Шестнадцатый квартал
- Шиман! – крикнул кто-то внизу, во дворе и пронзительно засвистел в два пальца. – Ты дома, черт? Отзовись!
Переулок, лениво сползающий с одной невысокой горки и взбирающийся на другую, дремал в тени раскидистых лип. Окно в квартире на пятом этаже кирпичного дома было открыто настежь, и солнце, заваливающееся за крыши домов, бросало свои лучи на обнаженные плечи юноши, безмятежно спавшего за письменным столом. Голова его покоилась на открытом учебнике истории. Опять раздался залихватский разбойничий свист. Потом кто-то громко выругался.
- Шиман, ты спишь, что ли? Выходи, зараза!
Юноша поднял голову со стола и прислушался. У него были длинные, светлые волнистые волосы, сами собой загибающиеся вокруг смуглого лица. На правом плече его синела татуировка – летящий орел. Он не спеша встал, потянулся всем телом, подошел к окну, оперся о нагретый подоконник локтями и посмотрел вниз. Там, под липами, стояло человек шесть парней, и тени, вырезанные листвой, шевелились на их коричневых от загара лицах.
- Ну что ты орешь, Беркут? – лениво спросил юноша и зевнул. – Как белый медведь в теплую погоду! Я тут историю учу, а ты отвлекаешь меня. Чего надо?
- Выходи, Шиман. Дело есть.
-Что за дело?
-Важное. Спускайся давай.
-Ты, наверное, вина выпил? Я к экзамену готовлюсь.
-Выходи! – упрямо сказал плотный, крепкий, как репка, Беркут, поигрывая велосипедной цепью. – Пошли драться! Пошли на новостройку.
- Рехнулся? С чего это вдруг?
- Новостройка наших бьет.
Олег Шиманский, которого все на переулке звали попросту Шиман, покачал головой.
- Опять двадцать пять, за рыбу деньги, - сказал он. – Кто ж тебя, сироту, обидел? Ладно, подождите меня. Я сейчас выйду.
Он поддернул сползающие джинсы и направился на кухню. Там его мать готовила ужин, стоя у плиты в своем выцветшем переднике. Олег ополоснул лицо, загорелую шею и напился, зачерпнув воды рукой из-под крана. Ладонь у него была твердая и широкая, задубелая от ежедневных упражнений с гирями и на турнике.
-Пойду погуляю, мам, - сказал Шиманский. –Хорошо?
- А историю ты выучил?
- Почти что, - ответил юноша. Мать вытерла о передник руки и вздохнула.
- Ну, иди. К ужину-то придешь?
- Как получится, ма.. Ты не бойся, я ненадолго.
- Ненадолго – это как в среду? До пяти утра?
- Да ладно тебе, мам. Ну, было разок… Теперь все время будешь вспоминать?
- Андрюшку домой загони. Хватит ему по двору болтаться.
- Хорошо, - сказал Олег. Он взял с блюда на столе холодный блин, затолкал его в рот, одел футболку, сунул ноги в стоптанные тапочки и спустился вниз, во двор.
Длинные тени лежали поперек двора, заросшего травой, зажатого между покосившимися гаражами и двухэтажными деревянными «шанхайчиками». Парни сидели на скамейке возле песочницы. Рядом стоял невысокий турник, и один из ребят, по прозвищу Боня, висел на нем, делая выходы силой «на обе руки». Расшатавшиеся столбы турника поскрипывали и подавались вперед каждый раз, когда Боня ловким движением взбрасывал свое сбитое тело на перекладину.
Парень, которому на шестнадцатом квартале присвоили «погоняло» Беркут, завидев Шиманского, тронулся ему навстречу. В его руке извивалась, плясала, будто живая, длинная велосипедная цепь, по всей своей длине оплетенная слоем толстой синей изоленты. Олег видел по его красной роже, что Беркут уже успел изрядно хватить сегодня. Он взмахнул рукой, и цепь, описав в воздухе полукруг, врезалась в землю под ногами Шиманского.
- Все дрыхнешь? – спросил Беркут угрожающе. – Ты вот щеку давишь, а новостройка наших бьет.
- Какой же ты дурак, Беркут! – молвил Шиманский с усмешкой. – Что ты цепочкой своей под ногами у меня крутишь? Хочешь, чтоб я голову тебе пробил?
Он внезапно наклонился вперед, схватился рукой за цепь и дернул Беркута к себе. Парень сделал шаг навстречу, и Олег с силой подсек его под выставленную ногу. Беркут упал на бок, и Олег наступил ногой ему на грудь, сильно рванул и в сторону, в кусты отбросил цепь. Потом он сделал шаг назад. Беркут поднялся с земли, отряхиваясь и грубо ругаясь.
Боня, поспешно спрыгнув с турника, подошел к приятелям.
- Бросьте, мужики! Вы чего тут затеяли? Беркут, выпил, – ну и веди себя прилично. А ты, Шиман? Ты-то серьезный парень! Кончайте базарить…
Двоим пацанам на квартале когда-то давно присвоили прозвище «Бонифаций» - по имени забавного льва из детского мультфильма. Потом прозвище поделилось надвое: один из ребят стал Боней, а к другому прилепилось странное прозвище Фаций. Боня был крепкий, плотно сбитый и коренастый, а Фаций – худой и жилистый. К Боне Олег относился с симпатией, а Фацего считал откровенным и законченным придурком .
- Ты про Пупка слышал, Шиман? – спросил один из парней, по-уличному – Квадрат. – С ним беда приключилась вчера. Несчастный случай в районе новостройки.
Олег усмехнулся. Беркут, ворча себе под нос какие-то ругательства, полез в густые кусты сирени – за цепью.
- Я догадываюсь, какой, - сказал Шиман насмешливо. – Шел по улице – попал в яму с кулаками. Так, небось?
Все засмеялись.
- Он что, в больнице сейчас?
- Да нет, дома отлеживается. Мы к нему заходили недавно. Вышел Пупок к нам в прихожую – голова с ведро, ей-богу! Здорово его отделали, прямо-таки на ура!
Квадрат хитро улыбнулся.
- Мы его спросили: «Что делаешь?» А он отвечает этак печально: «Джинсы от крови отстирываю!» Вот такой прикол.
- Джинсы жаль, это верно, - отозвался Шиманский. – Джинсы у него клевые. Пупок у нас знатный щеголь.
- Умеют бить, сволочи, - сказал задумчиво Боня. Он достал из кармана горсть черных семечек и задумчиво принялся щелкать ими. Остальные потянулись к ним руками.
- Ты на унитаз с…ть сядешь – промахнешься? – спросил грубый Беркут. – Нет? Так вот и они. Для них это обычное развлечение перед сном . Знаю я этих чертей, сталкивался!
- Да ладно тебе, - сказал Змей язвительно. – Прямо, умельцы нашлись. Было их восемнадцать человек – вот и все умение.
- Восемнадцать? Ни фига себе!
- Так Пупок сказал.
- Когда? Ты во сколько к нему заходил?
- Ну-у… Часа в три.
- А-а, понятно! Я к нему еще в двенадцать заходил. Тогда еще человек восемь было, по его словам.
- Сейчас, стало быть, уже человек двадцать пять, если не больше, - заметил парень по фамилии Закуражинов и прозвищу Закура, быстро прикинув в уме порядок, по которому возрастало число напавших на Квадрата. – Сейчас он, наверное, всем говорит, что его чуваков этак двадцать пять обихаживало.
- И только благодаря тому, что он в совершенстве владеет приемами карате – Пупок не дал себя угрохать, - живо добавил Шиманский и засмеялся.
- Вот уж о чем Пупок не имеет никакого понятия – так это о приемах карате. Но ногами он добре машет.
- А он кого-нибудь из них узнал? Из ребят этих?
- А то? Думаешь, они в масках были? Само собой, узнал. Там этот дружбан, Колючий, самый центровой был. Собственно говоря, из-за него и загорелось все дело.
- Колючий? Знаю такого. К Сому одно время ходил. Темноволосый такой пацан, худощавый, симпатичный.
Сомом на квартале прозвали соседку по дому Шиманского. Непонятно, почему к ней приклеилась такое прозвище – была она пухленькая, темненькая, довольно хорошенькая девушка. Разве что в неторопливой томности ее движений присутствовало что-то от этой большой рыбы. Ничем абсолютно она не выделялась среди своих сверстниц, разве что полнотой и рано развившимися формами, - до того самого летнего вечера, когда взрослый, недавно вернувшийся с зоны парень, по прозвищу Пантера, вместе с приятелем не напоил ее допьяна на окском пляже, внизу, под крутым, поросшим лесом откосом. Стемнело, на темном небе высыпали звезды и черная река плескала ласково в засыпанный желтым песком берег. Весело горел, потрескивал костер, красное сладкое вино приятно кружило голову, а черноусый, татуированный, обнаженный по пояс Пантера казался красивым, романтически-опасным, загадочным и обаятельным. Так что, когда он принялся раздевать ее, девушка не стала сопротивляться. После этого он не оказывала никому из парней на квартале и вообще никому, кто бы только не пожелал этого. И манера ее поведения изменилась – она стала развязной, говорливой, много курила и охотно материлась при разговоре. Парни, завидя ее, перемигивались между собой: «Вон наш Сом плывет… Тянул ее?» И весело протягивали друг другу руку: «Брат!» Она не раз пыталась заигрывать со своим симпатичным соседом, но Шиманский брезгливо сторонился ее.
- А что Колючий против Пупка-то имеет? – спросил он.
- Да он вроде бы с его девчонкой загулял. Знаешь ее? Такая девушка Женя с новостройки. Ничего, интересная девчонка, сексуальная.
Шиманский презрительно сплюнул.
- Так весь этот шум из-за какой-то там девки с новостройки? – спросил он с досадой. – И из-за этого вы меня от учебы отрываете? Хотите, чтобы я из-за этого башку подставлял? Вот маразм!
- Не хочешь – не ходи. Дело твое. Мы не заплачем.
- Да не в Володе Пупке тут дело, и не в его телке! – молвил Змей с некоторой горячностью. - Просто новостройка оборзела вконец. Зимой Диману Соколову навешали. Потом на Муху прыгнули – тот еле цел ушел. Пора учить, а то скоро за квартал и носа не высунешь. Сюда начнут приезжать. Прямо здесь, около дома будут п…ть.
- Ну, этого никогда не будет, положим.
- А ты уверен? Если людей вовремя не учить – они борзеют донельзя. По себе знаю.
- Главное, Пупок на днях себе мотоцикл купил, - сказал Закура весело. – Но и тот ему не помог. Пупок до него добежать не успел, как его уже свалили и ногами пинать начали.
Олег вздохнул. Ему давно хотелось купить себе мотоцикл, чтобы разъезжать на нем по городу и катать знакомых девушек.
Большой двор жил своей обычной жизнью. Ребятишки играли в догонялки на крышах сараев. Металлический, окрашенный красной облупившейся краской гараж недовольно гудел под подошвами их потрепанных кед и сандалий, когда дети с разбегу прыгали на его покатую крышу. Шиманский посмотрел на них с некоторой завистью: когда-то и он вот так же беззаботно резвился и прыгал, как котенок! А теперь вот вырос, заканчивает школу, сдает выпускные экзамены и готовится к поступлению в университет: тут уже, пожалуй, не попрыгаешь так бездумно и весело… Мимо прошел неуверенной походкой сосед-пьяница, которого все звали дядя Валя. Он покосился на ребят с бутылками вина в руках, хотел, видимо, подойти, попросить, чтобы угостили, но потом застеснялся, и медленно вошел в подъезд. А зря, - парни дали бы ему отхлебнуть глоток. Дядю Валю любили во дворе: он был тихий, безобидный, очень добрый по натуре человек. Шиманский вспомнил, как в детстве, набегавшись до умопомрачения по двору, он вбегал в подъезд, звонил в дверь квартиры на первом этаже, в которой жил дядя Валя, и просил напиться. Жена дяди Вали выносила ему кружку воды, а иногда - домашнего кислого кваса, и давала кусок черного хлеба, обильно политого растительным маслом и посыпанного крупной солью: казалось, ничего на свете не могло быть вкуснее! Сам же дядя Валя, встретив Олега на лестнице, неизменно совал ему в руку карамельку.
С тех пор прошло много лет. Дядя Валя начал сильно пить и продавать вещи из дома. У них была собрана неплохая библиотека из серии «Всемирная литература» - толстые тома в цветных суперобложках. Жена дяди Вали, чтобы уберечь их, перенесла наиболее ценные книги к Шиманским, и это сыграло значительную роль в самообразовании Олега. Зимними вечерами, наигравшись до одури, до боли в пальцах с пацанами во дворе в хоккей, он лежал в своей комнатке на стареньком скрипучем диване и читал эти книги – Джека Лондона, Конан Дойла, Стивенсона, Хемингуэя. С тех пор он полюбил читать, и это сильно отличало его от большинства ребят на квартале. В целом он был довольно типичным пареньком с рабочей окраины: играл летом в футбол на школьном стадионе, зимой увлеченно сражался в хоккей, был не дурак подраться, а с тех пор, как увлекся борьбой – целыми вечерами пропадал в спортзале. Но читал он запоем, иногда, когда попадалась интересная книга, - ночи напролет. Благодаря чтению, которое развило его воображение и память, он неплохо учился, и имел твердое намерение после окончания школы получить высшее образование.
Парни допили вино и, разгоряченные, с блестящими глазами, принялись собираться.
- Ну что, Алик, ты как решил? Идешь с нами новостройку мочить?
- А куда он денется-то с подводной лодки!
- Ремень свой возьми. Пригодится.
- Ладно, - буркнул Олег, слезая с покосившегося деревянного стола. на котором он сидел. – Поучи своего папу трахаться. Надо только будет зайти по дороге в больницу, брата домой загнать.
Он поднялся домой, натянул на себя старую тельняшку без рукавов и поверх джинсов одел широкий солдатский ремень с тяжелой медной пряжкой. Потом он спустился во двор, к приятелям. Он и сам не знал, почему он идет вместе с ними. Правда, вместе с Володей Козловым, по прозвищу Пупок, он не раз играл в футбол но близкими друзьями они никогда не были. Вся эта история его мало касалась. В конце концов, думал он, что мне Гекуба, что я Гекубе? Что мне тот Вова Козлов? Тем не менее парни позвали его, и он послушно пошел. Во всем этом был элемент приключения, чего-то нового и интересного. А жизнь на шестнадцатом квартале не баловала молодежь своим разнообразием!
Они прошли по тропинке между домами-«шанхайчиками» и пересекли улицу Крылова, поднялись к гаражам и пролезли через щель в заборе в больничный сад. Все здесь – пятиэтажные дома из красного старого кирпича, улица, заросшая липами, старые гаражи, окрашенный в зеленое забор детской больницы, и теннисный стол во дворе ее, – было знакомо Олегу до мельчайших подробностей. Здесь не раз он играл в войну мальчишкой, лазил по крышам гаражей, рвал кислые яблоки в больничном саду, и сюда, в это невысокое трехэтажное здание, не однажды приводила его мать, –с рассеченной щекой, с разорванной бровью, а порой и с сотрясением мозга. Вокруг теннисного стола собралась стайка мальчишек. Олег издали увидел своего младшего брата, который, расставив ноги, держа перед грудью ракетку, ловко отбивал чужие подачи.
- Я их всех высаживаю, Алик, - гордо сказал он, завидев Шиманского. – Как детей! А ты куда собрался?
- Они с новостройкой драться идут, - сказал один из мальчишек, длинноволосый, угрюмого и довольно хулиганистого вида.
- Серьезно? Меня с собой возьмешь?
- А по шее не хочешь? – спросил его Шиманский строго. – Слушай дураков больше. Иди домой, мама тебя звала.
- Зачем?
- Я знаю? Значит, надо.
- Ладно, еще партию сыграю и приду. А ты надолго? Правда, что ли, драться идешь?
Шиманский, сделав сердитое лицо, легонько стукнул брата по шее ребром ладони. Тот отскочил в сторону и принял угрожающую боевую стойку.
- Вот погоди: вырасту – навешаю тебе. – пообещал он весело. Олег засмеялся.
Они пересекли больничный двор и через дыру в заборе выбрались на улицу Сурикова, узкую и пыльную, которая вскоре привела их к большому проспекту, лениво сползавшему вниз с пологой горы. На другой его стороне, за окрашенным черной облупившейся краской чугунным забором, начинался парк «Швейцария».
В парке было людно: работали аттракционы, ребятишки катались на каруселях, раскачивались на подвесных лодочках и весело визжали. По узким дорожкам прогуливались парочки, пожилые люди сидели на скамеечках и с интересом их разглядывали. Молодые родители катили по асфальту свои колясочки, на их лицах читалась совершенная покорность судьбе. А на центральной площадке, возле летней деревянной эстрады, клубилась и шумела большая толпа подвыпивших молодых парней. Все новые компании ребят подходили с разных сторон и вливались в эту шумную толпу, которая росла с угрожающей скоростью. Олег увидел здесь много знакомых лиц: тут были ребята с шестнадцатого квартала, с соседних улиц, и с семнадцатого, с улиц Сурикова и Крылова, с Медицинской улицы, с поселка Сахарный Дол, и даже несколько человек из Дубенок, державшиеся немного особняком. Беркут невольно присвистнул от изумления, увидев эту толпу.
- Вот это ничего себе, заявочки! – сказал он. – Это сколько же тут народу? Человек сто? Или больше?
- Новостройка всем надоела, - сказал Боня весело. – Гляди, Олег Богданов тут. И Славка Милованов, и Андрей Андреев! Ну, будет дело! Эх, шумел-горел пожар московский…
Ребята с Корейского переулка врезались в толпу, весело здороваясь со знакомыми парнями. Олег Богданов, обладавший огромной силы ударом, способным сразу свалить с ног даже крепкого взрослого мужчину, - увидев Шиманского, улыбнулся и подошел, протягивая широкую руку.
- Что, Шиман, не дают тебе спокойно учиться? Меня так прямо из-за стола вытащили. Пельмени не дали доесть!
- Делать дуракам нечего, - ответил Олег весело.
- Это точно. Ты как, сдаешь экзамены-то?
- Да, все нормально. Последний остался.
- Скоро выпускной, да? Я к вам приду. У вас симпатичные девчонки есть в классе?
- Приходи, увидишь. Только вот тебя наверное не пустят.
- А ты мне окно откроешь где-нибудь на первом этаже. Что, первый раз замужем, что-ли? А, Шиман?
Он весело подмигнул Олегу. Тот засмеялся.
- Потом поступать думаешь? – спросил его Богданов.
- Ну да, в университет.
- Ого! Смотри, когда академиком станешь – не забудь про нас, убогих.
Года три тому назад, они вместе с Шиманским играли в футбол на стадионе возле школы. По ходу игры они заспорили. Богданов вспыхнул, сбил с Олега шапку, схватил его за волосы и ударил по лицу. Ответные действия Шиманского были в точности такими же. Сцепившись, словно два медвежонка, они покатились в снег, и прошло немало времени, прежде чем остальные, присутствовавшие при этом, сумели их разнять. Зато после этого Богданов стал относиться к Шиманскому уважительно и с симпатией. Так сильный зверь уважает столь же сильного. Теперь он стоял перед Олегом, широко расставив ноги, обутые в стоптанные домашние тапочки, в солдатской рубашке цвета хаки, завязанной узлом на смуглом животе, с добродушной улыбкой на узком, хищном, разбойничьем лице.
- Да, кому-то в универ, а кому-то в армию. – сказал он. – Что ж: не будь дураком, будь ботаном.
- Тебе-то что? Тебе и в армии будет неплохо.
- Армия – хорошая школа. – вздохнул Богданов. –Но лучше пройти ее заочно.
Шиманский пожал широкими плечами. Тем временем толпа зашевелилась, двинулась в сторону. Раздавались голоса: «Что стоять-то? Пошли!» Неподалеку от Шиманского стоял в толпе с бутылкой пива в руке его сосед по двору, смуглый рослый парень по прозвищу Горыныч. У него дома была полуторапудовая гиря, и вечерами Горыныч нередко выносил ее во двор и «бросал», жонглировал ею. Шиманский порой присоединялся к нему в этом занятии. Теперь Горыныч, раскрасневшийся от вина и жары, весело и громко говорил окружающим: «Мне бы хоть разок кого-нибудь ударить, что ли! А то - постоянно я мимо кассы…» Славка Милованов, огромный, угрюмого вида детина, недавно пришедший из армии, спрыгнул с деревянной эстрады, на которой он до сих пор стоял, подобный полководцу, озирающему свое войско, и пошел решительно через толпу. За ним потянулись остальные. Толпа, словно живое существо, качнулась несколько раз из стороны в сторону, загудела на разные голоса и огромным человеческим осьминогом поползла по извилистым аллеям вглубь парка.
Шиманский сразу немного отделился от других: он направился крайней, ближайшей к откосу дорожкой. За ним двинулись парни с его двора. Они прошли по асфальтовой изогнутой дорожке, где наклоненные и переплетенные над головой ветви деревьев образовывали как-будто бы естественный коридор, и вскоре вышли на залитый солнцем, заросший изумрудно-зеленой молодой травой бугор, с которого открывался великолепный вид на Оку, и на огромный город за рекой. Видны были легкой дымкой подернутые жилые кварталы, огромный Автозавод с его цехами и вечно дымящими трубами, длинный проспект, стрелой пронзающий город, и вдали – зеленая паутина садов, пруды и блестящие под солнцем затоны. По реке шла длинная баржа с песком; следом за ней суетливо спешил черный паровой катерок, тот самый, что всегда поднимает поразительно высокую волну, в которую так любят нырять мальчишки.
- Приколись, Олег, - сказал Шиманскому Змей, который нагнал его и шел рядом. – Говорят, когда Пупка били, он пригрозил, что весь квартал приведет с собой. Так этот самый Колючий - знаешь, что ему ответил? Он так сказал: давайте, мол, приходите. Будем ждать с нетерпением. Только, мол, если увидите толпу вот на эти две остановки – не пугайтесь: это мы вас встречаем.
- Ну, а как ты думал, что он мог сказать еще? Или Вова надеялся, что они отряхнут ему пиджачок и пожмут руку на прощанье? В макушку поцелуют?
- Логично, - пробормотал Змей. – Слушай, Алик, а ты не зря так в сторону уклонился? Можем ведь и нарваться…
- Ладно, не гони волну. Не боись, пацан, я с тобой.
- Это-то меня и тревожит, - пробормотал Змей и прищурился. – Гляди, Маринка идет с подружкой … На пляж ходили, что ли?
Девушки не спеша поднимались снизу по асфальтовой дорожке. Марина, увидев Шиманского, весело улыбнулась и помахала ему рукой. Она была вся золотистая, румяная от загара, с мокрыми после купания кудрявыми волосами. Когда девушка подошла ближе, и он наклонился, чтобы поцеловать ее, то почувствовал исходящий от нее легкий, едва ощутимый аромат духов, смешанный с запахом чистой молодой кожи.
- Привет, милый, – сказала Маришка и снова улыбнулась ему. – Что же ты сегодня на пляже не был?
- Я учился, как последний ботан рейтузный. Экзамен же скоро.
- Молодец! – она любующимся взглядом окинула его стройную, юношески гибкую и сильную фигуру. – Я тоже, пока валялась на песках - учебник почитала. Ну, я не ты, поступать не собираюсь. Мне пятерки ни к чему. Ты куда собрался? Гуляете?
- У нас на новостройке дело есть, - встрял Змей в разговор. Он оценивающим взглядом окинул подружку Марины, которая пошла вперед, по направлению к выходу из парка. – Кто такая? Почему не знаю? Познакомь!
- Приходи завтра на пляж – познакомлю.
- Ты иди, Змей, - сказал ему Шиманский. – Я сейчас догоню.
Он взял девушку за руку, и она прижалась к нему всем телом и поцеловала в губы.
- Придешь сегодня ко мне? Предки мои еще из деревни не вернулись.
- Постараюсь, - сказал Шиманский. – У меня тут небольшое дельце, с пацанами, на час-другой. Потом зайду.
- Ну, смотри. Я дома буду. Надолго не пропадай, а то соскучусь, на дискотеку уйду.
И она пошла дальше, нагонять свою подружку, оборачиваясь на ходу и улыбаясь Шиманскому так обворожительно, как только умеют улыбаться веселые, красивые и беззаботные девушки семнадцати лет.
Олег догнал своих приятелей и снова пошел впереди своей бодрой, быстрой, размашистой походкой, заложив руки в карманы джинсов и улыбаясь своим мыслям. Асфальтовая дорожка, идущая по краю поросшего травой откоса, спускавшегося вниз, к реке, заложила очередной широкий изгиб, потом опустилась книзу метров на пятьдесят, нырнула в заросли кустарника и вывела парней на открытое пространство, на просторную зеленую лужайку. И здесь, на этой ровной поляне, окруженной с трех сторон густо растущими деревьями, Шиманский увидел большую группу оживленно переговаривающихся парней. Их было не менее тридцати или сорока человек, и у многих в руках были солдатские ремни либо велосипедные цепи, оплетенные изолентой. Завидев их, Олег остановился резко, будто налетев на препятствие. Змей, стремительно шагавший следом за ним, невольно толкнул его в спину и отскочил в сторону, изумленно выругавшись.
- Вот это мы попали! – произнес кто-то позади Шиманского отчетливо. Между ним и парнями с новостройки было не более двадцати-тридцати шагов. Один из них, небольшой, кудрявый крепыш, широкоплечий, с выпуклой грудью, в старенькой, ветхой рубашке с засученными рукавами, с иконкой на шее, отделившись от остальной толпы, направился к Олегу, улыбаясь и держа наготове цепь.
- Привет, пацаны! – крикнул он весело. – Небось, нас ищете? А мы вот где!
И он оглянулся на своих друзей, пригнулся немного и сорвался с места, перейдя на бег. Следом за ним устремились остальные. Парни с шестнадцатого квартала бросились прочь, словно олени, преследуемые волками. Шиманский побежал одним из последних. Он бежал не слишком быстро, оглядываясь назад, оценивая расстояние между собой и преследователями. «Один на один - с любым пойду!» крикнул он громко. Беркут, отяжелевший от жары и выпитого, бежал последний, дыша тяжело и шумно. Дорога шла в гору, и он задыхался, отставая от своих друзей все больше. Кудрявый крепыш быстро нагонял его. Он взмахнул своей цепью раз и другой, целя по ногам преследуемого. Тогда Шиманский резко притормозил. Сделав стремительный выпад, он тяжелым, точным ударом в голову отбросил крепыша назад, едва не свалив его с ног, потом подхватил Беркута под руку и с силой потащил за собой, одолевая подъем. Пробежав так метров пятьдесят, он оглянулся назад и сбавил скорость. Парни с новостройки шли шагом, переговариваясь и пересмеиваясь между собой. Крепыш плевал кровью и внятно ругался матом.
- Быстро бегаешь, сволочь! – крикнул он снизу Шиманскому. – Ну, погоди! Мы еще встретимся…
- Что это за черт такой? – спросил Олег Змея, который, раскрасневшись, шел рядом, с трудом переводя дыхание.
- А пес его знает! – отмахнулся тот. – Много там отморозков разных… Вот это мы рванули, однако! Как-будто на олимпиаде…
- Да, нарвались мы на них неплохо. Прямо-таки клево нарвались! Беркута едва не потеряли.
- Да, Беркут: ты Шиману теперь пузырь должен поставить. Если бы не он – тебя сейчас уже ногами пинали.
- Отряд не заметил потерю бойца…
- Пойдемте наших искать, а? А то сейчас еще разок нарвемся на них, на всю толпу – можем второй раз и не убежать.
- А душевно Шиман приложил этого переднего! Будет помнить…
- Говорил я тебе, Алик: не надо от своих отбиваться. Может плохо кончиться, однако…
- Да, это ты прав. У своей-то миски каждая собака лает…
Парни шли через парк, возбужденно переговариваясь, обсуждая стычку. Шиманский по-прежнему быстро шагал впереди всех, засунув руки в карманы. Правый кулак, тот, которым он нанес удар, начал ныть, и Олег знал, что к утру его разнесет. Внутри он все еще переживал сам момент столкновения, вспоминал, как ловко он вмазал этому крепышу, за малым не опрокинув его, и его душа наполнялась торжеством и гордостью за себя. И в то же время где-то в глубине, какой-то холодный, рассудочный, несколько презрительный голос говорил ему: чему радуешься? Ударил человека, чуть зубы ему не выбил, и гордишься собой? Зачем все это? Он не знал. Он отправился драться с «новостройкой», подчиняясь стадному чувству, привычке быть «как все» и тяге к приключениям. В глубине души он вполне отдавал себе отчет в том, насколько дикой и бессмысленной является вся эта затея. Все же, думал он невольно, это, безусловно, веселее и интереснее, чем сидеть дома и зубрить историю – всякие там съезды ВКП(б), конференции и их исторические решения…
Они пересекли парк, вышли обратно к проспекту и пролезли через дыру в ограде, которая кем-то давным-давно была выломана специально для таких случаев. За проспектом начинался район, называемый Караваиха, по имени когда-то находившейся здесь деревни, и до сих пор сохранивший черты ее облика: двухэтажные длинные «шанхайчики», обнесенные высокими палисадами, узкие пыльные улочки и трамвайные пути. Здесь было тихо и мирно, людей было немного, и агрессивно настроенных компаний ребят в пределах видимости не наблюдалось.
- Интересно, ну и где сейчас все наши? – спросил Змей, демонстративно озираясь по сторонам. – Говорил я тебе, Алик: не надо от своих отрываться. Можно и по башке получить..
- Ну, пока что другим досталось.
- И все же лучше было бы к нашим пацанам поближе. А то и пожаловаться будет некому…
- Пойдемте какого-нибудь сока выпьем где-нибудь, что ли, - предложил Шиманский. - Честное пионерское, у меня от этого кросса в горле пересохло. Или молочный коктейль, к примеру…
- Ты угощаешь? Тогда идем. Искренне люблю халяву.
- Уж лучше пива. Молочный коктейль – не наше казацкое питье.
- Шиман проставляется!
- Это ты меня, дружище Беркут, теперь до конца дней должен молочным коктейлем поить, - ответил Шиманский весело. – Если бы не я – твое здоровье сейчас было бы весьма и весьма порушено. В больницу, наверное, пришлось бы тебя везти…
- Я тебе признателен, конечно, Шиман. Но не настолько. Нет, на это я пойтить не могу. Я должен посоветоваться шефом, с Михал Иванычем.
- Ну, привет Михал Иванычу!
Парни перебрались через проспект и пошли по неширокой, тихой улочке, с двух сторон ограниченной невысокими палисадниками. Люди сидели на скамеечках у подъездов своих «шанхаев», лузгали семечки и посматривали в их сторону с интересом. В глубине одного из дворов, за большим деревянным столом, мужчины в грязных майках без рукавов, или в пиджаках на голое тело, резались в карты и пили водку; увлеченные своим делом, они не обращали на пацанов никакого внимания. Потом им попалась парочка пьяных: заплетаясь ногами, поддерживая друг друга, они с трудом пробирались по темной улице. Когда парни проходили мимо, один из них, с совершенно бессмысленным лицом, с налитыми кровью глазами, пробурчал что-то угрожающе-невнятное и схватил Беркута за рукав рубашки. Тот изо всей силы толкнул его в грудь, и пьяный повалился наземь, стукнувшись затылком о пыльный асфальт. Его приятель с усилием наклонился над поверженным товарищем, не сумел удержать равновесие и тоже упал на четвереньки, выставив вперед руки. Змей остановился, глядя на пьяниц. «А что?», сказал он. «Может, обшманаем их, посмотрим, что в карманах, а?» Шиманский скорчил презрительную физиономию: «Брильянты там у них и сапфиры… Тебе, Змей Горыныч, совсем делать нечего, - синеглазок собрался обирать? Что ты у них возьмешь?» Змей недовольно сплюнул и двинулся дальше. Ему явно хотелось превратить карательный поход в район недавно построенных девятиэтажных домов, носивший у парней с шестнадцатого квартала название «новостройка», в доходное предприятие: когда они подошли к одному из таких домов, Змей заметил невысокого, щуплого на вид паренька с хозяйственной сумкой в руке, судя по всему, возвращающегося из магазина. Он догнал и остановил его у входа в подъезд.
- У тебя, пацан, небось деньги есть, а? – спросил он его, прищурившись. – Ты ведь здесь живешь, да? На новостройке?
Паренек испуганно молчал. На вид ему было лет пятнадцать или даже менее того, и он явно не относился к породе отчаянных уличных парней, подобных тем, что сейчас окружили его со всех сторон, словно волки в лесу. Стемнело, одинокий, светящийся тусклым светом фонарь отбрасывал колеблющиеся тени на неровный асфальт, чудовищно удлиняя их, делая несуразно узкими. Змей ударил паренька кулаком в живот; он сделал это щегольски выверенным, привычным и неторопливым движением, демонстрирующим его полный контроль над ситуацией.
- Двадцать копеек гони, быстро! –заявил он тоном, не допускающим возражений.
На уличном жаргоне это называлось «ошакалить», отобрать мелочь.
- У меня нет денег, - справившись с волнением, довольно твердо сказал подросток. Змей опять недоверчиво прищурился. Шиман стоял в стороне, отставив ногу, покусывая веточку сирени, сорванную им растущего рядом большого куста, и презрительно улыбаясь.
- Ну, а если найду? – спросил Змей. – Вот только обманывать папочку не надо! Если найду, – знаешь, что тогда я с тобой сделаю? Неужели зрение обманывает меня, и ты идешь не из магазина, а, урод?
- У меня только десять рублей с собой, а мелочи нет совсем. Вот, видишь? – и паренек достал из кармана смятую бумажку.
Змей нахмурился. По негласным уличным правилам, отнять мелочь, двадцать-тридцать копеек, не считалось зазорным, скорее наоборот – в этом был некий элемент геройства. Но десять рублей – это была уже серьезная сумма, за которую, очевидно, с паренька спросили бы родители. Это был уже, по сути, грабеж. Одно дело – отобрать у сверстника деньги, на которые родители не обратят внимания, еще и дать ему попутно по шее: это считалось внутренним делом сверстников, своего рода «проверкой на вшивость», на крепость духа, - мол, не будь сопляком, умей постоять за себя… Отнять червонец – означало вывести это дело за рамки «разборки» двух сверстников, привлечь родителей или милицию, а это в планы Змея не входило.
- Попрыгай, - приказал он сумрачно. Юноша положил сумку на землю и подпрыгнул на месте несколько раз. Вокруг него стояли парни с шестнадцатого квартала и сосредоточенно слушали, не звенит ли у него в кармане мелочь. Все было тихо. Подросток взял свою сумку и повернулся, чтобы идти домой, в свой подъезд. В этот момент Муха сильно ударил его сзади по уху, так, что тот покачнулся и едва не упал.
- За что? – воскликнул он с негодованием и слезами в голосе, оборачиваясь и хватаясь за голову. Муха насмешливо рассмеялся.
Не живи на новостройке, дурак! – сказал он весело, не спеша отходя прочь. Парни потянулись следом. Шиманский покачал головой, выплюнул изжеванную веточку на асфальт и тоже пошел вместе с парнями, засунув руки в карманы.
Ну вы и придурки, однако, - сказал он громко, когда они отошли достаточно далеко. – Чего привязались к пацану? Он же совсем молодой и не при делах, это же видно невооруженным глазом.
Ничего, пусть учится, - сказал Змей уверенным в своей правоте тоном. – Пора взрослеть, однако. Что он мямлит? Сказал бы мне решительно: пойдем один на один! И все, нет вопросов: сразу видать, пацан наш, правильный пацан. Как он в армии-то будет служить? Вот ты, Шиман, так бы и поступил, разве нет?
Нет. Я бы тебе сразу в рог дал, без долгих разговоров.
Тоже дело, - заметил Змей. – Смотрите-ка, там вон у остановки какие-то чуваки стоят. Наши ай нет? Кто видит? А то как-бы опять на люли не нарваться!
- Что, Змей, очко взыграло? – засмеялся Шиманский. – Боишься? Как у маленьких мелочь отбирать, - так ты орел! А теперь задница от страха трещит? Ну давай, двинули, что встал!
Пересмеиваясь и переговариваясь между собой, они быстро шли по узкой, темной, заросшей по бокам лопухами и колючим кустарников улочке, спускавшейся с невысокой горы. Стайка бродячих собак протрусила мимо, опустив книзу хвосты; в другое время они непременно облаяли бы проходящих, но сейчас у них явно было какое-то неотложное дело, и они деловито пробежали стороной, не обратив на ребят никакого внимания. Было уже совсем темно, под липами лежала густые, непроглядные тени от редких фонарей, да желтыми глазами светили за палисадами окна приземистых «шанхаев». Возле пустой автобусной остановки клубилась стайка парней, человек пятнадцать: ходили туда и сюда, пили вино и пиво, передавая из рук в руки бутылки, переговаривались между собой. Потом они заметили приближающуюся группу ребят; на какое-то мгновение шум голосов затих, все они повернулись лицом к Шиманскому и его приятелям. Было слышно, как кто-то воскликнул весело: «А вот и чуваки с шестнадцатого к нам в гости!» То были ребята с района «новостройки»: их было немало, и они были явно рады внезапной встрече, - это было заметно по их улыбающимся лицам. Впереди стоял тот самый Николай, с известной долей логики прозванный сверстниками Колючий, из-за которого и разгорелось все дело: в руке у него была бутылка с пивом, и он стремительно, гренадерским решительным шагом двинулся вперед, к Шиманскому, с явным намерением пустить ее в дело. Шиманский моментально оценил ситуацию: поворачивать назад было уже поздно, и он, тоже резко прибавив шагу, сблизившись с ним, неожиданным резким, быстрым ударом ноги справа налево, по круговой траектории вышиб бутылку из руки Колючего, одновременно с этим расстегнув у себя на поясе солдатский ремень и наматывая его на руку. «Смешались в кучу кони, люди», как выразился бы великий поэт Михаил Юрьевич Лермонтов: на голову Шиманского сбоку обрушился сильный удар, едва не вырвавший землю у него из-под ног. Он отскочил прочь и вслепую, изо всех сил махнул вокруг себя ремнем, описывая им широкий полукруг; кто-то охнул и отскочил в сторону от него. Олег увидел, как Змей с разбегу одновременным, ловким ударом руки и ноги опрокинул на землю одного из нападавших; потом ему умело подсекли ноги колом, он упал, и раздался громкий клацающий звук, произведенный его сомкнувшимися челюстями в тот самый миг, когда Колючий со всего маху засветил ему ботинком по голове. В темном прохладном воздухе густо стояло громкое «мать-перемать», все сгрудились в одну колеблющуюся из стороны в сторону кучу, наскоки и удары чередовались с головокружительной быстротой. Шиманский, опомнившийся от сокрушительного удара, полученного им в первые же секунды свалки, бросился в самую ее гущу, размахивая намотанным на руку ремнем и валяя на землю противников. Он наносил удары, не жалея сил, чувствуя холодную боевую злобу, поднимающуюся изнутри; потом кто-то рядом с ним громко крикнул: «Брось нож, падла!», но Олег не обратил на это внимания. Тут его дважды ударили в спину, как ему показалось сначала, каблуком или палкой. Он продолжал еще какое-то время размахивать ремнем, как вдруг почувствовал, что по спине у него струится горячая струйка; он подумал было, что это пот, но когда, остановившись, стер ее рукой, то ладонь оказалась вся в крови. Кто-то из парней громко воскликнул: «Мужики, кровь! Сволочи, Шимана порезали!» На секунду все стихло, дерущиеся остановились, потом один из парней с новостройки крикнул: «Рвем когти, братва!» Через несколько мгновений ребята с шестнадцатого квартала остались на остановке одни: их противников словно ветром сдуло. Олега посадили на скамейку, стянули с него разрезанную тельняшку и ей стирали с мускулистой голой спины кровь, обильно струившуюся из двух глубоких порезов. «Однако не хило тебя полоснули, Шиман!» сказал ему Боня. «Тебе в больницу бы надо, брателло!» Шиман отрицательно покачал головой, стиснув зубы: у него начался озноб и вся кожа покрылась мурашками. Голова начала слегка кружится, и чувствовал усиливающуюся с каждой минутой слабость. Парни суетились вокруг него. Один из них забежал в подъезд ближайшего «шанхайчика» и позвонил в первую попавшуюся квартиру. Вскоре он вернулся, держа в руках моток марли. Шиманского на скорую руку перевязали.
- Поехали в травмпункт, - говорил ему Боня. – Сейчас автобус подойдет!
Олег отрицательно покачал головой и скрипнул невольно зубами: боль все нарастала.
- Не хочу, - сказал он. – Ну его в баню! Лепила в милицию позвонит, это сто пудов.
- И что? Заявление напишешь, и все дела. Пусть они теперь тебе деньги несут на лечение. А не заплатят – пускай едет зону топтать, придурок.
- Я этого чувака знаю. У него кличка Сохатый. Известный мудила, чуть что, - сразу за нож хватается. Поехали, Шиман! Нечего тебе из себя героя разыгрывать. Клинком в спину, да еще два раза… За такие дела надо вдвигать прямо по самые помидоры.
- Это что! – сказал Квадрат весело. - Подумаешь – финкой саданули. У нас вот в деревне чуть что – так за обрезы хватаются. Прошлым летом занес меня там черт на местные танцы, а там такой базар начался – черти из соседней деревни приехали, на мотоциклах. Пальба поднялась, как во время штурма рейхстага – я еле ноги унес.
- Ладно, ты про свои геройские похождения потом будешь втирать, нашим девкам на скамейке. Сейчас Шимана надо в травмпункт тащить. А то он, того гляди, кони двинет на сторону.
- Вон автобус идет! Поехали! Шиман, давай вставай, не упрямься!
Домой Олег вернулся только под утро, после перевязки и беседы с милицией. Несколько дней после этого он провалялся дома, в своей комнате. Окно было открыто, в него было видно голубое веселое небо с редкими кучками пухлых белых облаков; слышно было, как под крышей возились и ворковали голуби. Олег лежал в постели на животе. Подоткнув под себя подушку, и читал учебник истории; иногда он ходил в больницу - сменить повязку на спине. Раны его были неглубокие и для жизни не опасные, но довольно болезненные. Каждый день к нему кто-нибудь приходил; чаще других забегала Маринка Карпейкина, в глазах которой вся эта история придала ему дополнительный ореол героя. Навещали его и одноклассники: его сосед по парте и партнер по занятиям дзюдо Дима Волков, Сережка Соколов, Саша Кутьин и плотный, могучего сложения Мишка Чепраков, чемпион области по классической борьбе. Все они были «хорошистами», учились на «четыре» и «пять», вели себя в школе и во дворе, по меркам квартала, исключительно прилично, дрались лишь в случае крайней необходимости, когда уже некуда было отступать, и потому крайне неодобрительно относились к той ситуации, в которой Олег получил свое ранение. Сергей Соколов был даже членом комитета комсомола школы.
- Делать тебе нечего, Алик, - говорил укоризненно Волков, красивый, широкий в плечах и узкий в бедрах, гибкий, как гимнаст парень, с густой, пышной шевелюрой, похожий на актера Джона Траволту в фильме «Лихорадка субботним вечером», который, впрочем, никто из ребят в те годы еще не смотрел. – Зачем ты связываешься со всеми этими идиотами и пьяницами – Беркутом, Змеем, Квадратом и прочей шатией? И что тебя черт понес на эту новостройку? Приключений на свою задницу искать? Ну дали люлей Пупку – и бог с ним. Он тебе что, брат по жизни, что ли?
Олег лежал на животе и улыбался, слушая рассудительный голос своего приятеля.
- Да скучно мне, Диман, - сказал он задумчиво. – Тоска зеленая! Скучная наша жизнь, однообразная. Что мы видим? Все одно и то же: пляж на Оке, да парк, да зал. Ну, школа еще. Скучно мне здесь! Я, честно говоря, уехать нахер отсюда хочу. Надоел мне этот город до чертиков! Вроде и не самый маленький в России. Все же два миллиона населения, – а по сути, деревня деревней! Даже если в центр поехать, на Свердловку или к кремлю – все равно какую-нибудь знакомую физиономию встретишь. Про наш район я уж и не говорю… Я в Москву хочу поехать поступать, или в Питер. Да вот только боюсь – знаний мне не хватает для университета. Базис есть, - и он, улыбнувшись, согнул и напряг руку так, что под смуглой кожей прокатился и вздулся твердый, словно металлический круглый шар, крепкий бицепс. - Надстройка вот слабовата.
- При чем здесь надстройка? - скептически обронил Саша Кутьин, худощавый, темноволосый паренек с глубоко посаженными светло-зелеными умными, лукавыми глазами. – Нужен ты в Москве очень, парень с рабочей окраины! Заждались там тебя: почему это, говорят, Шиман сюда до сих пор поступать не едет? Нам здесь без него прямо не жизнь. Как же! Там ведь все блатные идут, свои да наши. У тебя ведь нет дедушки профессора в Москве? Помнишь тот анекдот, как внучек спрашивает деда- полковника: «Дед, а я стану капитаном?» Тот ему: «Ну конечно станешь, внучек». Он опять: «А я стану майором?» Дед: «И майором станешь». Внук подумал немного: « А полковником?» Тот в ответ: «И полковником станешь». У внука глазенки разгорелись: « А генералом? – Да нет, отвечает старый дедушка. Генералом не станешь. У генерала свой внук есть».
Все рассмеялись. Волков упрямо покачал головой.
- Ну, не все так однозначно, - сказал он убежденно. - Блата в Москве много, само собой, но его и здесь хватает. Поступить все-таки можно. У меня вот шурин МГУ закончил на пятерки, и без всякого блата. Сам поступал, сам учился, и денег никому не давал. Теперь вот в аспирантуру собирается. Так что, брателло,- он наклонился и хлопнул Олега по голому татуированному плечу, - дурью прекрати страдать. Учись, вместо того, чтобы на танцы да по парку шляться – и ты тоже поступишь. А ты вместо этого драться ходишь на новостройку.
Олег вздохнул.
-Это ты все правильно говоришь, конечно. Затея была, конечно, дурацкая. Теперь вот лежу, как полный инвалид: ни в футбол не сыграть, ни в зал сходить. Только учиться и осталось. Воленс-неволенс умным станешь…
-У нас еще так, пустяки, а не драки, - сказал Соколов задумчиво. – Вот в Казани – там, говорят, прямо натуральные бои происходят, со стрельбой. У меня пацан знакомый там был летом у родственников – чем только не дерутся! И кастетами, и трубами, и арматурой. Шестерни какие-то заточенные бросают… Нет, у нас по сравнению с этим еще тихий городок, мирный.
- Ну да, конечно, - скептически обронил Волков. – Это здесь, в Нагорной части еще туда-сюда, цивилизация - можно жить. А на Автозаводе? Попробуй, приедь туда вечером на танцы – тебе так навешают, что живым не уйдешь. Помнишь, как они года четыре назад к нам в трудовой лагерь приезжали разбираться?
- Да, тогда весело было! Ты был при этом, Шиман? А, нет, ты же в спортивный лагерь ездил в то лето! Там, понимаешь, какой-то пацан с Автозавода к нашей девчонке приезжал…
- Не нашей, а из семнадцатой школы.
- Бог с ним, пусть из семнадцатой. Наши ребята ему как-то вечером навешали кренделей. Так представляешь – картина Репина «Не ждали»: вечером на дискотеке открывается дверь… Там дискотека на застекленной веранде проходила, все ее «стекляшкой» назвали. Открывается, натурально дверь на эту «стекляшку», и входят шестеро парней: ровным строем, этакой фалангой, ну прямо как римские легионеры. И у всех в руках колья. Входят они и начинают всех подряд метелить, ничего не разбирая: и пацанов, и девок, и учителей. Что там поднялось! Мы тогда мелкие еще были: Николаич нас в охапку и в соседнюю комнату, в подсобку. Там мы и сидели, пока все не кончилось.
Мы сидим там, трясемся, - засмеялся Соколов. - А в зале драка, мать-перемать раздается. Слышу – Бяша кричит не своим голосом: «Брось кол, мать твою! Брось, тебе говорят!» Потом отчетливо так – бац! Прямо по лысой тыкве пришлось. Он после того три недели с повязкой ходил.
Бяшей они звали своего классного руководителя, крупного, нестарого еще мужчину с не так уж часто встречающимся именем – Бенеамин Иванович.
Не, при этом я не присутствовал, - сказал Шиманский равнодушно. - Эх, а может, господа присяжные заседатели, нам «сухарика» выпить? Того венгерского, что после сочинения пили в парке? В нашем магазине он есть, вроде бы.
- А тебе можно? Доктора что говорят?
- Да можно! Куда я денусь-то с подводной лодки?
После этого разговор окончательно терял нравоучительный оттенок и переходил в иную плоскость. Сбегав за сухим вином, ребята начинали обсуждать знакомых девчонок, непростые взаимоотношения с ними, и грядущий выпускной вечер в школе. Особенно их интересовал вопрос того, удастся ли незаметно пронести в школу спиртное, и имеет ли смысл выпить до начала торжественной части вечера, - или же лучше воздержаться до того момента, когда всех пригласят сесть за стол? Этот был серьезный вопрос, который вызвал оживленные дебаты сторон.
- Да водку-то я на раз-два пронесу под пиджаком, это не вопрос, - говорил Шиман весело. – Спрячем в бачок в туалете, и все. А потом дернем со всеми шампанского и смоемся, нас никто и не заметит. Бяша сам напьется быстро, это сто пудов. А кто еще нас там будет пасти?
- «Овчарка» может, - сказал Соколов задумчиво. Такое прозвище они присвоили своему завучу, строгой, педантичной женщине с колючими и внимательными глазами: про нее рассказывали, что она несколько лет работала в исправительной колонии для несовершеннолетних.
- У нее с девками нашими проблем хватит. Ей будет не до нас.
- А я предлагаю треснуть еще до вечера, - подал реплику молчавший до сих пор Чепраков. Он был похож на молодого богатыря с картин художника Васнецова – широкогрудый, румяный, с мощной, столбом поднимающейся из воротника шеей, с очень яркими, полными губами. - Возьмем того же сухого, что и сейчас, пойдем в лесок и разомнемся. Как в анекдоте: где русский Иван? Разминается в буфете красненьким. Тогда и торжественная часть, занудство это - веселее пройдет. Жвачки купим, чтобы запах отбить, и все дела.
-И то дело, - говорил глубокомысленно Волков, и остальные значительно кивали головами, поддерживая это мудрое предложение своего товарища.
Однажды днем пришли Боня, Беркут и Змей. Они принесли с собой все того же зеленоватого «агдама», от которого Олег отказался решительно, и поделились новостями.
-Ну что, друг Шиман? – спросил Боня, после того как парни выпили бутылку и закусили шоколадкой. – Ты мотоцикл хочешь иметь? Новый, хороший, со всеми прибамбасами? Прямо говори папочке, не юли.
-А что такое?
-Нет, хочешь или нет? Говори, как на духу.
-Предположим, хочу. А в чем дело?
-Да ни в чем, - сказал Змей равнодушно. - Короче говоря, расклад предельно простой: или мы этого Сохатого сажаем далеко и надолго. Или же пускай подгоняет тебе мотоцикл, а ты тогда забираешь заявление. Как тебе такой расклад?
Олег задумался. Он сел в кровати, подложив себе под спину подушку: раны его уже начали заживать, и беспокоили гораздо слабее, чем в первые дни.
- Да черт с ним, - сказал он наконец. – Я и так его заберу. Зачем он мне сдался – сажать его? Пусть только придет и скажет: так, мол, и так, извини. Был не прав.
Змей недовольно поморщился.
- Ты кончай это, Шиман, - сказал он строго. – Не люблю я этой благотворительности! Тебя порезали, как свинку, а ты будешь прощать его, навроде толстовца? Может, поцелуешь еще, и другую щеку поставишь? Ты пургу не гони, скажи прямо: устраивает такой вариант? Да или нет?
Олег пожал плечами.
-Ну, если так обстоит дело, - сказал он задумчиво, - тогда, пожалуй, устраивает…
После этого разговора прошло еще несколько дней. Олег уже начал выходить во двор и даже пробовал заниматься гирями. Он не мог делать жимы и любые другие упражнения, связанные с нагрузкой на спину, поэтому придумал новый способ «качаться»: он ложился на составленные стулья лицом вниз, брал гирю с пола и подтягивал ее к поясу. Пришла пора сдавать последний экзамен, историю: Олег получил свою законную «четверку» и радостно отметил это событие вместе с одноклассниками. В общем, жизнь входила в нормальную колею, и даже он ходил пару раз гулять с Маринкой Карпейкиной в парк «Швейцария». Потом, однажды утром, - это было в воскресенье, - к нему пришли Змей, Боня, Квадрат и Беркут. Они были непривычно торжественные и загадочно-веселые.
- Шиман, вставай, пошли во двор, - сказал Боня. Довольная улыбка расплывалась на его широкой, скуластой физиономии. – У нас там для тебя сюрприз есть.
- Какой еще? – спросил Олег настороженно. – Опять меня куда-нибудь потянете?
Змей весело ткнул его в плечо.
-Не боись, Машка! – сказал он задорно. – Я Дубровский. Идем, Алик, дело есть до тебя.
Они вместе спустились во двор и подошли к гаражам, возле которых стояла кучка парней. Олег увидел знакомые лица: тут было несколько ребят с его квартала, с которыми они участвовали в драке на новостройке. Неподалеку от них, держась особняком, стояло несколько парней с новостройки. Когда Олег с приятелями подошел, ребята расступились, образуя полукруг. В центре его Олег увидел новенький, красного цвета мотоцикл, блистающий лаком и металлом. Один из парней с новостройки вышел вперед: он был одет с претензией на строгий, соответствующий моменту шик, – в сером костюме и белой рубашке. Только галстука ему не хватало для полного комплекта. Парень подошел вплотную к Шиманскому и протянул ему руку: он был высокий, худощавый, немного сутулый, с узким лицом и тонкими, недобро поджатыми губами.
- Давай без обид, Алик, а? – сказал он, крепко пожимая Шиманскому его твердую ладонь. – Смотри, какого черта мы тебе подогнали!
Он указал рукой на мотоцикл.
-Ты погорячился, ну, и я тоже не сдержался, - продолжал он. Говорил он вроде бы спокойно и даже дружелюбно, но в лице его, во взгляде холодных серых глаза чувствовались скрытая неприязнь. – Всякое бывает, сам знаешь: потемнение рассудка наступило. Забирай его: он твой. Без обид, а?
Олег понял, что этот худощавый малый и есть тот самый Сохатый, что полоснул его в драке ножом. Он стоял, продолжая сжимать в своей руке его сухую ладонь, глядя то на ребят, то на сияющий под июньским ярким солнцем мотоцикл. В кругу парней он заметил пожилого, невысокого, седоватого мужчину с сухим, иссеченным морщинами лицом рабочего. Он тоже был в костюме и даже при темном галстуке. Подойдя к Олегу, мужчина кивнул ему и в свою очередь протянул ему короткую руку.
-Ты Олег, да? – спросил он. – Уж не держи, пожалуйста, зла на этого обормота! Я ему сам хотел вложить по первое число, когда узнал, - и он выразительно потряс в воздухе крепко сжатым суховатым кулаком. – Да силы уже не те! Вон он какой вымахал у меня, дубина… Учиться не хочет, зараза, только по улицам гоняет целыми днями.
Сохатый, стоявший в стороне, засунув руки в карманы брюк, отставив в сторону ногу, презрительно усмехнулся. Видно было, что родительские сентенции он в грош не ставит.
- Ну ничего, - продолжал отец, поглядывая то на него, то на Шиманского. – В армию пойдет, там его немного пообломают. Там его научат Родину любить… В общем, Олег: ты парень серьезный, как я погляжу. Давай разойдемся миром. Чего не бывает в молодые годы: знаю, сам таким был…Он еще зону не топтал, идиот, не знает, что это такое. Мне-то пришлось, и не дай бог туда еще раз причалить… Там ведь как? Два раза к потолку подбросят, один поймают… В общем, вот тебе мотоцикл, катайся на нем на здоровье, и обидки не держи на нас. Хорошо?
Олег кивнул. Парни с «новостройки» пошли со двора прочь: каждый из них пожал ему на прощание руку. Все они были молчаливы и серьезны, и Олег вдруг вспомнил, как те самые ребята с Автозавода, что устроили побоище в трудовом лагере, о котором вспоминал Соколов, приезжали перед судом в школу: все они были в хороших строгих костюмчиках, аккуратно причесанные, вполне нормальные на вид. Даже и не верилось, что они могли учинить такую дикую потасовку. И в этих спокойных парнях сейчас тоже трудно было узнать тех пьяных и готовых на все сорвиголов, с которыми он совсем недавно отчаянно бился на автобусной остановке недалеко от Караваихи. Беркут хлопнул его по широкому плечу.
- Вот ты и с приобретением, Шиман! – сказал он весело. – Покатаешь другана, бродяга?
До вечера они возились с мотоциклом: заправили бак бензином, поездили по двору, а потом с самодовольным тарахтением выехали на улицу и сделали пару кругов вокруг квартала. Они съездили на Сахарный Дол, проехали по пыльной улице и потом по лесной дорожке на озера, и искупались там. За этими приятными и волнующими делами Олег даже забыл про свою больную спину. Вечером они загнали мотоцикл в сарай Беркута, и Олег долго потом еще стоял и смотрел на свой мотоцикл, любовался его плавными, волнующими очертаниями, тем, какой он мощный, красивый, новый, сверкающий металлическими частями при свете электрический лампы под потолком, - и недавний поход на «новостройку», драка и поножовщина уже не казались ему такими дикими и бессмысленными предприятиями, как несколько дней тому назад…