Над бело-черною Невой
крупа - вчерашний снег валится,
река вздыхает и томится
под стать кастрюле суповой.
Собора купол в феврале
летит объедком желтой пиццы,
и тушью меченные птицы
харч ищут, кренясь на крыле.
Бочком пристыженный трамвай,
прикрыв разбитую глазницу,
ползет на мост. Достичь стремится
небес... Ползи, не уставай.
Вези меня с натугой в рай,
но только медленнее, милый,
покуда очи не застыли,
в окно глядеть подольше дай.
Там незамерзшая Нева,
и сонных кораблей стоянка,
и офицер, что спозаранку
уже взлетел на пьедестал
и шпагу востру опростал,
салонной ставши статуэткой.
По выходным он взглядом метким,
легко на шпагу опершись,
исследует потомков жизнь.
Во всем домашний смысл особый,
мир пахнет кухней, и сугробы,
как сахар серый, низшей пробы,
привычный для простой утробы...
Скрипи трамвай, верши неспешно
маршрут Харона номерной.
Жизнь бедновата, но прелестна
Ах, Петербург, побудь со мной!