ЧУЖИЕ
Очерк
Динь-динь-динь, динь-динь-динь… Перезвон малых колоколов, а за ними размеренное, мощное – бом!.. Бом!.. И пошло, полетело с колокольни старопосадской Ильинской церкви до самого Касимова и во все другие стороны, без промежутков соединяясь с голосами колоколен храмов города и окрестных сёл. Звук уходил особенно далеко вниз по Оке, достигал деревни Поповка, проходил над ней до «казенного» леса, до Старицы и, будто запутавшись в кронах вековых сосен, оседал, медленно угасая. Но там были уже слышны колокола других церквей, из-за реки, которые подхватывали эту чудную эстафету и несли её дальше и дальше, передавая друг другу, несли за горизонт, за сотни верст, за тысячи, объемля и объединяя всё и вся на этой земле, и саму землю, и людей на ней.
- К заутрене звонили што ль? – спрашивала мать, доставая из русской печи большой чугун с варевом для скотины.
- Обедать пора, - отвечал отец, - а ты всё – к заутрене… Давно уж звонили.
Звук колоколов, разносившийся на десятки верст окрест, в доме, который стоял буквально в двадцати метрах от колокольни, странным образом был едва слышен, и мать, занятая постоянной работой по дому, частенько не замечала звон.
- Ходики бы пустил, - ворчала она в отместку отцу.
Тот послушно поднимал цепочку с гирьками у настенных часов и, выглянув в окно, по солнцу устанавливал стрелки.
В то время, а было это в середине сороковых годов, на Старом Посаде жило много народа, в основном русские и татары. Русские, конечно же, были православными, а татары придерживались своей мусульманской веры, но жили все дружно, смешанные браки были обычны, о национальности же вспоминали разве только, когда требовалось оформить какие-нибудь документы.
Жили бедновато, почти все вровень, татары - даже чуть побогаче: то ли работали побольше, то ли пили поменьше.
У молодых развлечений было немного. Летом, конечно, раздолье, а зимой устраивали вечеринки в каком-нибудь доме. И тогда молодой хозяин рассылал парням и девушкам приглашения, записочки с уведомлением, что, мол, так и так, приглашаем вас к себе на танцы. При таком приглашении никакого застолья не собиралось. С угощением вечера были особенные. Но ни одна вечеринка не обходилась без гармониста. Обычно это был Ибрагим. Ему собирали немного денег и обязательно подносили чарку. Играл он виртуозно, и так поднаторел, что после рюмки-другой, когда, разомлев, начинал и подрёмывать, пальцы его, как бы независимо от хозяина, сами собой продолжали бегать по клавишам. Молодежь танцевала, а в окнах с другой стороны торчали любопытные ребячьи мордочки, владельцы которых еще не доросли до танцев, но в суть уже вникали.
Так и жили. Женились, рожали детей, веселились, работали, ходили в церковь… И все друг друга знали, и все были свои.
И вдруг в жаркий полдень лета 1935 года на Старом Посаде появились чужие. На двух подводах они поднялись по узкой и крутой дороге, подъехали к церкви и остановились, сумрачно разглядывая колокольню. Закурили, деловито достали тяжелые кувалды и еще какие-то инструменты. Все нездешние, скорее всего из области присланные, а по виду – рабочие, с мозолистыми руками, во главе с важным начальником в черной кожанке.
- Давай, - скомандовал он.
И встал посреди дороги, слегка покачиваясь на мысках хромовых сапог от сознания собственной значимости.
Рабочие с кувалдами полезли на колокольню. Они ещё одолевали первые ступени лестницы, ещё никто из старопосадских не мог точно знать предстоящего, но уже начал собираться народ. Нечто настолько тёмное и жуткое исходило от приехавших, что люди нутром почувствовали неладное. Словно из преисподней выхлестнулась волна нечисти и поползла, захватывая дом за домом, заставляя выходить на улицу и бежать к церкви.
Рабочие залезли наверх и остановились, докуривая цигарки, хорошо видные в проемах колокольни на фоне голубого неба.
- Начинай! – махнул рукой начальник.
И в резком голосе его была такая абсолютная убежденность в правоте своих действий, что любые другие варианты исключались начисто.
Под зловещее молчание всё прибывающей толпы сбросили первый маленький колокол. Он упал, хрипло звякнув, треснул сам и отколол кусок паперти. Глухой, неясный ропот прокатился по толпе. Какая-то старушка в сереньком платке подошла к начальнику. Тот повернулся к ней.
- Чего тебе, старая?
- Пошто рушишь? – спросила старушка, наступая на него.
- Стране нужен металл! – взвизгнул начальник.
Может быть, он испугался, потому как добавил для убедительности:
- Это решение партии.
Толпа примолкла, люди боялись возмущаться открыто, время было лихое, за слова против власти оказаться в тюрьме было проще, чем высморкаться.
Откуда-то появившийся пьяненький, тщедушный мужичонка ходил, покачиваясь, и, как попугай, повторял:
- Стране нужен металл! Стране нужен металл… А что? Правильно… Стране нужен металл!..
Кто-то подставил ему ногу, он упал, а широкоплечий мужик взял его за шиворот, поднял и толкнул в сторону:
- Иди, проспись, дурак!..
С маленькими колоколами расправились быстро, а вот большой не проходил в проём колокольни, и тогда в ход пошли кувалды. Первый удар колокол выдержал, лишь загудел каким-то необычным, не своим голосом, надсадно, с надрывом. Звук возник и тут же осел, словно ушел в землю.
- Давай! – крикнул рабочим начальник.
Тогда два мужика наверху одновременно ударили кувалдами. Колокол захрипел, как живое существо, и треснул. Толпа загудела.
- Давай! – подхлестнул рабочих начальник.
Снова ударили, от колокола откололся кусок и полетел вниз, на покалеченную уже паперть.
- Ироды… Антихристы…Бесы… - глухо, но грозно пошло по толпе.
На глазах у многих были слёзы, женщины молились, мужики до желваков стискивали челюсти. Молодая скуластая татарка в фартуке и с красными руками, видно только что стирала, стояла, надув губы, а в тёмных глазах её было влажно.
- А ты-то чего? – спросила её соседка. – Не твоей ведь веры...
- Всевышний один… - ответила татарка.
Толпа гудела, уже открыто, во весь голос неслись проклятья, уже переставали бояться и, казалось, еще мгновение и случится что-то страшное. Но ничего не случилось, ибо все знали, что тогда немедленно приедут из «органов», и половина населения Старого Посада исчезнет навсегда.
Колокол разбили, куски сбросили и погрузили на телегу. Начальник сел на первую телегу, достал папироску и закурил, с довольным прищуром разглядывая оскопленную им колокольню.
- Вот и ладненько, - сказал мужику с вожжами, – обошлось. Трогай.
И они уехали.
Толпа поговорила и разошлась. Всё опустело. Лишь та, давешняя старушка в сером платке стояла на коленях перед церковью и молилась приговаривая:
- Прости им, Господи, грехи их тяжкие…
Очерк написан по рассказу очевидца событий, Крапотина Виктора Михайловича.