О некоторых свойствах характеров.
Рассмотрим некоторые особенности характеров.
1. лукавый, лицемерный, лживый, обманчивый, двуличный.
Антонимы
2. простодушный, открытый, и с приставкой «не», нелукавый, нелицемерный, недвуличный и т.п.
Это крайности, а реально между ними большое количество промежуточных типов – немного лукавый, напр.
Очевидно, любой человек в норме должен быть несколько лукав, или лицемерен, если хотите. Это необходимо для нормального существования в каждом конкретной социальной среде, в которой он в данный момент находится. Уровень лицемерия устанавливается совместно самим человеком и его окружением интуитивно, чтобы соответствовать нормам, принятым в данном этносе и для каждой житейской ситуации.
Некоторые люди не могут постоянно держаться на заданном уровне лицемерия, что, как говорят, «напрягает» и их самих и окружающих.
Таких людей много и их тем больше, чем не стабильнее сам социум.
Так как стабильное общество – это тоже само по себе редкость.
Пожалуй верно, что лукавые люди и в поступках других видят неискренние мотивы, т.е. проектируют себя на других, или, иными словами, в значительной степени отождествляют окружающих с собой, думают, что и все другие такие же, как и они.
И в оценке поведения других они тоже поначалу не предполагают искренности, пытаясь найти мотивы притворства или лжи.
Аналогично поступают и люди простодушные и открытые, не предполагая у окружающих иную трактовку своего поведения.
И в оценке поведения других они тоже поначалу не предполагают неискренних мотивов, притворства или лжи, если те не слишком фальшивят.
И, наконец, к подлости более склонны люди первого типа.
Людям второго типа это трудно, и у них, обычно, «на роже» все написано.
И поэтому людьми второго типа легче управлять.
В истории обо всем этом мы тьму примеров слышим.
Но мы истории не пишем.
Афоризьма по этому поводу:
Лукавый человек не может выразиться откровенно. Не дано это ему.
Простодушных часто называют лохами, хотя это не совсем то, и их не следовало бы смешивать в одном стакане.
А что мы скажем про жадного свыше средней нормы человека? То есть такого, у которого стремление хапнуть побольше бабок является основной доминантой в жизни?
Будет ли он обязательно лукав? Может ли стяжатель быть, что называется, «добрым малым»?
Но преуспеть здесь без подлости, наверное, невозможно.
Представьте, также, как ловеласа почти бессознательно постоянно привлекают и занимают «прекрасные дамы», и он вечно этим занят, также и стяжатель (назовем его так) денно и нощно, как гончая, выискивает, прежде всего – что от этого можно поиметь.
Без подлости и обмана ему трудно преуспеть.
А теперь вспомним о таких понятиях, как долг, честь, достоинство и, главное, совесть.
Как их связать с перечисленными выше свойствами характера?
Что касается первых долга, чести и достоинства, то они простому человеку как будто ни к чему. Тут как бы выжить, если ты не гранд персона.
Скажем, наш российский олигарх сюда не относится. Он как был быдлом, так и остался, хотя бы и выложил туалетную комнату зелеными бумажками. А унитаз из золота – это уж само собой. Можно и «Челси» купить. Почему нет, благо система позволяет.
Но я говорю здесь о нормальных людях, которые снизу.
Они вечно подпирают трон. Но вся эта от века странная социальная конструкция держится только потому, что у большинства маленьких людей есть совесть и сострадание к своим братьям и сестрам. Несмотря на все усилия неполноценных правителей вытравить эти качества.
Наш язык состоит из множества слов. По крайней мере, их больше, чем у Эллочки-людоедки. И подавляющее их большинство многозначно, или, точнее, многосмысленно. И поэтому любая гуманитарная наука обречена на вечные муки взаимонепонимания. А психологию, особенно социальную, мы вынуждены отнести к гуманитарным наукам.
Конечно, математики и программисты тут как тут. Введем многомерные матрицы и психологические пространства, задействуем фракталы и странные аттракторы, понапишем формул и докажем пару-тройку теорем, опирающихся на кучу лемм.
Заметим, кстати, что математики и физики, эти высшие существа, изъясняющиеся на «языке богов», с помощью совокупности мало понятных непосвященному символов, сами погрузились в такие дебри, что иной раз даже выдающиеся из них перестают понимать, о чем они толкуют.
Правда, на передовых рубежах науки всегда так. Сначала возникает нечто неведомое и ни с чем несообразное, а потом к нему привыкают и нарекают каким-нибудь прозвищем. Постепенно это становится как бы понятным и широким массам.
Но приходится согласиться, что слово «понятный» само по себе условно, в той степени, в какой условны все наши словоформы, которые могут быть хоть как-то поняты только при установлении их взаимосвязи и относительной значимости по отношению друг к другу и к реальности.
(Если признать, что таковая существует.)
Мыслимо ли как-то формализовать эти взаимосвязи?
Тут можно самого Господа Бога поставить в тупик.
В свете сказанного что же тут толковать о формализации необозримых полей страны Гуманитарии.
Но одно тем не менее остается совершенно ясным – нет сомнений, когда человек хочет есть или пить или чего-нибудь в этом духе, как бы и перед кем бы он не кривлялся. Тут он, не колеблясь, падает в ножки матери-природе. Которая, кстати, и есть он сам.