тахты, подвернула к середине все четыре угла покрывала и так, вместе с кучей наваленного сверху барахла, подняла и перенесла в относительно свободный угол комнаты – точно мешок Деда Мороза.
Миша понял, что именно таким образом она каждый вечер расстилает постель.
– Ложитесь, ребята. Отдыхайте. А я посижу – на вас погляжу.
Миша и Славка легли рядом. Узкая тахта, но ничего, поместились.
– Какие вы красивые! – улыбнулась Оксана. – Мальчики. Победители.
– Это он, – мотнул головою Славка, указывая на Мишу. – Это он победил.
– МЫ победили, – твёрдо возразил Миша. – МЫ это сделали. Все трое. И все, кто за нами. Весь род Дорельяно. Понятно? Lo heMOS hecho. Только так.
– Ладно, – согласился Славка и уткнулся лицом в Мишино плечо.
Долго лежали молча, приводя в порядок разбежавшиеся мысли. Незаметно опустился вечер. Вернулись родители Оксаны. Надо было расходиться по домам.
Оксана принесла брюки – чистые и подсохшие. Миша и Славка оделись, вышли за дверь, спустились по лестнице.
– Я вёл себя, как последний… трус? – спросил Славка.
– Ты вёл себя, как вёл, – ответил Миша. – Ты сделал, что сделал. Ты сказал, что сказал. Теперь ничего не вернёшь и не исправишь. Теперь думай, что делать и говорить дальше. Я тоже подумаю. Тут есть над чем подумать… – Миша вздохнул и посмотрел Славке в глаза. – Прими себя таким, какой ты есть – тогда и другие тебя примут.
Обнялись и разошлись по домам.

Мишины родители уже вернулись.
– Явился, – просипела мать, но была отодвинута рукой отца.
– Где ты был? – грозно спросил он.
– У Оксаны, – честно ответил Миша.
– У Оксаны? – взвизгнула мать. – У какой Оксаны? У этой шалавы? – мать приставила к затылку обе ладони растопыренными пальцами вверх. – Ты чего, опять..? Связался? Нет, это невозможно! Я этого не переживу! О-о-о-о-о! – она вытаращила глаза и схватилась за сердце.
– Да, – спокойно ответил Миша. – Связался. Вернее, восстановил прерванные отношения. Потому что исчезли препятствующие обстоятельства.
– Обстоятельства? – завопила мать. – Какие обстоятельства? Куда исчезли? Она что, от наркомании излечилась? Чушь! Не бывает излеченных наркоманов! Или, может, операцию сделала? Чушь! Сколько ни штопай, невинность не вернёшь! Как была шалавой, так и осталась! Вот и все обстоятельства!
Мать долго исходила красноречием, но Миша не реагировал. Многое изменилось за последний год и последний день – и это многое вырвалось наружу.
– Значит, так, – резко перебил он. – Меня можешь ругать сколько хочешь. Я твой сын и обязан терпеть. Но Оксану не тронь. Она не твоя.
– Что-о-о? – поперхнулась мать. – Да как ты смеешь..?
– Стоп, – вмешался отец. – Больше ни слова.
– Ну конечно! – мать переключилась на отца. – Защитничек выискался! Сам такой же был! Думаешь, я не помню?
И понеслось – по новому кругу.
– Если ты, – разорвал этот круг Миша, – ещё хоть раз позволишь себе оскорбить Оксану – я уйду к ней жить. Навсегда.
– Иди! – замахала руками мать. – Иди куда хочешь, скотина неблагодарная! Иди к своей чёртовой наркоманке, иди к своей драной кошке, иди к своей крашеной обезьяне…
Миша как стоял в прихожей, так повернулся, открыл дверь и выбежал на лестницу.
– Стой! – закричал отец. – Вернись!
Но Миша не вернулся. Миша уходил всерьёз – и родители это поняли.

Лестница, подъезд, переулок – уже стемнело – подъезд, лестница, дверь. Миша не стал звонить – вынул из кармана подаренные ключи, открыл оба замка, вошёл в квартиру и – не обращая внимания на Оксаниных родителей – прямо в комнату подруги. Та лежала на тахте и листала журнал. Услышала. Обернулась.
– О, привет! Ты чего?
– Из дому ушёл, – признался Миша. – Буду жить у тебя. Не возражаешь?
– Класс! – Оксана расплылась в удивлённо-восхищённой улыбке. – Чего, правда???
– Правда. Ну так как? Не прогонишь?
– Ми-шка-а-а!!! – Оксана вскочила с тахты. – Ура-а-а!!! Какие разговоры? Оставайся. Но… не могу поверить. Чего стряслось-то?
– С матерью поругался, – опустил голову Миша. – Не, ну прикинь: прихожу я домой – “Где ты был?” – “У Оксаны.” – “У какой Оксаны?” – и как пошла, как поехала… И кошка ты, и шалава, и наркоманка… Знаешь, мне это, в конце концов, надоело. Какое она имеет право тебя оскорблять? Я ей так и сказал, а потом добавил: ещё одно слово – и я ухожу. Так она десять слов – нарочно. Я и ушёл.
– Мишка! – снова заулыбалась Оксана. – Значит, это из-за меня? Ты ЗА МЕНЯ вступился? Ой – милый ты мой! Ложись – будем спать вместе. Да не бойся, не совращу – ляжем и уснём. А если ещё и Слава придёт – тогда на полу постелем.
Миша собрался лечь, но Оксана не позволила:
– Куда? Раздевайся. Трусы можешь оставить, а остальное долой. Здесь твой дом. Здесь тебя любят и понимают.
Миша так и сделал. Оксана посмотрела на него, в третий раз улыбнулась и принялась раздеваться сама. Тоже мало чего на себе оставила, погасила свет и легла рядом. Из щели между стеной и тахтой вытянула одеяло, накрыла им и себя, и Мишу.
– Спи. Да не отодвигайся. Можешь обнять меня – ничего не случится. Я тоже против насилия – как и ты.
Миша придвинулся к Оксане – и вдруг она показалась ему маленькой и беззащитной, точно птенчик или котёнок – трепещущий комочек плоти – такой мягкий, такой доверчивый, такой… соблазнительный? Да, конечно, и всё же… Ради ЭТОГО придётся разрушить её невинную чистоту… Да, да – невинную чистоту – кто бы там чего ни говорил. Но этого нельзя! Нельзя разрушать эту девочку! Никогда! Люди, которые брали её – властно, по-хозяйски, точно неодушевлённую куклу – брали спокойно, уверенно, нимало не сомневаясь в своём законном праве – неужели они не понимали, что этого НЕЛЬЗЯ?
Миша прислушался к дыханию ещё не спавшей Оксаны и нежно погладил её по плечу – легонечко-легонечко, без малейшего намёка на что-либо постыдное. Только так и надо гладить эту девочку – медленно, снимая с неё пылиночки – а ещё дарить ей цветы, облачать в необычайные наряды, под величальные гимны возносить её к небесам – на сияющий самоцветными камнями золотой престол… О-о-о-о-о! Сладкая дрожь родилась в Мишиной в глубине, охватила всю его душу, перекинулась на тело, овладела мышцами, нервами, сердцем, сознанием – и подарила ни с чем не сравнимый восторг – восторг созерцания истинного Божества. Вы, называющие себя верующими – доводилось ли вам испытывать что-нибудь подобное?
Несколько мгновений – а потом отпустило, вернулась способность мыслить – тут-то Миша и понял, что такого наслаждения он не испытывал ещё никогда. А плотские, “низменные” желания куда-то исчезли, растаяли, как маленькие звёздочки в лучах восходящего солнца. Тело наполнилось совершенным ощущением совершенного слияния со всем совершенным миром…
………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………
В прихожей зазвонил телефон. Трубку взяла мать Оксаны и через пару секунд постучала в дверь дочкиной комнаты. Оксана вылезла из-под одеяла – будто сердце вынули из груди! – добрела до телефона, взяла трубку.
– Тебя, – вскоре позвала она Мишу.
Ну вот, достали! Пока не сломают, не успокоятся!
– Привет, – послышался в трубке голос отца. – Слушай, возвращайся, а? Я с ней поговорил – она больше не будет.
– Не верю, – твёрдо заявил Миша. – И не вернусь. Никогда. Только под конвоем милиции. А потом опять убегу.
– Вернись, – умолял отец. – Знаешь, как мне с вами тяжело? У одной истерика, у другого дурь… Вернись. Она больше не будет.
– Будет, – стоял на своём Миша. – Я её знаю.
– Хорошо, – согласился отец. – Если будет, ты снова убежишь. А сейчас – вернись.
– Не вернусь.
– Вернись, – прошептала Оксана. – Я уеду – где будешь жить?
– Поеду с тобой… – начал было Миша, но Оксана лишь помотала головой:
– Пожалуйста.
– Пожалуйста, – донёсся голос отца.
Вот сговорились-то, а? Ну ладно. Только сначала…
– Позови ЕЁ к телефону, – потребовал Миша. – И включи спикерфон.
– Тут она, – через некоторое время ответил отец.
– Слушайте, вы, все! – закричал Миша так, чтобы слышали не только его родители, но и родители Оксаны. – Эта девочка – святая! Поняли? Святая! Чистая! Непорочная! Вы все, вместе взятые, не стоите и мизинца этой чудесной, великолепной, совершенной девочки! А теперь пусть ОНА попросит у неё прощения! Только тогда я вернусь! Включаю спикерфон! – и включил.
Послышалось отдалённое ворчание, треск, а затем – недовольный голос Мишиной матери:
– Оксана, прости меня, пожалуйста.
– Я никогда, никогда, никогда не скажу о тебе ничего плохого, – продиктовал Миша дальнейшие слова извинения.
– Я никогда, никогда, никогда не скажу о тебе ничего плохого, – покорно повторила мать.
– Я никогда, никогда, никогда не обзову тебя никаким оскорбительным словом.
– Я никогда, никогда, никогда не обзову тебя никаким оскорбительным словом…
– О великолепная, чистая, непорочная, божественная Оксана!
– О великолепная, чистая, непорочная, божественная Оксана, – повторила таки мать после кратковременной перепалки с отцом.
– Принято, – удовлетворённо сообщил Миша. – Возвращаюсь, – выключил спикерфон и положил трубку.
– Ну ты даёшь! – покачала головой Оксана.
– А то! – выпятил Миша свою неширокую грудь. – Кто на тебя наедет, будет иметь дело со мной. Поняли? Все?
Последние слова вроде бы улетели “так, вообще”, но явно предназначались родителям Оксаны. Однако и этого Мише показалось мало. Встав у порога их комнаты, он зажёг свой золотой свет, крикнул:
– За Оксану – испепелю! – и тут же погасил.
– Эй, ты чего? – забеспокоилась та. – Прекрати немедленно.
– Да так, на будущее.
– Кто-то говорил, что не совершит насилия.
– Ай, – только и ответил на это Миша.
Оксана увела его в свою комнату и закрыла дверь.
– Слушай, чего это было, а? – шёпотом спросила она.
– Чего? – не понял Миша.
– Ну, когда ты погладил меня по плечу.
– Не знаю. А что?
– И я не знаю. Ты всего лишь погладил меня по плечу – едва-едва коснулся – но такого кайфа я не ловила никогда.
– Погоди, – захлопал глазами Миша. – Значит, ЭТО передалось тебе?
– Что “ЭТО”?
– Не знаю. Такая дрожь – по всему телу, по всей душе – а потом… Будто несколько мгновений я смотрел в глаза самому Богу.
– Пожалуй, – согласилась Оксана. – Похоже, мы чувствовали одно и то же – одновременно.
– Но я не верю в Бога.
– Я тоже не верю. Давай назовём это по-другому.
– Давай назовём любовью.
– Давай. Но это что-то невероятное! Мишка! Ты же рождён для того, чтобы любить женщин! Если от одного твоего поглаживания ТАКОЙ кайф – что же почувствует та, которую ты..? Одевайся, одевайся.
– Не завидуй, Оксана.
– Я не завидую, я боюсь. Ты точно огонь, на который слетаются бабочки. Но ты добрый огонь: ты держишь бабочек на расстоянии, не даёшь им приблизиться и сгореть. Только девочку со звезды подпустишь ты к себе – ибо она такая же, как ты – ей не грозит опасность… Давай, давай, иди – а то ща опять звонить начнут.
– Пока, Оксана.
– Пока.

В пасмурной темноте добрался до дома. Открыл отец. Мать демонстративно не вышла из своей комнаты. Отец молча удалился туда же. Ну и ладно.
Миша отправился на кухню, поставил чайник, сделал пару бутербродов. Надо же когда-нибудь уже поесть.
Ну и денёк выдался! Такого ещё не было! Это уже не лестница, это гора какая-то – чем дальше, тем круче. Но, с другой стороны, так жить намного интереснее. Появляется ощущение полноты и смысла. Кстати, о смысле.
Виктор и Борис. Похоже, они и правда раскаялись – а не раскаялись, так хоть задумались о своих поступках. Это уже хорошо. А вот родители нифига не раскаялись. Все их уговоры, обещания, извинения – ложь. Грязная и подлая ложь. Лишь бы сделать вид, что всё хорошо, лишь бы сохранить репутацию семьи. Не стоит дарить им золотой свет.
Славка. Кажется, он кое-что понял, а главное – преодолел свой страх. Это замечательно.
Оксана… О, это было незабываемо! Это было великолепно! Это было… ненормально. Другие получают удовольствие обычным образом, а у меня всё не как у людей. Что она сказала? Только девочку со звезды смогу я подпустить к себе?
Эскапелья! Если бы сегодня ты была на месте Оксаны, смог бы я посягнуть на твою чистоту? Даже если бы ты сама попросила? Нет, не смог бы. Никогда бы не смог. Потому что я не такой, как все. Верно сказала Оксана: я не рождён для плотских утех – я рождён для любви.
И всё-таки я тебя очень жду. Приходи! И если я неправ, наставь меня на истинный путь. Ты же умная, ты всё знаешь – а выучишься у себя на Капелле – станешь ещё умнее. Как твоя мама. Как МОЯ мама.
Лера…
Миша доел последний кусок бутерброда, допил последний глоток чая, вымыл за собою чашку и отправился спать.

Выходные, как всегда, протекли скучно. Родители не разговаривали с Мишей, словно его и не было. Ну и зачем, спрашивается, требовали, чтобы он вернулся?
Впрочем, если в конце концов отношения с ними сложатся так же, как у Оксаны с её родителями, это будет совсем неплохо. Свобода, независимость, возможность зарабатывать деньги… Ага, размечтался! В этом старорежимном заповеднике демократические ценности не приживутся.

Следующая неделя началась с приятного сюрприза. На первой же перемене Славка подозвал к себе Мишу и Оксану, с заговорщическим видом расстегнул свою сумку и достал оттуда… знакомый учебник языка!
– Вот.
– Где ты это взял? – удивлённо вытаращил глаза Миша.
– Купил, – гордо задрал подбородок Славка.
Миша отогнул первую страницу обложки… Никаких надписей. Значит, это не ТОТ учебник, а другой, точно такой же.
– Будем учиться, – заявил Славка. – И лучше начать сегодня.
– Лучше, – согласился Миша.
– Лучше, – поддержала Оксана.
В её комнате и состоялся первый урок. Все остальные – тоже. Жаль, нет у Оксаны компьютера с электронным словарём, зато безопасно: никто не ворвётся, не наорёт, не разгонит. Это гораздо важнее.
Миша лидировал и задавал тон, Оксана вспоминала прежние уроки, Славка потихоньку подтягивался.
Учебник и сопутствующие кассеты хранились на месте занятий – туда же Миша переселил и свой плеер со встроенными динамиками. Очень оказалась нужная вещь – ведь у Оксаны не было ничего кассетовоспроизводящего, да и у Славки тоже.
А потом и школьные задания стали делать вместе – так выходило быстрее и лучше. Тут уже лидировал Славка – Миша и Оксана паразитировали на его способностях – но только первое время. Вскоре даже Оксана с удивлением обнаружила, что почти не нуждается в посторонней помощи. А Славка, в свою очередь, демонстрировал поразительные успехи в изучении языка рода Дорельяно.
В школе они тоже держались вместе, образовав малочисленную, но сплочённую группировку. Другие ученики относились к ним насторожённо, но не задевали – похоже, информация об укрощении двух здоровенных хулиганов получила некоторое распространение. Какими путями? Тут вариантов немного.


Глава 5.

Так прошло две недели. Всё больше золотых прядок появлялось в зелёных волосах деревьев – покуда последняя зелёная прядка не обрела благородного цвета осенней седины. Тогда пожелало солнце взглянуть на подобную себе красоту – и по высочайшему повелению разлетелись вороватые ветра, попрятались трусливые тучи, высохли от дождя небесные пути. Прохладная синева утвердилась над миром – и в этой синеве гуляло от восхода до заката довольное улыбающееся светило.
А мы, Дорельяно, чем хуже? Мы тоже умеем светить. Почему бы и нам не совершить прогулку во славу золотой звезды?
– Что ты имеешь в виду? – спросила Оксана.
– Поехали в лес, – уточнил Миша. – Завтра выходной: встанем пораньше, сядем в автобус – и вперёд.
– Меня не отпустят, – пробурчал Славка. – Это ж на целый день.
– А ты скажи, что убежишь из дому, – посоветовал Миша. – У меня такое уже прокатило и ещё прокатит. Спасибо тебе, Оксана, за то, что нам со Славой есть куда бежать.
Славка неопределённо поморщился.
– Смелее, – приободрил его Миша. – Ты поговорил со своими мучителями – поговори со своими родителями. Авось не страшнее будет.
– Ладно, – махнул рукою Славка.

Хорошо сказать: “поговори”, а ведь и самому придётся…

Родители давно уже нарушили “обет молчания”: они всегда нарушали его первыми – не было у них такой выдержки, как у сына. Ну что ж, тем лучше.
– Мы завтра в лес собрались. Погода хорошая – чего дома сидеть? А уроки послезавтра сделаем.
– Кто это “мы”? – спросил отец.
– Я, Оксана…
– Оксана? – взвизгнула мать, но больше не сказала ни слова.
– И в какой же это лес вы собрались? – отец поспешил увести разговор от опасной темы.
– Утром сядем в автобус, – объяснил Миша. – На проспекте… – далее последовало подробное описание предполагаемого маршрута. – И к вечеру вернёмся. Если что – позвоним. У Оксаны есть мобильный. У Славы тоже.
– У Славы? – переспросил отец. – У какого Славы? Который тебя… заложил?
– Да, – спокойно ответил Миша.
– Погоди, – не понял отец. – Он чего, едет с вами?
– Да.
Отец замолчал. Слова сына не укладывались у него в голове.
– А-а-а… вы чего… опять… э-э-э… разговариваете? После всего, что было?
– Да, – в третий раз произнёс Миша это короткое слово.
Мозги отца закипели от напряжения.
– Погоди. Это что же получается: он тебя заложил, а ты его… простил? Слушай, так не бывает. Есть вещи, которые прощать нельзя. Предательство, например.
– Почему? – Миша пожал плечами и вытянул губы.
– Ну-у… – попытался объяснить отец. – Есть такое понятие – стукач. Так вот, порядочные люди со стукачами… знаешь, что делают?
Уже сделали, – подумал Миша. – Поэтому он и стал стукачом.
Тут неожиданно вмешалась мать.
– Ты чему его учишь? – заорала она. – Какой стукач? Слава хороший мальчик! Учится отлично, ведёт себя примерно, родители – уважаемые люди…
– Что ж он друга-то предал? – ехидно поинтересовался отец.
– Ничего не предал! Мы родители, мы обязаны знать, чем занимается наш ребёнок!
– Интересно, знают ли его родители, чем занимается их ребёнок? – высказал резонное сомнение отец.
– Знают! Всё они знают! Я говорила с ними! Слава им всё рассказывает, ничего не скрывает, никогда не врёт! В отличие от этого…
Миша мысленно усмехнулся.
– Будь этот “хороший мальчик” немного постарше, – потряс кулаком отец, – я бы с удовольствием набил ему морду.
– Кошмар! – вытаращила глаза мать. – Погоди, – обратилась она к Мише. – Слава едет с вами? Значит, он тоже связался с этой..?
– Связался, – вовремя оборвал её Миша.
– Кошмар! Надо позвонить его родителям!
– Не надо. Он им всё рассказывает. Прямо сейчас. Чтоб его отпустили.
– Неужели его отпустят? Вот так вот запросто – с этой..?
– Отпустят, – усмехнулся Миша. – Куда они денутся? Иначе он сбежит к Оксане. И я вместе с ним – если вы меня не отпустите.
– Что-о-о? – ужаснулась мать. – В одну комнату? Втроём? Вас двое и она одна?
– А чего? – прикололся Миша. – Самое оно.
– Кошмар, кошмар! А на какие деньги вы собираетесь жить? На ЕЁ деньги? Это она ночью на “работе”, а днём с вами? С двумя? Одновременно?
– Ага, – Миша уже откровенно стебался над ситуацией.
– О-о-о-о-о! – мать закатила глаза к потолку. – Что за поколение выросло?
– Что выросло, то выросло, – рассмеялся Миша.
– Это точно, – вздохнула мать.
– Да ладно, не волнуйтесь, – Миша понял, что пора давать лакомство. – Всё будет хорошо.
– Оно и видно…
– Пусть едут, – махнул рукою отец. – Тут ничего не поделаешь. Слава богу, не все такие. Есть ещё порядочные люди…
“Порядочные люди”! – мысленно передразнил Миша. – Порядочные лицемеры! Размалёванные гробы! Стукачи и шалавы вперёд вас идут в Царствие Небесное.

Много раз бывал Миша в лесу, чувствовал себя неотъемлемой его частью – но всякий раз это был ЛЕТНИЙ лес – весёлый, игривый, жизнерадостный, украшенный россыпями разнообразных цветов, полный таинственных намёков, томительного солнцепёка, прохладной тени, птичьего пения, гудения насекомых, шуршания бурелома, шума листвы, шороха травы, запахов тёплой смолы, шершавой коры, влажного мха, упоительной липы и спелой земляники. В другие времена года приходилось довольствоваться скверами, фильмами и картинками.
Можно представить себе Мишино изумление, когда впервые в жизни он очутился в ином лесу: мудром, усталом, золотоосеннем. Внутреннее раздвоение, разноречие между привычками и восприятием, растерянность молодой собаки, увидевшей старого хозяина в новой, только что купленной одежде. Оксана и Славка не то чтобы поняли, а просто последовали Мишиному примеру: долго стояли на опушке, не решаясь войти. Потом вошли: медленно, осторожно, точно в храм бога любви. Нескоро, очень нескоро вырвалось первое слово:
– О-о-о-о-о!
– Красота!
– Обалденная!
– Молчите, молчите – блаженная – тишина. Мир совершенен.
– Да.
Снова двинулись молча – только листья шуршали под ногами. Много уже опавших листьев, а будет ещё больше. Некоторые срываются и падают прямо на глазах: то пикируя, то кружась, то вальсируя – из стороны в сторону. Золото, всюду золото. Золото под ногами, золото на деревьях, золото в небесах. Запах золотого тепла. Вот она, истинная зрелость!
Миша зажёг свой золотой свет, хорошо заметный в тени золотых крон. Славка тоже зажёг свет, а Оксана не смогла – не получалось у неё ещё ни разу. Ладно, когда-нибудь получится.
Но что это? Это уже не храм – это дворец богатейшего царя всех времён и народов – или пещера, полная несметных сокровищ. Эскапелья! Иди сюда! Разве у тебя на Капелле есть что-нибудь подобное? Милая, светлая, удивительная девочка! Звёздочка моей судьбы! Жаль, что тебя нет с нами!
Миша посмотрел на Оксану. А ведь она ничем не хуже – просто ей надо помочь. Пробудить в ней достаточно сильное желание, и она засветится изнутри. Но как это сделать? Как и тогда, в постели? Да, примерно так.
– Сядь, – Миша указал на поваленное дерево, ствол которого полого опускался в сторону кроны.
Оксана безропотно повиновалась. Миша встал сзади и лёгким прикосновением попросил передвинуться так, чтобы голова её оказалась на уровне его подбородка. Теперь можно гладить её по волосам и шептать на ушко:
– Оксаночка! У тебя такие прекрасные волосы! Такие мягкие, шелковистые, а цвет… Погоди, ты чего, перестала краситься?
– Ну да, – с улыбкою обернулась к нему Оксана. – Давно перестала. Хочу быть самой собой. Хочу принимать себя такой, какая я есть. Хочу, чтобы меня принимали такой, какая я есть. Эх, мужики, мужики – ничего-то вы не замечаете!
– Ну и правильно, – Миша проигнорировал её последние слова. – Я принимаю тебя такой, какая ты есть. Слава принимает тебя такой, какая ты есть. Весь мир принимает тебя такой, какая ты есть. Твои глаза цвета пасмурного неба, твои губы цвета выгоревшей розы, твоё лицо цвета бледной луны, твои волосы… Ой! Оксаночка! У тебя седые волосы!!!
– Знаю, Миша.
– Потому и красилась?
– Да.
– Вот один, вот ещё, вот целая прядка… Нет, этого я так не оставлю! Сиди, не дёргайся.
Миша положил руки на голову Оксаны и начал вырывать седые волосы – один за другим. Раз, два, три… десять… двадцать… тридцать… Сколько их там?.. Ладно, хватит.
Показал Оксане свой “урожай”:
– Вот. Это я забираю себе. Ты дважды дарила мне свои волосы – пусть будет третий раз. И клянусь, что среди всех подаренных мне прядок эта – самая драгоценная.
Свернул её в кольцо, засунул под куртку – в нагрудный карман рубашки – и пуговицу на нём застегнул – для надёжности.
– Слава! Ну чего ты стоишь? Это же твоя жена! Садись рядом с ней. Обними её. Вот так… Ой! У тебя тоже седые волосы! А я не замечал. Я был к тебе невнимателен. Я не принимал тебя таким, какой ты есть… Милые мои страдальцы!
Миша обнял обоих – сзади – а голову опустил между их голов.
– У тебя тоже седые волосы, – заметила Оксана. – Один, другой… больше не вижу.
– С моей стороны тоже есть, – вздохнул Славка.
– Седеем от недостатка любви, – подвёл итог Миша. – Седеем, как осенние листья… Стоп! Это идея! Сделаем себе венки из осенних листьев!
– А как? – спросила Оксана. – Я никогда не делала.
– Я тоже, – признался Миша. – Нужны какие-нибудь верёвки, а лучше – резинки… Стоп! Это идея! Примите и меня таким, какой я есть.
Миша нагнулся, развязал шнурки, снял ботинки, затем брюки – и трусы.
– Вот, – показал он. – Отсюда нужно достать резинку.
– Достанем, – улыбнулся Славка. – Я уже знаю как.
Дело в том, что Славкины родители установили у себя в квартире супернавороченную металлическую дверь – толстенную, тяжеленную, многослойную – а ключи от этой двери, наоборот, были маленькими и тонкими, точно обломки ножовочного полотна. Одним из этих ключей Славка перепилил нитки на Мишиных трусах и достал оттуда резинку:
– Держи.
Миша едва успел надеть брюки с ботинками и завязать шнурки:
– Отлично, – сунул в карман трусы, а резинку примерил на голову.
В самый раз. Даже излишек остаётся – в треть длины резинки. Надо отрезать… Но ведь это на одного – а остальным?
– Слава, твоя очередь.
Славка встал, нагнулся, развязал шнурки… Всё повторилось. Вот и ещё одна резинка.
– Теперь моя очередь? – Оксана поднялась со ствола.
– Нет, – остановил её Славка. – Это ни к чему. Отрежем по трети от каждой резинки и свяжем маленькие кусочки в ещё одну.
– Какой ты умный! – покачала головой Оксана.
– А то! – Славка от гордости засветился ярче прежнего, взял свою резинку в том месте, где она была сшита в кольцо, крепко зажал пальцами, просунул ключ – и – резко – раз! – резал. Потом сложил её втрое, зажал пальцами в изгибе – и – снова – ключом – раз!
– Давай свою, – то же самое проделал он и с Мишиной резинкой. – Теперь вяжите.
Связали: два длинных куска резинок – кольцами, а два коротких – сначала между собою, а потом – в кольцо.
– Мне вот эту, – Оксана взяла себе составную резинку, надела на голову таким образом, что один узел оказался на лбу, а другой – на затылке.
Расстегнула куртку и достала из-под неё новую латунную брошку с фиолетовым покрытием и жёлтым “драгоценным камнем” посередине. Эту брошку она укрепила на лобовом узле своей резинки, так что тот совершенно скрылся из виду.
– Ну как?
– Великолепно! – хором проговорили Миша и Славка.
– Теперь надо листьев набрать.
Пошли и набрали. Кленовые листья – они особенно красивы в пору золотой осени. Набрали много, венки получились пышные, торжественные. Какие уж там седые волосы…
– Оксана! – залюбовался Миша. – Ты очаровательна!
– Сногсшибательна! – добавил Славка.
– Бесподобна!
– Чиста!
– Совершенна!
– Благородна!
– Ой, мальчики, вы чего?
– Обворожительна!
– Восхитительна!
– Пленительна!
– Удивительна!
– Мальчики, что вы делаете?
– Изумительна!
– Поразительна!
– Исключительна!
– Ослепительна!
– Мальчики, остановитесь!
– Неподражаема!
– Непревзойдённа!
– Уникальна!
– Мальчики!!!
– Великолепна!
– Безукоризненна!
– Идеальна!
– Мальчики, не надо!!!
– Чудесна!
– Мила!
– Привлекательна!
– Светла!
– Лучезарна!
– Блистательна!
– Мальчики!!! Что со мной???
– Свет!!! – закричал Миша. – У тебя получилось, Оксана! Ты такая же, как мы!
– Ты лучше нас! – возразил Славка.
– Намного лучше! – согласился Миша.
– Лучше всех!
– Лучше целого мира!
– Лучше всех миров – Оксана!
– Лучшевсейвселеннойоксана!
– Лучшевсехзвёздисозвездийоксана!
– Лучшевсехбоговибогиньоксана!
– – Мальчики! Неужели я такая?
– Такая!
– Такая!
– Такая!
– Вот какая!
Миша и Славка приподняли Оксану за ноги, поставили на ствол поваленного дерева, потом посадили себе на плечи и понесли. Оксана сидела молча, замерев от неописуемого наслаждения. Свет струился из неё наружу, отражаясь от листьев триумфального венка, озаряя усталое лицо, зажигая потухшие глаза, а шелестящие венки ребят под её руками превратились в подлокотники золотого трона.
Вот о чём я мечтал, – подумал Миша. – Вот она ненормальность, которая когда-нибудь станет нормальностью.
Устали. Остановились. Опустили Оксану на землю.
– Ой! – спохватился Славка. – Чуть не забыл, – полез во внутренний карман куртки и достал фотоаппарат. – Вставайте рядом. Только свет погасите.
Миша погасил свет и обнял Оксану, свет которой ушёл в её бездонные глубины. Она тоже обняла Мишу. Славка нашёл хорошую точку для съёмки, примерился – вспышка – готово.
– А теперь – целуйтесь! Да, да – целуйтесь! Я хочу это заснять. Помните вечеринку? Так вот, сейчас всё по-другому. Я не ревную. Я хочу запечатлеть вас счастливыми. Я радуюсь за вас, ребята.
А почему бы и нет? Взяли и поцеловались – долго, красиво, живописно, давая Славке возможность снимать эту картину с разных точек, под разными углами и с разным приближением.
– Ну что, Слава? – оторвался от Оксаны Миша. – Меняемся местами?
– Давай, – протянул ему фотоаппарат Славка.
Миша сделал аналогичную серию снимков.
– Теперь я, – потребовала фотоаппарат Оксана. – Целоваться необязательно – просто обнимитесь.
Обнялись, улыбнулись – и навеки остались запечатлёнными на паре Оксаниных снимков.
Потом поснимали пейзажи, потом Оксана предложила:
– Я потанцую для вас, мальчики. Ну и что, что не умею – зато тут хорошая полянка. А вы принимайте меня такой, какая я есть.
Полянка и впрямь была красивая: открытая, залитая солнечным светом. Собственный свет Оксана не зажгла – трудно ей было пока, да и ни к чему: пусть мальчики поснимают. Скинула куртку, остальное не стала – всё-таки не лето. Включила музыку на своём мобильном телефоне и начала танцевать – медленно, плавно, изгибая руки – не так уж и неумело – видимо, приходилось… – нет, об этом лучше не вспоминать. Простой безыскусный танец – но золото земли и лазурь неба, венок из листьев на голове, стройная фигурка и полное самоприятие компенсировали все недостатки техники. Танец осенней усталости…
Нет, удержаться невозможно! Миша схватил Славку за руку и бросился к Оксане. Та протянула им руки, замкнула золотую цепь – и закружились – все трое – в безудержном хороводе – по ходу – Солнца – и – Капеллы! Ура-а-а!!! В глазах – мелькание, в ушах – свист, в сердце – восторг, в голове – ясность, а в животе – никакой тошноты! Ура-а-а!!! По-бе-да-а-а!!! Очередная победа над самим собой!
Раз! Руки – раз! – жались – и – все – полетели – на опавшую – листву – а-а-ах!
………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………
Миша лежал на земле и смотрел на небо. Просто смотрел и ни о чём не думал. Просто был. Это же так прекрасно – просто побыть. Ни о чём не беспокоиться, не мечтать, не думать – никуда не спешить, не бежать, не лететь – просто застыть без движения, выгнать из головы все мысли, расслабить тело, рассеять взгляд – и отдаться сладостному чувству под названием “soy” – “я есть”. И всё.
Кружатся небо, солнце, земля, листья, деревья, ветер и я. Ла-ла-ла-лА-ла – ла-ла-ла-лА; ла-ла-ла-лА-ла – ла-ла-ла-лА.
Кружатся в небе сгустки огня – там Эскапелья – радость моя. Ла-ла-ла-лА-ла – ла-ла-ла-лА; ла-ла-ла-лА-ла – ла-ла-ла-лА.
Кружится время, кружимся мы – круг возвращенья света и тьмы. Ла-ла-ла-лА-ла – ла-ла-ла-лА; ла-ла-ла-лА-ла – ла-ла-ла-лА.
День станет ночью скоро опять – надо порочный круг разорвать…
– Миша, вставай.
– Пора домой.
Миша не встал – вытянул руки вверх и был переведён в вертикальное положение.
– Надо же! У меня не кружится голова!!! И не тошнит!!! Совсем!!!
– Ну и что?
– Эх, вы не понимаете… Я же в детстве ни на каруселях кататься не мог, ни на качелях качаться…
– Вон оно что!
– Понятно. Я знаю такие случаи.
– Все болезни – от недостатка любви. Может, мы тебя не очень понимаем, зато очень любим.
– Спасибо, ребята. Летом я катался с крыши, кружился с ребятами, а сегодня с вами – и всё нормально – никакой тошноты! Там были Лера и Володя, а здесь вы – Оксана и Слава. Мои настоящие родители. El amor!
– El amor!
– Мальчики! – просияла Оксана. – А ведь я за сегодняшний день ни разу не закурила!

Вернулись в город. Дорога от автобусной остановки шла мимо Мишиного дома. Здесь Миша должен был подняться к себе в квартиру, а Славка и Оксана – продолжить путь вдвоём. Остановились попрощаться – но тут из-под скамейки выскочил Лучик.
– Привет! – Миша взял его на руки. – Позвольте представить: дон Луис Дорельяно – наш брат и носитель золотого света. Со Славой вы уже знакомы, а с Оксаной – нет. Держи, – Миша вручил Лучика подруге. – Смотри, он совсем не страшный, хотя и чёрный. Видишь, как он ластится, как мурлычет. Садись, – Миша указал на скамейку. – И ты садись. Мы рано вернулись – можем посидеть, поговорить.
Славка и Оксана уселись на скамейку – Миша оказался между ними, забрал на колени Лучика, погладил его и сказал:
– Вот котёнок. Почти уже взрослый, но не совсем. Как мы. Беда его в том, что он чёрный. Люди боятся чёрного цвета – а почему? Потому что они сами чёрные – только не снаружи, а внутри. А почему? Потому что мало любви в их душах – слишком мало любви – и место, предназначенное для любви, заняла пустота. А пустота не имеет цвета – но при отсутствии освещения кажется чёрной. И вот человек заглядывает к себе в душу, видит там что-то чёрное, пугается и в ужасе отворачивается. Ему кажется, что это огромный хищный зверь, готовый в любое мгновение вырваться наружу. Даже имя придумано зверю – грех. А бедный чёрный котёнок кажется олицетворением греха… Так вот, ребята: сегодня – да и раньше – мы много говорили о приятии – себя и друг друга – такими, какие мы есть. Мы принимали недостатки: внешности, здоровья, характера; вредные привычки, сомнительные поступки… Осталось принять последнее – зверя по имени грех. Я не говорю одобрить, я говорю – принять. Я не одобряю твоего курения, Оксана – я принимаю тебя вместе с курением. Я не одобряю твоих страхов, Слава – я принимаю тебя вместе со страхами. Так вот, грех – это очень хитрый зверь. Он сидит в душе, а потом выскакивает наружу, делает своё чёрное дело и убирается обратно. А может, он просто не верит, что его могут принять и приласкать, поэтому и ведёт себя так? Эй, грех, посмотри на этого котёнка! Хочешь занять его место? Тогда выходи. По-хорошему, – Миша немного подождал и повернулся к Славке. – Я знаю, что надо сделать, чтобы тебе стало легче. Сейчас ты позовёшь наружу свои грехи. Произнесёшь их имена. Спокойно, без гордости и без покаяния. Готов?
– Готов, – недоверчиво пожал плечами Славка. – А чего говорить-то?
– Повторяй за мной: “Миша, я тебя предал.”
– Миша, я тебя… предал, – Славкин голос задрожал и сорвался на последнем слове.
– Нет, так не годится, успокойся. Никто тебя не осуждает, никто не требует покаяния. Твой грех принят, Слава – вместе с тобой. Осталось назвать его по имени. Просто назвать. Давай ещё раз.
– Миша, я тебя предал, – повторил Славка со всем возможным спокойствием.
Миша остался доволен, но не выразил этого, а предложил повторить следующую фразу:
– Миша, я избивал тебя: один и в компании с другими.
– Миша, я избивал тебя: один и в компании с другими, – Славка уже усвоил требуемый тон.
– Миша, я хотел тебя убить.
– Миша, я хотел тебя убить.
– Миша, меня изнасиловали.
Славка замолчал. Произнести вслух ТАКОЕ? Да ещё и применительно к самому себе? Да ещё и при том, что это чистая правда? Ни за что!
– Слава, назови зверя по имени. Иначе он будет мучить тебя всю жизнь.
– Миша, меня изнасиловали, – количество седых волос на Славкиной голове явно увеличилось – но Миша уже повернулся к Оксане:
– Повтори.
– Миша, меня изнасиловали, – спокойно повторила та.
Конечно, вслед за другим уже легче.
– Миша, я занималась проституцией.
– Миша, я занималась проституцией, – Оксана удивилась, как странно звучит это слово, произнесённое вслух.
– Миша, я избивала Аню.
– Миша, я избивала Аню… Да! Избивала! Сама не знаю зачем! Точно зверь какой-то…
– Стоп. Не надо каяться. Ты назвала зверя по имени – теперь он выйдет к тебе и окажется… котёнком! Ну да, а ты бы как думала? Это в темноте он кажется огромной пантерой, а на свету – вот, – Миша кивком указал на Лучика. – Ишь задремал и заулыбался. Вот почему так важно увеличивать количество света. На свету уменьшаются размеры глаз, размеры страхов, размеры грехов… Кстати, о размерах. Пантеру тоже можно уложить на коленочки, но для этого надо иметь соответствующий размер. Надо ВЫРАСТИ, понимаете? – надо ПЕРЕРАСТИ ВСЕ ГРЕХИ – тогда они покажутся мелкими и совсем не страшными. А как вырасти? Только увеличивая количество любви в собственной душе. А как увеличить количество любви – в собственной душе и во всём мире? Так же, как и количество света! Надо зажечь звезду! Вот мы и пришли к тому же самому иным путём. А теперь идите и думайте, думайте, думайте… Пока, Слава. Пока, Оксана.
– Пока, Миша.
– Пока.
Миша усадил Лучика на скамейку и двинулся к себе домой. Пусть подумают. Не объяснять же им, что сегодняшняя прогулка помогла ему снова установить контакт с пространством мыслей и получить очередную порцию откровений. А Лучик… Лучик просто оказался в нужное время в нужном месте – как, впрочем, и всегда.

Второй выходной день Миша просидел дома, делая уроки и сочиняя стихотворение о золотой осени. А на следующей неделе пришло письмо от Ани:

Миша! У меня получилось! Я сделала всё, как ты сказал – и у меня получилось! Ура-а-а!!! Я подарила папе золотой свет!!! Ой, Мишка! Папу не узнать! Он словно ожил, оттаял – другим человеком стал! Тут же нашёл себе работу! В церковь больше не ходит! На диване часами не сидит, голову руками не обхватывает – и улыбается, улыбается – как же он улыбается! Спасибо, Мишка – огромное спасибо! Люблю, люблю, люблю – тысячу раз люблю! Миллион раз целую! Извини, что так мало – больше мне не успеть.
Так, всё, вот я уже успокоилась, продолжаю. Папе пообещали хорошую зарплату – просто ещё мало времени прошло, ещё не успели заплатить. А как заплатят, папа разрешит звонить тебе по телефону! Ура-а-а!!! Жду с нетерпением!
В школе у меня всё в порядке – совсем не так, как в твоём городе. Девочки хорошие, да и мальчики ничего – но таких, как ты, конечно, не найти. В ЭТОМ смысле у меня всё по-прежнему.
А что у тебя? Как Слава и Оксана? Мне она тоже звонила – сразу же после тебя! Представляешь? И письмо мне прислала – пришло вместе с твоим! Сладкая парочка! В общем, я сгораю от любопытства! Пиши, Мишенька, обязательно пиши! Телефон телефоном – а письма письмами. По телефону долго не поговоришь – а писать можно сколько угодно. Оксане я тоже напишу и отправлю оба письма вместе. Вся прижимаюсь к тебе неотрывно,

твоя Анита

Вот и ещё занятие появилось – ответное письмо написать. Почти такое же длинное, как и предыдущее – ведь за короткое время столько всего успело произойти.
Однако же здорово у неё с папой получилось! Просто идеально! Надо их обоих поздравить – с этого и начать письмо. А потом… Потом всё по порядку. Естественно, во время уроков. А после уроков устроили совместное чтение всех писем: Аниного – Мише, Аниного – Оксане, Мишиного – Ане и Оксаниного – ей же. Ну да, Оксана на уроках тоже времени не теряла.
– Отправим наши письма вместе, – заявила она. – В одном конверте. И Слава напишет.
– О чём? – с недоумением буркнул тот.
– О том, что любишь меня. О том, что женился на мне. О том, что будешь хранить мне верность до конца своих дней.
И Славка написал.
– А ещё – вот это, – Миша помахал исписанным листочком. – Моё новое стихотворение. Слушайте:


El bosque esta dorado:
Asi el oton’o vino.
Las ramas han derramado
Las hojas a mi camino.

Las hojas son amarillas,
Doradas como tu pelo.
El sol paseando brilla…
El claro azul del cielo…

El aire se hizo puro.
En todas las afueras
Domina el color maduro
De oro, si tu lo vieras!

Yo ando por este bosque,
Me te imagino y sigo
Pensando en una cosa:
Por que no estas conmigo?


А вот то же самое в переводе:


Листву золотого леса
Лазурью ласкает осень,
Лоскутья весёлых песен
По просекам ветер носит.

Узоры осенних листьев
Твоим волосам подобны,
А солнце сияет в выси
Красою высокопробной.

И воздух такой прозрачный,
Такой золотисто-спелый,
Что сердце поёт и плачет:
Ах, если б со мной ты спела!

Иду по тропе багряной,
Лимонной, шафранно-рыжей,
И думаю постоянно:
Когда ж я тебя увижу?


– Ух ты! Здорово! – Оксана сложила руки у груди. – Я бы прибежала в момент. Хоть из соседней галактики.
– Ничего, я подожду, – смиренно опустил голову Миша. – А вот Ане стихотворение отправлю. Пусть почитает. Тем более что имя там не указано…
– Ах ты паршивец! – притворно возмутилась Оксана и хлопнула его по затылку. – Наш пострел везде поспел… Да не обижайся, это я так, шучу.
– Ты тоже оттаяла, – улыбнулся Миша. – По голове только не бей, а то она у меня и так скоро отвалится.
– Ладно, не буду, – согласилась Оксана и хлопнула его ниже затылка. Существенно ниже.
– Это надо выложить в Интернет, – вмешался в игру Славка.
– Прямо сейчас? – Миша выразил решительную готовность.
– Прямо сейчас мы позвоним Ане, – достала свой мобильный телефон Оксана.
– Правильно, – одобрил Славка. – Лучше с твоего. А то за моими звонками всё-таки следят…
– Алло?
– Аня? Привет! Это я, Оксана. Что? Да. Нормально. Получила. Вчера. Да. Запаковываю в конверт наши письма. Тебе, кому же ещё! Наши? “Наши”, милая моя, значит: моё, Славино и Мишино – в один конверт. Да, только так. Отныне – только так. Подробности прочтёшь. Всё, держи своего ненаглядного.
Миша взял телефон.
– Алло?
– Мишка! Привет! У тебя получилось? Да? Поздравляю!
– Я тебя тоже. И папу твоего. Привет ему от меня. Остальное сам возьмёт. Он большой, сильный…
– Ты тоже сильный, Мишка! Ты одолел мировую тьму!
– Скажешь тоже. Во-первых, не я, а мы, во-вторых, ещё не одолели…
– Да ну! Я же твоё письмо прочитала. Ты вроде как с самим Богом разговаривал. Правда, через посредника, но всё равно.
– Да, как-то так получилось…
– Здорово получилось! Классно! Жаль, меня там не было!
– Жаль.
– А то хотелось бы на тебя взглянуть – безо всяких одежд.
– Анечка! Да мне бы на тебя хоть как взглянуть! Хоть в каких одеждах! Хоть на секундочку! Хоть одним глазком! Но, к сожалению, это невозможно…
– Возможно! Папа деньги получит, куплю фотоаппарат, буду тебе фотки присылать.
– И мы будем! – крикнула в телефон слышавшая этот разговор Оксана. – Мы в выходные все трое в лес ездили – такие фотки шикарные! Слава распечатает и пришлёт.
– Пришлю, – подтвердил Славка – достаточно громко, чтобы Аня его услышала.
– Ты тоже там! Поздравляю… молодожён!
– Спасибо.
– Пожалуйста. Мы с тобой даже не знакомы – но ты муж моей подруги, а значит, мой друг.
– Спасибо, Аня.
– Пожалуйста, Слава.
– Аня, – снова захватил телефон Миша. – Пора заканчивать. Но мы тебе ещё обязательно позвоним. Нас трое, а ты четвёртая – хоть далеко, а всё равно с нами. Мы думаем о тебе, помним о тебе, любим тебя. Идите сюда, – подозвал он Славку и Оксану. – Сейчас мы трое стоим обнявшись, а между нами телефон – это ты. И мы тебя как бы обнимаем – со всех сторон.
– Спасибо, ребята!
– Пожалуйста.
– Сестричка!
– Весняночка!
– Анечка!
– Пока!
– Пока, любимые!
Оксана нажала кнопку, и связь прервалась.
– А теперь – к Славе, – сказал Миша. – Выкладывать стихи в Интернет.
Славка замялся:
– Да… Это…
– Чего?
– Родители могут вернуться… В любое время… Тебя-то они ещё потерпят, а Оксану…
– Да никаких проблем, – спокойно отреагировала та. – Идите вдвоём. А я письмом займусь, на почту его отнесу. Иди, Слава. Я же всё понимаю… любимый.
– Прости, Оксана.
– Уже простила. На тысячу лет вперёд. Иди.
Миша со Славкой оделись и вышли из квартиры.


Глава 6.

– Садись, – Славка отодвинул стул и включил компьютер.
Миша уселся и стал дожидаться загрузки.
– Сначала набрать и распечатать, – сказал он, – а потом в Интернет.
Так и сделал. Давно не посещавшаяся им страница выглядела сиротливо: три десятка читателей и одна коротенькая рецензия. Стоит ли в таком случае что-то выкладывать?
– Стоит, – убеждённо заявил Славка. – Авторские права застолбишь.
Миша пожал плечами. До авторских прав ему не было никакого дела, но своё новое стихотворение он выложил.
– Я тебе анонс сделаю, – пообещал Славка. – Правда, это денег стоит, но да ладно… Мы же братья. Будут твои стихи на виду – читателей прибавится.
– Спасибо.
– Пожалуйста. А тебя ничего, похвалили. Жидковато, но похвалили. Меня всё больше ругают.
– Тебя? – удивился Миша. – Ты чего, тоже пишешь стихи?
– Ну да, – смутился Славка. – А ты бы как думал, откуда я знаю про этот сайт?
– Точно! – хлопнул себя по лбу Миша. – Как я не догадался? Покажешь?
– Покажу, – Славка подвинул к себе клавиатуру, завладел мышью и зашёл под своим паролем. – Вот, смотри.
– “Одинокий Шакал”, – прочитал Миша. – Это что, твоё… твоя… кличка?
– Псевдоним, – поправил Славка. – Ты ведь тоже зарегистрировался как “Мигель Дорельяно”.
– Это другое дело.
– Ай, чего там: другое, не другое – читай.
Стихотворений на Славкиной странице было всего два. Миша выбрал первое, которое так и называлось: “Одинокий Шакал”:


Ночь.
Ноги уносят прочь –
Прочь от злобной погони.
Тонет
Лунный лик в облаках.
Страх.
Сердце рвётся на волю.
С болью
Режет жёсткий снег.
Бег
По белому полю.
Лес.
Там покой и ночлег,
Там укрытий тыща,
Там меня не разыщут
Ваши злобные псы.
Жаль, до лесной полосы
Долго ещё бежать.
В поле меня задержать
Люди не могут сами –
Травят псами.
Может, будут стрелять –
Значит, надо петлять:
Влево, вправо, вбок –
Прыжок,
Назад – кувырок,
Вверх – подскок.
Теперь – вперёд.
Скоро лес.
Псы бегут наперерез.
Чёрт!
Ладно –
Сверну
Вправо.
В небе вижу луну –
Браво!
В той стороне – леса выступ!
Бегу быстро.
Вдруг – выстрел!
Не в глаз, а в бровь.
Кровь.
Брызгами на снегу.
Бегу.
Знайте, люди: я всё смогу.
От вас уйду, петляя полями,
Скроюсь в лесу, в глубокой яме,
Потом тропу отыщу в болоте –
Там меня никогда не найдёте.
Буду лежать,
Раны лизать,
Буду ждать и побеждать.
Когда-нибудь снова вас навещу,
Вам жестоко за всё отомщу.
Будет так же светить луна,
Будет месть моя страшна.

Весь дрожу.
Укрыт ветвями.
Лежу.
Лижу.
Шевелю мозгами.
Люди, за что вы меня вот так?
За что спускаете всех собак?
За что всякий раз, меня завидев,
Кричите: “Вот он! Держите! Ловите!”
Кидаете камни, бьёте дубиной,
За что стреляете в лоб и в спину?
За что ваши сети? За что – капканы?
За что ваши дети наносят мне раны?
За что ваша ненависть, ваша злость?
За то, что для вас я незваный гость?
За то, что отъявленный вор и убийца
Вашей скотины и вашей птицы?
Да, я краду
Еду –
Когда ничего не найду.
Да, убиваю –
Бывает –
Когда в животе завывает.
Да, ни о чём не прошу,
Да, грызу и душу,
Да, залезаю в загоны,
Да, нарушаю законы,
Да, я вор и грабитель,
А вы –
Кроме плодов и травы –
Совсем ничего не едите?
Ах, едите? Совсем немножко?
На завтрак – куриную ножку,
В обед –
Пару телячьих котлет,
А после вечерней сказки –
Два кусочка колбаски.
Ну да, вы ж хозяева, а не гости:
Ваши псы грызут кости,
Сами едите всё подряд,
А мне, одинокому – дроби заряд.
Ну ничего: уже светает,
Кровь подсыхает, боль утихает,
Дрожь прогонят лучи рассвета,
Ну а месть подождёт до лета.

Вот и лето.
Пыльный город.
Рву пакет –
Утоляю голод.
Кучу объедков
В пакете нашёл.
Собак нет –
Это хорошо.
Собаки чуют зверя лесного,
Людей же обмануть проще простого:
Хвостом повилял, в землю нос –
И всё, смотрите: я просто пёс –
Ободранный, грязный, вечно голодный,
Зато непривязанный и свободный.
Ну всё, поел – прибавилось сил…
Автомобиль затормозил
Рядом с помойкой, где я копался,
Вышел водитель, крик раздался:
“А ну, проваливай, чёртова мразь!
Ишь развелось тут вас, как грязи!”
Смотрю на него: ты чего, дурак?
А он в ответ орёт: “Ах, так?
Словами вас ничему не научишь –
Ну, сейчас у меня получишь!”
Ох, как он важен! Ох, как крут!
Открыл багажник, вынул прут
(Специально ведь возит для экзекуций!)…
Чёрт! Я не успел увернуться!
Больно-то как! Просто жесть!
Ну всё: месть и только месть!
Он усмехнулся, убрал лозину,
Вынул взамен канистру с бензином,
На землю поставил, свинтил колпак,
Хочет бензин залить в бензобак.
В этот момент слышится звон –
Звонит мобильный телефон.
Водитель – за руль: “Привет, котёнок!
Да, достал немного деньжонок…
Как? Неважно… Да жив он, жив…
Ладно… Всё-то тебе скажи…
Да, прилично… В общем, хватит
Тебе и на туфли, и на платье…”
Долго болтал, про бензин забыл –
Сигарету достал и закурил.
“…Да, колечко просто чудо!
Да, конечно, скоро буду –
Только заеду в местечко одно…”
Резко открывает окно,
Бросает окурок –
Вот придурок!
Братцы, я выпадаю в транс:
Это ж мой единственный шанс!
Бегу – и как будто ненароком
Канистру вскользь задеваю боком,
Потом ещё – толкаю плечом –
И вот бензин по асфальту течёт.
Возле рисунка шинной резины
Яркая встреча окурка с бензином.
Пламя взвилось – машина горит.
Водитель не видит – всё говорит:
“…Да, пойдём с тобой в рестораны,
Да, поедем в жаркие страны,
Будем там зажигать при луне…”
Вот уже вся машина в огне.
Чёрный дым, лопнули шины –
В этот миг из горящей машины
Крик раздался – заклинило дверь.
Ну что, попался? Куда теперь?
Течёт по асфальту бензин горящий
К очередной машине стоящей,
У тротуара их целый ряд –
Одна за другой машины горят.
Горят киоски, горят магазины,
Горят автоцистерны с бензином,
Горят помойки, горят мосты,
Горят деревья и кусты,
Горят дома, горят заборы,
Горит весь огромный город.
Солнце заходит, восходит луна –
Людям месть моя страшна.

Возле города холм высокий –
Вовремя туда унёс я ноги,
Долго добирался, но зато
Здесь не найдёт меня никто.
На вершине сижу,
На пожар гляжу,
Смеюсь: хи-хи –
Сочиняю стихи.
Взор мой чист,
Знай, народ:
Этот артист
Нескоро умрёт.
Этот замученный,
Но неприрученный,
Подлый и мстительный,
Но восхитительный,
Этот дрянной
Бродяга ночной –
Одинокий Шакал.


– Слава! – Миша оторвался от монитора, но сознание его блуждало в образах прочитанных строчек. – У меня так не получится.
– Рецы почитай, – хмуро осадил его Славка.
Миша открыл страницу рецензий:
– “Вы маньяк.” “Такого не может быть.” “У шакалов не ноги, а лапы.” “Шакалы не живут в лесу.” “Шакалы не бегают по снегу.”… Блин! Ну народ! – Миша подобрался от возмущения. – Вы ещё скажите: “Шакалы не пишут стихов.” Тоже мне! Взрослые люди, а простых вещей не понимают. У-у-у – ханжи-моралисты-гробы размалёванные! Вас бы вот так… в яме… – по-другому бы запели… Слава! Ты лучший! Ты мой брат! Пропади они пропадом!
– Они правы, – буркнул Славка.
– Правы? – Миша вскочил со стула и забегал по комнате. – Правы? А они понимают..? Понимают, КАКОВО ЭТО? Я вот тоже не понимал. До последнего времени. До последней встречи – там, в яме… До того как ты объяснил… Слава! Прости меня, пожалуйста! Я не должен был тебя брать. Я должен был сам… один… – Миша заплакал.
– Нет, – возразил Славка. – Ты всё сделал правильно. Я им сказал – и мне стало легче.
– Легче? – не успокаивался Миша. – Легче? А мне, наоборот – тяжелее. Я как представил… Вечное проклятие. Вечная изломанность. Окончательная непоправимость. Невозможность ничего изменить, никому ничего сказать. Даже родителям. В первую очередь – родителям.
– Родителям? – усмехнулся Славка. – Им и не надо было ничего говорить. Они сразу всё поняли. Я же видел по их глазам. Поняли и промолчали. Потому что так легче. Потому что легче отворачиваться, открещиваться да от школьных медосмотров меня отмазывать. Таскать по своим врачам да справки нужные делать – только бы не опорочить репутацию семьи.
– У меня было бы то же самое, – Миша замедлил свою беготню по комнате. – Просто мне повезло.
– Просто тебе повезло, – завистливо вздохнул Славка. – Знаешь, чего я думаю? ТАКОЕ случается только с нелюбимыми людьми. Если человека хоть кто-нибудь любит, с ним ничего подобного не случится.
– Значит, впредь с тобой ничего подобного не случится, – Миша остановился и посмотрел Славке в глаза. – Потому что два человека тебя любят – очень-очень любят. И всегда будут любить.
– Спасибо, Миша, – Славка тоже прослезился.
– А меня любит Эскапелья. И всегда любила. С самого рождения. Ну да: у них время течёт медленнее – значит, когда я родился, она была уже сознательной девочкой. Жила себе, танцевала, сочиняла стихи – и любила – мальчика с далёкой Земли, которого никогда не видела. Потому-то мне и везло – всегда. Ты говорил, я родился в бронежилете – воистину так. Любовь Эскапельи – мой бронежилет!.. Ладно, – Миша успокоился и уселся читать второе Славкино творение – “Сломанное стихотворение”:


Я не умею писать стихи,
Ставить слова рядами –
Рифмой корявою родов крик
Рушит стиха фундамент…

Что ж, по-другому начну строфу,
Ставя за словом слово…
Нервов натянутых нити рвут
Руки критика злого.

Тщетно пытаюсь писать, как вы,
Признанные поэты –
Боль заставляет меня, увы,
Все забывать запреты.


Много в искусстве сложенья строк
Строгих и странных правил…
Я вот споткнулся и лишний слог
В последнюю строчку вставил.

Словно на сцене хромой танцор
Начал свой путь к вершине –
Резко ломает плевок в лицо
Танец на половине.

Жив человек, но погиб артист,
В дальнем углу рыдает –
Слышен из зала злобный свист…
(Слога тут не хватает.)


Так же и я, одинокий зверь,
Злыми людьми оплёван,
Желчью облит и пронзён теперь
Острым железным словом.

Как мне, скажите, свой путь начать
К звёздам литературы,
Если из сердца слова торчат
Прутьями арматуры?

Как приступить к сотворенью книг,
Если душа боится:
Выдернешь слово – и в тот же миг
Кровью зальёшь страницу.


Мне бы хотелось творить без сна
В долгом ночном покое,
Тихо пописывать допоздна
С ясною головою.

Мне бы хотелось шедевр создать,
Полный идей высоких:
Рифмы красивые подобрать,
Ровно размерить строки.

Мне бы хотелось сложить сонет
Звучный в течение ночи…
Нет, не выходит: я не поэт,
Просто молчать нет мочи.


Просто в душе у меня пожар
Жгучих былых мучений,
Тесную грудь распирает пар
Боли и огорчений.

Иглами острыми без числа
Люди меня кололи,
Грубые ржавые гвозди зла
В память вбивали с болью.

И под давлением в сто атмосфер,
Стоит лишь гвоздик вынуть,
Построенных строчек ломая размер,
Воспоминания хлынут.


Только и в этом не вся беда:
Тут же навстречу с маху –
Смесью холодной воды и льда –
Вал ледяного страха

Резко ударит о грудь: “Не сметь!
Дерзок ты чрезвычайно!
Встретишь немедленно злую смерть,
Если откроешь тайну!”

Вот и выходит не стих, а рёв –
Лишь успеваю с криком
Сталкивать лбами составы слов…
(Какие там, к чёрту, рифмы!)


Так объясняя всё это вам,
Слабый бездарный автор
Щедро рассыпал то тут, то там
Кучи кривых метафор.

И в довершение прочих бед,
В прошлом стихотворении
Жуткий, жестокий, как жизнь, сюжет
Портит всё впечатление.

В пропасть опять размер поскакал,
Стоило вспомнить об этом…
Воет в ночи Одинокий Шакал –
Стать ли ему поэтом?


Нет, вероятно, уже не стать:
Случай совсем тяжёлый…
Можете снова меня ругать:
Я срифмовал глаголы.

Можете смехом терзать мой дух –
Я же всё понимаю,
Лишь иногда, одинокий, вслух
Строчки свои читаю.

И при звучании этих фраз –
Жалких, смешных, убогих –
Дружная дрожь будоражит Парнас:
Критики ржут, как боги.


Землетрясенью подобный смех
Груды камней колышет,
Грозные камни летят на тех,
Кто нестандартно пишет.

“Тут нестыковка! Тут штамп! Тут сбой!
Тут оборот неверный!
Рифмы избитые! Слог хромой!
Главный герой фанерный!

Тут слишком сложно – понять не всем,
Тут с языком проблемы,
Тут слишком пафосно, тут совсем
Автор не знает темы…”


Что ж, разбирайте моё бельё,
Шлите свои придирки –
Так дрессируют кнутом зверьё
Для выступлений в цирке.

Кстати, замечу: из всех зверей,
Что под охлёстом бьются,
Кто благороднее, кто сильней –
Первым спешит прогнуться.

Ради спокойствия и жратвы
Радуют зубоскалов
Тигры, пантеры, слоны и львы,
Но никогда – шакалы.


Наша порода иных основ
Держится в жизни этой:
Всё понимаем без лишних слов,
Свято храним секреты.

Нам хорошо в золотых полях,
Лес нам густой любезен,
Нам хорошо на вторых ролях –
В лидеры мы не лезем.

Всё замечаем, за всем следим,
Лживы, полны лукавства,
Часто и падаль, и гниль едим,
Но не сдаёмся в рабство.


Так что простите уж вы меня,
Члены-лауреаты:
Мне неохота, себя виня,
С вами вести дебаты.

Буду я к вашим словам глухим,
К критике равнодушным,
Буду отныне писать стихи
Так, как считаю нужным.

Буду скрываться от всех камней,
Стойко сносить невзгоды,
Буду смеяться и петь луне
Песню моей свободы.


– Груэса, – закатив глаза, улыбнулся Миша. – Как у меня.
– Ну да, – смущённо отозвался Славка. – Целое лето писал. А то ведь, блин, достали уже…
– Здорово получилось!
– Рецы, рецы читай, – снова замотал головою Славка.
– “Бред. Ваше сообщение слишком короткое.” “Врагу не сдаётся наш гордый Шакал.” “Зачем Вы это написали?” “В топку.” “Аффтар выпей йаду.”… Слава! – Миша посмотрел другу в глаза. – Ты понимаешь..? Они же подтверждают твою правоту! Они же каменные гости – вот и кидают камни. Ханжи, моралисты, инквизиторы… “В топку” – это же всё равно что на костёр. Сначала стихи, а потом и автора… Въедливы, дотошны, придирчивы. К каждой строчке цепляются, к каждому слову, к каждой буковке. Всё вымеряют, взвешивают, подсчитывают. Поверяют алгеброй гармонию. А тому, кто идёт своим путём, готовы подсыпать “йаду”… Помнишь маленькую трагедию?
– Помню.
– Необязательно быть гением – достаточно хоть немного отличаться… Вот оно что! Они не воспринимают стихотворение как единое целое. Они разделяют его, препарируют, как труп – пока оно и в самом деле не станет трупом. Но хуже того: они и с человеком поступают так же. Копаются в его словах, мыслях, поступках – взвешивают, оценивают, судят – выносят приговор: вот тут хорошо, вот тут плохо, вот тут никуда не годится. Вот тут подрезать, вот тут подровнять, вот тут пересадить от мертвеца – пока человек и в самом деле не станет мертвецом – ходячим мертвецом – таким, как они. Тогда они довольны: искалеченным человеком легко управлять. Человек должен быть в разладе с самим собой, копаться в себе, выискивать у себя недостатки, отсекать от себя всё “лишнее”. Глаз твой тебя соблазняет – вырви его, рука соблазняет – отрежь её, мозг соблазняет – разрежь его, сделай лоботомию, стань идиотом – блаженным идиотом – слепоглухонемым парализованным идиотом. Покорным рабом. Вещью, принадлежащей по праву собственности. Вот чего они хотят, вот чего добиваются! Из глубины веков ползёт эта чёрная змея – ползёт и не думает заканчиваться. Кто её остановит? Кто разорвёт порочный круг?
Славка молчал.
– Мы, Дорельяно, – подсказал Миша. – Наша задача – соединять разъединённое, склеивать разбитое, восстанавливать сломанное. Примирить человека с самим собой, со всеми его “недостатками”, “пороками”, “грехами” – с его внутренним зверем – как бы ни назывался этот зверь: тигром, пантерой, шакалом – принять его, приласкать и полюбить – таким, какой он есть – несмотря ни на что. А если сила земной любви соединится с силой капеллианской мысли… Они уже соединились! Эскапелья! Она вернётся и склеит осколки, восстановит разбитую чашку, выпрямит сломанное дерево. Она исЦЕЛит тебя, Слава, она сделает тебя ЦЕЛЫМ – таким, каким ты был до ЭТОГО…
– Неужели такое возможно?
– …и других людей, – не остановился Миша. – Весь наш мир.
– Обалдеть!
– Потому что ханжи-моралисты-инквизиторы разделяют не только стихи, не только человека, но и ЦЕЛЫЙ мир. Разделяют барьерами, стенами, границами, правилами, запретами, моралью… Разделяют и властвуют. А мы, Дорельяно, ломаем эти барьеры. Потому что над любящими людьми, над не боящимися людьми, над ЦЕЛОСТНЫМИ людьми, соединёнными в единое ЦЕЛОЕ, не властен никто… Кстати! – Миша хлопнул себя по лбу, снова ухватился за мышь, левую руку положил на клавиатуру, зашёл на поисковый сайт и в открывшейся строке поиска набрал: “El pueblo unido”, – Так, так, так, – приговаривал он, просматривая список полученных страниц. – Не то, не то, не то… Есть! Вот оно!
На экране монитора появился текст песни о непобедимости объединённого народа. Миша быстренько его скопировал, сохранил в файле и распечатал.
– Сейчас словарь запущу… О, да тут и без словаря понятно:


De pie, cantar
que vamos a triunfar.
Avanzan ya
banderas de unidad…

(Вставай и пой –
Победа за тобой.
Вставай, иди –
Знамёна впереди…)


Некоторые слова всё же пришлось посмотреть в словаре – но таких оказалось на удивление мало.
– Слава! Это та самая песня! Помнишь, я тебе рассказывал? Она нам подойдёт. Я ещё дома почитаю, наизусть выучу. Да и поздно уже. Пока. Завтра увидимся.
– Пока, – пробормотал обалдевший Славка.
Миша сунул в карман распечатанные листочки, обулся, оделся и отправился домой.


Глава 7.

Опять меня на откровение повело, – Миша уселся за стол и начал делать уроки. – Ладно, Славка уже привык… Хорошо, что сегодня немного задали: к возвращению родителей успею.
Успел. Показал. Отчитался. Был оставлен в покое. Закрылся у себя в комнате, положил перед собою текст песни и начал читать:


De pie, cantar
que vamos a triunfar.
Avanzan ya
banderas de unidad…


Banderas de unidad, (Знамёна единства.) – мысленно повторил Миша. – Banderas de unidad… Es lo que nos hace falta! (Вот чего нам не хватает!) Флаг! Флаг рода Дорельяно! Флаг РЕСПУБЛИКИ Дорельяно! Знамя, под которым мы одержим наши великие победы!
Миша забегал из угла в угол. Флаг! Надо придумать флаг! Какого он будет цвета? Золотого? Нет, не золотого. Золотой флаг создаст обманчивое впечатление одержанной победы. Нет, будущая победа должна быть изображена как цель, как маяк, как путеводная звезда… Звезда! Золотая звезда, а вокруг… чернота? Нет, не годится: победа покажется недостижимой. Чёрного цвета на нашем флаге не будет, а будет… фиолетовый! Цвет вечернего неба. Цвет платья Леры и костюма Эскапельи. Золотой и фиолетовый – вот наши цвета, и флаг наш – золотая звезда на фиолетовом фоне. Сколько же лучей будет у звезды? Четыре, пять, шесть? Нет, всё это уже было… Семь, восемь, девять? Девять! Этого, кажется, ещё ни у кого не было – значит, будет у нас. Итак: фиолетовый фон и посередине – девятиконечная золотая звезда.
Миша достал лист бумаги и карандашом нарисовал прямоугольник с девятиконечной звездою посередине. Всё? Нет, чего-то не хватает. Какой-то опоры, исходной точки, места, где мы находимся сейчас… А может, линии горизонта?
Миша провёл под звездою тонкую горизонтальную полосу – от края до края прямоугольника – и мысленно выкрасил её в золотой цвет. Вот так-то лучше. И звезду приподнять, чтоб была не в центре флага, а повыше. Вот, в самый раз. Теперь все будут знать, что наша звезда всегда над горизонтом, никогда не заходит, никогда не прячется. Завтра со Славкой и Оксаной поговорю: что-то они скажут?
Миша вернулся к тексту песни и начал заучивать его наизусть, одновременно пытаясь петь – шёпотом, разумеется – на слышанный летом от Володи мотив. Через некоторое время это стало получаться. Миша воодушевился и даже дерзнул заменить одно слово: фраза “de acero son ardiente batallon” (“сияющий батальон из стали”) зазвучала у него по-новому: “de ORO son ardiente batallon” (“сияющий батальон из ЗОЛОТА”). Ого! Это вам не хру-мухру!

На следующее утро Миша встал пораньше, побежал на мост через железнодорожные пути и там без лишних ушей спел выученную песню: тихо, но отчётливо – и в голосе его звучала не робкая проповедь миссионера, но уверенная поступь конкистадора – победная поступь будущих золотых батальонов – золотых батальонов любви.

После уроков, как обычно, собрались у Оксаны – втроём. Миша спел выученную песню, высказал идею насчёт флага – и встретил единодушную поддержку.
– Делай как знаешь, – сказал Славка. – Мы всегда с тобой.
– Ладно, – обрадовался Миша. – Надо закупить материю и сшить из неё флаг. Шить будет Оксана, я нарисую эскиз, ну а на тебе, Слава… – Миша замялся, – финансовое обеспечение.
– Будет, – пообещал Славка. – Всё будет. И впредь не стесняйся: говори, сколько нужно… в пределах моих возможностей.
– Да я и сам не знаю, сколько нужно, – развёл руками Миша. – Предлагаю в ближайший выходной отправиться в магазин, а там уже действовать по обстановке.
– Всем вместе?
– Да.
– Muy bien. (Очень хорошо.)
– Замётано.
– El pueblo unido jamas sera vencido!
– El pueblo unido jamas sera vencido!
– El pueblo unido jamas sera vencido!
Три руки соединились под люстрой.

Обстановка в магазине оказалась классической: есть всё, кроме того, что надо. Огромнейший выбор тканей… непригодных для изготовления флага. В стремлении к великой цели Миша упустил из виду, что ткани нужны людям для шитья одежды, штор, постельного белья, обивки мебели – для обычной повседневной жизни. А вот для флага… Тонкая, гладкая, блестящая, немнущаяся, однотонная, да ещё и редких цветов – такому количеству требований не удовлетворяла ни одна ткань. Ни одна из сотен, имеющихся в продаже. Пришлось отправиться в другой магазин, в третий, в четвёртый… Ничего. Наконец в каком-то захудалом подвальчике, в который и зашли-то уже так, от отчаяния, неожиданно оказались шелка. Да ещё какие! Но цены! Славка поморщился, и Миша потащил его дальше – чуть-чуть дальше… Креп! Вот оно! По виду – почти как шёлк, а по цене – на порядок дешевле. И цвета нужные нашлись. Красота! Тут же, исходя из ширины ткани, вычислили требуемую длину, не забыли умножить на два, потому что с обеих сторон должно быть “лицо”, и ещё добавили “запас” – на всякий случай. В общем, отоварились как следует. В соседнем отделе купили цветные шёлковые нитки, а в соседнем магазине – лист ватмана, большой транспортир и длинную железную линейку.
Всё это отвезли к Оксане и тут же занялись делом. Сначала на ватмане нарисовали звезду: в захламленной Оксаниной комнате это оказалось непросто. Рисовали на стене: Славка и Оксана с двух сторон внатяжку прижимали к ней лист ватмана, а Миша выполнял на нём геометрические построения. Когда звезда была нарисована и вырезана, стали переносить её контур на золотую ткань. Теперь уже Миша со Славкой прижимали эту ткань лицевой стороной к стене, а на открытой изнаночной стороне маленьким кусочком мела Оксана обводила пришпиленную булавками бумажную звезду. Потом ещё раз то же самое, потому что золотая звезда должна быть с обеих сторон флага. А потом уже сразу на ткани наметили контуры полосок “горизонта”. А потом Оксана попросила ребят удалиться, потому что кройка – процесс ответственный, требует максимального сосредоточения и отсутствия мешающих наблюдателей. Да и время подобралось к вечеру.

Во второй выходной день Миша снова направился к Оксане. Та сидела одна. На очищенном от барахла столе лежали аккуратно выкроенные с необходимыми припусками золотые звёзды, полоски “горизонта” и большие фиолетовые прямоугольники. Осталось сшить это всё воедино, но Оксана не торопилась начинать.
– Слава не велел, – объяснила она. – Какие-то у него секретные планы.
Планы перестали быть секретными через два часа – вместе с появлением Славки и коробки у него в руках.
– Вот, – поставил он коробку на стол.
– Швейная машинка! – всплеснула руками Оксана. – Слава… Ты…
– Я твой муж, – отмёл её возражения Славка. – Я обязан о тебе заботиться.
– Спасибо!
А Миша ничего не сказал – просто посмотрел на Славку с безмерным уважением и восхищением.
Коробку торжественно открыли, и швейная машинка явилась на свет: маленькая, относительно дешёвая, но самая что ни на есть настоящая. Долго осматривали её со всех сторон, заглядывали во внутренние отделения, гладили по бокам, читали инструкцию, вертели в руках многочисленные прибамбасы. Наконец решили попробовать: обыкновенными нитками на старых тряпках. Славка попытался командовать, но Оксана остановила его:
– Я твоя жена. Это моё дело.
Миша, в свою очередь, попытался возразить, что флаг предназначен для всего рода Дорельяно, что… – слова его потонули в равномерном стучании швейной машинки. Парни посмотрели друг на друга и поняли, что им лучше уйти.
– Идите, идите, – прочитала их мысли Оксана, не отрывая глаз от вереницы стежков.

На следующий день встретились в школе.
– Трудное дело, – покачала головой Оксана. – Я ещё не все режимы освоила. Ну да ладно: сегодня ещё на старых тряпках потренируюсь, завтра – на обрезках крепа, послезавтра… В общем, на этой неделе ко мне не приходите.
– Понятно, – вздохнул Славка.

После уроков Оксана в гордом одиночестве удалилась к себе домой, а Миша напросился в гости к Славке. О многом надо было поговорить с глазу на глаз. Например, о страхе и его преодолении.
– Я ведь тоже боялся, – начал Миша с признания собственных грехов. – На улице меня постоянно били, а дома постоянно наказывали – вот я и боялся. Только это не помогало: чем больше я боялся, тем больше меня били, а чем больше били, тем больше я боялся. Замкнутый круг. К концу первого десятка жизни я начал это понимать… Помнишь Макса? Ну да, того отморозка – его потом от нас забрали – то ли в спецшколу, то ли ещё куда… Лютый зверь! Всех под себя подмял, а уж меня… Нет, я даже не об этом… Помнишь, как он разбил голову Денису? Не помнишь? Ну, был у нас во дворе такой мальчик – в соседней школе учился – тихий, вроде меня – мы с ним одно время не то чтобы дружили, а просто играли вместе. Так вот, однажды мы всей компанией встретили Дениса… Меня тогда ненадолго приняли в компанию… Я был со всеми. И ты был. А Макс был главным и захотел показать, какой он крутой. Взял половину кирпича и швырнул в голову Денису. Денис упал – и все бросились врассыпную. И я бросился – хотя, вроде, и не был ни в чём виноват – просто стоял вместе со всеми. И никто – понимаешь? – никто не остановил Макса, никто не сказал ему ни единого слова, никто не попытался помочь Денису! И я не попытался – потому что боялся оказаться на его месте. Только это не помогло: очень скоро меня снова изгнали из компании и снова начали бить. Все начали бить – и ты, Слава, тоже начал – потому что боялся оказаться на моём месте, да?
Славка стыдливо промолчал.
– Но это тебе не помогло, – продолжил Миша. – Года через два… через два с половиной… зимою, на пустыре… Тогда уже ты лежал избитый, а я имел возможность отыграться – но снова испугался и снова убежал. Однако после того случая во мне начала пробуждаться какая-то внутренняя сила, и ещё через два года, прошлой зимой… ну да, ну да… я окончательно перестал бояться. И случилось это благодаря тебе, Слава – хочешь ты того или нет. И мой долг – помочь тебе избавиться от твоего страха, ради чего я и затеял этот разговор… Нет-нет, погоди, послушай. Я понимаю, что это неприятно, но что же делать? Ты тоже всю жизнь боялся. Боялся Макса – и бил меня вместе со всеми. Боялся Валерки – и ничего не сказал родителям, не заявил в милицию. И Оксана боялась – а он от этого только наглел. Понимаешь, Слава? Его сила – ваш страх. Сила хозяина – в страхе рабов. Страх – навоз, на котором колосятся плевелы зла… Погоди, погоди! Вижу, вижу, меня опять ведёт на откровение… погоди, послушай! Хозяин тоже боится своих рабов, боится, что они перестанут его бояться – потому и пытается запугать их ещё сильнее. И Валерка боялся. Тебя, Оксану, Виктора, Бориса – всех. А вы боялись не только его, но и друг друга – вот что самое обидное! Виктор боялся Бориса, а Борис – Виктора, и оба боялись Валерку, хотя вдвоём легко бы его одолели. А как перестали бояться, так появился ты и помешал им справиться с Валеркой. Ты хотел защититься, да? Хотел окопаться, вырыть себе убежище – а вырыл яму. Понимаешь? Ты сам вырыл себе эту яму, Слава. И каждый боящийся сам роет себе яму. И все эти ямы соединяются в одну. Вся преисподняя – огромная яма, вырытая страхом миллионов людей. И ты, Слава – ты до сих пор на дне этой ямы, хотя уже поднял глаза к небу. Пора вылезать наверх. Да, там опасно, там вражеские стрелы и холодный ветер, там нет защитных стен и одежд. Ну так что же: сама беззащитность твоя послужит тебе защитой. Вперёд! Вот тебе моя рука.
До крайности потрясённый Славка машинально пожал Мишину руку.
– Я, кажется, что-то сказал о навозе? – вернулся Миша на одну из промежуточных станций. – О том, что страх – сила зла? А ведь верно! Помнишь книгу, в которой один умный и смелый человек говорил: “Трусость – один из самых страшных пороков.”? А другой – тоже умный, но трусливый – не соглашался: “Нет, это самый страшный порок.”
– Помню, – почесал голову Славка. – Только он не был трусливым. Он воевал.
– Верно, – признал свою ошибку Миша. – Хотя… Послушай, это важно. Есть два рода смелости: смелость воина и смелость человека. Что труднее: вместе со всеми идти в атаку или одному идти против всех? Погибнуть в бою или сгореть на костре? Сказать “нет” врагу или собственному начальнику? Выполнить приказ или НЕ выполнить его? На первое способны тысячи, на второе – единицы. Тот, о ком мы говорили, был смелым воином, но трусливым человеком. Поэтому я и говорю: второе превыше первого. Смелость человека превыше смелости воина, – Миша остановился. – Думаешь, я сочиняю? Нет, Слава. Анин папа, сильный и смелый воин, говорил то же самое. Он не признал меня воином, но признал человеком – не просто человеком, а эталоном человечности – сказал, что он прав по низшему, земному счёту, а я – по высшему, звёздному. Я понимаю, что это сказано образно – мне до эталона, как до Капеллы – но это сказано – приходится соответствовать. La nobleza obliga.
– Трудная у тебя жизнь, – покачал головою Славка.
– Трудная, – согласился Миша. – И эти откровения – так выматывают – сил нет! А сейчас ещё домой идти, уроки делать, с родителями бодаться, как телёнок с дубом…
– Я тебе помогу, – приобнял его Славка. – Я помню, что ты говорил – у меня отличная память. Я запишу твои откровения, чтобы ничего не пропало.
– Только как следует запиши, – встревожился Миша. – А то малейшее искажение – и всё… Такое уже сто раз бывало в истории.
– А я тебе почитать дам, – успокоил его Славка. – Сам исправишь, если чего не так.
– Ладно, – впервые за целый день улыбнулся Миша.

Всю оставшуюся учебную неделю Миша не ходил к Славке – у того были свои дела. К Оксане тоже не ходил – она шила флаг. Встречались только в школе, а после уроков расползались по домам. И лишь во второй из ближайших выходных дней снова собрались у Оксаны.
– Вот, – с гордостью продемонстрировала она готовый флаг.
– Здорово!
– Класс!
– Только целиком не видно. Надо куда-нибудь повесить.
– На стену?
– Над тахтой!
– Вместо ковра?
– Точно!
Тут же и повесили, приколов булавками к обоям. Флаг оказался плотнее и тяжелее, чем хотелось бы – два слоя фиолетовой ткани, а в некоторых местах ещё и два слоя золотой – но ничего страшного, справились. Только тогда и разглядели как следует. Здорово сшито! Лучики ровненькие, полоски прямые, шовчики незаметные – красота!
– Спасибо, Оксана!
– Ты войдёшь в историю рода Дорельяно!
– Уже вошла!
– El amor…
– …sin celos ni odio!
– Да ладно, мальчики…
– Но что же дальше?
– Дальше? – удивился Миша. – То есть как “что дальше”? Да то же самое! Цель обозначена – вот она, – показал он на золотую звезду на флаге. – Вперёд!
– А конкретнее? – поинтересовался Славка.
– Конкретнее? Давайте подумаем. Сегодня у нас выходной, завтра опять учёба, но через неделю уже каникулы… Постойте! Ведь ЭТО случилось перед каникулами? В этих самых числах?
– Да, – поморщился Славка.
– Невесёлая годовщина, – прошептал Миша. – Однако хороший повод закрыть этот вопрос раз и навсегда. Что с Виктором и Борисом? Их уже забрали в армию?
– А чёрт их знает, – едва не сплюнул Славка. – Пусть их уже куда-нибудь… заберут.
– Нет, Слава, – твёрдо возразил Миша. – Они, конечно, плохие люди, но они наши братья – так уж вышло. Я подарил им золотой свет и чувствую за них ответственность.
– Да пропади они пропадом!
– И тебе от этого станет легче?
– Нет.
– Вот и я о том же. Что с ними ни делай, как ни наказывай – легче тебе не станет.
– К чему ты клонишь?
– К прощению.
– Нет!
– Ни наказания, ни прощения? Что же тогда?
– Пусть катятся ко всем чертям! Выселить бы их куда-нибудь… на необитаемую планету.
– И Валерку туда же?
– Да.
– А ещё кого? Макса? Других таких же? Воров, хулиганов, насильников, убийц, террористов? Бомжей, пьяниц, наркоманов? Врачей, учителей, родителей? Милицию, армию, приезжих? Министров, депутатов, …? Кто же останется на Земле? Мы трое? И всё?
– Нет, почему же? Твой дядя, его жена, ребята из посёлка…
– Ребята из посёлка? А помнишь, что я о них рассказывал?
– Да, точно… Блин, как же всё хреново!
– Хреново… Кстати! Не выселить ли и тебя?
– За что?
– За то, что избивал меня. За то, что предал меня. За то, что хотел меня убить. Достаточно?
Этого Славка не ожидал.
– А-а-а… Ну я же уже всё понял… Попросил прощения…
– Они тоже попросили прощения!
– Ой… Не знаю… Совсем ты меня запутал…
– Тогда слушай и не возражай. Есть такое понятие – справедливость – и почему-то считается, что это хорошо. Так вот, по справедливости я должен был бы добить тебя ещё тогда, на пустыре, а потом, если бы ты всё-таки выжил, закопать в сугроб – как ты проделывал это со мной. По справедливости я должен был бы сбросить тебя в подвал головою вниз – причём зимней ночью, в лютый мороз. По справедливости я должен был бы пойти к твоим родителям и всё им о тебе рассказать. А ещё обзывать тебя всякими словами, бить кулаком в лицо, пяткою между ног, швырять затылком об пол, угрожать сбросить с балкона… Устраивает?
– Не-е-ет…
– Вот и меня не устраивает. Жестокая это штука – справедливость – жестокая и омерзительная. Я предпочитаю милосердие. Я предпочитаю прощение. Я предпочитаю любовь… Кстати! В какой день ЭТО произошло? Дай-ка вспомню… Да уж не в тот ли день, когда вы кидали в меня камнями? Вас было четверо или пятеро – а я один. На газоне, перед школой. Вы окружили меня: не увернуться, не убежать! Кидали камни в лицо, в затылок, в грудь, в спину, в живот. Я упал, а вы кидали. А потом ушли. И ты ушёл, Слава. Ушёл на пустырь, к Оксане? А потом…
– Так и было, – прошептал побледневший Славка.
– Значит, ты вовсе не невинная жертва. Значит, поделом тебе досталось, по справедливости. Только мне от этого не легче.
Подавленный Славка отвернулся к стене и заплакал.
– Я тоже не невинная жертва, – заговорила Оксана. – Помните Машу? Была у нас такая девочка в классе. Тихая, слабая, безответная – все над ней издевались – и я издевалась. Таскала её за волосы, отбирала деньги, била почём зря. И в тот день – тоже била – вместе со всеми, в туалете. А она только всхлипывала и всё – даже не просила её отпустить. Это меня особенно злило: я схватила её за волосы, окунула лицом в унитаз и спустила воду. А потом ушла на пустырь – к Славе…
Последовала немая сцена.
– Насилие, – вздохнул наконец Миша. – Страх и насилие. Насилие и страх. Всюду страх и насилие. Сначала нас насилуют, потом мы отыгрываемся, а потом опять нас… Или наоборот – какая разница? Кто разорвёт этот порочный круг? Мы, Дорельяно – больше некому. Чем разорвём мы этот порочный круг? Только любовью – больше нечем. Ты, Слава, предложил разделение: хороших людей оставить на Земле, плохих отправить на необитаемую планету. А можно и по-старинке: хороших в рай, плохих – в ад. Овцы направо, козлы налево. Всё просто. Только вот кто овца, а кто козёл? Или это не полный список? Есть ведь ещё тигры, пантеры, шакалы… А этих куда? Как же всё в мире переплелось! И делить придётся не человечество, а человека – на две половины: добрую и злую. А потом окажется, что в каждой половине столько же зла, сколько и добра. Стоило ли делить? Глаз, который ночью соблазнял, а днём замечает чужую боль – вырвать его или оставить? Рука, которая ночью соблазняла, а днём подаёт милостыню – отрезать её или оставить? Как думаете? А может, не стоит резать человека, может, наоборот, сшить его, исЦЕЛить – равно как и всё человечество? Я уже говорил об этом. Вот швейная машинка – она могла бы стать нашим символом, не будь её форма так сложна. А вот флаг – разорвём его на золото и фиолет – или оставим как есть?
– Оставим, – вступилась за своё произведение Оксана. – И ещё. Это тебе, Миша, – она поднялась со стула, порылась в шкафу и достала оттуда… точную копию висящего на стене флага – только маленькую, длиной не более метра. – Это я сшила из остатков. Вернее, сначала сшила маленький флаг – для тренировки – а потом приступила к большому.
– Спасибо, Оксана, – Миша сложил маленький флаг в несколько раз и засунул себе под рубашку.
– А я тебе ничего не подарю, – присоединился к разговору Славка. – Я просто скажу: хватит откровений – они выматывают тебя. Я уже всё понял. Всех прощаю. У всех прошу прощения.
– Всех прощаю. У всех прошу прощения, – эхом повторила Оксана.
– Всех прощаю. У всех прошу прощения, – присоединился Миша.
– Ты-то за что? – удивился Славка.
– За всё хорошее, – неопределённо ответил Миша. – Во мне тоже есть зло. И не возражай. Я знаю, что говорю.
Славка не возразил.

В последнюю перед каникулами учебную неделю общались мало. Славка зарабатывал деньги: покупка швейной машинки едва не разорила его. А Мишу терзали размышления.
Почему я так не могу? – думал он. – Только потому что не разрешают родители? Чушь! Славке тоже не разрешают, а он находит тайные пути, порою не совсем законные – и нате пожалуйста: имеет собственные деньги. А я? Что я умею? Переводить? Но профессиональный переводчик переведёт гораздо лучше меня. Писать стихи? Но профессиональный поэт напишет гораздо лучше меня. Что ещё?.. Ай, да не в этом дело. Дело в том, что я ни к чему, совсем ни к чему не чувствую того, что называется призванием. Бывают же такие люди! И я с рождения это понимал, оттого и боялся будущего. Впрочем, нет: призвание у меня всё-таки имеется, но… Какое-то оно… ненужное? неуместное? несвоевременное? Да, именно так: несвоевременное. Как если бы в каменном веке родился человек, призванный стать поэтом, учёным, программистом… Да он бы никогда не узнал о своём призвании. Перечень тогдашних профессий был очень коротким: охотники, воины, изготовители каменных орудий, в лучшем случае шаманы. Или становись одним из них, или подыхай с голоду. Вот и передо мной такой же выбор. Что это за профессия – соединять людей? Психолог? Нет, психология не может быть профессией. С одной стороны, профессиональный психолог вынужден работать за деньги. С другой стороны, судя по всему, есть такие занятия, которые утрачивают полезное действие, становясь профессией – работой за деньги. Психология, вероятно – одно из таких занятий. Профессиональные психологи ничем не помогли Славке, а я, простой мальчишка – помог. Потому что они зарабатывали деньги, а я – боролся за друга. Но горе мне, если я попытаюсь зарабатывать на этом деньги – вмиг лишусь всех способностей – а может, даже и золотого света. Мне бы родиться в далёком будущем, когда не будет денег, а будет любовь! Там бы я развернулся! А здесь… Здесь надо встать в общий строй: охотников, воинов, изготовителей каменных орудий… Или попросить Славку включить меня в одно из его дел. Нет, Славка не согласится: скажет, я должен быть чистым, грязную работу выполнит он. И Оксана скажет. Что ж, остаётся одно – побуду для них “шаманом”: проводником откровений, сочинителем стихов, учителем языка. А там – кто знает.

Однажды после уроков Миша всё-таки зашёл к Оксане, посидел, поделился горькими мыслями. Оксана утешила его и клятвенно заверила, что лично ей он, Миша, нужен как воздух, что за его поддержку она готова заплатить чем угодно – но от таких слов настроение испортилось совершенно. Да и серая хмарь давила на психику – сильнее, чем кромешная тьма. Оксана поняла, что ляпнула не то, и во искупление греха позвонила Ане. Аня обрадовалась, сказала, что вчера получила их общее письмо, прочитала всё, в том числе и Мишины стихи, от которых до сих пор в неописуемом восторге, посмотрела фотки, сделанные в золотом лесу, и пообещала прислать свои – как только папа купит ей фотоаппарат. В Мишины уши влилось столько приятных слов, что он воспрянул духом. Пожалуй, не стоит ждать далёкого будущего. Пожалуй, я могу развернуться сейчас. И заулыбался.

Наступили каникулы – короткие, но очень важные. Наконец-то можно выспаться и отдохнуть от школьного идиотизма. Первые дни Миша так и делал, а потом позвонил Оксане, Славку пригласил – встретились, поговорили – да и решили поехать в лес – на следующий день. Пришлось опять отпрашиваться у родителей – но ничего, одолел, не маленький.
За три прошедших недели лес изменился до неузнаваемости. Листья давно опали, утратили золотой цвет, слиплись в однородную коричневую массу.
– Я к этому не призываю, – понял Миша намёк природы. – Отсутствие барьеров – не отсутствие различий. Я не призываю перемалывать человеческое тело в однородный фарш – я хочу, чтобы сердце и желудок, печёнка и селезёнка, мозги и кишки не отгораживались друг от друга, не враждовали друг с другом, но вместе – каждый на своём месте – выполняли общую задачу. Чтобы и у людей было так.
– Опять откровение? – поморщился Славка.
– Молчу, молчу, – спохватился Миша, но скоро опять не выдержал: – Грустная погода. Снизу коричневая грусть, сверху серая, а посередине чёрная. Голые деревья. Природа засыпает.
– Не-е, – настроился на поэтический лад Славка. – Не засыпает, а раздевается, чтобы лечь спать.
– Отлично! – обрадовался Миша. – Значит, можно ещё пошуметь – никого не разбудим.
Однако шуметь не стал – напротив, сделался тих и сосредоточен.
– Смотрите, – показал он на одну из веток. – Последний листок. Ветра нет, а он трепещет. Точно усталое сердечко осени. Когда-нибудь оно остановится. И наши сердца тоже.
– Надеюсь, не скоро, – теперь уже Оксана выразила недовольство Мишиными словами.
– Я тоже надеюсь, – покивал Миша. – А там… Кто знает… Поэтому так важно быть счастливыми сейчас. Вот веточка. Она прекрасна. Вот трещинка в коре. Она неповторима. Вот небо. Оно бесподобно. А вот и я, который всё видит и замечает – это великолепно! А вот и вы, которым я всё показываю – это… верх совершенства!
Славка и Оксана посмотрели друг на друга.
– Вот это да!
– Ну и откровения!
Но Миша уже не слышал. Ничего не слышал, ничего не видел, ни о чём не думал – просто был. Это же так прекрасно – просто побыть. Просто побыть счастливым.
– Неужели и мы станем такими же?
– Конечно. У нас же теперь золотой свет.
Свет! Это слово пробило броню Мишиной отрешённости.
– Свет? Вот вам свет! – Миша залез на поваленное дерево, прошёлся вверх по наклонному стволу и вспыхнул ослепительным сиянием. – А вот вам цель! – сунул руку под куртку и рубашку и вытащил маленький флаг с золотой звездой – словно так и носил целую неделю.
Расставил ноги на ширину плеч – для устойчивости – взял флаг обеими руками за верхние углы и поднял над головой.
– Свет мы убавим… Снимай меня, Слава. Я же вижу, у тебя грудь оттопыривается – значит, там фотоаппарат. Ну вот, я правильно догадался. Фотки Ане пошлём – пусть на наш флаг полюбуется. А теперь, Оксана, мы с тобой потанцуем. – Миша спрыгнул на землю. – Медленно-медленно, как во сне. Ты не оттолкнёшь меня, не отвергнешь, потому что ты хорошая. Милая, светлая, любимая! Каждый пальчик твой расцелую, каждый ноготочек! Пальчики, рвавшие чьи-то волосы, ноготочки, царапавшие чью-то кожу – будьте вы благословенны! – Миша выпустил Оксану и обеими ладонями сжал кисть Славкиной руки. – Рука, кидавшая камни, рука, бившая меня по морде – будь ты благословенна! А теперь танцуйте, ребята – медленно-медленно, как во сне – танцуйте и будьте счастливы, – Миша взял Славкин фотоаппарат. – Скоро выпадет снег и здесь будет не пройти. Потом этот снег превратится в воду – и опять будет не пройти. Только через полгода, в последний месяц весны, сможем мы сюда вернуться. А потом конец учебного года, экзамены и расставание: с тобою, Слава, на всё лето, а с тобой, Оксана… не хочу говорить “навсегда”. Теперь вы понимаете, почему это важно – быть счастливыми сейчас?
– Он счастлив, – шептала Оксана, обнимая и целуя Славку.
– И мы будем счастливы, – отвечал тот. – Обязательно будем.
Обязательно будете, – думал Миша. – Ради этого я всё и затеял.

На следующее утро выпал снег – и было его немного, точно расстелила усталая природа белую простыню, но ещё не укрылась одеялом зимы. Люди, собаки и вороны рвали эту простыню ботинками, сапогами, лапами, оставляя чёрные вереницы следов. Колёса машин рвали ещё сильнее – но только на проезжих местах: на газонах и детской площадке снег оставался почти нетронутым.
Миша тщательно выбирал места для прогулки, стараясь не наступать на белые пятна. Каждый кусочек белизны – это свет – свет под серым небом! Люди, как же вы этого не понимаете?
Славку и Оксану Миша не беспокоил: пусть побудут вдвоём. Пусть побудут счастливыми. Хотя… Дом Оксаны, её подъезд. Зайти? Нет, не надо.
Чья-то рука опустилась на плечо. Миша дёрнулся, прыгнул вперёд и в полёте развернулся назад. Виктор. И Борис. Вот так встреча!
– Привет, – Виктор протянул руку. – Нас в армию забирают. Сегодня последний день, а завтра – с вещами…
– Другие бы напились, – продолжил Борис, – а мы попрощаться идём…
– К Оксане, – уточнил Виктор. – Мы с ней по телефону договорились, дошли до дома, а тут ты… Пойдёшь с нами?
– Пойду, – без колебаний согласился Миша.

Оксана оказалась дома, и Славка вместе с ней. Похоже, они и впрямь ждали этого визита, поскольку удивились только Мише, но не Борису и Виктору. А вот родителей Оксаны не было – уехали по случаю дополнительного выходного дня. Поэтому встреча была устроена в большой комнате – в той самой комнате, где прошлой зимой состоялась памятная вечеринка.
Трое переступили порог, и Миша, как всегда, очутился между “противоборствующими сторонами”.
– Ну что, кто первый? – по праву миротворца бросил он в окружающее пространство.
Первым оказался Виктор.
– Мы понимаем, – начал он. – Понимаем, что не заслуживаем прощения. Но если когда-нибудь… – он запнулся, – если когда-нибудь вы нас всё-таки простите… нам станет легче. Слава, Оксана, простите нас, пожалуйста! Пусть не сейчас, потом…
– Простите нас, пожалуйста! – присоединился Борис.
Миша посмотрел на Славку: ну, что теперь скажешь?
– Вы правы, – сказал Славка. – Вы не заслуживаете прощения. И я бы вас никогда не простил… если бы сам заслуживал прощения. Но я его не заслуживаю! – Славка сорвался на крик. – Я издевался над Мишей! Я бил его кулаками, ногами, палками – по всем местам – забрасывал камнями, закапывал в сугроб, таскал за волосы, плевал в лицо, обзывал, предал его родителям, предал Валерке… И если не убил, так только по счастливой случайности, и если не изнасиловал, так только потому что знаю, что это такое! Я вовсе не невинная жертва, я такое же чудовище, как вы! И если вы виноваты передо мной, то я стократно виноват перед Мишей! А он меня простил – понимаете? – простил! – за всё! – после этого я не имею права не простить вас! Слышите? Я вас прощаю! За всё!
Несколько мгновений стояла тишина.
– Но этого мало, – продолжил Славка. – Вы удивлялись, откуда Валерка знал о ваших планах? Вы думали, он читает ваши мысли? Вы считали его дьяволом? Так я вам скажу: никакой он не дьявол! Он обыкновенное чмо! Это я, трусливый шакал, подслушивал ваши разговоры и докладывал ему – чтобы избежать… чтобы никто не узнал… Чтобы никто ничего не узнал! Чтобы спасти свою шкуру! Это я виноват, что он всех подмял под себя! Простите меня, пожалуйста!
Виктор и Борис были потрясены до такой степени, что не могли произнести ни слова. Наконец всё-таки выдали:
– Ну это… чего там… прощаем…
– Спасибо, – с облегчением выдохнул Славка.
– Обнимитесь, – предложил Миша.
Виктор и Борис замялись. Пришлось Мише снова прийти на помощь.
– Цепляетесь за ваши волчьи “понятия”? – крикнул он. – Чего тогда стоят эти разговоры?
Виктор посмотрел на Бориса, сделал неуверенное движение – Миша подскочил к нему, схватил за руку и потащил к Славке.
– Смелее! Сегодня день Примирения и Согласия. Сегодня можно.
Будто загипнотизированный, Виктор подошёл и обнял Славку. За ним Борис.
– Всё, – теперь уже Миша выдохнул с облегчением.
– Нет, не всё! – вступила в беседу Оксана. – Я тоже вас прощаю. Потому что я тоже не невинная жертва. Я издевалась над девочками: Машей, Валей, Аней… другими… – я била их по чему ни попадя, таскала за волосы, раздирала лицо ногтями, прижигала сигаретами, сталкивала с лестницы, отбирала деньги, окунала головой в унитаз… Я такое же чудовище, как вы! Нет, хуже! Потому что я… Да! Самая настоящая… Кошка, шалава, крашеная обезьяна! Грязная дешёвая подстилка! Не по обстоятельствам, а по жизни! Я же вся изолгалась! Вся! Насквозь! Придумала себе кучу оправданий: ах, меня заставили, ах, мне нужны деньги, ах, я помогаю людям, ах, я защищаю девочек..! Ложь! Грязная подлая ложь! Всё гораздо проще: я… – Оксана выдала себе крайне нелестную характеристику. – И если бы вы ЭТОГО со мной не сделали, я бы всё равно докатилась… Никуда я не выберусь! Никуда не уеду! Никогда у меня не будет яхты, самолёта, дворца! Никогда… – Оксана билась в истерике.
Славка подошёл к ней, схватил за руку и поволок из комнаты. Именно так: поволок, потому что Оксана завопила громче своих обычных выкриков, обложила Славку такими ругательствами, от которых едва не рухнули стены, зубами вцепилась ему в руку, свободным кулаком заколотила по этой руке, присела и, упираясь ногами, потянула назад – однако не в полную силу, не так, как упирается человек, которого тащат к пропасти – вследствие чего по гладкому линолеуму была вывезена в другую комнату.
Миша, Борис и Виктор остались одни. Из соседней комнаты слышались крики Оксаны и тихий голос Славки – настолько тихий, что слов было не разобрать. Однако голос этот становился громче и уверенней, а крики Оксаны – тише и реже – пока не прекратились совсем. Вскоре Оксана появилась на пороге – зарёванная, но почти спокойная.
– Простите меня, – сказала она. – Простите, что к вашей вине добавила свою и переложила на вас. Подло это – мерзко и отвратительно. И за то, что я тут сейчас… – тоже простите. Слава, – обернулась она. – У меня всё будет, да? Да! Всё у меня будет: – снова посмотрела она на Бориса и Виктора, – и дворец, и яхта, и самолёт… Вылезу из этого дерьма! Всем чертям назло – вылезу! Всем уродам назло – вылезу! Всем… Самой себе назло – вылезу! Стану человеком – свободным человеком – чего и вам желаю! Идите – и возвращайтесь людьми!
– Возвращайтесь целыми, – пожелал Славка.
– Возвращайтесь, – сказал Миша и открыл дверь.
Виктор и Борис обули ботинки, надели куртки и ушли вниз по лестнице.
– Вечно возвращайтесь, – добавил Миша.
Закрыл дверь и вернулся к друзьям. Славка и Оксана сидели на тахте под фиолетово-золотым флагом. Ровно сидел один Славка – Оксана завалилась набок, головой на его колени.
– Говори чего-нибудь, Миша, – попросила она. – Чего-нибудь умное, как всегда – а то я опять сорвусь.
Миша вопросительно посмотрел на Славку: как насчёт запрета на откровения? Славка лишь покивал: давай, мол, какие запреты!
– А чего говорить? – начал Миша. – Мы сделали всё, что могли. Дальше пускай сами…
– Думаешь, они исправятся? – поддержал Славка огонёк беседы.
– Не знаю, – Миша пожал плечами и наклонил голову. – Надеюсь.
Ещё, ещё! – настойчивым взглядом умолял Славка.
– Если и исправятся, то на свободе, – продолжил Миша. – Тюрьма ещё никого не исправляла. В тюрьме человек либо ломается, либо ожесточается – так говорят знающие люди, и я им верю. Однако и без тюрем нельзя – а почему? Потому что мало в этом мире любви – слишком мало любви! Что же делать? А вот что! – ветер нового откровения наполнял паруса Мишиных слов. – Послушай, Слава! Допустим, ты тяжело заболел. Допустим, от твоей болезни есть два лекарства. Одно – идеальное: излечивает на раз, не вызывает осложнений, приятно на вкус – и только один у него недостаток – безумная цена – так что за всю свою жизнь ты не заработаешь и на полтаблеточки. Другое – никуда не годное: горькое, противное, вызывает кучу осложнений, да и не излечивает, а лишь ослабляет болезнь – зато крайне дёшево, почти бесплатно. И что? Каким лекарством ты будешь лечиться?
– Вторым, – буркнул Славка. – Первое всё равно не по карману.
– И я бы так поступил, – согласился Миша. – С одной только разницей: принимая второе лекарство, я бы всю жизнь откладывал деньги на покупку первого. Не для себя – для других. Понял? Второе лекарство называется насилием и выпускается в разных формах: милиция, армия, тюрьмы, законы, мораль… Оно не излечит мир, но поможет ему дотянуть до того времени, когда накопится достаточное количество первого лекарства, которое называется…
– Любовь, – догадалась Оксана и подняла голову со Славкиных колен.
– Любовь! – просиял Миша. – И покуда другие борются со злом при помощи насилия, мы, Дорельяно, должны увеличивать в мире количество любви.
– Как ты хорошо сказал! – Оксана успокоилась и во все глаза глядела на Мишу. – Ты меня просто исцелил.
Но Миша уже не мог остановиться.
– Кто такие преступники? – рассуждал он вслух. – Люди, не нашедшие себе достойного применения. Люди, которым общество не нашло достойного применения. Которым не указало достойной цели. Которых не устремило к этой цели. Которым не предложило ничего, кроме тюрьмы, – Миша помолчал. – Во все времена так было, во всех странах. Даже в золотой стране. Но вот однажды явился человек и сказал добропорядочным людям: “Наша страна выходит к великому океану. Если переплыть океан, можно открыть новые земли. Я собираюсь это сделать. Кто со мной?” Но добропорядочные люди не согласились: “Зачем? Нас и здесь неплохо кормят.” И пошёл человек в тюрьмы, вывел оттуда самых опасных преступников, которым нечего было терять, кроме своей камеры, которым ничего не светило, кроме зарешёченного оконца, и сказал им: “На другой стороне океана – земля. Доплывёте до неё со мной – станете свободными. Не доплывёте – вернётесь в тюрьму. Вот указ короля.” И поплыли они вослед за солнцем, и долгие дни не видели ничего, кроме солёной воды. И тогда возроптали они, стали проситься назад – но человек не слушал, человек смотрел на заходящее солнце и командовал: “Вперёд! Adelante!” И снова на долгие дни – солёная вода. И снова роптали люди. “Океан бесконечен, – говорили одни. – Там ничего нет.” “Неправда, – возражал человек. – Любой океан где-нибудь кончается.” “Это точно, – ворчали другие. – Кончается на краю земли – и с грохотом обрушивается в преисподнюю.” “Неправда, – снова возражал человек. – У земли нет края. Земля круглая: куда ни плыви, обязательно доплывёшь до суши.” Но суши не было – одна солёная вода. И тогда люди взбунтовались. “Поворачивай! – кричали они, потрясая оружием. – Назад! Домой!” “Опомнитесь! – кричал им человек. – Там не дом, а тюрьма!” “Лучше в тюрьму, чем в пасть дьявола!” – отвечали люди. “В тюрьму? – отбивался человек. – Вы хотите в тюрьму? А если там, впереди – свобода? Может, через несколько дней, может, завтра, может, уже сегодня увидим мы новую землю! Я вижу её – мысленным взором – её равнины и горы, её леса и озёра, её континенты и блаженные острова, её райские сады и песчаные пляжи – я слышу её голос – она зовёт меня – я чувствую её дыхание – а вы хотите назад? От порога свободы, от обширных владений и золотых россыпей хотите вы повернуть назад? В тюрьму?” И люди устыдились своего малодушия, и выровняли курс, и поплыли дальше – “Вперёд! Adelante!” – и на следующий день увидели новую землю. И стали свободными. На родине их считали преступниками, общество не предложило им ничего, кроме тюрьмы – но именно эти люди открыли Новый Свет.
Миша остановился и перевёл дыхание.
– Я знаю эту историю, – восхищённо прошептала Оксана. – Но ты так красиво её рассказал! Честное слово, тебе можно верить. На родине меня считают… кошкой – но там, в золотой стране, я стану человеком – свободным человеком. У меня всё получится.
– У тебя всё получится, – улыбнулся Миша. – И у тебя, Слава, всё получится. И у меня… У НАС всё получится. El amor…
– …sin celos ni odio!
Оксана откинулась назад, прислонилась спиною к флагу, и голова её оказалась в центре золотой звезды, никогда не заходящей за горизонт.