ПРО ЛЮБОВЬ
Еще в поезде, по дороге в армию, познакомился я с Гусевым. Крепкий
такой парнишка. Потом нас раскидали по гарнизону, и он попал в саперный
батальон, а я к танкистам.
И вот через несколько месяцев службы мы
встретились с ним. Нечаянно. В ларьке. Я разглядывал полки и глотал
слюни, а он получил только что перевод из дома и искал закуску к двум
«читкам». «Читок» – это такой пузырёк маленький раньше был, а потом его переименовали в «фунфырик». И ещё ему нужен был напарник. Я согласился им побыть, пока «фунфырики» не опустеют. И вот мы, гуляя по гарнизону, втихаря попивали прямо на ходу водочку мелкими глотками и заедали печенюшками. Поделились своими горестями служебными – ведь хороших новостей в первые полгода не
бывает. Тот-то из «молодых» повесился, этот застрелился, а тех гоняют
«деды» до умопомрачения. В общем – мрак.
Настроения первый пузырёк нам не поднял. Только рассиропились оба. И тут встретился нам свежепризванный, но уже всё про службу понявший Чимерюк.
Чимерюк - это нечто! Ещё месяца полтора назад он жил с папкой-мамкой под
хлебным Ташкентом и успел освоить трактор, а теперь он принял присягу , и
его выбрал себе «на подмену» наш полигонный моторист. Он, как и я, и как
все полигонщики, в этот день был вывезен в полк на «храмовый» праздник
и тоже слонялся без дела. Храмом, конечно же в гарнизоне нашем и не пахло, а вот праздновать хотелось. И разницы между нашими верующими предками и нами никакой – как ни назови а выпить хоцца.
И вот мы его взяли в свою компанию, а он предложил позвать ещё и своего «шефа» Коновалова. Мы, естественно, в крепких выражениях, объяснили «молодому», что со старшими призывами пить нельзя. Выпили втроем и по случаю праздника сходили на «фильму». Кино кончилось, и нас, полигонную элиту, отвезли на полигон. Мы, сами так о себе думали – элита! На самом деле, конечно, обслуга, но максимально приближенная к боевым действиям. В отличии от хлеборезов и свинарей.
Я спокойно лег спать, но вскоре был разбужен прилетевшим кирзачОм. А
вскоре последовало и объяснение этого явления. Оказалось, что Чимерюк ,
по дружбе,сообщил Коновалову, что запах перегара исходит от него потому, как
он пил водку с тем-то и тем-то, и они, несмотря на его,
Чимерюково, предложение угостить шефа, назвали его так-то и так-то. Тут
же был созван Филейный совет, и на нем все присутствующие «дедушки» решили, что я слишком хорошо живу. И надо бы мне устроить козу. Тут было
много чего высказано в адрес оборзевших молодых. Однако привлечение филейных частей было признано нецелесообразным и я был назначен
бессменным дневальным и персональным ответственным за чистоту в казарме
и окрестностях. Полгода я собирал окурки вокруг, и настолько это вошло в
мою кровь, что я и посейчас люблю это дело. В смысле собирать окурки, что меня выручило в годы перестройки, когда нечего было курить. Глаз- то у меня пристрелян!
Но на этом военном совете, кстати сказать, присутствовало много «посторонних» «дедов», из тех , которые прикомандированы бывали на полигон, и, как только этот состав стал меняться, давление на меня начало слабеть. К тому же спасала работа на полигоне: прокладка кабелей, прозвонка их, настройка подъемников, изготовление мишеней и, самое главное, копка земли.
Изредка, бывая в полку, я продолжал видеться с Гусевым. То нечаянно
в библиотеке, а то и заходил к нему в батальон, где он нес не тягостную
службу писаря и художника одновременно.
Знал я уже, что у него на гражданке осталась пассия. И вдруг сообщает он мне, что получил письмо из военкомата с предложением оформить брак. Что ж делать, отправился Гусев регистрироваться… Но этот увеселительный отпуск затянулся - оказалось, что «молодая» успела родить, оставить ребёнка и уехать с весёлой компанией куда-то в деревню, пришлось «жениху» искать свою любовь по области с собаками. Не нашел и в расстроенных чувствах с большим опозданием возвратился на службу.
Был послан, как сапёр, на ремонт забора, а поскольку человек
городской и художник к тому же, то топор взял в левую руку и тяпнул им
по пальцам правой. Вот до чего любовь доводит! Отвели в госпиталь , и там
он тоже, научившись писать и рисовать левой, много пользы принёс на ниве
оформительства. Хирург особенно ценил труды Гусева по части добычи бродячих
собак - для вивисекций. Но пришлось всё-таки возвращаться в пенаты
саперного батальона. Хорошо ещё, что не в дисциплинарный батальон.
И поставили Гусева заведовать почтой. То есть проверять родительские
письма на предмет наличия в них несанкционированных вложений, а также и
посылок. Проверял, проверял, и всё шло хорошо – и деды , и молодежь были довольны,
но вдруг появилась в этом саперном стаде паршивая овца. И пожаловалась
замполиту. Эту овцу, то есть урюка, деды поставили на табуретку и на шею
надели петлю. Перекинули верёвочку через балочку и потянули за кончик. А
когда ноги оторвались от стула, подхватили. И ничего никому не было. Все
живы остались. И урюк и другие действующие лица.
А у Гусева, от переживаний, язва открылась , и он загремел к своему любимому хирургу, в госпиталь. Из госпиталя перебрался в Сары Озек на постой к взрослой тёте с ее более целительными процедурами. И так метался между госпиталем, тётей, родным батальоном и кабинетом следователя . Следователь почему-то не уставал интересоваться судьбой моего друга. То ему не нравились отсутствующие гусевские пальцы, то шутка с недовольным получателем посылки, то отсутствие Гусева на службе.
Приезжала к нему его невенчанная жена, и он еще к ней ездил, уже даже живя с тётей.
Трудно человеку пришлось в эти два года. Но всё перенёс. Спустя три года,уже после дембеля, увидел я на поручне в автобусе знакомую культю. Протиснулся - он. Живет
счастливо. Я не успел только выяснить, с кем? С тётей или с женой? И всё у него хорошо! Смог человек пережить любовь.