Телеграмма

Сергей Аршинов
Хрущевское сокращение на 1 800 000 численности Вооруженных Сил в 1961 году не обошло стороной и Василия Сергеевича. Служил он в ту пору лаборантом в одной из лабораторий в Военно-Морской Академии. И, несмотря на то что готовить командные кадры для Военно-Морского флота необходимость не отпала, сокращение коснулось и этого учебного заведения. Штаты резали безжалостно, и очень многим пришлось искать себе новое место работы.

Конечно, в мирных условиях армия со штатами военного времени была не нужна и являлась непосильной обузой для страны. Но почва для такого массового сокращения, как это часто у нас бывает, оказалась неподготовленной. Вот и пришлось многим полковникам и генералам отправляться в народное хозяйство, становиться председателями колхозов (но это кому повезло, поскольку такого количества колхозов тоже не было), а то и просто искать себе место под солнцем.

Василий Сергеевич не был ни полковником, ни генералом, а всего лишь мичманом, да и семья его жила в Ленинграде, где и без того свободных рабочих мест было не так уж много, а для уволенных военных, не имеющих нормальных гражданских специальностей, - и тем более. Поэтому пришлось ему еще сложнее. Но поскольку он был высококлассным связистом, заслуженным человеком, прошедшим всю войну, к осени он все-таки нашел себе место, правда, лишь на Северном флоте, - старшиной команды автопилотчиков на только построенном большом ракетном катере. И как только он устроился на новом месте, Екатерина Федоровна – жена, - по его требованию уволившись с работы, уехала к нему. Дети же остались в Ленинграде, поскольку Анечка – дочка, - которой вот-вот должно было исполниться восемнадцать, заканчивала техникум, а двенадцатилетний Сережа учился в Нахимовском училище.

На Новый год ребята отправились к родителям в гости. Сергея в училище собирали чуть ли не всей ротой, - тех, у кого родители служили так далеко на Севере на действующем флоте, у них не было. Да и отец успел в свое время как-то даже сдружиться со своим собратом старшиной роты Сергея, тоже мичманом. Тот, в прямом смысле слова, поставил на уши всю вещевую службу училища, стараясь экипировать Сергея по полной программе: и теплым нижним бельем, и чисто шерстяным свитером, и всем, чем только было можно. Но, поскольку в Ленинграде к тому времени еще серьезные холода не наступили, все это у вещевиков было запрятано очень далеко, и они всячески сопротивлялись.

- Мне парня на Северный полюс отправлять, а Вы тут хренотенью занимаетесь, - увещевал старшина роты. И добился-таки своего!

На Сергея Север произвел неизгладимое впечатление: белоснежные сопки, скалистые берега, незамерзающее суровое море, серьезные, строгие и целеустремленные люди… Бытовых условий он по-детски не замечал, зато на все остальное смотрел широко раскрытыми глазами. И если взрослым невообразимых размеров сугробы – почти под крышу (родители получили половину финского домика, состоящую из трех комнат, ода из которых была закрыта и опечатана, поскольку ее хозяин в это время находился на Кубе), так что из окон почти ничего не было видно, а ко входу нужно было прорывать тоннель выше человеческого роста, - радости не доставляли, то Сергею это все безумно нравилось.

Правда, почти не было сверстников, так что поиграть (ведь парню-то, как я уже говорил, было всего двенадцать лет) было не с кем. Но это с лихвой компенсировалось тем, что Сергей практически ежедневно бывал у отца в части, на катере и даже несколько раз выходил с ним в море. И матросы, и офицеры относились к нему с большим вниманием и заботой, хотя больше, наверное, как к живой игрушке – такой шкетенок, а тоже уже настоящий моряк. За выходы в море он даже, как каждый член экипажа, получал ходовой паек – так называемый «ходаш», - состоящий из пачки галет или печенья, пятидесятиграммовых баночек сгущенки, плавленого сыра и колбасного фарша, двадцатипятиграммовой шоколадки и воблины.

Командование, в свою очередь, тоже хорошо относилось к Сергею, и даже решило использовать его в своих – воспитательных – целях: он был юным морячком, причем не просто в детской бескозырке, а настоящим, а отец его был ветераном войны, - налицо складывающаяся династия, эстафета поколений и так далее, и тому подобное. Его таскали на все мероприятия, а однажды на митинге у памятника погибшему в этом соединении во время войны юнге Саше Ковалеву, который голыми руками зажал перебитый осколком трубопровод охлаждения дизеля и, несмотря на то, что весь обварился, держал его, пока не подоспели старшие товарищи, тем самым, позволив в критической ситуации катеру не потерять ход и выполнить боевую задачу, его попросили выступить перед личным составом. Но Сергей был ужасно нерешительным, стеснительным и даже закомплексованным мальчиком, страшно не любил всех этих массовых мероприятий и любой публичности, в силу чего не только категорически отказался от выступления, а просто сбежал.

Анечка же, наоборот, не только любила бывать на людях, а именно выступать. С первого класса, если не с детского садика, она всегда участвовала в художественной самодеятельности. Она очень рано начала говорить, и даже когда они с мамой возвращались из эвакуации, и ей было всего два годика, она наизусть, с недетским выражением рассказывала весь «Ташкент – город хлебный», приводя тем самым в неописуемый восторг всех соседей по вагону. С возрастом у нее проявился еще один талант: она стала прекрасно петь. Да и частным порядком очень даже неплохо научилась играть на рояле. Поэтому, хоть она и заканчивала техникум общественного питания, в будущем она себя видела только артисткой.

Вот и здесь, в гарнизоне, где единственным очагом культуры был старенький одноэтажный деревянный матросский клуб, она сразу включилась в художественную самодеятельность, став солисткой вокально-инструментального ансамбля. Ну, а поскольку в изголодавшемся отдаленном гарнизоне девушек ее возраста, да еще и незамужних, практически не наблюдалось, в кавалерах у нее недостатка не было. Но, нужно отдать должное, что ни один из них не лег ей, так сказать, на душу. Поэтому, когда подошли к концу Сережины зимние каникулы, уезжала она домой без особого душевного трепета, хотя и с некоторым ощущением какой-то потери, словно утраты своего звездного часа.

Друзья по, если можно так сказать, артистическому цеху – молодые офицеры, мичманы, их жены, матросы - участники художественной самодеятельности – чуть ли не каждую неделю писали ей письма, в которых звали опять к себе, рассказывали, что без нее почти вся самодеятельность в гарнизоне развалилась, и культурная жизнь остановилась. Поэтому, когда она закончила учебу, а Сергея отпустили в очередной летний полуторамесячный каникулярный отпуск, она ехала на Север, как на встречу с чем-то трогательно-прекрасным: еще бы – кому не хочется быть звездой?!

К тому времени в гарнизон прибыло молодое пополнение офицеров, только-только окончивших училища. Были среди них три друга – выпускника Тихоокеанского Высшего Военно-Морского училища: Свинцов, Грачиков и Бережнин. Родом они были из самых разных мест: Сергей Бережнин – из Москвы, Толя Грачиков – из Сибири, но рано оставшийся без родителей, а Гена Свинцов и вообще был детдомовским. В училище они учились в одном классе и стали, что называется «не разлей вода». В отпуск они, как правило, ездили в Москву к родителям Сергея, у которого папа был адмиралом в отставке, выросшем тоже без родителей и прошедшим все прелести беспризорничества и детских домов, а мама – Мария Федоровна, - добродушной хохлушкой, заботившейся о них, как о родных детях. Они, все трое, даже не между собой, а и напрямую называли ее попросту «Марьфё».

Гена Свинцов был парнем разбитным, любил погулять, повеселиться, но в то же время и серьезно занимался спортом. Как ему это удавалось сочетать, не знаю. Но в любое время года, при любой погоде, независимо от того, во сколько он накануне ложился спать, и в каком это было состоянии, он ежедневно вставал в пять часов утра и совершал пробежки пешим порядком или на лыжах по десять километров.

Толя Грачиков был целиком поглощен службой, и ни на какую ерунду в повседневной жизни не отвлекался.

Сергей Бережнин был более утонченной натурой. Спортом он не занимался, видимо, по природной хлипкости здоровья и явно неспортивному телосложению, но очень даже неплохо играл на фортепиано. Службу и специальность свою он тоже любил и отдавался ей беззаветно, хотя и был по натуре несколько ленив. Но была у него и страсть – значки и фотографии кораблей. И по тому, и по другому направлению у него были одни из самых больших коллекций в Советском Союзе. Он сам прекрасно фотографировал и однажды даже, чуть было, не попал в весьма неприятную ситуацию, когда втихаря сфотографировал один какой-то суперсовременный корабль, и был «застукан» при этом занятии компетентными органами.

Как все увлеченные натуры, он был, что называется, немного не от мира сего. Нет, он был абсолютно нормальным и очень даже приятным человеком, но с чем-то таким вот… Поэтому даже прозвища у него еще с училища были «Дон Карлос» и «Князь Мышкин», в то время как у остальных ребят таковые были исключительно привязаны к фамилиям – «Свинчила» и «Грачила», соответственно.

Так уж случилось, что Анечке понравился именно Сергей. Отнюдь не потому, что он был адмиральским сыном, - среди вновь прибывшей лейтенантской братии этого добра хватало. Просто уж так вышло. Видимо, действительно, любовь зла… Нет, вот уж кем-кем, а козлом Сергея никак назвать было нельзя: он был хоть и немного сутуловат, но высок ростом, хоть худоват, но весьма симпатичен, общителен, эрудирован и, как я уже говорил, очень даже неплохо играл на рояле и даже как-то раз или два выступил в художественной самодеятельности. Поэтому у них с Анечкой как-то непроизвольно образовался круг общих интересов, а дальше, как говорится, пошло, поехало.

Все лето они свободное от Сергеевой службы и от Аничкиных занятий время проводили вместе, никак не могли наговориться и надышаться друг на друга. И поскольку время неумолимо приближалось к тому, что Анечке с братом нужно было уезжать в Ленинград, в тайне от родителей они решили, что как только Сергей получит право на отпуск, он приедет к Анечке, и они поженятся.

Осень прошла в горячей сердечной переписке. Они практически каждый день писали друг другу проникновенные послания и не могли дождаться, когда же, наконец, встретятся.

Отпуск Сергею дали уже только где-то ближе к весне. Но, как воспитанный сын, он решил все-таки сначала съездить в Москву, чтобы поделиться своей радостью с родителями и получить их благословения (до этого о своих намерениях он им не сообщал).

Сергей Денисович на рассказ сына отреагировал совершенно спокойно, а Мария Федоровна решила, что это просто очередная блажь, что мальчик оторвался от родительского дома (хотя до этого он пять лет проучился во Владивостоке без ее всевидящего ока и жесткого контроля), что его просто решила окрутить какая-то шустрая девица, воспользовавшись ситуацией, и что его срочно нужно брать в ежовые рукавицы. Поэтому она тут же забрала у Сергея все деньги и документы и посадила его под домашний арест.

Сергей тщетно пытался найти выход из создавшейся ситуации. Он перебрал в уме все возможные варианты, но материного тайника так обнаружить и не смог. Тогда он решил прибегнуть к помощи верных товарищей, послав им телеграмму: «СВИНЧИЛА зпт ГРАЧИЛА тчк МАРЬФЁ КОЛУПНУЛА ЗАГШАШНИК тчк СИЖУ НА МИЗЕРЕ тчк МЭЙДЭЙ* РАЗДЕЛ ТРИСТА тчк ДОН КАРЛОС».
В маленьком северном гарнизоне эта телеграмма произвела эффект разорвавшейся бомбы. «Мать Софья», как в простонародье называли начальницу местного почтового отделения – дородная пожилая азербайджанка с ярко выраженными усами, сросшимися бровями, пронизывающим взглядом масляно-черных глаз и громовым голосом, - получив ее, «взвыла», как корабельная сирена и, не прекращая подавать тревожный сигнал, немедленно отправилась в Особый отдел. Туда же через некоторое время по одному вызвали и Свинцова с Грачиковым.

Прочитав телеграмму, наши друзья все поняли без лишних слов, но официально заявили, что ни о чем не догадываются, и, видимо, вышла какая-то ошибка. Когда же один из них через пару дней, потеряв бдительность, все с того же почтового отделения (ибо другого в гарнизоне не было) отправил Сергею ответную телеграмму «Не в деньгах счастье», Мать Софья и ее отнесла в Особый отдел, в результате чего всех троих еще долго периодически приглашали на собеседования и держали на подозрении в участии в каких-то темных делишках, уж если не в измене Родине.

Деньги друзья Сергею через некоторое время все-таки выслали, но вот встретиться и пожениться влюбленные смогли лишь только летом, когда Анечка вновь приехала на Север в гости к родителям. А Марьфё в итоге полюбила ее почти как родную дочь. Так что весь сыр-бор оказался напрасным.




23.04.07.

________________
* сигнал бедствия, то же, что и SOS