Последний бой.
В истории России было довольно много войн. Начиная с христианского периода войны, просто захлестнули нашу землю. Одна война заменяла другую.
Кто только не посягал, на нашу землю: греки, литовцы, финны, турки, шведы, монголы, татары, поляки, немцы, французы, японцы, китайцы и т. д. Невозможно перечислить, практически все нации.
Но, пожалуй, из наиболее агрессивных нападавших на Русь за время христианского периода, покорителей русского народа можно выделить: греков, монгола - татар, французов и немцев.
До христианства, было язычество, нападок на Русь практически не было. Наоборот, Языческие дружины на протяженнее многих столетий завоевывали другие страны и обкладывали их данью, брали в плен рабов для строительства русских городов.
Практически языческие дружины жили за счет дани завоеванных государств.
Но, с приходом христианства, все перевернулось. Русские люди стали рабами не только у иноземных захватчиков, но и у своих господ.
В 1917 году, народ восстал против рабства и создал народное государство во главе с В. И. Ульяновым, (Лениным).
Требовался большой подъем страны.
Но, после смерти вождя, борьба за власть руководителей страны, вновь не давала покоя людям. Так же, не давали покоя соседние государства. Их прельщало богатая землями и ресурсами Россия.
Вся эта борьба отражалась и отражается на российском народе, на его жизни и быте. Еще не было такого царя, князя, правителя с момента языческого строя, который бы относился к народу России справедливо и с честью, правил бы в пользу народа, Российской земли.
По видимому никогда, мы люди своей земли не дождемся этого. Даже современным руководителям деньги затмили глаза.
Одной из самой кровопролитной и тяжелой по своим итогам и последствиям, вторая Великая Отечественная война. Пожалуй, «Великая», не только по названию, но и по содержанию. Это небывалая по своим масштабам и характеру битва против фашизма.
Фашисты в свою очередь мечтали о мировом господстве. Заблудившиеся люди в своих мышлениях, со слабым развитым кругозором, фанатично обученные, мечтали завоевать мир.
Прошло много лет, но раны нашего народа, нашей земли ещё не зажили.
Что будет с нашим народом дальше? Невозможно предположить. Но пока ничего положительного в воспитании будущего поколения, нет.
*
Я вздрогнул от раздавшегося колокольного звона стоявшей неподалеку церквушки. Остановился, прислушиваясь к звукам колоколов, посмотрел в сторону церкви.
Прямо у ворот территории церковного прихода сидела старушка, поджав под себя ноги. На колене лежала её рука с перевернутой вверх ладонью. Слабый ветерок шевелил её седые волосы, торчавшие из-под темного платка, покрывавшего её голову.
Я, подошел к ней ближе, полазил в кармане, достал несколько монет и положил в её ладошку, покрытую бесконечными морщинами.
- Дай тебе бог, здоровья, - сказала она нежным старческим голосом.
Моя голова запрокинулась назад, а глаза внимательно посмотрели в синее небо.
Оттуда из-за белого облака на нас смотрело солнце, слепя глаза. Я набрал в себя воздуха, и резко чихнул, чуть склонив голову вперед.
- Будьте здоровы, - сказала пожилая женщина.
- Спасибо, - ответил я, и вновь хотел взглянуть на небо, но снова чихнул, склонив голову вперед.
На её морщинистом лице появилась улыбка.
– Будьте здоровы, - вновь сказала она и засмеялась.
Я улыбнулся её, и отошел в сторону, к автобусной остановке. Подошел к лавочке, присел, и вновь посмотрел в небо.
Мои мысли понесли меня в детство, в память об отце.
*
Папа у меня фронтовик, пулеметчик. Участник двух войн, финской и второй Великой Отечественной.
В Отечественную войну, он воевал на двух фронтах. Защищал Ленинград, был ранен. А после госпиталя его направили на Смоленское направление, в 6 гвардейский корпус, 9 особый батальон.
После очередного ранения, полученного в 1943 году, он был комиссован подчистую, инвалидом войны первой группы.
*
Как все мальчишки, в детстве я любил играть в войну. Любил смотреть военные фильмы. Любил слушать рассказы на военную тему.
В раннем детстве, мне часто приходилось приставать к папе, просить, что бы он рассказал мне о войне.
Он почему-то не хотел этого делать, отмахивался от меня, как от назойливой мухи, всячески уклоняясь от военной темы. По-видимому, ему ни хотелось вспоминать ужасные события ушедшего времени.
Вскоре я пошел в школу, в первый класс.
Моя учительница Мария Ивановна - преподавала в Хворостянской средней школе мой 1 «а» класс. Она учила меня запоминать и писать буквы. Затем эти буквы мы соединяли в слоги, а слоги в слова, определяя значение написанного слова.
Однажды на уроке по русскому языку она посмотрела на меня и сказала: «Сережа Тонких подойди к доске и напиши, пожалуйста, какие ты знаешь слова, начинающиеся с буквы «Б»».
Я вышел к доске, взял мел и начал писать: «Бабушка, Боря, Балда, бог, бой, букашка и т. д. .»
- Все правильно Сережа. А теперь давай объясни мне значение каждого слова. Бабушка кто у нас?
- Бабушка - это мама моего папы.
- Правильно. Но и не только папы, но и …
- Мама, мамы, - ответил я.
- Кого мы еще называем бабушкой?
- Бабушками мы еще называем старых женщин.
- Я тебя немного поправлю. Словом «старый» может оскорбить пожилого человека
вызвать у него к тебе неприязнь. Поэтому слово «старых» женщин, нужно поменять на слово женщины преклонного возраста. Усвоил, джентльмен?
Я, махнув головой в знак согласия.
Мария Ивановна погладила меня по голове, - молодец. Дальше у тебя написано слово «Боря». Что означает это слово?
- Так зовут мальчиков.
- Правильно, это имя, говорит нам, что перед нами человек мужского пола.
Это имя мужчины.
Следующее у нас слово «Балда», что это за слово? Кого оно обозначает?
- Название Балда, это такой человек пустой, - сказал я и постучал по своей голове, - у которого пустая голова. Это так дразнятся. Потом, сказка есть такая про Балду.
Я вновь постучал себе по голове.
Класс засмеялся.
- Правильно, это название сказочного персонажа. Означающее, малограмотного, простого человека.
Успокойтесь дети. Давай разберем следующее слово. Что ты написал?
- «Бог».
- Скажи мне, что означает это слово?
- У нас дома иконы его есть. Это, такой человек, который все умеет, он находится в небе.
Мама ему всегда молится.
- Да?! - воскликнула Мария Ивановна и добавила, - ты разве не знал, что бога нет?
- Почему нет, Мария Ивановна? Если ему молятся, значит, он есть.
- Давай подойдем с тобой к окну, и посмотри в небо.
Мы подошли к окну.
- Видишь небо. Что видишь на небе?
- Я вижу облака и Солнце. А бог, наверное, за тучкой, сидит на облаке. Его нам отсюда невидно.
- Сережа, это твое предположение, или воображение. Скажи мне правдиво: «Видишь ли, там, в небе, какого ни будь бога»?
- Нет, никого бога там нет. Только белые тучки и Солнце.
- Если нет, там никого, зачем обманываешь себя?
- Не знаю, - ответил я, пожал плечами и покраснел.
- А сейчас иди Сережа, садись за парту.
- Слушайте меня дети, - сказала Мария Ивановна и постучала указкой по доске.
- Многие не понимают значения слова «Бог».
Давайте с вами разберемся.
Во всех религиях, в том числе и христианкой слово «бог» определяет грань между жизнью и смертью. Существует такое сказание: перед богом все равны и богатые и бедные, и цари и рабы.
Возникает вопрос. Перед, кем равны все люди? Как вы считаете дети? Может, кто из вас ответить?
- Мария Ивановна! - выкрикнула Мая, - все люди равны перед Солнцем. Солнце одинаково для всех. Религии неправы, - Мая, немного помолчала и добавила, - может, не совсем правы.
- Ты права Мая. Только нужно не выкрикивать, а поднимать руку.
Ты Вова Тонких, скажи! Перед кем все люди ровны?
- Перед Землей, все люди ровны.
- Правильно. Перед кем еще?
Дети поднимали руки и тут же поочередно выкрикивали.
- Перед луной!
- Перед звездами.
- Перед машиной.
- Перед мотоциклом.
- Перед велосипедом.
- Все, все успокойтесь, дети. Правильно. Перед материальном, человек одинаков. Не различается по имеющему у него состоянию, или положению в обществе.
Отличить бедного от богатого, раба от царя способен только человек.
В чем-то и церковь берет на себя обязательства равновесия прав человека. Но все церковнослужители люди, разные по характеру и складу ума. И все они зависимы материально. Кто больше даст им денег, тому и больше служат.
А само слово «бог» не является сущностью. Эта область определения, кого-либо. А в существовании бога можем только предположить, есть ли сущность, «бог» или нет его.
А если его никто не видел, то это плод художественного вымысла, воображения.
К примеру, «икона», на которую крестится Сережина мама. Эта картина нарисованная художником. Но, в неё, в икону, внушением заставляют верить. И человек по своей неграмотности, неосмысленно, действительно верит в созданную иллюзию, рисованного художником портрет, якобы бога.
Его придумали люди: цари, князья – воры, буржуи и всякая подобная нечисть, что бы обманывать неграмотных людей, делать из людей рабов.
Преподнесли красивую картину неграмотному человеку, и сказали: «Вот это бог». Указали этому человеку на заповеди, написали ему законы и сказали: «Так он тебе повелел жить, верь, больше мы тебе ничего не дадим: ни денег, ни свободы, ни земли».
Я не осуждаю Сережину маму. Она материально не подтверждена, ей тяжело, муж инвалид, детей много, пенсия маленькая. Поэтому она разочарована жизнью и ищет поддержки и утешения в иконах.
И большинство людей тяжело живущих, не нашедших удовлетворения в жизни ищут себе защиту в придуманной божественной иллюзии.
Возможно, кто-то и находит в этом утешение. А кому-то, это занятие просто нравится. Конечно, это дело каждого: кто хочет, пусть верит, пусть молится. Только ты Сережа придешь домой и скажи обетом родителям.
Я в ответ махнул головой.
- Слово «бой» мы разбирать не будем. Все наши мальчики играют в военные игры. Я думаю, что каждый из вас дети, знает, что означает это слово. Лучше всего о слове «бой», расскажут те люди, которые воевали, к примеру, как Сережин папа.
*
Мне было как-то неприятно слушать разговор, касающийся меня и моих родителей. Я постоянно краснел. Хотя знал, что иконы висят в каждом доме из присутствующих в классе моих товарищей. Но я стал предметом обсуждения.
- И зачем я написал это слово «бог»? - укорял я себя, - хотел как лучше, а получилось наоборот. Странно все это, все молятся ему, значит, он должен быть. Не могут же все люди ошибаться. Может Мария Ивановна не права?
Уроки в школе закончились.
Я собрал сумку. Взял в раздевалке пальто, пошитое мамой из старой отцовой шинели. Оделся и медленно пошел домой, размышляя над словами Марии Ивановной, мысленно задавая себе один и тот же вопрос: «Кто же прав? Мама, или учительница?».
Я остановился. Подмял голову, и внимательно всматриваясь в небо, прищуривая глаза: «Нет ли там, на тучке среди слепящих солнечных лучей, бога». Но, не видя ничего, опускал голову и шел дальше к дому.
Но, через определенное время, вновь останавливался и вновь всматривался в небо. И вновь мои мысли мучили меня сомнением: «Как же так может быть? В каждом доме висят иконы, все говорят, что бог живет на небесах, а где? Его невидно! Неужели учительница права? И мама молиться перед иконой просто так, что бы как-то себя успокоить?»
Я подошел к дому. Нашел тень, то место, где солнце не светило в глаза и вновь внимательно стал осматривать небо.
Но, увы. Сколько я не смотрел в небо, бога, которому мама молится, я там не находил. Одно только солнце и облака.
- Может солнце, это и есть бог?- промелькнуло у меня в голове, - а мама этого не знает, и молится на икону, а не на солнце? И Мария Ивановна тоже не знает, что бог это солнце.
Неужели они обе, не знают? А кто же тогда знает?
Я постоял еще немного, поразмыслил, но не найдя ответа, вошел в дом.
Папа сидел на лавочке возле окна. Я снял пальто, повесил его на вешалку и спросил: « Папа, почему у нас в углу висят иконы? Нам говорит в школе, Мария Ивановна, что бога нет. Зачем вы их повесили? Надо их снять!
Еще, Мария Ивановна сказала, что вы неграмотные, многое недопонимаете. Бога придумали цари, князья, всякие воры и буржуи, что бы обманывать людей, закрывать им свои грехи и слабость.
Папа, сидя на лавке, взял меня за руку, потянул к себе, посадил на колено, обнял левой рукой, прижал к себе и сказал: «Я расскажу тебе сыночек одну историю, о последнем моем бое с фашистами. А ты уж поразмысли сам, большой уже стал семь лет, восьмой идет, в школу ходишь и решишь для себя, есть бог или нет».
***
Это произошло в 1943 году, на Смоленском направлении в районе города Медынь.
По данным разведки на оккупированной территории были обнаружены дети, взятые в плен немцами.
Их пешей колонной должны были гнать в немецкий тыл в германию.
Нашему батальону поставили задачу, отбить у немцев ребятишек на оккупированной немцами территории и перевести детей через линию фронта на нашу территорию.
Мы быстро собрали все необходимое в дорогу; провизию, боеприпасы, медицинское снаряжение. Уложили все в походные мешки. Навьючили лошадей и отправились в путь.
- Как это навьючили пап?
- Нагрузили на них, тяжелые веши.
Я со своим напарником погрузили на лошадь станковой пулемет «Максим». Привязали его веревками к седлу, что бы, не упал. Позади пулемета привязали ящики с пулеметными лентами. На других лошадей погрузили провизию, медикаменты, винтовки, гранаты, воду, в общем, все что нужно. Нам надо было идти как можно быстрее, а с такими тяжелыми вещами, мы без лошадей далеко не уйдем.
- Прямо на самих лошадей нагрузили, без телег? Это называется навьючить?
- Да. Сыночек. С телегами нельзя. Телегам надо дорогу. А нам надо напрямую, по бездорожью, где посадкой, где зарослями, где полем, но в основном мы шли лесом, так быстрее, опередить фашиста.
- На телеги не проедешь. Телега широкая будет цепляться колесами за деревья. Да пап?
- Правильно рассуждаешь. Пока мы собирались в поход минеры этим временем разминировали нам проход через минные поля линии фронта.
Командование провело ложную атаку на противника, неподалеку от нашего перехода через линию фронта, что бы отвлечь немца на себя.
И под покровом ночи наш батальон, без всяких осложнений пересек линию фронта и углубился в тыл врага.
Впереди отряда шла конная разведка, находила дорогу и предупреждала наш отряд об опасности.
Долго мы шли крадучись, прячась от немца. И рано утром вышли к речушке как раз к тому мосту, по которому должна была пройти колона с детьми.
Метрах в тридцати от моста в лесопосадке разгрузили лошадей.
Отправили их пастись на лужайку под присмотром коневодов, подальше от нас.
Заняли удобную позицию на пригорке берега реки в кустарнике. Окопались. Замаскировались, что бы, себя не обнаружить раньше времени.
- Спрятались? Да пап?
- Да сыночек хорошо спрятались, так что шел бы мимо и не увидел нас. А нам с этой позиции весь мост просматривались как на ладони и часть реки поросшей камышом и часть дороги с этой и той стороны.
Получили от командира приказ, указание, кто чего должен делать и ждем. Прислушиваемся к каждому шороху, к каждому звуку.
Где-то в камышах, крякали утки. На зеркальной воде реки то там, то здесь расходятся круги, рыбка плескается, играет. Лягушки стали подавать свой голос. Природа просыпалась.
В небо поднялся жаворонок и стал распевать свою песню.
Будто и нет никакой войны. И кому она нужна? Живи себе, да радуйся каждому отмеренному деньку. Что еще надо человеку?
Солнце белым шаром поднималось выше и выше на небосвод. Стало припекать. Глаза слипаются, спать охота, так и клонит к матушке земле подремать часок другой.
- Вы же всю ночь не спали? Шли. Я бы не выдержал, заснул.
- Вдруг вдали с правой стороны послышался гут моторов. Ехал грузовик со стороны фронта. А за ним еще один. Переехали мост и поехали дальше.
Навстречу грузовикам с противоположной стороны к мосту подъезжают мотоциклисты. - Ни звука! - приказал командир.
Мы перестали разговаривать, притушили самокрутки, притихли, затаив дыхание. И сон как рукой сняло.
- Испугались? Да пап.
- Не то, что бы испугались, а затаились так, что даже две вороны подлетели к нам и сели рядом на ветку. Высматривая для себя, чего ни будь вкусненького. То и гляди, клюнут в голову.
Мотоциклы переехали мост, приостановились, посмотрели по сторонам, о чем-то поговорили.
Двое слезли со своих мотоциклов. Прошлись по мосту, заглянули под мост. Осмотрели кюветы. Затем сели на свои мотоциклы, постояли немного и поехали в сторону фронта.
По-видимому, патруль осматривал дорогу. Следом за мотоциклами проехали по мосту еще две машины с санитарным крестом на борту. За ними с небольшим перерывом ехали еще машины с немецкими солдатами с прицепленными к машинам минометами. И с ними мотоциклисты сопровождения, а за ними бронетранспортеры.
Дорога, у которой мы сидели в засаде, оказалась довольно оживленной.
Обратно в тыл везли раненных немецких солдат, везли награбленное добро, гнали скот, вели колонны пленных; женщин, стариков.
Хорошо была слышна немецкая речь, говоривших меж собой конвоиров. И не только немецкий разговор, но и польский, прибалтийский. Фашистских прихвостней.
Смотришь на пленных; женщин, стариков, сердце кровью обливается, а помочь не нельзя, не можешь. Наша основная задача дети.
Вскоре показалась колонна с детьми. Дальше за ними повозки с конвоирами, фашистскими солдатами.
По другую сторону, опережая по времени, поднимая дорожную пыль, ехали к мосту груженые машины с немцами, минометами и бронетранспортеры. Впереди военной колоны ехали мотоциклисты, сопровождая военную технику.
- Бут-то чуют сволочи, - выругался я, устанавливая на пулемете прицельную планку. Прокручивая в голове приказ командира: «Пропустить колону с детьми через мост выбивать немца, отсечь немца от детей, прикрывать отход детей огнем».
- Пап, а огнем, это как? Развести костер.
- Нет, сыночек, это не костер. Эта поочередная очередь из пулемета не дающая возможности движению противника, преследования детей, к примеру. Я позже тебе объясню подробнее, а сейчас слушай дальше.
Дети медленно приближалась к мосту у реки.
Фашистские солдаты хорошо выделялись из колонны ребятишек. Держа в руке хлысты, они шли по бокам колонны, а остальные конвоиры ехали на лошадях запряженных в телегу, позади колонны.
- С автоматами и винтовками, немцы шли? А пап.
- Да сыночек, с автоматами и винтовками, они у них висели через плечо, а еще у них гранаты висели на ремне, а в руке они держали хлысты, которыми погоняют лошадей, а у кого не было хлыстов, держали винтовочные шомпола.
- Хлысты и шомпола! Детей бить? Тех, кто не слушается?
- Да. Бить. И тех, кто не слушается и тех, кто не хочет идти, устали. Конвоиры они меняются, кто устал охранять детей, отдыхают на лошади, а те, кто ехал на телеге, охраняют детей.
- А дети что пап не отдыхают? Идут и идут?
- Почему же не отдыхают, отдыхают. Иначе они не дойдут до германии.
Только гораздо меньше отдыхают. Может раз, может два раза в день. Я не знаю. Не могу тебе ответить.
- Навстречу детям по дороге едут фашистские машины? Они могут их задавить пап?
- Могут, если те не свернут с дороги.
Но один мотоцикл ехавший впереди немецких машин увеличил скорость, переехал мост и поехал навстречу детям. Лихо развернулся перед пленными детьми и жестом приказал конвоирам освободить дорогу для прохода военных машин.
Ехавшие позади на телеги конвоиры остановили лошадей. Спрыгнули с телег и прикладами винтовок стали оттеснять детей с дороги на обочину в болото, в грязь. Плотно окружая.
- Господи! Лишь бы военная техника подальше отъехала, - думал я в то время, - конвоиры не так страшны. Не надо быть большим снайпером, чтобы их выбить.
Немецкая техника в количестве шести машин переехала мост. Мотоцикл вновь круто развернулся на дороге и встал впереди колоны немецких машин.
Шнель, шнель, бистро, бистро, - послышалась речь конвоиров, строя детей в колону, хлыстами и шомполами, подгоняя отставших.
- Помедлите ребятишки, помедлите, - шептал я себе под нос, - все получится.
Дети, словно слыша мой голос, не охотно выходили из болотной грязи обочины на дорогу.
- Ах, вы, щенки негодные, шнель, шнель. Бистро, бистро пошли, - кричали на них конвоиры.
Но дети, собравшись в колону, не спешили идти на мост.
- Устали, наверное, маленькие еще 4, 5, 6 лет, не больше. Такие же маленькие как мой сын Володька. «Боже ты мой! Куда же ты ведешь этих крошек. За что? Чем же они провинились перед тобой? Зачем позволяешь этим извергам издеваться над ними. Ладно, мы взрослые грешные. Война, для взрослых должна быть», - шепотом говорил я. И обхватил голову руками, стал натирать виски, что бы прогнать от себя тревожные мысли.
- В нашем деле голова должна работать ясно, не подвергайся эмоциям, - сказал командир, шлепая меня ладонью по плечу, - успокойся, успокойся Тонких.
Я, тихонько сдвинул ветку, закрывавшую ствол пулемета, посмотрел, в щель пулемётного шита. Навел прицел чуть выше на вершок от толов детей, и получилась как раз по животам фашистских солдатам.
Дети вошли на мост.
- Ждем, ждем, ждем, - шепчет мне командир.
Я крепко обхватил рукоятки пулемета. Взял прицел.
- Дети переходят мост. Вот уже впереди идущий конвоир, помахивая хлыстом, сходит с моста.
. - Огонь! - приказал командир.
Я нажал на гашетку. Впереди идущий конвоир пошатнулся и повалился набок. Пулеметная очередь, не видя препятствий, срезала одного фашиста за другим.
Трассирующие пули, показывая направление очереди, не на секунду не задерживались на месте.
*
Почуяв кровь, заржали лошади, идущие позади колонны, резко вывернули в сторону, подвернув телегу. Вставая на дыбы, пятились назад.
Конвоиры в растерянности хватались за винтовки, и не удержавшись на телеге падали с телеги, в воду.
В какой-то момент я вспомнил о сыне Владимире. Он у меня такой же маленький как эти дети. Может он там? Вон тот мальчик похож на него.
Сердце защемило. В глазах помутилось, а в голове, что-то замкнуло.
Я видел только животы фашистских солдат и этим наслаждался.
Ребятишек уже не было на мосту. А я все стреляю, выпускал беспрерывно очередь за очередью.
- Конвоиры должны быть побиты. Откуда взялись фашисты? Ничего не понимаю? – в тот момент думал я.
- Пап, так те фашисты, которые на машинах мост раньше переехали, они вернулись, на подмогу своим. А ребятишки, поняв, в чем дело, убежали к нашим. Их позвали наши солдаты, они к ним и убежали. Чего тут не понять?
- Так и было сыночек, я просто не понял, только потом догадался.
Почувствовал, как кто-то трясет меня за плечи и кричит на ухо: «Тонких! Пулемет кипит. Пулемет кипит, оглох, что ли? Я тебя говорю?». А потом этот кто-то стал отрывать меня от пулемета и бить по щекам.
Я обернулся. - О, о. Ты командир. Что случилось?
- Пулемет кипит! - вновь повторил он.
Я посмотрел на кожух пулемета. Из-под крышки кожуха вырывался пар. Стрелять нельзя.
- Почему нельзя пап?
- Потому, что ствол пулемета нагреется, до красна, а газами пороха раздует ствол. И пулемет придет в негодность.
- Сломается?
- Сломается, а хуже всего заклинит и разорвется. И под трибунал можно угодить.
- Иди за водой! - приказал командир, - пулемет пока постоит без тебя, остынет.
Я взял флягу перевалился через наложенный мною бруствер из дерна и земли и пополз в низ к реке.
Подполз к воде, нагнулся, что бы набрать во флягу воды. А вода-то в реке красная, как кровь. - Хорошо я их покосил, - думал я с каким-то непонятным мне наслаждением и радостью.
Набрал в реке красной воды. Развернулся и пополз обратно.
Тяжело на гору ползти и вода еще тянет в низ. Я встал и побежал перебежками. Пробегу прилягу, пробегу прилягу. Но вдруг, что-то сильно обожгло мне ногу, и я упал.
- Ранило, - думал я и, укоряя себя за беспечность, отталкиваясь одной нагой, пополз дальше к пулемету.
- Не надо было бежать папа, подниматься из травы, а ползти, что бы тебя никто не видел. Тогда тебя бы не подстрелили фашисты.
- Плохо сыночек, что мы это понимаем поздно, все спешим, спешим. Стараемся обогнать время, быстрей, быстрей, а получается наоборот. Время нами руководит.
Осталось мне немного до пулемета. А тут вдруг, впереди меня разорвался снаряд. И тогда я понял, что фашисты ехавшие на машинах вернулись и из минометов накрывают пулеметную точку.
А пулеметная точка, это я.
Что делать? Хочешь, не хочешь, а ползти надо.
Снаряд в одну и туже точку не попадает.
И я, поразмыслив, стараюсь сделать рывок, что бы попасть в сделанную миной воронку. А оттуда до пулемета рукой подать.
Но прыжка у меня не получилось. Раненная нога отстала, ноги заплелись, и я упал, не достигнув цели.
Мне бы перекатится в неё, кувырком, быстрее было бы. А я начал ползти. Разорвался еще снаряд. Тело обожгло, голова закружилась. Я потерял сознание.
Сколько я пролежал не знаю.
Только чувствую, меня качает из стороны в сторону, как в детстве, на подвешенной к потолку люльке.
Я очнулся от жгучей боли в плече. Открыл глаза. Меня несут на плащ-палатке четверо наших ребят.
- Тише несите, не болтайте, больно же, - выдавил я из себя.
- Молчи Борис, а то бросим немцам на съедение, - сказали они, толи в шутку, толи в серьез.
- Я вам брошу, ё ..вашу, - но не успел я выругаться, как где-то рядом разорвался еще снаряд миномета. И я ничего не понимаю, только слышу сквозь сон раскаты грома, и чувствую, как на лицо и гимнастерку падают крупные прохладные капли дождя. И разговор, - живой он?
- Да вроде дышит.
- Понесли.
*
Под нос мне суют нашатырь, бьют по щекам.
Я открываю глаза и вижу незнакомого человека в белом халате, испачканном кровью.
- Очнулся. А я уже думал, грешным делом, что не проснешься. В рубашке ты родился боец. Девятнадцать ран, я у тебя насчитал.
Я понял, что это врач. Хотел сказать, поблагодарить, но не смог ничего выговорить, только, что-то промычал.
Будто читая мои мысли, врач сказал: «Благодари бога вояка, жив».
Он взял на столе с ванночки один окровавленный осколок и, держа его, двумя пальцами показал мне. - Из черепа твоего достал, как раз в перекрестие угодил. Еще бы чуть, и все. Отстрелялся, подлечат и домой. Девятнадцать внушительных поражений тела, за каждого фашиста по одному. Так, или нет?
Я хотел пожать плечами, но не мог, просто моргнул глазом.
- Выходит так.
- Забирайте, - обратился врач к санитарам.
Санитары подняли меня с операционного стола вместе с окровавленной простыней и положили на носилки.
Два месяца я провалялся в госпитале. Мне выдали новенькую форму. Одели, обули.
Дали двух провожатых солдат. Раны мои немного поджили, но ходить самостоятельно я не мог, с трудом передвигался на костылях. Разговаривал плохо, в основном мычал. Не мог поднести ложку ко рту.
Привезли меня в поезде, на станцию Хворостянка. Вызвали мать твою в район. Показали ей меня и спросили: «Возьмешь?»
Мать твоя, не задумываясь, ответила: «Возьму».
Меня посадили на телегу, и Наташа повезла меня домой в Первомай.
По сути, я был шестым ребенком в доме.
- Пап, а если бы она тебя не взяла, мама?
- Тогда бы меня сыночек отправили в дом инвалидов. Там бы я доживал, свой оставшейся век, а тебя, возможно, не было б на свете.
Вот и рассуди, есть бог или нет. С одной стороны война. Переживание, слезы, издевательства над людьми, над детьми. Это не по божески.
Казалось, был бы наш бог, такого не допустил, никогда.
А с другой стороны, остался жив. Тех моих товарищей, кто выносил меня с поле боя. Некоторых изранило, а некоторых побило. Из-за меня. Они могли меня бросить там, и все.
А они не бросили.
И ты у меня родился сыночек. Может ты и есть божественный дар.
Папа потрепал меня по голове.
- Ты-то как думаешь Сережа?
- Боги с вами в войнушку играли пап. Как мы с Вовкой (Сибирякиным) играем в оловянных солдатиков.
- Может и в войнушку.
Сколько искалечила жизней эта война. Сколько унесла.
В нашем Первомае, ныне «Падворские выселки» маленьком поселке всего 44 дома. Так?
Ушли на фронт 70 человек. 26 из них погибло. А остальные вернулось раненными, тяжело раненными. Некоторые умерли от ранений, как твой дядя Яков. Пришел с фронта и не дождался победы, в 1944 году помер от ран. А у дяди твоего Алексея, нога по сей день гноится, а уж, сколько времени прошло с войны, лет девятнадцать, а он все ходит с бинтами.
Так, что, некоторые несут боль войны всю оставшиеся жизнь. Сколько сирот, сколько бед принесла нам война. Сколько горя пережили наши матери.
А какая послевоенная жизнь? Разруха, нищета, Дети недоедали, люди пухли от голода, умирали на ходу.
И война и после военные годы стали для нашего народа большой бедой, большим испытанием. Все смешалось воедино. Тяжело понять где правда.
Вот ты вырастешь и будишь жить счастливо, без всякой нужды. Недаром же, мы кровь проливали. Так Сережа?
Я махнул головой в знак согласия.
- Фашисты очень хотели меня убить. А кто-то противостоял этому, и я был как бы заговоренный, не брала меня ни пуля, ни снаряд.
Что ты на это скажешь?
- Ты, пап, нужен нам. Как тебя могли убить!
*
- Раньше, до последнего моего боя. Было еще бой. Страшный был бой.
Головы нельзя было поднять. Пули летели стеной. Поле было усыпано людскими телами.
Я внимательно гляжу в пулеметную щель, за фашистом. Нейдет ли он вновь в атаку. И вижу метрах в тридцати от меня, идет по полю, маленькая девочка. Ей кричат из окопа: «Ложись, ложись».
А она не слушает, идет себе и все.
Я взял плащ-палатку, выполз из своей пулеметной точки и пополз ей навстречу.
Подполз поближе. Говорю ей, - ложись, - а она не слушает меня, остановилась, смотрит на меня и плачет.
Я махнул палаткой и сбил её с ног. Завернул в палатку и потащил к себе в пулеметную точку.
Дополз до своего окопа. Затащил её туда. Она плачет навзрыд, ничего не поймет, напугалась, рука в крови. Пальчик у неё, мизинец отсекло немецкой пулей.
Я достал медицинский пакет. Ко мне подошли товарищи, стали помогать, угощать её гостинцами, кто сахар, кто хлеб.
Остановили кровь, перевязали ей палец.
Ребенок в окопе. Сколько радости у солдат.
Девочка потихонечку успокоилась, прижалась ко мне и заснула.
К вечеру бой стих. Тишина, будто не было ничего, никакой войны. Вижу, по полю идет дед и что-то высматривает среди трупов. Подходит ближе.
Ему кричат: «Вон там у Тонких!» Я сразу смекнул, что это дедушка этой девочки.
Он подходит ко мне, поклонился и говорит: «Дай тебе бог доброго здоровья». Я тихонько взял девочку на руки и отдал ему.
Может поэтому, я и остался жив?
Я пожал плечами.
- Глянь, какое ясное солнышко. Пойди, погуляй. Уроки вечером сделаешь.
На пол упал солнечный свет, отражая оконную раму.
Я слез с папиного колена открыл дверь и вышел на улицу. Посмотрел на солнышко, прищурив глаза. Улыбнулся ему. Взял деревянное ружье, стоявшее у стены и пошел играть в войнушку.
*
Прошли годы. И 26 января 1985 года папа скончался от осколочного ранения. Видно сглазил он себя, настигла его на 76 году в мирной жизни фашистская пуля.
Не удаленный осколок того времени в ноге начал шевелится, и закупорил вену. Началась гангрена. Ему ампутировали ногу. Но это не помогло. Заражение распространилось дальше по телу.
Я горжусь своим отцом. Мне кажется, что он был у меня самый лучший человек в моей жизни.
*
По дороге на большой скорости проехал здоровенный джип. Нарушая все правила скоростного режима. Я посмотрел ему в след. Затем не зная почему повернулся и посмотрел в сторону церкви.
У входной двери в храм стоял в черной одежде батюшка. Рядом с ним стояла на коленях молодая женщина в заношенном, стареньком платье и целовала ему руку. А у ворот церковного прихода сидела та самая старушка с протянутой к небу рукой.
Тонких Сергей.
Sergeii.561@rambler.ru