На фото: наша мама Проснякова Анна Александровна с внучками Машенькой и Анечкой возле дома в Пригородном поселке (г. Лахденпохья), 1987 г.
После смерти бабушки решили продать корову, на вырученные деньги купили сруб в Пригородном поселке (в 2 км от города) и понемногу стали строить дом. Этот дом и, вообще, это место, где, с одной стороны дома, в нашем дворе протекала речка, в которой водились форели, и мы наблюдали за ними, лежа на мостике, с другой – родник, куда за водой до сих пор ходит весь поселок, и совсем рядом, за железнодорожной линией, лес (полный чудес…) для нас и сейчас – больше, чем просто дом. Последний раз я была там прошлым летом (в 2004-м году), с дочкой Машей. И хотя он уже состарился, многое там – все то же.… Из воспоминаний Татьяны.
Для меня этот дом – в Пригородном поселке - является основным родительским домом в детстве. Хотя я родился в самом городе Лахденпохья, где мы жили на чердаке одноэтажного дома, населенного несколькими семьями. На чердаке, кроме нашей комнатки, было еще чье-то жилье. Этот дом памятен двумя шишками на лбу, доставшимися мне до конца жизни. Так как я был самый младший в семье, то обо мне все заботились, оказывали внимание. Однажды в зимнее время ко мне подбежала сестра Таня и воскликнула: «Толик, пойдем кататься!». К чердаку, где мы жили, вела наружная лестница вдоль стены. Дети катались по скользким ступеням на санках. Напротив лестницы было крылечко в первый этаж, в которое дети упирались ногами. Мне было три, если не два, годика. Ноги мои помещались на санках, и упереться ими я еще не мог. Уперся я лбом. На том же чердаке старшая сестра Галя решила меня поздравить с Новым Годом, одевшись в шубу и зарычав по-медвежьи. Я забился под кровать, откуда меня долго не могли вытащить. Брат Валера меня пугал, в основном, из-за угла дома. Во дворе стоял колодец, в глубине которого царила настоящая темнота, это было страшно. В этом году мы с сестрой были возле этого дома. Кажется, и краска еще осталась та, с моего детства, настолько все было обветшавшим. И единственное чердачное окошко глядело с высоты так же сиротливо. Однако колодца уже не было. Видимо, пугал не только меня, и его засыпали. Это жилище было удобно нам тем, что рядом была работа родителей – пожарная команда. Сейчас на этом месте – пустырь, осталась лишь площадь, через которую перебегал колобком я. Так и сообщали пожарники маме, работавшей там телефонисткой: «Колобок прибежал!». Папа работал начальником караула и имел много грамот за отвагу на пожаре. Пожары случались обычно на фанерном заводе. Тут же, на этой площади, стоял кинотеатр «Маяк», памятный мне фильмом, где 33 богатыря уходят под воду. Понятно, что мне стало страшно, я вышел в вестибюль и сказал контролеру: «Тетенька, мне страшно, я пойду домой». «Иди, малыш» - услышал я ласковые слова. Сейчас в этом здании магазин и вход с другой стороны.
Я помню, когда впервые пришел в свой дом. Было начало зимы. Мы шли от дороги по чуть заметной тропке в глубоком снегу. Наша чердачная жизнь осталась в прошлом. Первой весной, когда еще половодье буйствует, Валера на нитку с булавкой вытащил первую форель из бурлящего ручья, окаймлявшего усадьбу. Сейчас я знаю, что речная форель называется пеструшкой. Родители ее называли царской рыбкой, по вкусу она такой и была. В этом году я побродил с удочкой по милому с детства ручью, но пеструшка на меня обиделась и не ловилась. Когда-то для меня это была настоящая речка. С первой рыбки, которая, кстати, сорвалась в воду, все свободное время я проводил с удочкой в руках. Наша усадьба была полна жизни. Напротив дома на взгорке стоял сарай с курятником и сеновалом, вырастали свиньи, козы. Помню вкус парной свинины. Вкус картошки, выращенной здесь же, в усадьбе, со шкварками. Вкус козьего молока, которых часто я доил сам. Вкус украденного яйца помнится тоже до сих пор. Курица снесла яйцо не в положенном месте, где-то в траве. Увидев еще теплое яйцо, я решил его выпить. Но так как мама об этом не знала, я посчитал свой поступок бесчестным. На самом деле никто бы мне и замечания не сделал, это понятно. Здесь же, в усадьбе, я вырезал удилище из ивы, нож соскочил со ствола и поранил руку. Кровь обильно текла. Я пошел домой, но прятал руку от мамы, чтобы она не расстроилась. Характер был у меня явно не карельский, больше казацкий. Пошел на рыбалку. Мама вышла на крыльцо и говорит, что сильная роса. Надо одеть сапоги. Я отмахнулся и пошел в ботинках. Такая гордость быстро была посрамлена, так как ботинки почти сразу промокли. Однако возвращаться не стал – не будешь же показывать, что не прав! Нередко бывало, что на удочку ловились курицы. Одну из них пришлось зарезать, так как крючок было не вытащить из глотки. Когда я оказывался с добычей, то форель бегом нес домой, чтобы запустить ее в таз, а удочку прислонял к сараю. Курицы не знали, что червяк предназначен не для них. Здесь же у сарая стервятник напал на выводок цыплят, а петух храбро защищал своих. За сараем папа поставил вертушку, состоявшую из доски на столбе, на которой мы с Таней крутились. Здесь же прятался я в белые ночи, когда мы играли в казаки-разбойники, если я был разбойником. Со стороны леса усадьбу отгораживала высокая насыпь железной дороги. Когда мы с Таней посетили родные места в этом году, то я боялся, что насыпь окажется низенькой, что это были всего лишь впечатления детства. Оказалось, что размеры усадьбы, дома, насыпи сохранились в памяти правильно, хотя мне было одиннадцать лет, когда пришлось покинуть Карелию.
Речка по имени Камениёки, войдя в усадьбу, делала почти прямой угол в сторону дороги. Здесь через нее была переброшена доска, это уже была территория соседей. У переправы была поставлена банька. Покосившаяся, замшелая, она сохранилась и сегодня. В предбаннике висели не только березовые веники. Я собирал ивовую кору, пучки которой сушились рядом с вениками. Кажется, пучок коры стоил пять копеек. Копейки тогда много значили.
Дом и сарай разделяла низинка, через которую папой был поставлен мосток. Однажды в летнее время я загляделся на облака, и у меня закружилась голова. Я упал на этот мосток. Больше такого не бывало, но об этом случае помнил всю жизнь. Валера привязывал к ленте тяжелую вещицу вроде гайки и, раскрутив, кидал ее. Лента тянулась вслед, было красиво смотреть. Но Валера поставил меня с одной стороны низинки, а гайку кидал в мою сторону. Я закрывал глаза, вбирая голову в плечи. Валера ругал, объясняя, что глаза не надо закрывать. Уроки запомнились навсегда.
Территория усадьбы была большой. В ней умещалось два картофельных участка, возле дома с парадной стороны был садик с кустами разноцветной смородины и крыжовником, луг, на котором паслись козы, и можно было косить траву на сено. И сегодня усадьба почти такая же размером, только возделывается небольшая часть земли, потому что в доме живет старушка с сыном.
Названия «Пригородный поселок» сейчас не существует. Мы с Таней в этом году посетили дом. Почти все в нем оказалось таким, как и помнилось из детства. У входа направо – кладовая. Налево – крутая лестница с маленькими ступеньками на второй этаж, на мансарду – чердачную комнату. Сейчас там живет сын хозяйки. Я помню эту комнату, обклеенную газетами с лозунгами, прославляющими партию Ленина-Сталина. Под лестницей – кладовочка, в ней когда-то я прятался. На первом этаже – кухня с печью, стены которой обогревают и две комнаты. Помню, как я спал на печи, была полочка. Теперь этого нет. На эту полочку я залезал с сундука. Когда спишь на теплых кирпичах, никакие болезни не страшны. А вот плита словно та же, что и в детстве. Помню, как поставил греться на раскаленную плиту стакан с молоком – согреть. Стакан лопнул. Так я приобретал опыт. Здесь старшая сестра Галя учила меня мыть полы, говоря, что щели надо хорошо промачивать. Тогда пол был дощатым, потому что не было таких материалов – линолеума, древесно-стружечных плит, как сегодня. На кухне был угловой шкафчик от пола и почти до потолка, полочки которого закрывались. Наверху стояла небольшая икона бабушки Поли. Помню огромную ее библию с церковнославянской вязью и красными начальными буквами. По ней я учился читать.
Сейчас дом покрыт шифером. В наше время он был покрыт дранкой. У нас стоял специальный станок, который драл чурку, получалась сосновая плитка определенных размеров. Папа с Валерой прибивали дранку к крыше.
И этот дом и усадьба могли стать родовыми. Здесь есть достаточно места, чтобы поставить еще дом. Зимы здесь теплые, много снега. Возможно, летом немного солнца, климат дождливый. Но детские впечатления оставили память светлого солнечного времени. Да и в этом году, когда мы несколько дней в конце июня прожили у гостеприимной соседки Нади, дружившей в молодости с сестрой Галей, дождей почти не было. Любой климат можно использовать на благо. Не случайно именно в Карелии возродилось движение «Родовые поместья». Основатели его в виде эксперимента сажают здесь экзотические саженцы, растения, вплоть до женьшеня.
Мысленно я приходил к родительскому дому каждый день, находясь в разлуке. Почти через полвека пришел, чтобы дотронуться до него и поклониться.
Следующая часть: http://proza.ru/2009/11/13/39