Господи, прости старую

               


С  Елизаветой  Андреевной,  восьмидесятилетней  старушкой,  живущей  в  однокомнатной  квартирке  с  окнами  во  двор,  происходило что-то  неладное.  Второй  день  она  и  молитвы  неустанно  читала,  и  грехи просила  отпустить,  но,  видимо,  бес  был  сильнее  ее.  А  желание,  которое он  ей  настойчиво  внушал,  было  обычным  для  ребенка,  но  странным  и  трудноосуществимым  для  нее,  старушки  худенькой  и  изрядно ослабевшей  к  этим  годам. 
Елизавета  Андреевна  бродила  по  квартире  и бормотала:  "Страмотища-то  какая... бес  старую  попутал ... ужо  не  грешила  вроде ... пост  соблюла ... вот  окаянный...".  Но  нестерпимым  было желание  у  Елизаветы  Андреевны.  Видит  бог,  что  она  сопротивлялась  изо  всех  сил.  И  шторки-то  на  окнах  задернула,  и   не  стало  видно  елки и  горок,  но  свет от  электрических  гирлянд  все  равно  проникал  во  все  щелки  и разноцветными  бликами  играл  на  стенах.  Форточки  закрыла  наглухо - поутих  звонкий  гомон  и  стук  фанерок  об  лед.  А  желание  не  ослабевало.
На  несколько  часов  уходила  к  соседке  чайку  попить,  но поделиться  своим  желанием  не  осмелилась.  Язык-то  просился  брякнуть, да  всякий  раз  Елизавета  Андреевна  вовремя  успевала  его  прикусить. 
Ох, как  измаялась  наша  бабулечка  за  эти  два  дня.  Не  отпускал  ее соблазн,  и  все  тут!  А  хотелось-то  ей  всего-навсего  сесть  на  фанерку  и скатиться  с  самой  высокой  горки  и  ощутить,  как  захватывает  дух  от скорости.  И  еще  ей  казалось,  что  на  горке  ждет  ее  она  сама, десятилетняя  девчушка,  какой  каталась  с  ребятишками  с  крутого высокого  берега.   Тогда  всей  оравой,  усевшись  на  сани,  они  неслись  по льду  реки  аж  до  другого  берега.  Вот  из-за  этого-то  желания  так  и измаялась  душой  и  телом  Елизавета  Андреевна.
А  устав,  начала  думать,  как  же  ей  осуществить  желаемое,  чтобы посмешищем  не  быть.  Конечно,  были  бы  внуки,  пошла  бы  с  ними,  для убереженья.  Но  их  нет,  а  чужого  ребенка  прихватить  нельзя.
На  стене  тикали  часы.  Стрелки,  одна  другую  догоняя,  словно подталкивали  на  соблазн.  Гомон  на  улице  пошел  на  убыль  и  вскоре утих  совсем.  Старушка  посмотрела  в  окно.  Горки  опустели.  Тихо. Свет в окнах  домов  стал  гаснуть. 
И  Елизавета  Андреевна  решилась.  Собиралась  она  основательно, как  в  долгий  путь.  Долго  молилась,  словно  в  последний  раз. "Всяко может  быть... - спокойно рассудила  Елизавета  Андреевна. -  Не  зря  же мне  чудится,  что  ждет  меня  кто-то  на  горке ... ой,  не  зря...".  Помолилась, прошла  по  квартире,  словно  прощаясь  на  всякий  случай.  Отдохнула. Оделась.  Опять  отдохнула.  Взяла  большой  фанерный  лист,  на  котором тесто  раскатывала.  Бесшумно  скользнула  по  лестнице  и  вышла  на  улицу.
От  волнения  шумело  в  голове  и  бросало  в  жар.  Медленно поднялась  на  горку.  От  ледяной  крутой  ленты  закружилась  голова.  Но отступать  было  некуда.  Долго  устраивалась  на  фанере.  Испросив  божьего  благословения,  оттолкнулась.
В  себя  Елизавета  Андреевна  пришла  уже  будучи  в  сугробе. "Жива!" – обрадовалась  старушка.  Кряхтя,  ползком,  кое-как  выбралась  на твердый  снег,  долго  и  с  трудом  выпрямлялась.  Медленно  побрела  к дому.  Все  тело  болело  и  ныло,  но  душа  была  радостна.  Взявшись  за дверную  ручку,  охнула:  "Бог-то  любит  троицу!"  И  сокрушенно  качая головой,  засеменила  к  горке.