Везунец

 
      Вторую неделю мы болтаемся в горле Белого моря, проводя очередной этап испытаний.  Наверху штормит, а внизу тишина.  Народу на  лодке что муравьев. Тут и гражданские специалисты с завода, и  представители  различных НИИ  и военпреды.
Кают для всех не хватает, и  человек двадцать ютятся в первом отсеке,  на так называемых «самолетах». Это фанерные топчаны, раскрепленные  по бортам на торпедных стеллажах.
      Сейчас ночь, но спят далеко не все. Устроившись на пробковых матрацах, одни  играют в традиционные на флоте нарды,  другие  занимаются травлей, а несколько человек  вяжут какие-то снасти.
      Я сижу в кресле у стрельбового пульта  и борюсь с дремотой. До конца вахты  еще целых два часа.  Внезапно загорается  глазок «каштана»  и меня  вызывают в центральный.
      Помимо  вахты,  там командир со старпомом и корабельный врач.
      -  Сейчас будем всплывать, - хмуро глядя на меня, говорит старпом.  - Поднимешься наверх и пришвартуешь в районе ракетной палубы буксир. Передадим на него больного.
      - Есть, - бормочу я и прикладываю    руку к пилотке.
      Несколько часов назад   с одним из спецов на лодке   случился эпилептический припадок,   он здорово расшиб себе голову  и был отправлен в изолятор.
      Через десять минут  крейсер всплывает  и, облаченный в швартовую экипировку, я неуклюже карабкаюсь наверх.  На мостике меня встречают   помощник с боцманом  и инструктируют.
      - Так ты все понял!?  -  стараясь перекричать  рев ветра и гул моря, -  орет мне в ухо помощник.
      - Ага!  - ору я в ответ.  - Понял!
      - Главное пристегнись, и не ссы!  -  хлопает меня по плечу боцман. - А я подстрахую!
      Затем  мы   спускаемся    в рубку, боцман отдраивает тяжелую дверь,  и  мы выходим на   узкий обвод.  Уцепившись руками за  поручень,  преодолеваем его, с трудом отдраиваем вторую   и  оказываемся под  легким корпусом ракетной палубы. Здесь тоже все гудит, во мраке, между шахтами, плещется вода и пена. Подсвечивая себе фонарем, отваливаем  массивный выходной люк, ставим его на стопор  и я выбираюсь наружу.
      Метрах в двадцати  к корме, у левого борта, в ярком свете  прожекторов уже болтается    буксир, от которого наносит  запахом  перегоревшего  соляра.
      Скользя сапогами по палубе, я делаю несколько шагов вперед, наклоняюсь и страховочной цепью пытаюсь пристегнуться к направляющей. Не получается - обледенела.   А спустя мгновение  палуба уходит из-под ног  и  я, балансируя руками, неудержимо скольжу в сторону кормы, к чернеющему из воды   стабилизатору.  Там мутно всплескивает фонарь и вскипает  бурун от работающего винта.  В последнее мгновение, метрах в десяти от него, падаю и, извернувшись,  цепляюсь рукой  за решетку шпигата.  Затем, чуть отдышавшись, ползу назад. 
      А через минуту  с ракетной палубы в мою сторону летит бросательный  конец. Это боцман. Встав на колени, я  цепляюсь за  легость и  мичман  тянет меня к себе.
Затем, под лай мегафона с мостика буксира,  мы  швартуем его к борту  и принимаем сходню.
      Пристегнутого к носилкам спеца  подтягиваем к ней вшестером и, улучив момент, когда  палубы кораблей на мгновение застывают на одном уровне, передаем  на буксир.
      Как только  переваливаясь на волнах  он отваливает в сторону,  мы, поддерживая друг друга,  скользим   к люку,  поочередно  сваливаемся вниз и пробираемся в рубку.   
      У выдвижных, тяжело дыша и отплевываясь,  перекуриваем.
      - А ты везунец  -   подмигивает мне  боцман, затягиваясь подмокшей сигаретой.
      Я молча  киваю  в ответ,  глотая сладкий дым и прислушиваясь к гулу моря...