В нарушение всех правил на маршрут высшей категории сложности мы вышли втроём. Зато состав был исключительно сильный: один руководитель и два мастера спорта (по классической борьбе, и по военному многоборью). То, что я – руководитель, конечно, не показывает мою физическую сторону, зато моральную - ого! Иначе разве бы можно было решиться втроём идти в сердце Саян с пешим выходом через три перевала на реку Китой. Плюс ещё обнос ущелья «Моткины щёки» - пятнадцать километров. Плюс хлипкие средства сплава - каяк и двойка-катамаран. Сразу хочется сказать - всё закончилось благополучно, но приключения нас не обошли. О них речь.
В начале пешки (так ласково называют наиболее трудную часть пути - пешеходную) на привале повесили проветрить колбасу и забыли её в подвешенном на дереве состоянии. На протяжении всего маршрута это отравляло нам душу… Мою - особенно, поскольку моя руководящая рука непосредственно выполняла подвешивание и проветривание. Винили, конечно, меня.
Второе, не менее удручающее, событие нас «осчастливило» в начале подъёма на второй перевал – не выдержал перенапряжения мастер спорта по классической борьбе (дядя Гена). Уже после остановки на ночлег я обратил внимание на его странное поведение: он ушёл в палатку, не участвовал в вечернем заседании «на троих», отказался от еды… Я знал его прекрасный аппетит во всякое время суток и при любой погоде. Поэтому тревога моя была велика, и я начал с грустью размышлять о том, как будем возвращаться.
Впрочем, там за уже пройденным перевалом, светила одна ярчайшая звезда на Саянском небосклоне – колбаса, которая за двое суток достаточно проветрилась. А колбасы, почему-то, уже хотелось. Тревога усиливалась ещё и тем обстоятельством, что мастер спорта по военному многоборью (здесь и далее Серёга) поставил нас в известность, что ему отпущено на маршрут двадцать дней. Это сразу поставило нас в жёсткие временные рамки. То есть, отлёживаться и болеть можно только с условием схода с маршрута. А сойти было негде... Дядя Гена слабым голосом попросил сутки. «Авось отлежусь». Мы договорились, чтобы потери времени свести к минимуму, с утра вдвоём с Серёгой основной груз забросить за последний перевал и вернуться в лагерь. А для выздоровления на всякий случай отпоить дядю Гену молоком. Извели весь запас сухого молока, заквасили целый котёл, напоили больного и улеглись спать. Котёл с молоком я поставил в ручей, бегущий нам навстречу с перевала. Ночью на душе было тяжко и муторно. Думалось только о том, что всё сорвётся и нужно будет возвращаться. Не спалось… Я выполз из палатки и подошёл к котлу с молоком. Показалось… или нет – в середине котла тёмное пятно на белом фоне. Сломал палочку и ткнул – да, что-то твёрдое. – Неужели так свернулось? - глупо подумал я. Пришлось сломать ещё одну палочку и, орудуя ими покитайски, достать предмет. Это была крупная саянская мышь – первый зверь, встреченный на тропе маршрута. Прости меня, дядя Гена, но я про эту утонувшую мышь ни разу ни гу-гу. Слишком много тогда было поставлено на карту, когда ты под вторым перевалом лежал, распластанный, в палатке, рядом посапывал спокойно мастер по военному многоборью, а я возле ручья тоскливо думал, что этот мышиный труп – цветочки. И если тебе всё-таки поможет молоко встать на ноги, то молчание моё будет оправдано.
С рассветом я поставил молоко на костерок ещё раз вскипятить, и мы вдвоём с майором, нагрузившись, как лошади Пржевальского, двинулись на перевал.
Словом, не буду растекаться по дереву памяти, - дошли мы до реки и вернулись к ночи в лагерь. Дядя Гена оклемался, зачирикал, молоко им было всё выпито к нашему возвращению.
Дальше, вдоль притока Китоя тропа шла уже вниз, и через пару дней мы начали сплав. На сплаве в пороге № 33 меня перевернуло. В этом пороге несколько лет назад погиб Юра Пшеничный – студент из Москвы. У меня всё сошло нормально: после нескольких безуспешных попыток сделать эскимосский переворот, я всё-таки поднялся на весле и успел уйти от мощного прижима под скалу. Кроме нескольких переживательных моментов по этому поводу написалась песня с названием «33 порог».
Потом в нашей мокрой жизни было ещё много критических моментов, но тот как-то запомнился сочетанием несовместимых красок: закатное солнце в рыжих соснах, белые весёлые гребни водяных валов, внизу на скале блестит барельеф-памятник Пшеничному. Представляю переживания своих друзей: они, очевидно, видели только взлетающее на валах дно каяка, а всё остальное продолжало их воображение. А что на самом деле? Вода после переворота сразу обожгла холодом. Я успел вдохнуть, когда понял, что меня валит, и ничего уже не поделаешь. Сразу после переворота решил подняться гребком со стороны, в которую упал - не получилось, - весло провалилось, а я вместе c каяком полетел в пропасть между валами, но предварительно увидел внизу скалу и сверкнувший на солнце барельеф. Ещё два раза я пытался подняться гребком справа и слева – меня тут же валило очередным ударом воды…. Помню, промелькнула мысль: «Вот, первый Саянский поход- и так трагически закончился…» Потом решил переждать, собраться… Есть у каякера последний шанс – подъём «рычагом». Мне повезло, что я попал в зону пологих валов. Чувствуя буквально шкурой, как вода поднимает меня на гребень, ориентирую весло для подъёма вверх по течению в сторону гребня. И вот он, кажется, последний шанс, когда уже так хочется воздуха, света, жизни… Начало падения вниз – нужно встать и успеть встретить следующий вал уже готовым к борьбе, осмысленной и жестокой. Всё получилось. Наверное, изящно даже…. Рванул, вода отпустила и со следующего гребка я уже начал бегство от скалы с барельефом. Очень хорошо представляю, сколько килограммов веса потеряли мои друзья на страховке. Больше всего переживают те, кто на берегу. Тем, кто идёт в порог переживать некогда, нужно бороться. А вот на берегу! И молишься и кричишь, и дёргаешься – вроде сам проходишь, и ещё много чего... Поэтому на маршруте очень часто вдруг окатит тёплой волной нежности телячьей, когда сидишь вечером у костра с друзьями и вспоминаешь события дня…
Пожалуй, один вечер, там на Китое, стал для меня исключением. Он до конца жизни будет вызывать изумление. Тоже неплохо. А дело было так…Худо–бедно, прошли мы верхнюю часть Китоя и упёрлись в «Моткины щёки»- пятнадцатикилометровое ущелье каньонного типа, где Китой в крутых скальных берегах прорывается через мощные гряды камней и очень круто падает. Нет – нет, мы не безумцы и оцениваем свои возможности не по принципу «Авось». Чёрный провал «Моткиных щёк» нас не просто заставлял трепетать, он будил в душах смутные подозрения в существование легенды о черной женщине Моте, вымещающей напрасные обиды на нас, пришедших за невинными приключениями, туристах.
Итак, мы разобрали то, на чём шли по реке, взвалили всё на себя и полезли вверх, в гору левого берега щёк. Уже не слышно реки, уже пульс лупит по всему телу от пяток до макушки, а мы всё карабкаемся вверх и никак не вперёд. Километры-то ещё не мотаются, а их целых 15! И вот когда до границы леса по вертикали осталось метров пятьдесят, осторожная тропка повела вперёд по небольшой полочке. Слева вверху – лысые косогоры, справа внизу – заросшее ущелье, переходящее в отвесные скалы щёк. Тропа идёт по довольно густому невысокому смешанному лесу с подлеском. Короче, то берёзки, то рябины и редко – здоровые кедры. Идём, даже не идём, а тащимся, отдыхая через каждые триста метров, поскольку тропа ныряет вниз - вверх через узкие провалы и петляет. По пути собираем
грибы, кто куда может – в основном подосиновики. Таких под Курском нет. И вот после очередного спуска и взлёта слышим впереди сильный треск. Я был впереди, за мной дядя Гена и далее военный мастер спорта. Так и остановились. Смотрим, метрах в пятнадцати впереди среди кустов стоят несколько кедров и там в их окружении, закрытом густым подлеском, источник непонятных звуков: шипение – не шипение, только очень громкое, как паровоз на подъёме - пу-ф-ф, пу-ф-ф…Мы столбенели несколько секунд, потом во мне взыграла операторская жилка: снять на камеру что бы там не было. А камера сверху рюкзака, а рюкзак ещё громоздится на спине. «Дядя Ген» - шепчу - «помоги!» . Он понял и тихонько помог мне снять рюкзак. Со стороны кедров ещё летело «Пу-ф-ф». Рюкзаки сняли все, я отцепил камеру и осторожно вытащил, на ощупь стал искать рукоятку завода пружины, потому что не мог отвести взгляда от зарослей с кедрами. Вдруг, показалось, в зелени сверху вниз медленно опустился тёмно-коричневый шар и всё стихло. Я понял и прошептал: «Медведь… - и потом сразу – топор достаньте». Да, уважаемые, это были очень долгие секунды в моей жизни (подозреваю – не только в моей), когда я ощущал во вспотевших мозгах бешено мчащиеся мысли в разные стороны: и что бежать - некуда, и что у зверя на уме?, - и вот не пройдём маршрут, и – назад надо, пятиться… Камеру я так и не успел завести, как почувствовал: под локоть мне суют что - то твёрдое. Оглядываюсь: дядя Гена промытым страстью взглядом смотрит и суёт мне в руку топор – на! Я в некотором психическом запале отцепляюсь правой рукой от камеры и беру топор. Я, самый тщедушный среди двух шкафообразных мастеров-тяжеловесов, в одной руке – кинокамера, в другой – топор, готов защищать смертным боем нашу команду от мишки….Дальше события стремительно заполнили пространство и также стремительно ушли, но память навсегда и ярко занесла их на несгораемую полочку. Камера, опущенная мною на рюкзак, звякнула ключом завода пружины, впереди в зарослях заревело и рёв скатился ниже к реке. И вдруг сразу же вверху над нами как-то отрывисто, будто для звука открывали и закрывали заслонку, раздался рёв уже другого мишки. Мы очумело задрали головы в сторону вновь появившегося зверя – он такой тёмно-рыжий и жирный, легко мчался по открытому склону от нас туда, куда нам предстояло идти. Галоп у него был классически красив, одна лапа слегка опережала другую и шерсть волнами катилась от морды до круглой подушки зада….Всё. Убежал. Мишка номер один затих где-то внизу, где склон переходил в пропасть. И только мы на тропе в некотором столбняке ещё несколько минут вслушивались в природу. Потом я шёпотом спросил: «Дядя Ген, ты чего мне топор дал?» Два мастера спустились на землю, взглянули на меня и тихо начали хохотать, потом я за ними… Напряжение уходило. Мы расслабленно хохотали, тихо шумела тайга с диковинным названием в этих местах – Берёзовый Дунган…Потом мы шли как пионеры – сборщики металлолома: я -последний, впереди – дядя Гена с топором в руке, в середине – майор с котлом и деревяшкой. Он регулярно бил по котлу палкой и орал: «А-а-а!» Это была наша военная хитрость на данном отрезке жизни. Бедный мишка должен
был уйти с нашей дороги. И он ушёл. Прекрасная тактика – на все случаи жизни. Кроме театра, конечно. Шуми больше, авось, звери уйдут с дороги… Ну и, конечно, самое главное – верные друзья, которые всегда готовы встать под твою защиту…
Этот поход не больше не меньше был наполнен событиями, подобных которым вряд ли в нормальной жизни встретишь. У товарища майора было требование, оформленное на определённое число. И соответственно, командировка. Когда мы вышли к первым людям на маршруте, то майор сказал, что ему надо срочно уехать, но желание получить полной звонкой монетой за весь срок командировки осталось… То есть вся эта ситуация со срочным отъездом была надуманной, я себе так полагаю. И тогда он мне предложил дать ему деньги, он требование оставляет мне. «А военный билет?»- спросил я. – Да кто будет проверять! – махнул он рукой. Ну и ладно. Первые встреченные нами люди – это охотники и собиратели ягод, заброшенные на сезон и обитавшие в зимовье. Из посёлка «Н» вот-вот должна была подойти машина с продуктами. Посему, я перешёл на катамаран, разобрали каяк и махнули на прощание рукой товарищу майору и охотникам. Как сказал бы О.Бендер: уважаемые, заседание продолжается. В непромокаемой упаковке у меня вместо денег лежало требование на ж.д. билет от Иркутска до Москвы.
Первый город, он же ближний к столице нашей Родины, на маршруте был Усолье-Сибирское, откуда мы и решили возвращаться. Опять же экономия времени и денег - не нужно добираться до Иркутска. А сэкономленные деньги мы тут же реализовали в магазинчике на привокзальной площади, как только вышли из автобуса. Взяли бутылку водки, с вожделением думая о том, как усядемся в поезд, возьмём на грудь по сто и начнём вспоминать приключения ровно с того момента, когда под моим чутким руководством мы, заплатив шофёру скотовоза сполна, вышли, тем не менее, на сто километров раньше – у развилки дорог на Аршан, вместо развилки после Турана. Но это всё так было похоже: Аршан, Кырен, Туран…. В связи с чем мы вдвое дороже доехали до начала пешеходной части, а от майора я получил прозвище «граф Куликов…- Аршанский». В середине он вставлял ещё кое что.
Итак, вот вокзал, вот они – мы, вот у нас в рюкзаке водочка (у дяди Гены), а у меня – оставшаяся с маршрута тушёнка. Спросите у любого уважающего себя бродяги, что ещё остаётся у него на дорогу домой? Сколько бы он не брал с собой денег, всё равно по неумолимым и не раз подтверждённым опытом законам бродяжничества, их остаётся ровно столько, чтобы на всех взять ещё одну кружку пива, а уж до дома от вокзала дойти пешком – нет и на трамвай. Да! Вошли в вокзальчик. Касса… расписание… поезд через тридцать минут. То, что надо. Подходим. –Билеты есть? – Есть. Берёт дядя Гена. Я протягиваю требование. Кассирша посмотрела и вернула мне его. – А вам в кассу для военнослужащих. Это - рядом. Но там – тишина, напрасно я шарил глазами и постукивал в стекло – тишина!
Извините – я опять вернулся к гражданской кассе – там никого нет! -Сейчас придёт, она вышла. Мы с дядей Геной выволокли рюкзаки на платформу. До поезда ещё двадцать минут и стоит он здесь ровно минуту. Уйма времени. А у меня внутри как бы некоторая оценка ситуации: хорошо что времени в обрез – документы вряд ли будут спрашивать…
Перекурили. До поезда десять минут. Давай ещё пяток минут потерпим, кассирша наверняка уже там, потом забежим, устроим маленький скандальчик, и – укатим! Какая ей там проверка документов….
Забегаем – а в кассе как было пусто, так и есть – пусто! Я – к соседней кассе.
Тётя! – кричу – где кассирша?!
Тётя бледнеет, говорит – откуда я знаю, всё обзвонила…
Где – кричу –начальник?!
А она мне – Нету!
Послышался шум поезда – наш!
Ну что делать, тётя, что делать?! Не в соседний же подъезд сходить, а до Москвы! – Кассирша пожимает плечами.
- Я то при чём…
Я чувствую, что у меня всё слипается внутри от тоски и предчувствий остаться в этом Усолье…. Мы выбегаем с дядей Геной… Поезд уже тормозит. Хватаем его рюкзак, забывая напрочь, что у него – только водка из пропитания,а у меня – хлеб и тушёнка. Бежим к его вагону. Дядя Гена громоздит рюкзак в тамбур, с жалостью смотрит на меня… Пытаемся разжалобить проводницу - куда там! Поезд гуднул и тронулся…
Всё! Я – один, у чёрта на куличках, с дурацким требованием и без денег, и неизвестно, куда попаду в такой идиотской ситуации. Может в КПЗ… Ну, майор, ну – удружил! Не связывайтесь, люди, с военными никогда! Мало того, что бросил нас за сотню километров до конца маршрута, укатил к знакомой, - он ещё получит командировочные! Так я думал и летел опять к кассе, оставив рюкзак на платформе. Тётка была там!!! Она уже (это было видно) знала всё и ждала меня. Ей всё рассказала её товарка по кассе. Ну, что… Я орал, применяя как можно больше военных слов типа «суд чести», «трибунал», «бардак» и т. п. Нужно ли говорить, что даже не в мозгах, а всё моё тело было под высоковольтным напряжением одной мысли: вот я ору, а она сейчас спокойно попросит военный билет – и всё… Не спросила, господи
боже мой, не спросила! Она, видно, была так напугана ситуацией и что-то сказала про болезнь.., а потом попросила извинения и, куда-то позвонив, начала оформлять мне билет на поезд, который пойдёт ночью. Как отходчиво существо на двух ногах! В моём сердце уже не было зла к этой тёте, я всё ей простил за её, как казалось мне, должностную промашку. Я держал в руке билет на поезд Пекин – Москва, до прибытия которого было всего десять часов, и уже с сожалением думал о том, как четверо суток один буду в неразрывной связке с рюкзаком перемещаться по поездам и вокзалам. Где-то уже в десятках километров,
удаляясь от меня со скоростью курьерского поезда, пьёт водку без закуси дядя Гена, вспоминая неизвестную доселе станцию Усолье и сочувствуя брошенному там волею судьбы руководителю похода… А здесь на низенькой земляной платформе, рядом с выгоревшим рюкзаком стою я и с надеждой гляжу в сторону Пекина, решая в уме детскую задачу: из пункта А в пункт Б вышли два поезда… Но в поезде Б в одном из купе сидел майор и …
Словом, люди, будьте трижды разборчивы, когда человек в мундире пересекает вашу дорогу! Так я решал для себя детскую задачку. Однако, будущее показало, что ответ был мною забыт и дороги вновь свели меня с военным майором и развязка там была трагичней и страшней. Но это уже другая история…