Извиняюсь за лексику, сохранила без изменения речь дорогих мне людей.
Новость знали все: в сельпо привезли редкое для деревни лакомство - кильку пряного посола. Отправилась тётя Паша на другой день с утра пораньше за покупкой. Уж очень к картошке вкусненького хотелось, да и праздник не за горами, тоже килька сгодится.
Магазин был за версту, в соседней деревне, ещё до революции дважды дотла она сгорала, за долю лихую и называлась «Лихини». Пришла тётя Паша в магазин, а там , как всегда, соль, да керосин, рыбу лихинские жители ещё вчера расхватали.
Повздыхала тётушка Паша, раз такое дело - решила к сватье зайти, дом сватьи напротив магазина. Закуталась сватья на кровати двумя одеялами и тулупом. Холодно в избе.. Лампада перед образами горит, как в доме умирающего. Зелёная Дуня, словно молодой огурец, нос потончал и заострился, из под одеяла торчит.
Лежит на столе кулёк из грубой бумаги, а дух от него такой, что тётя Прасковья вся слюнями изошла.
- Да что с тобой, сватья, никак заболела? - зря спросила, и так видно, болеет Дуня. Тихо говорит, словно она уже на том свете: - Умираю, сватья, край мой пришёл.
-Да что случилось- то, вроде не болела.
- Брюхом хвораю, дристун у меня, видно, рыбы вчера с охотки переела, Бог и наказал.
Истопила тётя Паша лежанку, поставила к кровати поближе ведро с водой, поганое ведро для других надобностей, раз с брюхом худо.
Лежит бумажный кулёк на столе, хорошо от него пахнет, догадалась тётушка Прасковья, что в кульке: - А можно мне, сватья, хоть одну килечку съесть, разобрали её в сельпо.
- Всю забирай! Не до кильки мне, может, ею и отравилась.
Принесла Прасковья кильку домой, как раз дочка Анюта на выходной из города пришла, училась там «на фершала». Почистили они картошку варёную, сдобрили льняным маслицем, лучку порезали. Развернула Прасковья пакет с килькой. Завёрнута рыба по-городскому, не в газету, а в толстую грязно-серую бумагу, картон-картоном.
Ясно, для весу столько бумаги навертели. Лежала килька в бумаге, что младенец в пелёнках. Была она густо горошком душистым обсыпана, листьями лавровыми обложена.
Рассказала Прасковья дочери, что досталась ей килька задарма - сватья отдала, вроде как отравилась ею.
- Выброси кильку, мама, сватья отравилась, а ты домой принесла. Не буду её есть, тебе тоже не советую, не уговаривай.
- Да ты глянь на неё, не тухлая она, не из ржавой бочки, вся в перце и лаврушечке! Уж и не знаю, чем сватья отравилась, только не килькой. По правде, так брюхо у сватьи худое, что ни съест - дристать бежит.
Дочке-то уходить нужно, подружка за ней зашла, вместе учились, с порога матери наказала: - Выброси рыбу!
Учится Анюта, лекции слушает, да тревожно что-то, отпросилась у директора, домой прибежала.
Темно в избе, лампа не горит, мать на кровати стонет, рада приходу дочери: - Ой, Нюша, худо мне, знать и я отравилась, какого-то микроба съела.
Развела Анюта марганцовку: - Пей, мама, насилу, но пей, пусть тебя рвёт, желудок чистит. Потом расскажешь, какого микроба съела, не с лаврушкой ли?
Истопила дочка лежанку, сварила киселька черничного, попила мать, полегчало Прасковье.
- Мама, а кильку-то ты выбросила?
- Нет, Надя по-соседству проведать приходила, а килька, паскуда, на столе лежит, пахнет, Надя кильку и выпросила.
- Да, славную рыбку в сельпо привезли, будете передавать по соседям и есть, пока всем сельсоветом не отравитесь, к Наде пойду, навещу.
Слава Богу, всё обошлось, никто не помер, но животами неделю мучались. Вот до чего глупость людей доводит!