Набриолиненный конферансье объявил об антракте, зрители зашумели, засуетились, и не сразу заметили его маленькую, поникшую фигурку в ярком костюме, стоящую молча посреди арены. Он вышел как всегда заполнить перерыв. Мамаши торопливо усаживали повскакавших с мест детишек, а папы, собиравшиеся в буфет за мороженым, спешили вернуться на свои места. Разноголосый шум постепенно угасал и вскоре совсем затих. Теперь все внимание зрителей было обращено на того, кто всегда улыбался. На того, кто поднимал настроение и смешил своими шутками. На того, кто помогал забыть все плохое и всегда заряжал их своим задором. Люди ждали веселья.
А Арлекин с глазами, полными слёз, смотрел в зрительный зал и не видел никого вокруг. Его губы дрожали. Слёзы текли по густо напудренным щекам, оставляя на лице кривые серые полоски. Он плакал. Плакал не сдерживаясь и не скрываясь. Плакал, вынося наружу всю свою боль. Плакал на виду у всех, как бы прося разделить с ним его страдание.
Зал был удивлён и ошеломлён. Люди потрясённо смотрели на него во все глаза. Молчали все. Как долго это продолжалось не знал никто — время как-будто замерло на несколько минут и повисло в воздухе ватной, давящей тишиной.
А потом Арлекин улыбнулся, и вздох облегчения пронесся по рядам.
И уже через пять минут зал, как и прежде, смеялся над веселыми его шутками, потому что он как никто другой умел делать свою работу...