Ещё когда я поступал в МАИ в первый раз, по абитуре курсировали упорные слухи, что в МАИ отменят военную кафедру.
Я провалился, отсиделся год в подмосковном ТУ-89, прошёл практику на Костромском механическом заводе, не получил красный диплом в училище, получил направление от КОМЗа в МАИ – наконец, поступил в МАИ со второй попытки, а слухи всё курсировали.
Но мы в них уже не верили и высокомерно называли сказками.
Но, как поётся в одной известной песне (кстати, про авиацию) – «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». И сказка-таки былью сделалась.
Только-только мы радостно вошли в учебный ритм, погудели на Дне Первокурсника, приобщились к бурной культурной жизни ДК МАИ, и вдруг где-то в конце сентября, нам, то есть мужской части Маевского студенчества, сурово сообщили, что первокурсники (то есть мы) будут призваны на военную службу на общих основаниях. Причём призыв начинается 15 октября.
Естественно, мы офигели. Чего греха таить, существенная часть ребят поступала в МАИ вовсе не из-за большой любви к авиации, а просто чтобы откосить от армии. И вот те на – то, от чего косили, то в результате и получили.
Само собой, настроение учиться пропало – зачем, если мы не «доживём» даже до первой сессии.
После того как меня вызвали в военкомат и вручили заветную повестку «явиться для прохождения и т.д.» 2 ноября, я в тот же день посетил деканат и взял что-то вроде отпуска – на целых три недели.
И уехал домой.
Шумных проводов в армию не было. Все мои одноклассники и дружки уже служили, поскольку МАИ оставался одним из последних бастионов, откуда до сей поры не призывали.
В наискучнейшем одиночестве я шатался по Костроме – мне не с кем было даже выпить. Мобильников не было – я даже не мог созвониться ни с кем из служащих в армии дружков – как мол, там, сносно? Есть ли, мол, в армии жизнь?
Некому было задать вопрос. И никто не мог ответить.
Я написал полтора десятка скучных песен, попробовал выдать нечто мажорное, но быстро иссяк.
Пообщался с Первой Любовью, ожидая хотя бы сочувствия – но быстро убедился в том, что Первая Любовь Первой Любовью себя не ощущала и, судя по всему, плакать обо мне, а тем более ждать два года, не собиралась.
Тогда я переключился на быт.
Зачем-то съездил в сад и устроил себе одинокие проводы, переговариваясь с природой посредством пасмурных переглядок.
Для приличия пару раз-таки капитально напился.
Парикмахерскую (в смысле превращение головы в бильярдный шар) отложил на потом.
Короче, грустные получились проводы. Да просто никакие.
Выехал я в Москву за день до дня призыва – акклиматизироваться, проститься с одногруппниками, соседями-общежитейцами. Ну и, конечно, постричься наголо.
Мама поехала со мной, решив провести ночь перед призывом у кого-то из подруг – то ли тёти Капы, то ли тёти Раи.
Поезд костромской пришёл рано утром, у метро мы расстались, и я поехал в общагу.
Вхожу в комнату, соседи спят (они все на год моложе, им пока в армию не идти). Сажусь подавленно на койку.
«А, это ты…» - зевая, уставился на меня сонно Миха Яковлев, уроженец города Кольчугино Владимирской области, характерной особенностью которого было чмоканье, похожее на хрюканье, в процессе поглощения любой еды. - «А ты чего так долго не ехал-то?»
«Здрасьте!» - отвечаю. – «С родиной малой прощался. Я ж в армию ухожу. Завтра…»
«Не-а» - зевая, ответил Миха. – «Никуда ты, на хрен, не идёшь…»
И уснул.
«Вот сволочь, ещё и прикалывается» - зло подумал я. Но в душе вдруг зашевелилась какая-то смутная… не скажу, надежда – подозрение. Слишком уж злая шутка в устах сонного незлого человека. А Мишка Яковлев, хоть и хрюкал за обедом, но человек был незлой.
Я присел на его кровать и тряханул его за плечи.
«Мих! – говорю. – «Ты чего там говорил-то? Только что! Про армию?»
«А?» - сонно промычал Миха.
И тут проснулись остальные, Серёга Тонконогов из города Сочи и Лёшка Иванычев из Мишкиного же Кольчугина. И начали мне пенять – какого хрена спать, мол, не даёшь. Говорят тебе, армия – отменяется! Восстановили военную кафедру! И призывать прекратили!
«Когда?» - в отчаянии похрипел я.
«Да дней пять уж как!»
Я оглядел их хитрые сонные рожи и… всё равно не поверил. И выдал что-то типа – мол, грешно смеяться над больным человеком.
«Не веришь, у Лысого с Воротилычем спроси…- их вчера должны были забрить… в смысле забрать – забрить-то себя они уже успели, в отличие от тебя». – равнодушно пробурчал Мишка и захрапел пуще прежнего…
Я пулей вылетел в коридор и смерчем ворвался в соседнюю комнату. Лысый с Воротилычем, оба лысые, были на месте. И хором подтвердили мне, что информация, любезно предоставленная мне соседями, абсолютно верна. Призыв уже, было, начали, и некоторых пацанов 15 октября даже успели забрать (как выяснилось позже, попали они в Афган), но потом вдруг кто-то на самом верху что-то там передумал, перестроил и перерешил. И мы остаёмся студентами, несмотря на бритые бошки.
Я всё ещё сомневался. Я обежал полэтажа. Все призывники лежали в своих кроватях и мирно храпели.
Меня трясло. Я не мог успокоиться и решил: пока не получу ответа в военкомате, не поверю.
Бегу в коридор, набираю номер тёти Капы или тёти Раи, мама ещё не доехала – прошу передать, что жду её в 9 часов у военкомата на улице Алабяна, иду в «ледокол», что-то машинально съедаю и…
…к открытию военкомата я у его, военкоматских дверей. Мама, видимо, опоздала.
Дежурный равнодушно посмотрел на мою повестку, куда-то позвонил, что-то уточнил, потом посетовал: «Что ж вы так и будете ходить по одному? Организовались бы как-то…»
И подтвердил: да, меня оставляют в институте, а повестку я должен сдать в такой-то кабинет.
«Ну уж нет!» – взбеленился я осипшим надолго голосом. – «Вы уж выдайте мне взамен другую бумажку!»
«Какую?» - удивился дежурный.
«Что вы меня в армию не берёте!»
Не поверите, но я такую бумажку получил. И с этим мандатом свободы вывалился на свободу. На волю. На улицу.
Ей-Богу, в тот момент я ощутил кровное родство с зэком, выходящим из ворот тюрьмы после многолетней отсидки.
Хотя, по рассказам, некоторые призывники-маёвцы в подобном случае реагировали совершенно по-иному: да чё там! - ногами и руками упирались:
- Заберите меня в армию! Не хочу обратно в институт!
- Да почему? – нервно спрашивали военкоматские офицеры.
- Да потому что мне жить не на что! Я всё пропил! Все деньги на проводы истратил, понимаете?!
И, как ни странно, аргумент этот действовал. Правда, потом, забрившись и переодевшись, незадачливый гуляка прозревал – но было поздно. Бери зубную щётку – и иди чисти гальюн.
Мама, неуверенно покачиваясь на московском ветру, обречённо маячила у ближайшего столба, не замечая, что на неё медленно, но неуклонно надвигается жизнерадостно активная поливальная машина.
Увидев меня, она тяжёлой походкой неспешно пошла мне навстречу, вместе с сумкой неся свои мрачные заботы.
«Мама! – заорал я на всё свежевымытое утро. – «Мамочка, армия – отменяется!!!»
Мамуля остолбенело остановилась – и так и стояла, не замечая, как её радостно обливает проходящая мимо поливальная машина.
Сделав своё гнусное дело, машина остановилась. Из неё выскочил смущённый водитель.
«Извините» - буркнул он, уныло оглядев мокрую с ног до головы женщину.
«Ничего, - каменным эхом отозвалась мамуля, слизывая тёплые капли, текущие по губам. – «Оно того стоило».
Единственным минусом во всей это ситуации оказалось то, что из-за про-пущенных трёх недель я упустил основы обеих ипостасей математики – и алгебры линейной и анализа математического. Так что получил в первую сессию по ним унылые тройки…
Но оно того стоило.