Они сидят на диване. На обоях пальмовые ветви, из щелей в оконной раме доносится шумок машин, напоминающий звуки моря - шшшш… Грубое одеяло из верблюжьей шерсти словно песок - сырой коричневый сахар, сладкий, колющий спину. А вот кастрюли на кухне прогремели – нет, это голодные чайки кричат, отчаянно порхают над водой. И тут холод укусил ее за плечи, батареи отключили – как пережали сонную артерию: постепенно начали теряться море, песок, чайки среди пестрых ковров, что висели в прихожей и своим вызывающим видом вернули их на землю, в настоящее.
Она локтями уперлась в спинку дивана, холодные красные пальцы сжала в кулак. Посмотрела на него и задумалась.
«Делайте Ваши ставки, господа».
Вот колесо рулетки крутится-вертится, шарик перепрыгивает из одной ячейки в другую: сначала белозубый принц в дешевых, но всегда идеально выстиранных и выглаженных рубашках ждал ее каждый вторник после восьми под мостом; хорошее время было, правда – бестолковое. Двумя месяцами позже напомнил о себе старый знакомый, давно она его не видела, как оказалось, изменился в лучшую сторону – отрастил бороду, украсил пальцы серебром и начал снимать кино, но как-то не сложилось у них. Грустная, уже немного изношенная, как старый вельветовый пиджак, она все равно не выходила из моды: липкие губы, большие надежды и маленькие шансы, разноцветные коктейли, гостиницы, номера телефонов губной помадой по зеркалу в ванной, но мимо цели, будто сквозь саму суть пролетала вся эта мишура.
И тут прозвучало сухое «Ставки сделаны, ставок больше нет». Появился он: такой холодный, синий свет шел от него; этакий Боб Дилан с малокровием – белый как полотно, серьезный, глаза большие, совьи. Любовь? Да нет же, о любви она мечтала лет в 17, да и то не как о чувстве, а как о спасении от своих эгоцентрических речей.
Сейчас он смотрит прямо ей в лицо, она так и сидит, немного шатаясь из стороны в сторону, только локти ей помогают находиться в равновесии, руки уже не держутся в кулаках, а просто болтаются, как на ниточках. Боль способствует самосохранению, принятие боли – к упоению ею в будущем. Приходишь к воспитанию в себе горностая – гордое название и маленькие размеры. Это не «горе от ума», это слабость, милая. Он с неохотой вспомнил о том, что завтра привезут детей и она опять станет шумной, вспыльчивой и рассеянной. Казалось, он живет уже вовсе не своей жизнью, а ее – изучая метаморфозы в поведении и мелочи, которые могут вывести ее из себя. И только сейчас он понял, насколько же они несчастны, ему стало жаль ни себя, ни ее и даже ни детей. Ему стало жаль этот маленький, немного жалкий, мирок, что окружает их – ведь он мог принадлежать кому-то другому, тому, кому нужна жизнь.
Хорошо, что воздух чист, а стены гуманны, они не давят, просто дышат так неловко, дышат…
Подумалось ему – мы как муравьи: такие разные и интересные, но всё же – только муравьи. Живем насыщенной трудовой жизнью, пока кто-то не ударит носком кроссовка по нашему дому и не покатится все к чертям.