Как-то летом мой отец со своим приятелем Михаилом уехали на ночную рыбалку, а тётя Даша - жена Михаила - в ожидания мужа заночевала у нас. Когда все легли спать, она и мама в ночной темноте долго разговаривали. Постепенно все дети уснули, и я, старший из них — двенадцатилетний пацан, тоже, но потом от монотонного разговора женщин проснулся.
— Слушай, Даша, а как ты познакомилась с Михаилом? — услышал я негромкий голос мамы.
После некоторого молчания — тётин голос:
— Он заядлый охотник. Познакомился с моим отцом и приезжал поохотиться. А тут заприметил меня — я ему понравилась. Стали дружить, мне уже шёл в то время двадцать первый год. Он, правда, был старше: ему тогда уже исполнилось тридцать пять.
— Намного старше, — констатировала мама.
Опять тишина. Где-то зазвенел комар.
— Приглянулась я ему... Да и он мне... Учителем в школе работал.
— А как сблизились?
— Да как... Пошли гулять, зашли в лес. Он пристал: дай, да дай. Разве устоишь? Такая вот любовь...
Я насторожился, «застриг» ушами. Раздался шлепок. Наверно, кто-то из женщин на себе прихлопнул комара.
— Сынок, ты спишь? — вдруг окликнула меня мама, видимо, вспомнив, что они тут не одни.
Главное, окликнула именно меня, хотя нас, детей, было трое. Конечно, для начавшегося разговора случайные детские ушки совершенно ни к чему. Наступила звенящая тишина. Откликнуться? Сознаться в том, что на полхаты раскинул свои лопухи и прослушиваешь всё, что где шуршит? Я затаился, как нашкодивший мышонок. От волнения начало колотится сердечко. Кровь застучала в висках, отдаваясь в подушке, мне казалось, что и мои уши двигаются в такт с сердцем, ёрзая по постели и издавая шум.
— Спит, — успокоилась мама, и они продолжили разговор, но темы не для посторонних ушей больше, к счастью, не начинали. Я же потом ещё долго лежал, мучительно пытаясь заснуть после полученного стресса.
*****
Прошло с той ночи более пятидесяти лет, случай стал не более чем байкой. Просчитывая взрослым умом тогдашнюю ситуацию, понимаю: я правильно сделал, что промолчал. Информация осталась в моей детской головёнке, а откликнись я, — причинил бы и маме, и тётке моральные страдания от сознания ими того, что ребёнок оказался свидетелем их неосторожного разговора.
*****