Р А С С К А З Ф Е Я (к о п и я)
Когда я учился в школе, в шестом классе, то был не самым ловким и хорошо сложенным мальчиком, а проще говоря, был размазня и тихоня. К тому же ещё и трусоват, я очень страдал от этого недостатка и тщательно его скрывал от окружающих. Помогало мне, что я был большого роста, именно рост внушал моим недоброжелателям страх, и они делали из этого ложные выводы. Опять же я хорошо рисовал и пользовался этим в своих целях. Однако оба обстоятельства не давали мне полной уверенности, что я полноценный мужчина, по школьным понятиям. Поэтому я никогда и не заглядывался на школьных красавиц. Да и, говоря честно, в ту пору они мне и не нравились, во всём их облике и поведении сквозило что-то неисправимо «бабское». Все эти переднички, бантики, чулочки, просто один сплошной позор, по мальчишеским представлениям. Так что даже если тень «бабскости» падет на кого-нибудь из мальчишек, вечный позор неминуем. Поэтому держались от девчонок подальше и вели себя оп отношению к ним нарочито грубо. Не дай бог «запачкаешься», «чур, чур» меня. Конечно, наиболее сильный мальчишка мог себе позволить опекать понравившуюся девчонку. Но остальные члены мальчишеской компании относились как к приступу болезни под названием «любовь», со всяким может случиться. И я тоже любил, любил сильно до болезненности, правда, осознание этого чувства пришло ко мне намного позднее. А любил я нашу классную руководительницу, «англичанку» Светлану Николаевну. Была она женщиной миниатюрной, ухоженной и умной, к тому же доброй и обаятельной. В общем, всех качеств не перечислишь, словно Фея из сказки про «Золушку». Прямо как сейчас вижу, говорит она мне что-нибудь и коснётся случайно (ручку передаст), а я ничего не слышу, и словно сияние от неё исходит. И вся она какая-то неземная, божественная. Ну прямо вся, вся от мизинца до пряди волос. Объясняет она мне что-нибудь (я тогда стенгазеты рисовал), а во мне всё так и трепещет от счастья, что вот одни мы тут в классе, и её внимание одному мне достаётся. Поговорим мы с ней (стенгазету обсудим), даст она мне задание и уйдёт, посмотрю ей вслед, дверь захлопнется. Ну, словно солнце закатилось. Целый день потом вспоминаешь. Душу греешь. Уж не знаю, догадывалась она о моих чувствах или нет, но не посмеялась надо мной ни разу. Много лет прошло, не забыть никогда. Муж её преподавал физику в этой же школе и был мужчина волевой, сильный, лет под тридцать, наверное. Настоящий супермен. Так и веяло от него грубой физической силой, «физик», одним словом. Как сейчас помню, раскрутит он на уроке прибор свой учебный. Завращаются диски, замелькают полоски, шарики на палочках коснуться друг друга, треск, искры. Электричество, одним словом. А он еще и тетрадку вставит, искры её пожгут; две, три - всё равно прожигают. Посмотрит «физик» на класс, а мне почему-то казалось - на меня. Взгляд такой пронзительный, так и прожигает насквозь, убивает на месте. Одно слово - «электрический» взгляд. «Догадывается, значит», - думаю я и глаза прячу в учебник. Выставлю навстречу его взгляду стриженую макушку и головой киваю, понимаю, мол, всё понимаю. А он смеётся, довольный, и знай прибор свой раскручивает. Боялся я его, но англичанку любил без памяти...
И вот, значит, собрался в классе совет отряда, ну и Светлана Николаевна тут же присутствует, положено так. Вместе с девчонками-штабистками за партой сидит - демократия, значит. За учительским столом председатель совета отряда сидит, отчитывается о проделанной работе. Остальные члены совета сидят, скучают, собрание катится как обычно, без неожиданностей. А я на последней парте сижу, обязан присутствовать как художник, тоже член совета. Сижу и «ем» глазами «бедную мою» Светлану Николаевну. Прическа её как ореол вокруг головы образует, ушки такие чудесные, с серёжками, шейка тоненькая на ней божественная головка. И завиток из волос на ложбинке, ну как листок живой трепещет. Ну а дальше-то и подумать страшно: плечи, талия и...
Очень мне ужасно, что могу я так про неё думать. А глаза-то знай себе смотрят, и страшно мне, и сладко. Сердце то замрёт, то застучит, и голова кружится... Светлана Николаевна знай себе сидит и ничего не подозревает, какой–такой я грешник ужасный. А мысли-то дьявольские, чёрные так и ходят в голове, а она словно ангел безгрешный. Уже словно бес в меня вселился, уж не управляю собой. Одно только вижу, как завиток на шее дрожит и манит, манит. Захотелось мне встать и обнять «мою» Светлану Николаевну за её спиной, за прекрасную хрупкую шею, и страстно поцеловать в волшебный завиток. А уж потом конечно «позор» на всю школу, и жуткая месть её мужа «физика» и, может даже, из школы исключат. Это кто–то в одно ухо мне шепчет, а в другое-то: «Что ж ты медлишь хоть раз да «по-настоящему» она будет твоей, хоть на миг. Ну и что ж, что позор, зато всё будет как у взрослых, и может, даже не исключат. Ведь не убил же, а только поцеловал». Стал я незаметно приподниматься из-за парты, чтобы осуществить своё преступное намерение. И уж девчонки-штабистки стали с удивлением на меня смотреть, и председатель умолк на полуслове. А она всё сидит и сидит, не чует. Но вдруг дверь неожиданно отворяется, и в образовавшейся щели появляется голова её мужа-«физика». Он смотрит на меня «электрическим» своим взглядом. И поманил пальцем жену. Извинилась она перед нами, встала и вышла из класса. А я так и остался стоять с распростертыми объятьями. Сел я, остыл и стал смотреть в окно, на ветки тополей да ворон, сидящих на них. Скачут туда–сюда, своя жизнь. «Ну и дурак же ты», - сказала мне ближайшая ко мне одна из девчонок, не то с одобрением, не то с осуждением. (Ничего, в следующий раз получится, - утешил я сам себя). Но следующего раза уже не могло быть, слишком много смелости требовалось собрать, неслыханно много для одного трусоватого и влюбленного школьника.
К О Н Е Ц . 29 декабря / 1 декабря 05г./ копия