Что больше всего на свете хотела Шейла? Ну, Шейла Олдридж, та, что живет на Яблочной улице?
По-разному, кто-то скажет. Смотря когда, скажет кто-то еще. Посовокупляться, скажет кто-то третий. Кажется, этот третий — Марта Бедье, ее одноклассница из начальной школы. Они с Шейлой потом попали в разные средние школы, в разные старшие, а в колледже вновь оказались вместе.
Все трое окажутся правы.
Действительно — в 5 лет Шейла больше всего хотела серебристый велосипед, как у ее соседа Вика, в 10 — монополию, в 14 — еще пообжиматься с другим соседом, Кресом, в 18 — встречаться с парнем, в 22 — встречаться с парнями, обжиматься с ними,..
— Совокупляться, — подсказывает Марта.
… совокупляться,
— Совокупляться, — снова говорит Марта.
Но ведь ты это уже говорила!
— Да, — отвечает Марта и ее глаза блестят, — в 22 Шейла хотела встречаться с парнями, и совокупляться, и совокупляться, и совокупляться, и совокупляться.
Охренеть!
Марта улыбается. Но послушаем об этом рассказчика.
Спасибо, Марта. Итак, в разном возрасте Шейла больше всего хотела разных вещей, но чем старше она становилась, тем больше ей хотелось дружить с парнями, встречаться с ними, ну и разумеется, попересыпать с ними. Но их почему-то не было. Они были в детстве, в школе, когда дергали ее за косички или прятали ее ранец, были потом чуть позже в виде ее соседей — например Кресс, с которым они продружили около полугода, но до кровати так дело и не дошло. Был вот и Вик, с которым они дружили почти с пеленок, из-за чего их отношения всегда были только братско-сестринскими. Разве что с ним они впервые полизались, когда им было по 6. Потом, в старшей школе у Вика появилась бабец — какая-то худющая гнида и Вик был таков даже как друг и брат.
В общем-то, Шейла была окружена мужчинами. Она жила с братом и отцом, а по городу и в соседних окопались разные ее дяди и еще какие племянники.
Но, разумеется, это все было не то. Шейле нужен был нормальный парень, которого она встретила бы где-нибудь, у них завязалась бы дружба, потом у них был бы чумовейший секс.
Ну ли сразу чумовейший секс.
— Совокупляться, — говорит Марта.
Да. Иногда она сразу думала о чумовейшем сексе, чем о встречаниях с парнем, так ей всего этого не хватало.
Часто она просыпалась в хорошем настроении и с мыслью — вот бы сегодня встретить какого-нибудь парня.
Она принимала душ, завтракала, одевалась, красилась перед зеркалом и думала — разве я такая уж плохая и неприметная? Нет, вовсе нет.
Она брала свою сумочку и выходила на улицу, чтобы добраться до работы. Солнышко ярко светило на небе и ласкало ее светом и теплом, ветер, придушенный ивами и соснами, приятно дул в лицо и колошил волосы и она думала — отличный денек. Вот бы в такой встретить парня!
Кора, мать Шейлы, ушла из их семьи, когда Шейле было 12. Ушла к какому-то актеру и кажется он потом ее бросил, она нашла кого-то нового или еще что, но домой возвращаться не стала. Гарт, отец Шейлы, был инженером, но с годами все более неудачным и последние годы его дела двигались ровно настолько, чтобы в доме было только что пожрать. Иногда он умудрялся охмурять каких-то телок, видимо с работы, но домой почти никогда не приводил их. Холл, старший брат, увлекался машинами, у него было две своих, обе не на ходу и он постоянно лежал то под одной, то под другой, чиня их. Время от времени одна из них преклоняла перед ним свою милость и тогда он мог ездить на ней. Это обычно продолжалось не очень долго.
Холл всегда был странноватым малым и когда Шейла с Мартой подвизались обсуждать мальчиков, Шейла была уверена, что у него вряд ли кто когда-нибудь будет из подруг. По крайней мере, она никак не могла никого представить рядом с ним. Однако года три назад, он замутил с некой Бетт и прогулял с ней аж полтора года. Еще на год сразу после Бетт у него появилась Лида, а сейчас он крутил шашни с…
— А, я даже не помню, как ее зовут, — говорит Шейла. — Какая, на хрен разница?
Это да.
Да, обычно во всем хорошие помощники всегда — это друзья, подруги. Но и с ними у Шейлы, что-то не задавалось. В детстве было полно, потом расходились, разъезжались, а то и просто раздруживались, даже рассоривались. Та их пригоршня, что была у нее сейчас — и та в основном состояла из тех, кто уже давно вышли замуж и/или жили в соседних городах, а то и вообще где-нибудь в заднице, и до нее им так или иначе не было дела.
Они виделись время от времени с кем-нибудь, но все чаще Шейле казалось, будто она им совсем неинтересна.
Была вот Донна, с которой они учились в школе. Донна была верной и преданной Шейле, все время ей звонила и вытаскивала куда-нибудь, всегда выслушивала ее жалобы и исповеди. У Донны тоже никого не было, однако ее это совсем не заботило, хотя они были с Шейлой ровесницы. Просто не заботило и все. Ей нравилась музыка, она училась играть на виолончели, нравилась литература, пописывала какие-то исторические рассказы, и вся была в этом. В этом и в дружбе с Шейлой. То есть, у Шейлы была отличная подруга, но как помощник в переживаниях Шейлы она никуда не годилась.
— А я? — спрашивает Марта.
И ты, конечно, куда же без тебя.
Да, Марта тоже была очень хорошей подругой и всегда поддерживала любые устремления Шейлы, всегда была готова помочь, но все чаще Шейла думала, что это только на словах. Донна тоже ни с кем не встречалась и тоже ее это не заботило, однако была не прочь, подвернись такая возможность. И Марта была помешана на сексе и всех видах трахания.
У Марты рот до ушей.
Вероятно, ребята просто ее побаивались в каком-то смысле. А иногда и она их побаивалась. Вернее побаивалась претворить в жизнь свои слова.
В общем вот так.
Шейла была довольно застенчивой девушкой, как наверно и полагается. При этом она была уверена, подвернись какая-нибудь ситуация, чтобы можно было начать разговор с парнем непринужденно, а не тупо подходить первой, она не преминула бы использовать такую возможность. Вот только возможность не предоставлялась.
Не предоставилась в школе, не предоставилась в колледже, и теперь, ввиду того, что было мало друзей и становилось все меньше, ее никуда не приглашали и она не собиралась ни на какие тусовки, а на работе коллектив был в основном женский, возможность не предоставлялась и подавно.
— Посовокупляться бы ей, — помигивает Марта. Это слово она всегда произносит особенно, низким горловым голосом, очень тихим, почти шопотом.
В общем, Шейла никак не могла понять, в чем дело. Ее отец и брат, а также многочисленные дяди и тети часто твердили ей, какая она выросла большая и красивая, какая уже взрослая и желали ей самых лучших парней и женихов. Донна и Марта тоже говорили ей, что она очень симпатичная. И она сама это видела. Видела на своих фото, перед зеркалом, или рядом с Донной и Мартой.
— Я точно привлекательнее Донны, — говорит Шейла. С Мартой наравне, а вот Донне фору дам. Только тсс, ей не надо говорить.
А в чем было дело, никак не понимала. Вообще девочке с мальчиком проще познакомится, чем наоборот, была уверена Шейла. Конечно, это должны делать ребята, но они все такие трусливые.
— И если им преподнести возможность на блюде — должны клюнуть.
Конечно, она за ними не бегала и не созывала их. Но какие-то средства применяла. Например, спрашивала, как куда-то пройти, хотя знала (подсказывали и шли дальше), просила помочь что-нибудь донести (помогали и съебывались на хер), а если это был кто-то из старых знакомых и клевал на ее удочку то опять же — только затем, чтобы выполнить просьбу, т.к. совсем неподалеку их ждали Джейн, Роберты и Сьюзи.
Где-нибудь, вне дома она постоянна глядела в оба, ища какую-нибудь ситуацию, любую, но ситуация не подворачивала.
Каждое утро она просыпалась и думала, улыбаясь — вот бы сегодня кого-нибудь встретить.
Она принимала душ, завтракала то, что сама приготовила и думала — это очень бы понравилось тому, кто был бы у меня.
Она одевалась и накрашивалась перед зеркалом, глядя в свое отражение: будь я парнем, я бы пошла с такой, как я.
Она выходила на улицу, солнышко грело ее своим теплом, а ветерок нежно обувал лицо и она думала — вот бы кого-нибудь встретить.
Пока она шла к калитке, в доме напротив скрипела дверь и оттуда выходила сука. Там расстояние от двери до калитки было короче, поэтому у своих калиток они с сукой оказывались одновременно. Но здесь Шейла всегда медлила, чтобы сука прошла вперед. Шейла надеялась, что сука пойдет в другую сторону, но та каждый раз шагала в ту, в которую шла и Шейла. Лицо суки перекашивало, когда она видела Шейлу и Шейла не понимала, почему.
В этом доме раньше жили Бобберы, и вот недавно сюда въехало семейство суки. Все они были, видимо откуда-то из жарких стран, говорили на непонятном языке и почему-то все время с отвращением глядели на Шейлу или кого-нибудь из ее семьи.
— Я сначала подумала, им просто не нравились местные жители, — рассказывает Шейла. — Ну типа они вынуждены были сюда переехать и все такое. Но очень скоро они подружились со своими соседями с обеих сторон — такими же семьями, как и наша. С теми мы особо не общались — это Лоренсы и Винсенты — так, только здоровались. Но как въехала сука с семейством, так те вообще перестали здороваться. Будто сука что-то на нас имеет. И ума не приложу, что именно.
Вот уж верх уродства, думала Шейла про суку. Она была низкорослой, кривоногой, из-за чего ходила как-то совсем чудно, будто перекатывалась. И какие-то большие, пухлые щеки, словно она что-то жевала. У суки был отец, который, как и ее брат Холл, постоянно ковырялся в машине, мать, старшая и младшая сестры, и еще с ними жил какой-то парень лет 30, ни на кого не похожий, из-за чего Шейла заключила, что он соебещник какой-то из их баб. Нередко этот мужичок помогал папаше суки с машиной.
И все сучье семейство как-то подозрительно и неприятно косилось на Шейлу, Холла или их отца.
— Не, ну реальные мудаки, — говорит Шейла.
Но больше всех Шейлу раздражала сука. С ее семейством они пересекались редко, а вот сука постоянно мельтешила перед ее глазами, куда бы она не пошла. Причем она не следила за Шейлой — просто болталась впереди.
— Я выглядываю в окно, там сука торчит у калитки, — рассказывает Шейла, — выхожу на улицу — сука выходит из своего дома. Торможу у автобусной остановки, там и сука тут как тут, садится со мной в автобус. Возвращаюсь с работы, иду через скверик, а там сука на лавочке, либо с сестрой, либо с соседской, Карлой Лоренс.
—И там все время какие-то ребята с ними, — добавляет Шейла. Наедине с кем-нибудь из парней я суку никогда не видела, оно и понятно, кому нужна такая уродина? Даже если просто сунуть в нее — вряд ли кто из мужчин решится, я думаю. Но если она была с подругами, с ними торчали и ребята, некоторые даже из нашей школы или колледжа.
— Какого хера у меня никого нет? — срывается Шейла. — Черт, хоть был бы просто друг!
Вот так. Каждый раз Шейла выходила на улицу, полная надежды и решимости встретить своего парня, а встречала суку.
— Ну отстой, — говорит Брендан Фрейзер в сериале «Клиника», когда Зак Брафф сообщает ему о том, что у него далеко не все в порядке со здоровьем.
ШЕЙЛА И СУКИ. ВОТ ВЕДЬ КАК БЫВАЕТ.
Сценарий.
Сцена первая.
На экране — ванная и кухня. В ванной — Холл, бреется, на кухне — Шейла, ставит на плиту чайник.
ШЕЙЛА.
Тебе долго там еще?
ХОЛЛ.
Нет. А ты уже сделала сэндвичи?
ШЕЙЛА.
Ты сам разве не можешь сделать? Себе и папику.
ХОЛЛ.
У тебя все равно вкуснее получится.
ШЕЙЛА крупным планом. Улыбается.
Ладно, сейчас запущу. А ты пусти меня.
ШЕЙЛА. Формирует 2 сэндвича, сует их в микроволновку.
Входит Холл.
ШЕЙЛА.
Фу, опять твой дурацкий одеколон.
ХОЛЛ.
Это Мари подарила. Ей нравится.
Шейла крупным планом. Хмурится.
Сцена вторая.
Шейла в ванной перед зеркалом. Подводит глаза, душится. Делает шаг назад, поворачивается боком, затем другим. Вздыхает.
Сцена третья.
Шейла, Холл, папик на кухне. Шейла достает из микроволновки сэндвичи, ставит на стол перед Холлом и папиком.
ХОЛЛ.
Вот это то, что надо.
ПАПИК.
Спасибо, принцесса.
ШЕЙЛА. Наливает чай, подходит к окну, отодвигает занавеску.
А вы говорили холода и дожди. Иди и загорай.
ПАПИК. Смотрит в окно.
По радио сказали.
ХОЛЛ.
Отлично, тогда сгоняю на эстакаду к Эрлу.
ШЕЙЛА. Всматривается в окно.
Вид из окна, в кадре — рука Шейлы, придерживающая занавеску. Из окна видна улица и домик напротив. К его калитке подходит сука, задерживается у почтового ящика, изымает пару-тройку писем.
Мимо на велосипеде проезжает Тори, почтальон. Притормаживает, достает газету и кидает ее на крыльцо Олдриджей. Это привлекает взгляд суки, она смотрит, как газета шлепается на ступеньки, затем оглядывает дом напротив.
ШЕЙЛА. Отпускает занавеску.
«Телеграф» привезли.
ПАПИК.
О, отлично!
ШЕЙЛА. Допивает чай и моет чашку.
Сцена четвертая.
Шейла в своей комнате. Смотрится в зеркало. Берет сумочку, заглядывает туда. Подходит к окну, отодвигает занавески. В кадре вид из окна, рука Шейлы придерживает занавеску. По улице ковыляет старик с трубкой. Возле дома напротив — никого.
ШЕЙЛА.
Отлично.
Сцена пятая.
Гостиная. Папик роется, в шкафу. Шейла спускается по лестнице, на плече — сумочка.
ПАПИК.
Отчаливаешь?
ШЕЙЛА.
Угу.
ШЕЙЛА обувается.
Счастливо!
ПАПИК.
Пока.
Голос Холла.
Пока!
Сцена шестая.
Шейла. Выходит на улицу, подбирает газету, кладет ее где-то за дверью, закрывает дверь. Идет к калитке.
Дом напротив. Открывается дверь, выходят сука и ее старшая сестра. Видят Шейлу, переглядываются. Идут к своей калитке. Разговаривают на другом языке. Сука смотрит на Шейлу, посмеивается.
Шейла. Подходит к калитке, закрывает ее. Затем защелкивает задвижку. Отсчелкивает обратно. Снова защелкивает. Снова отщелкивает.
Вид со стороны дороги. Сука с сестрой направляются вверх по улице, к перекрестку. Болтают.
Шейла. Еще пару раз играется с задвижкой, затем медленно идет вверх по улице, за сукой с сестрой.
Шейла. Шагает. Одна рука на ручке сумочки. Смотрит вниз. Изредка — недовольный взгляд вперед.
Вид как видит Шейла. Сука с сестрой. Идут, болтая на другом языке. Сука говорит громко, иногда вскрикивая. Доходят до перекрестка. Сука оборачивается на Шейлу, что-то говорит тихо сестре. Сестра суки оборачивается на Шейлу и они хихикают.
Сука с сестрой. Сворачивают.
Шейла. Останавливается. Смотрит вперед. На глазах слезы.
Сцена седьмая.
Гостиная дома Олдриджов. Холл и папик. Одеваются. Открывается дверь, входит Шейла.
ПАПИК.
Опять что-то забыла?
ХОЛЛ.
Свою помаду.
Шейла минует брата с отцом, поднимается на второй этаж.
Сцена восьмая.
Шейла. Входит в комнату, падает на кровать, плачет.
ГОЛОС ПАПИКА.
Дочур, все в порядке? Что-то забыла?
ШЕЙЛА.
Да!
ГОЛОС ПАПИКА.
Мы с Холлом уходим. Пока!
Шейла. Плачет на кровати.
Сцена девятая.
Гостиная дома Олдриджей.
Шейла с покрасневшими глазами выходит из ванной. Берет телефонную трубку, набирает номер. Ждет.
ШЕЙЛА.
Морин? Привет, это я. У меня тут разные мелкие неприятности, только сейчас выхожу, буду через полчаса. Да так, потом расскажу.
Шейла. Кладет трубку.
Шейла крупным планом, заплаканная, задумчивая.
* * *
Из рассказа Иана Ван Тобиаса на встрече выпускников школы Южного Лесли на пикнике близ Каунт-Виллидж.
— … Да, мы сидели с Муном на заборе, когда увидели тех девчонок. Они нам сразу понравились — такие яркие, ну, одежда, я имею ввиду. Да и сами были симпатичные. Мы еще с Муном начали спорить, кому какая. Я положил глаз на ту, что была в шортиках и говорю ему, мол тебе — та, что в розовой футболке. Он говорит, нет, ни хера, все наоборот, мне — в шортиках. Потом и они нас увидели, начали перемигиваться, хихикать. И вдруг этот громовой лай. Смотрю — с другой стороны идут чувак с телкой и держат на поводках двух гигантских белых собак. Даже не знаю, что за порода, может какие клонированные мутанты. Собаки так жадно смотрели на девочек, поводки натянулись. Я не понял, что предполагали делать эти тупые хозяева — им бы отойти в сторону и убрать собак, но может они думали, что девочки должны развернуться и уйти? Но с какого хера? Этот парк — не собачья площадка, а общественное место. Короче, девчонки еще сами не поняли, что перед ними оборотни. Это было что-то невероятное. Мы сидели на заборе и не знали, что делать. А что мы могли сделать? Оба пса как по команде сошли с ума. Они рвались к этим девчонкам, и эти мудаки, мужик с телкой, вместо того, чтобы их оттащить, стояли как пни, мать их. Как будто ждали. Ну и те набросились на них. Развернулись и накинулись, каждая собака, на того, кто ее держал — одна на чувака, другая, на телку. Вцепились в них, повалили на землю и стали грызть. Я совсем опешил, а Марти крикнул девчонкам, которые тоже охренели, шоб мотали. Они попятились сначала, а потом Марти крикнул: «Эй, давайте сюда, к нам!». А то сколько они могли бы так убегать? Собаки тут же ринулись бы за ними. Мы их втащили к себе на забор. А собачки быстро разобрались с этими уродами. Погрызли, разбросали куски и еще куда-то пытались оттащить их. Мы потом спрыгнули с другой стороны, а там рядом, за сквером — полицейский участок. Мы рассказали, и копы сразу кинулись. Даже не копы, а специалисты в этих формах. Нас там напоили чаем, успокоили, отвезли по домам. А лейтенант Руди — папин знакомый, он потом заходил к нам и рассказал, что собак сразу поймали и потом пристрелили. К счастью, они больше никого не тронули, хотя могли бы. Там до хрена народу обычно гуляет…
Из рассказа Шейлы Олдридж на встрече выпускников школы Южного Лесли на пикнике близ Каунт-Виллидж.
— … Я твердо себе сказала, что больше такого не повторится. Эта сука и так доставляла мне кучу неприятностей, так еще из-за нее я буду опаздывать на работу, а потом получать за это. Причем никогда особо не ругали, а именно в этот раз, когда задержалась из-за проклятой суки, всыпали.
Тогда я подумала, если опять она мне попадется и так разозлит, я лучше ее убью.
И вот мы опять завтракаем с Холлом и папиком и я смотрю в окно. Льет дождь, но сука, конечно же там, в своем дворике. В плаще, мокнет, но все равно там, как назло. Отец еще спросил, чего, мол ты все время смотришь туда. Сука и ее уроды и на отца с Холлом все время пальцем показывали, но тем было на это насрать. Они их вообще никогда не замечали. Я сначала им завидовала и тоже так хотела, но потом, уже после, подумала, что нет, насрать мне на все учиненные ими неприятные моменты, главное, что я видела, как они за это поплатились.
Короче, я сказала, что не хотела бы дождя весь день. Потом пошла собираться. Перед выходом снова посмотрела на улицу — суки не было. Но это еще ничего не значит, подумала я.
Но их не было. Я вышла, пошла по улице, довольная. Думаю, хоть дождь их сдерживает. Но иду и вскоре слышу сзади знакомые крики, на этом их языке. И тут же они меня обгоняют — сука и две ее сестры. Бегут в своих плащах, еще с зонтом. Пробегают мимо меня, смотрят на меня, бегут дальше. Меня опять схватила злость.
Только не на мою остановку, взмолилась я, только не на мой автобус. И дальше — до сих пор никак не могу понять. То ли все произошло очень быстро, то ли очень медленно. Вспоминается по разному. Короче, дождь полил еще сильнее и я почти дошла до остановки. А сука с остальными суками вышли на перекресток — в коем веке раз направлялись куда-то еще. Грузовик я заметила еще когда они только подходили к перекрестку. В общем-то можно было бы наверное проскочить, не знаю. Но они же тупые, эти суки, тупые и дебильные. Сука опять обернулась ко мне, что-то сказала сестрам и они все вместе посмотрели на меня. И вроде захихикали, точно не уверена, из-за дождя не было видно. Скорее всего. У меня внутри все закипает. А они уже переходят дорогу. И тут одна из сучьих сестер, шлепается на асфальт. Шлепается и тянет за собой вторую и затем суку — все правильно, сестры ходят вместе, держатся за ручку. В общем, они все падают. И тут этот грузовик. Несется с бешеной скоростью, сигналит. Там нет светофора и всегда все носятся, как на гонках. Суки кое-как поднимаются и грузовик их сносит. Въезжает прямо в них и едет дальше. Какие-то их части отлетают в стороны.
Я на все это смотрю с какими-то смешанными чувствами. Это и шок, и ужас, и… в общем, не верится как-то. В стороне я слышу грохот — грузовик въезжает в какую-то машину. Причем боком. Видимо начал тормозить и его занесло. Он опрокинулся прямо на эту машину и из кузова посыпались какой-то металлический хлам. Долго гремело, скажу я вам.
Туда, где были сучьи сестры, сбегаются люди. Дождь льет, текут реки воды и все туда бегут, орут. И…
Мне так хотелось посмотреть, что там осталось от суки и ее сестер. Но подъехал мой автобус и я вынуждена была ехать на работу. Пропустила бы его — снова опоздала бы. Снова отругали бы. Получается, что опять из-за суки. Но этого мне очень не хотелось. Поэтому пришлось пожертвовать удовольствием. Все равно же главное удовлетворение я уже получила.
Не знаю. Люди говорят — нехорошо радоваться смерти других. Но мне кажется, что можно и даже нужно, если мрет такая тварь как та сука.
И вскоре после этого, верите или нет, ее родня оттуда съехала. Куда не знаю и не хочу знать. Въехала нормальная семья, с которой мы быстро подружились, а Холл как всегда взялся за их дочь, Лауру. Только вот кажется, она ему все никак не дает…