Машина затормозила около двухэтажного серого и отштукатуренного здания, видимо, построенного в тридцатые годы советской власти: сталинский ампир с колоннадой и гербами из перекрещенного серпа и молота на фасаде. Когда еще строили так помпезно и с размахом. Здание высокое, несмотря на два этажа, с облупившейся местами штукатуркой, выглядело солидно, но как-то подзапущенно. Видимо последний раз его ремонтировали и красили в девяностые годы прошлого столетия, отметил про себя Иван Никитич, вылезая из санитарного УАЗика, и осматриваясь по сторонам. Он легко спрыгнул с высокого борта автомашины и, прихватив свой небольшой чемоданчик, спросил шофера:
- Куда заходить?
- Сейчас прямо на крыльцо, потом налево поверните, увидите дверь. Это и будет «Приемный покой». Вас там ждут – ответил водитель, молодой, улыбчивый парень…
- Лады. Спасибо, что довез – и, повернувшись, Иван Никитич легко взбежал по ступенькам на крыльцо подъезда.
Огромная двухстворчатая дверь центрального входа была, видимо, наглухо закрыта. Паутина и кое-где выбитые стекла подтвердили его предположение.
- Да и здесь запустение – горько констатировал Иван Никитич. Мне казалось, что медицину-то не должны разорять. Хотя, что я пекусь о чьих-то делах и проблемах? У меня путевка на 24 дня и провести ее нужно с толком, для пользы здоровья, а не бухтеть о разрухе. Ее везде хватает… С этими мыслями он толкнул тяжелую дверь с выгоревшей надписью «Приемный покой» и оказался в уютной чистенькой комнатке. За прозрачной перегородкой сидела симпатичная, молоденькая медсестричка, в аккуратном белоснежном халате и такой же шапочке-пилотке с красным крестиком по середине. Чистотой и уютом повеяло от этого помещения и медсестрички. Тишина стояла такая, что слышно было, как тикали настенные часы с гирями.
- Алфимов Иван Никитич прибыл на лечение – отрапортовал бодро Иван Никитич.
- Проходите, проходите – ласковым грудным голоском встретила медсестричка Ивана Никитича. Мы вас еще вчера ждали, а вас нет и нет – она выпорхнула из-за стойки и стала усаживать Ивана Никитича в кресло… Присядьте. Я пока заполню на вас документы, а потом врач подойдет, осмотрит и заведет на вас санаторную карту. - Чаю хотите? – предложила неожиданно медсестричка.
- Не откажусь – если не затруднит.
- Что вы, что вы. У меня чайник только что вскипел, сейчас заварочный пакетик в бокал положу. Вы какой любите: зеленый, черный, с бергамотом или фруктовый? – щебетала приветливая медсестричка.
- Черный, классический. Привык, знаете ли, а теперь под старость менять привычки не стоит.
- Что вы такое говорите. Какая такая старость. Вы очень хорошо выглядите – смущаясь, и пряча глаза, выговорила медсестричка. Правда, правда!
- Ну если вы так находите, то я польщен. Мне уже за пятьдесят, если точнее 52 года… Так, что прощай молодость… Ну да ничего, отдохну пару недель, глядишь и помолодею на самом деле. Воздух и тишина считаются сами по себе целебными.
- Не говорите, Иван Никитич, наши пациенты отоспятся, нагуляются по лесу и как будто заново рождаются. У многих давление нормализуется, сон такой, что не разбудить. Но самое главное - влюбляются - произнесла, чуть краснея, медсестричка. Не поверите, юношами становятся зрелые мужчины, а женщины – нет слов – прощебетала медсестричка, ловко наливая горячую воду в бокал. Пейте, пейте! А хотите я вас земляничным вареньем угощу? – предложила медсестричка.
Иван Никитич оторопел.
- Ну ладно, чай, кофе это сейчас принято везде. Но чтобы земляничным вареньем потчевали, вкус которого он даже забыл… Это что-то невероятное. Вы не шутите? Да кстати, как вас добрая фея зовут? - улыбаясь спросил Иван Никитич.
- Меня, Ларисой Ивановной. Для вас просто Лариса. Бейджик, где-то был, да пропал – смущенно ответила медсестричка, трогая верхний карманчик халата.
- Красивое имя, давно таких не слышал. Теперь больше Ксюши, Наташи, Марины или экзотические, вроде Инги или Турмы… А как красиво и ласково звучит Ла-ри-са – произнес по слогам Иван Никитич.
- Вы находите, а я не люблю свое имя. Мне оно кажется детским – медсестричка улыбнулась и снова вернулась за стойку. Можно мне ваш паспорт и путевку? Вы пока пейте чай, я заполню медкарточку и занесу в журнал прибывших.
Иван Никитич вынул портмоне, достал паспорт, путевку и поднялся, чтобы отдать медсестре.
- Вы сидите, сидите, я сама – Лариса выскочила из-за стойки.
- Да, что вы, я же еще не окончательный старик – пошутил Иван Никитич, протягивая документы медсестрички.
Так за разговором пролетело с полчаса. Неожиданно в комнатку вошел сухощавый, подтянутый и очень опрятно одетый мужчина в таком же белоснежном халате.
- Здравствуйте! Я дежурный врач – с порога начал он, прямо переходя к делу. Прошу вас раздеться, вот там за ширмой. Я вас осмотрю – и он показал на ширму, стоящую в уголке приемного покоя.
- Да, да, проходите Иван Никитич, вот сюда – и медсестричка, подхватив под локоть пациента, подвела к ширме. Раздевайтесь, вот вешалка, вот зеркало, вот ложка для обуви. Она щелкнула выключателем, и загорелся не яркий синеватый свет.
Врач, помыв руки, и вытирая их салфеткой, подошел к раздетому по пояс Иван Никитичу.
- На что-нибудь жалуетесь?
- Особых жалоб нет. Давление пляшет, да иногда сердце барахлит.
- Поподробнее прошу, Иван Никитич, что конкретно болит, где беспокоит? Как переносите, чем снимаете боли?
Иван Никитич подробно стал рассказывать о своих ощущениях. Доктор внимательно слушал, записывая что-то в историю болезни. Закончив с опросом жалоб, врач перешел к осмотру пациента.
- Разрешите я вас послушаю, постучу?
- Пожалуйста, доктор – Иван Никитич, наконец-то, прочитал на бейджике его имя, отчество – Клавдий Адамович.
После детального осмотра Клавдий Адамович попросил одеваться.
- Думаю, что у вас, Иван Никитич модный теперь диагноз: синдром хронической усталости. Есть такое заболевание. Оно связано с вашей профессиональной деятельностью. Вы, человек известный, постоянно живете в нервном напряжении, отсюда срывы: первым страдает сердечно-сосудистая система, а это подъем давления, боли в сердце, тахикардия и прочие неприятности. Потом начинается поражение нервной системы: плохой сон, утомляемость, раздражительность, ну и все такое, вплоть до депрессии. Раньше эту болезнь называли болезнью директоров, а вот теперь придумали другое экзотическое название, но суть-то осталась. Крупные руководители, к которым вы относитесь, чаще всего и заболевают этой бякой. Но, как говорится, все в ваших руках. Будет желание лечиться, все можно излечить и синдром этот тоже, будь он неладен.
Иван Никитич все это время молчал, не желая прерывать доктора, и пытаясь уловить как можно больше информации о своем состоянии. Его действительно давно уже беспокоило здоровье. Если раньше он мог работать по 15-17 часов в сутки, то сейчас без перерыва не мог и восьмичасовой день спокойно просидеть, требовался перерыв, где бы он мог отдохнуть, расслабиться. Да, возраст важный момент в жизни человека, но работа, видно, еще более серьезное испытание. А без работы он не мог: трудоголиком родился, трудоголиком умрет… Хорошо, что он послушался своего лечащего врача и уехал в эту Тьму-Таракань. Тот ему так и сказал:
- Иван Никитич, вам нужно от цивилизации отдохнуть. Знаете в Мещерском крае есть прекрасный кардиологический санаторий, когда-то он был в ведомстве военных, называется «Загорье», но потом с распадом страны и сокращением армии, перешел в местной управление здравоохранением. А что такое местное финансирование, вы себе даже не представляете: нищета полная… Денег на оборудование нет, ремонт не делается годами, слава Богу, что хоть зарплату регулярно платят. Но врачи там замечательные, обязательно вылечат, рекомендую туда.
- Я надеюсь, для этого и приехал – ответил Иван Никитич, вспомнив слова своего доктора, и стал одеваться. Какие будут рекомендации доктор?
- Пока позавтракать и отоспаться. Сегодня отдохните с дороги, а завтра начнем обследование: анализы, рентген, ЭКГ и прочее, прочее. А сейчас вас Лариса Ивановна проводит в номер, и вы обустраивайтесь, отдыхайте. Режим питания и вызов на обследование вам сообщит дежурная медсестра отделения.
- Спасибо, Клавдий Адамович – поблагодарил доктора Иван Никитич.
- Пока не за что – скромно ответил врач, давая распоряжение медсестричке, отвести пациента в заранее приготовленный номер.
Оставшись один в палате, больше похожей на гостиничный номер, где была спальная, комната отдыха, отдельная ванная с туалетом и даже небольшая, но уютная кухонка. Развесив вещи в шкафчике, и приняв душ, Иван Никитич пошел в столовую. У входа его приветливо встретила полная женщина в белом халате.
- Здравствуйте, Иван Никитич! Меня зовут Екатерина Матвеевна, я диет-сестра. Выберите столик, где бы хотели сидеть, и мы там накроем для Вас.
- Мне в принципе все равно, но лучше бы у окна, вот там можно – и он показал на столик, стоящий в уголке, около окна.
- Хорошо, будет сделано! – ответила диет-сестра, пометив что-то в карточке. Ваше место семнадцатое.
- Да просьба к Вам, Екатерина Матвеевна, если можно я бы хотел поменьше разговорчивых соседей за столом.
- Не проблема, вы пока вообще один будете сидеть, других подберете для себя сами, если захотите.
- Хорошо – согласился Иван Никитич.
Сев за хорошо сервированный столик и увидев меню, Иван Никитич улыбнулся.
- Надо же, не обманули, как в рекламе: свежая рыбка с икоркой и парное молоко. Отпив чуть-чуть из стакана молоко, прикрытое салфеткой, Иван Никитич от удовольствия закрыл глаза: надо же, настоящее деревенское, такое как он когда то пил в детстве у бабушки. После завтрака Иван Никитич отправился на отдых, но перед этим решил пройтись по территории парка, чтобы подышать свежим воздухом. Стояла редкая для этих мест солнечная, осенняя погода. Огромные сосны росли по всей территории санатория и плавно переходили в лесной массив. Территория санатория была огорожена большим забором из белых плит, и охранялась военными. Оказалось, что тут еще сохранились какие-то стратегические военные запасы и снаряжение, которое охранял небольшой гарнизон солдатиков срочной службы. С одной стороны это было удобно для администрации, чужие не пройдут, а с другой некоторые неудобства для отдыхающих: без спроса военных, за КПП не пройти и не выехать. Паспортно-пропускной режим действовал безотказно.
За это собственно и любили посещать санаторий высокое начальство: охрана, плюс хорошее обслуживание и лечение. В санатории действовало несколько саун с бассейном, отличная русская баня и всевозможные развлечения от рыбалки, до походов по местным достопримечательностям.
Иван Никитич быстро приспособился к быту и режиму работы санатория. Первую неделю заняло посещение врачей, лечебных кабинетов, всевозможные обследования. А потом пошли процедуры. Но не это оказалось главным, а целебный воздух хвои деревьев и прогулки. Иван Никитич никогда прежде так не спал хорошо и без сновидений, как здесь. Сон был настолько глубоким, что он иногда просыпал утренние подъемы, лечебную зарядку и даже не ходил на завтрак. Медсестры не будили и не мешали ему, зная, что человек приходит в себя после стольких лет дикой нагрузки в городе. Завтрак заботливо приносили и оставляли в его кухонке и тихо уходили. Но после недели безмятежного сна и отдыха Иван Никитич ожил и стал присматриваться к окружающим и персоналу. Полюбил ходить в сауну, но особенно ему нравилась баня, настоящая, рубленная из сосен, толщиной в обхват с парилкой, хоть и стилизованная под старину и топилась электричеством, но все же настоящие камни-валуны, березовые веники, липовые лавки и тазики, создавали неповторимый аромат русской бани. Париться Иван Никитич любил, и понимал в бане толк. Даже в Москве, он еще в студенческие годы нет, нет, но посещал Сандуны. Правда, в последние годы все реже и реже. Работа такая, руководитель крупного научного института. Постоянные доклады в Правительстве и в разных ведомствах, выматывали вконец. Но Иван Никитич не жаловался, привык с детства к труду и работал почти без выходных. С семьей у него не сложилось. С женой, Маргаритой Игоревной, блестящим ученым, разошлись десять лет назад:
- Кто-то один должен заниматься наукой. Оба – перебор. Ты не хочешь бросать, я тоже не намерена. Порознь будет лучше – сказала как то она.
На этом и расстались. Детей не было, поэтому делить особенно было нечего. Иван Никитич оставил квартиру бывшей жене, себе купил поменьше, но ближе к работе и весь ушел в науку… Так и шли годы, менялась страна, люди, но Иван Никитич жил своей, ему одному понятной жизнью, которая его удовлетворяла. Было трудно, но он занимался любимым делом, был востребован и поэтому на внешние невзгоды не обращал ни малейшего внимания. И хотя он жил в столице, ходил по коридорам министерств и ведомств, бывал в Кремле, на высоких правительственных совещаниях, ездил по многим странам мира, но Иван Никитич не замечал ничего, кроме своей науки и дела. За это его ценили и, конечно же, завидовали его таланту. Сплетни, интриги часто устраивались за его спиной, но он словно былинный герой отмахивался от них, как назойливых, но совершенно естественных для жизни вещей, оставаясь самим собой.
Так прошли годы, а что же ждет его впереди? Этот вопрос застал его почти что врасплох. Вот он состарится, уйдет на пенсию. И что? У него же ничего нет: ни жены, ни детей, кроме любимой работы. А если ее отномут? Вот она настоящая трагедия жизни, думал он, шагая по аллеям огромного парка, по тропе «Здоровья». Променад – называлась эта процедура на врачебном языке. Троп «Здоровья» было несколько: и по сложности, и по крутизне подъемов и спусков. Ему пока назначили первую, там, где меньше всего спусков и подъемов. Тихая, не многолюдная тропинка, среди столетних сосен и ручейков по бокам, три километра длиной. Первое время Иван Никитич, не доходил и до половины, поворачивал назад, не то чтобы уставал, а просто не хотел. Привык к городскому сидению в кресле и работе за столом, но потом втянулся и уже с удовольствием проходил ее до конца. Друзей себе не завел, лишь с соседом по такой же элитной палате, Виктором Николаевичем, ходил в баню или сауну, редко общаясь между собой за столиком в столовой, куда он, с разрешения Ивана Никитича присоседился, они могли поговорить на отвлеченные темы.
Но сегодня при очередном променаже Иван Никитич заметил медсестричку из приемного покоя. Одетая в скромный плащик из синтетической ткани, с шарфиком и копной пышных, русых волос, она выглядела как ангелочек, спустившийся с небес на зеленый мох соснового бора.
- Здравствуйте, Лариса Ивановна! – поприветствовал медсестричку Иван Никитич.
- Здравствуйте! – скромно ответила Лариса. Как вам отдыхаете у нас?
- Отлично! Не ожидал, просто чудненько…
- Вы заметно посвежели, Иван Никитич и здоровье ваше хорошее, я навела справки у врачей, чтобы вас порадовать…
- Спасибо на добром слове – ответил, улыбаясь, Иван Никитич. Как вы здесь оказались на тропе «Здоровья»? Неужели специально меня дожидались?
- Да, это так! Хотела вас увидеть, поговорить. Мама мне много рассказывала о вас. Когда я увидела вас в приемном покое, то сразу узнала… Вы, оказались таким, каким о вас говорила мама.
- Какая мама? Каким таким? – не понял Иван Никитич.
- Моя мама! Ну, таким! Добрым и вежливым. Вы знаменитость, вас часто по телику показывают, но приехали не на джипе, а в обычном санитарном УАЗике, без шума и охраны. Сидели, пили со мной чай, разговаривали. Именно таким, каким мама о вас рассказывала…
- Извините Лариса, а кто она? Где живет, почему она знает меня?
- Она умерла два года назад. Онкология оказалась у нее, спасти было невозможно.
Иван Никитич снял шляпу.
- Извините! Не хотел вас обидеть.
- Да ничего, все в порядке.
Лариса хотела, еще что-то сказать, но потом засмущалась и собралась уходить.
- Погодите, погодите, вы чего-то не договариваете – взяв за руку девушку, произнес Иван Никитич, посмотрев ей в глаза.
- Нет, нет, я просто хотела вас обрадовать и все, честно все…
Но Иван Никитич чувствовал что-то не так, зачем медсестричке из приемного покоя, искать его на тропе «Здоровья!, чтобы сказать, что у него все хорошо…
- Послушайте Лариса – как можно ласковее и спокойнее произнес Иван Никитич. Что-то вас беспокоит. Скажите что? Может, чем помогу?
Лариса долго стояла, опустив голову, все еще не решаясь, говорить или нет.
- Ну, смелее, смелее…
- Иван Никитич, у вас в юности был роман с девушкой, Анной Серегиной, студенткой МАИ? – наконец, пересилив себя, выпалила одним духом Лариса.
Прежде чем ответить, Иван Никитич опять долго и очень внимательно посмотрел в глаза Ларисы.
- Да, мы встречались с Аннушкой, я любил ее, но она неожиданно куда-то исчезла, бросив меня, институт, друзей, Москву… Я долго думал, гадал, искал ее, но так и ничего об ней больше и не узнал. А почему вы спрашиваете о ней? – еще не осознанно, но подспудно чувствуя, что разговор этот она затеяла не случайно.
- Я, дочка Анны Витальевны Серегиной. Она моя мама… - с улыбкой, и как-то виновато произнесла Лариса.
-Ах вот оно что, а то я думаю, какая такая мама. Теперь понятно. Очень приятно. Но как же вы узнали меня? Мы же с вашей мамой не видели более двадцати двух лет.
- По фотографиям в альбоме. Когда главный врач три недели назад объявил на пятиминутке, что к нам едет лечиться российская знаменитость, академик Алфимов, то я сразу вспомнила все мамины рассказы, фотографии, в общем все, все…
- Лариса, вам сколько лет? – вдруг неожиданно уже для самого себя задал вопрос Иван Никитич.
- Двадцать один!
- Ааа – как-то неопределенно произнес Иван Никитич. А расстались мы с Аннушкой двадцать два года назад. У вас отец есть? Ну, я имею в виду, что вы его знаете, и он существует? – поправился Иван Никитич.
- Есть, конечно. Я же родилась… Биологического отца, я ни разу не видела и мать мне о нем ничего не говорила. В детстве, когда я еще маленькой была, на мой вопрос о нем ответила, что он погиб в авиакатастрофе и все. Но когда умирала, сказала, что отец мой жив. И это - Вы.
Лариса подняла глаза и внимательно посмотрела на Ивана Никитича. Смятение, сомнения, сменившиеся радостью, все в доли секунды промелькнуло на лице этого уже не молодого человека, обремененного ответственностью, болезнями и усталостью, навалившимися вдруг на него в конце жизни. И тут такой неожиданный резкий поворот в его судьбе. У него есть дочь!?
- Лариса, Лариса, вы, хотите сказать, что твоя мама родила тебя от…
- Да, да. Она мне рассказала, что не захотела ломать вашу научную карьеру и жизнь, когда узнала, что забеременела. Она студента, вы молодой аспирант, без денег, без кола и двора. А тут еще будет ребенок. Мать знала, что вы ее очень любите, и она тоже вас очень любила, поэтому решилась на такой шаг. В общем пожертвовала собой во имя вашего будущего – на глазах Ларисы появились слезы.
- Но как она могла, как смогла… - повторял, оглушенный рассказом Ларисы, Иван Никитич... Все еще не веря в случившееся. Расскажите мне про нее, как вы жили все эти годы, пожалуйста. Мне очень важно знать все о вас… - попросил Иван Никитич.
- Хорошо, хорошо, только вы не волнуйтесь Иван Никитич, вам нельзя волноваться. Пойдемте, пойдемте по тропинке, а я вам буду рассказывать. Можно взять Вас под ручку? – спросила Лариса, подходя к Ивану Никитичу.
- Конечно, конечно, извини, но я сейчас еще не пришел в себя… - пробормотал Иван Никитич, разрешая взять себя под руку этой милой девушке, а теперь и дочке.
Лариса подхватила Ивана Никитича под руку и повела по тропинке и начала рассказывать.
Мама уехала к своей тетки сюда, на Мещеру, в небольшой городок Залеский, где и родилась я. Работать устроилась в школу, учителем биологии и географии. Пединститут закончила заочно, когда я уже пошла в школу. Потом ее назначили заучем, а вскоре стала и директором. Меня мама очень любила, но строжила, говорила, что без труда не выудишь и рыбку из пруда… Научила всему: шить, вышивать, печь блины и пирожки, а к праздникам торты. И все мама… Замуж она не вышла, красавица, статная, особенно она мне нравилась в строгих костюмах – глаз не отвезти… Предложений от мужчин было много, но мама отказывала всем. Говорила, что у нее был только один мужчина…
Иван Никитич жадно слушал, не перебивая Ларису, но когда та умолкла на минутку, спросил:
- И что же Аннушка не захотела ни разу сообщить о себе, о тебе, когда я уже состоялся, как ученый. Ведь я мог бы помочь вам, хотя бы материально. Да, о чем я?! Представляю, как же она страдала… Господи, Анна, Аннушка моя и на глазах Иван Никитича навернулись слезы, он остановился, чтобы достать носовой платок из кармана куртки.
Лариса обняла и стала целовать этого плачущего и такого родного ей человека.
- Папа, папочка, ты не плачь, уже все позади. Мама тебя любила, а теперь любить буду я, очень, очень…
Иван Никитич обнял эту молоденькую, стройную девушку и сдавленным голосом, от застрявшего в горле нервного комка и слез, прохрипел:
- Доченька, доченька моя. Я тебя тоже...
Они еще так долго стояли, обнявшись на тропе, не говоря больше ни слова друг другу. Потом медленно побрели обратно по аллеи соснового бора, два очень одиноких человека, неожиданно нашедших свое счастье на такой короткой тропе жизни…