Низкое седое небо хмурилось, и его простор пестрел жаркими очагами дымчатых синяков. По-утреннему сонный ветер ещё только набирал свою мощь, пробуя на прочность деревья и высокие каменные столбы, но был уже холоден и чётко определился с направлением – северное. Сегодня солнце не покажет и носа из своей уютной облачной постели, не взглянет на земной простор и не одарит двух людей, замерших на платформе камня, даже мимолётным взглядом, а тем более улыбкой.
День собирался побыть мрачным, промозглым и жестоким.
Её губы тёмного вишнёвого цвета были плотно сомкнуты в кривом полумесяце довольной усмешки, а тонкие цепкие пальцы сжимали - наподобие тисков - звенья цепи, устремляющейся дальше вперёд. Взгляд зелёных глаз буквально впился в серые граниты, принявшие в себя и прозрачность, и светлые, почти белые, крупицы снега. Цепь присоединялась к коричневому ошейнику, плотно стягивающему шею молодого человека, но казалось, что даже никакого намёка на неудобство он не вызывает.
Какую-то долю минуты его глаза отвечали взаимностью глазам женщины, но вскорости – из-за скуки прежнего занятия – превратились в стрелы, пущенные в окружающее пространство. Порывы ветра морозили ледяными поцелуями израненную кожу под тонкой тканью рубашки. Всё его лицо было бы шедевром бесконечной усталости и покорности дальнейшим событиям жизни, если бы страдальческую картину не портила улыбка, играющая безумной мечтой на посиневших и искусанных губах. Две капли серого горного озера зафырчали в изнуряющей и смешной своей продолжительностью борьбе, приняв в себя изумрудные острия накалённых в пламени гнева игл. Женщина потихоньку начинала дрожать и бледнеть до воска белой свечи совсем не от холода. От накатывающей разрушающим наводнением ярости.
Рука сжала металлическое кольцо и дёрнула его на себя, каблуком сапога раскрошив в пыль мелкий камешек.
- Я слишком долго жду. В чём дело? – Её красивый в минуты спокойствия голос сейчас был безобразно искорёжен клокочущим рычанием. Веки угрожающе двинулись навстречу друг другу и неожиданно замерли, так и не столкнувшись в лишающем зрения ударе. Пальцы нервно теребили кольца, а прядь волос, оскорблённая страстным дыханием ветра, вырвалась из плена причёски.
- Не молчи! Немедленно опускайся! Слышишь меня?! – Уголки узких губ дёргались, избиваемые душевными порывами злости, стремительно и верно овладевающей новой жертвой, звенящей струнами цепи.
Молодой человек улыбнулся на секунду чуть более явно и поправил на носу тонкую оправу очков, скинув при этом серую чёлку с глаз.
Резкая и грубая боль за шеей заставила его согнуться и коряво прыгнуть вперёд, единственно чтобы не завалиться на каменную платформу к ногам той, что ждёт его коленей у своих стоп уже десять лет. Ошейник, как показалось в момент смерти её лопнувшегося натянутого нерва, стянул горло ещё туже, а всё тело – в особенности местами, награждёнными кровавыми полосами и тупыми ударами, - напомнило о том, что оно - несмотря на всё - пока живо и нуждается в отдыхе. Не знающая милосердия боль – лучший способ напоминания в данном случае.
Юноша стиснул скрипнувшие зубы и еле слышно зашипел, крепко зажмурив глаза, будто слепое неведение могло немного облегчить его, внезапно разбуженные физические страдания.
Ледяные жёсткие пальцы щипцами вонзились в его подбородок и бесцеремонно задрали голову вверх, пригвоздив взглядом к себе вынуждённое внимание. Плещущийся в нём фосфоресцирующий яд и искажённое гримасой жестокости лицо – вся эта потерявшая стойкое самообладание душа вызвала у молодого человека лёгкую улыбку. Ответ не заставил себя ждать, взлетев к небесам стальным скрежетом:
- Уничтожу, раздавлю, тварь. Ещё будешь благодарить своего спасителя и творца, ещё встанешь на колени предо мной и, как ничтожная тень создания, с нижайшим восторгом будешь целовать землю у ног, чёрт тебя задери, неблагодарный щенок!!! – Отвратительные истеричные нотки резали слух музыканта, но, не придавая этому никакого значения и не обращая внимания, он продолжал улыбаться. И тихо, тихо, с уверенностью решившегося произнёс всего пару слов, когда правая, исколотая десятками острий рука взмыла вверх и влево, направляя белое лезвие кинжала в изящный изгиб шеи. Легко, импровизированно, будто без сопротивления въезжая в плоть, распарывая ткани и жилы, вены и артерии, грубо калеча их, обрывая жизнь, отбирая её глубоким поцелуем стали. Изумруд растерял яркое пламя, а медленно остывающее тело оседало на камень, такой же холодный и бездушный, как будущее истекающего кровью и стремительно угасающего человека.
В небесах скрытый бахромой туч издал клич ястреб, встречающий день, а из глубин облаков на землю посыпались белые, скрывающие грязь и кровь, осветляя тающий мрак презрения, снежные кружева.
Всего лишь: «Доброе утро».
19.10.’08