Молитва Оптинских старцев
До чего просто! Чудо, какое-то! С первых же слов!
«Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день…» Просто музыка какая-то, а не слова. Каждое утро последние полгода я начинаю с этих слов. Я читаю их от всей души и, прям таки, физически ощущаю, как слова мои летят от меня в мир, куда я шагаю. Словно они обволакивают меня своей любовью, продуманностью и простотой. Выверенные и точные, ничего лишнего, они как будто забивают гвоздики в картинки моего мира, крепко держа меня в нем. Одна из немногих молитв, которая читается простыми русскими словами, и потому каждое слово понятно.
О чем я только не думаю утром! В голове же только одно – мама, мама! А потом начинается - дети, работа, коллеги, прохожие, магазины, аптека, машина, пробки, театры… Мама!.. Звенит будильник. Скорей, скорей! Туалет, завтрак, утренняя сигарета. Обычные дела. Я тороплюсь, тороплюсь, ругаюсь про себя, что опаздываю.
Только как сохранить это самое «душевное спокойствие», когда мама?.. И я читаю дальше: «…Дай мне предаться воле Твоей святой…». Я пытаюсь остановить бег и суету мыслей. Но как это сделать – “предаться воле”?
Как сосредоточиться на самом главном? Жизнь и смерть! Что нужно сделать человеку, чтобы сохранить ее для другого? Может быть, отдать свою? Сомневаюсь. Господь рассуждает и оценивает по какому-то не человеческому принципу, который здесь – в этом мире мы не понимаем. Почему умирают младенцы, едва появившиеся на свет? Почему войны пожирают тысячи людей? Почему землетрясения?.. Не знаю. А мама?.. Почему? Или может быть и не делать ничего? Вряд ли Господу нужна моя жизнь взамен маминой жизни сейчас. Нет! За мной он придет в свое время, которое еще не наступило.
Как же мне предаться этой «воле», если я тогда ничего ровным счетом в этой «воле» не понимаю? Справедливость! Добро! Зло!.. Почему?
«…На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня…». Мне так хочется, чтобы меня поддержали, хочется уткнуться в чьи-то родные колени и расплакаться от своего бессилья. Я произношу эти слова и понимаю, что я прошу. Так же как тысячи и тысячи людей во всех церквях и мечетях во всем мире. Все просят! Неужели Господь выглядит, как вместилище, куда все человечество отправляет свои просьбы? И я не хочу просить его еще об одной - от меня, вроде такой:
- Ну, Господи, пожалуйста, пусть моя мама поживет еще немножко. Или хотя бы ей не было так больно?
Но я все равно прошу! Как все! При этом стараюсь сделать какие-то совсем простые вещи, которые могу сделать сам без помощи Господа. Это – купить ей что-нибудь вкусненькое. Впрочем, какое там вкусненькое, когда она ничего не ест, а только едва пьет. Как птичка. Маленькими, маленькими глоточками. Буду просто сидеть возле ее кровати и тихонько гладить ее руку, изможденную восьмьюдесятью годами тяжелого труда – в морщинках и маленькими венами, едва выступающими голубыми бугорками. Или буду напевать ей песенку, которую напевал в свое время детям: - Красный кораблик, синий флот прямо к берегу плывет…. Буду время от времени переворачивать ее на бок или на спину. Слушать ее дыхание…
- Как мама?- спрашивают меня иногда знакомые.
- Так себе, – отвечаю я.
На их лицах скорбь или деланная скорбь. Не знаю. Хочется думать, что скорбь подлинная.
- Какая-нибудь помощь нужна?
- Спасибо большое. Нет, помощь не нужна.
Действительно, спасибо. Только как помочь? И кому?.. Маме? Мне?..
«…Наставь и поддержи...» - как важно - поддержать. Когда уже нет сил, когда глаза закрываются, и уже не веришь, что маме будет легче. Кто поддержит маму кроме меня? Кто? Брат! Младший брат. Слово, какое настоящее – брат. Но пока я один, а он придет только утром. И я с настойчивостью прилежного ученика, произношу: «…Какие бы я не получал известия в течение дня, научи принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя…» И опять прошу! Прошу не для себя, прошу для мамы. Хотя разве можно чего-то просить у Господа? Не думаю. Что же, он не знает, что мне надо? Если захочет – даст сам. Но с другой стороны, откуда ему знать, что тебе сейчас надо? Об этом, по крайней мере, надо говорить. И я продолжаю просить, каждый день, каждое мгновение. Но ничего не меняется. Маме становится все хуже. Мы по очереди с братом сидим возле нее. Вводим наркотики. Вот уже каждые четыре часа. В воздухе пахнет тревогой. Я стою возле окна. На подоконнике кактус в глиняном горшке. А там, за окном, за ветками берез, прохожие, идущие по своим делам. Никому из них нет дела до моей боли. Солнце. Лето. Светло. Воздух. А здесь – в комнате, все время горит настольная лампа возле ее изголовья и почему-то холодно. Там – за окном жизнь, а у меня…. И я расплакался.
Я боюсь произносить такие вот слова. Мне кажется, что рухнет мир, и я уже буду не в силах помочь ей, не то, чтобы спасти. Я не хочу даже думать об этом. Словно мои мысли могут притянуть события. И на все это «святая воля Твоя»?
Мы боимся потерять то, что имеем, будь то друзей, близких, дома, машины, квартиры или жизнь. Но страх этот, вероятно, пройдет, если понять, что и наша жизнь, и вся история мира – это все Господь! И на все его «святая воля»! Только как это понять? Это ведь нужно своим знанием охватить весь мир. О, если бы это было возможно, не было бы всей той боли, которая пронизывает его! И меня! Была бы только радость. Радость от всего того, что нас окружает: люди, деревья, зима, лето, жизнь, и … смерть. Если на то воля Господа, и мы ему целиком доверяем. Но где-то в истории мира была нарушена эта связь и теперь, поэтому, столько вокруг боли и само слово это – ни в коей мере не радует нас.
… «Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами»…Конечно, как просто, наверное, жить, когда за тебя кто-то решает. Но я не хочу, чтобы мною так руководили. Хочу сам! Не хочу быть агнцем безропотным. Хочу ошибаться, но делать так, как я считаю нужным. И не стоять униженно в церкви на коленях, и слушать те слова, которые произносит батюшка. На каком языке он их говорит – на русском ли? Нет не на русском. А на каком? И кому? Мне или вон той бабуле, что истово молиться в сторонке? Впрочем, я заметил как-то, что если быть очень внимательным к самому себе, тому внутреннему «Я», что есть в каждом из нас, то некоторых ошибок можно было бы избежать. Но это бывает так редко – слушать себя. Вся жизнь в словах, которые вылетают просто в воздух. А вот молитва! Молитва нет. Думаю, что нет. Хотя бы потому, что когда ты ее читаешь искренне, то, словно с Господом разговариваешь.
Мама!..
«Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобою»…
«Непредвиденных!» – слово-то, какое. А могут ли быть случаи «предвиденные». Это для всех людей и меня – непредвиденные, а для Господа…
Я сижу на диване рядом с кроватью мамы и время от времени смотрю на нее. Последние два дня она ничего не говорила, на вопросы не отвечала, разве что качнет головой – нет, или да. Чаще – нет. Глаза все время закрыты, и непонятно спит ли. Мне даже стало казаться, что боль оставила ее. А возможно она просто перестала обращать на нее внимание. По крайне мере она уже не жаловалась. Два дня назад я привез ее из хосписа. Она сказала тогда мне с братом: - мальчики, я хочу лежать дома, а то здесь все так шумят – эта в углу храпит, а вот эта все время ходит и кашляет, и мне не заснуть.
На носилках вместе с шофером мы занесли ее в квартиру и положили на кровать. Я приготовил чаю, от еды она отказалась. И все время спала. Иногда звуками подзывая меня к себе, чтобы я перевернул ее. Откуда-то появилась муха, которая ее беспокоила. Она беспрестанно садилась ей на лицо, а я все время ее сгонял. Мама морщилась. В какой-то момент я отвернулся к окну. Вот уже осень. Красивая, теплая. Люди. Никто не знает, что тут у меня. Листья. Уже темно. Опять сел на стул возле кровати, отогнал в очередной раз муху. И вдруг заметил, что мама не морщит лицо.
- Мама! - я присел рядом с ней на край кровати, обхватил ее за плечи и подтянул к себе.
- Мама! – почти крикнул я.
– Ух! – Раздался странный выдох, ее голова откинулась назад – и больше она не вздохнула...
…«Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня»...
Лицо ее сделалось строгим, и немного чужим – такой я ее не знал.
Потом будут звонки родным и близким, потом придет брат, его жена, племянник. Будет долгая ночь в ожидании врача и похоронной бригады. Две простыни, которые необходимы человеку, чтобы уйти из этого мира и все.
Все!
А я!?
Я взял из ее дома некоторые фотографии и свои письма к ней. Вышел на улицу и обернулся на окна ее квартиры.
В ее окнах свет не горел.
«…Так научи же меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить…»