«ВОЛШЕБНАЯ НОЧЬ ЛЕЛЯ», сказка для детей в двух частях
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 17. ЗЛАТООГНЕННЫЙ ЦВЕТОК
Болокот летел медленно. Ему было тяжело, и он спускался все ниже, сам того не замечая. Он летел и думал только об одном: как бы скорее добраться до места и при этом остаться в живых. Поэтому он даже вздрогнул, когда услышал вопль и вслед за ним грозный окрик:
– Ты что, глаза потерял, гнилушка болотная? Не видишь, что ли, ветками меня хлещешь!
Оказывается, они так низко опустились, что верхушки деревьев задевали Трясину, которую, изнемогая от усталости, нес в лапах Болокот.
– Отдохнуть надо, притомился я, – сказал он, отдуваясь.
– Еще чего! – разозлилась Трясина. – У меня вон и голова кругом идет, и держишь ты меня плохо – неудобно мне. Но ведь терплю ради дела, и ты терпи.
Болокот поднялся немного повыше, но тут же почувствовал, что ему уже не хватает дыхания.
– Больше не могу…Сейчас выроню… тебя… – присвистывая, просипел он.
– Но-но-но, не вздумай! – испугалась Трясина. – Ладно уж, ежели так устал, то отдохни немного, только недолго.
Гнилой дух стал выбирать место для посадки, но под ними был дремучий лес и вдвоем с толстухой Трясиной они могли застрять в густых ветвях. Пока он думал и примеривался, силы оставили его, лапы сами собой разжались – и черная туша с неожиданно тонким визгом полетела вниз, подпрыгивая и кувыркаясь на ветвях огромных, могучих деревьев.
Болокот, неожиданно освободившись от тяжелой ноши, даже подлетел вверх, испытывая при этом невыразимое блаженство. «Надо же, – с удивлением подумал он, глядя сверху вниз на поломанные и помятые ветки, – даже не застряла нигде, такую чащобу пробила! А уж страху, наверное, натерпелась! Вон как заверещала, когда вниз сиганула», – продолжал размышлять Болокот, однако на помощь старухе не спешил. Он позволил себе немного отдохнуть, понежиться в теплых волнах воздуха и только потом стал спускаться по следу, оставленному Трясиной. На земле Гнилой Дух озадаченно осмотрелся: никого рядом не было. Вот еще несчастье! Куда она подевалась?! Ищи теперь! Чувствуя себя виновником происшествия, Гнилой Дух превратился в кота, чтобы легче было пробираться среди деревьев и кустов. Но не успел он сделать и двух шагов, как наступил лапой во что-то мокрое и противно-вязкое и тут же услышал слабый звук, похожий на бульканье. Болокот присмотрелся и с удивлением разглядел на земле огромную черную лужу, в которую он наступил и которую в сумеречном свете сразу не приметил. Лужа шевельнулась и застонала.
– Никак Трясина?! – с ужасом произнес потрясенный кот да так и остался стоять на трех лапах, не зная, что делать с четвертой – испачканной в …хозяйке. – Ну и ну! Похоже, от моей хозяйки одно мокрое место осталось, хоть и немаленькое.
Тут, как бы опровергая слова кота, лужа подала признаки жизни. Она начала медленно двигаться, изредка булькая, как закипающий кисель, постепенно подтягивая края к центру и становясь все толще и гуще. Ошарашенный кот стоял с протянутой лапой, словно хотел с кем-то поздороваться, и с ужасом ждал, что будет дальше и чем все это кончится. Бесформенная студенистая масса медленно приобретала знакомые формы, становилась плотной и наконец превратилась в Трясину. Грозно вращая глазами, она открывала рот и пыхтела, и рычала, видимо, от злости не находя слов.
– Я не виноват, я предупреждал, – сказал Болокот, медленно пятясь. – Я Гнилой Дух, а не перевозчик. Надо было раньше на отдых соглашаться, тогда бы не плюхнулась… не упала бы.
Старуха все еще не могла говорить, только пыхтела и вращала глазами, в которых горели злобные огоньки. Болокот предусмотрительно сел поодаль, опасаясь, что ему не поздоровится, когда хозяйка окончательно придет в себя. Через некоторое время Трясина вдруг судорожно втянула воздух, и, с трудом выталкивая слова, сказала:
– Ужо и жабюха, боди, бришлебала, а я тут иж-жа бдебя… А ну, бавай …бора.
Болокот то ли зевнуть намеревался, да передумал, то ли сказать хотел, да не сказал, – так и сидел с разинутым ртом. «Не иначе, головой повредилась, – подумал он. – Интересно, навсегда или так, на время только?»
– Бождо рта-то откинул? Боддери, бодеряшь…
Вот с таким добрым напутствием Гнилой Дух вместе с хозяйкой, и отправились в путь-дорогу.
***
В условленном месте на Солнечной поляне томились в ожидании Баба Яга с Кузьмой. Связанный Кик лежал под деревом: он все еще не проснулся. Баба Яга уже и постояла, и посидела, и ступу в кустах припрятала, а тетка с Болокотом и Синюха все никак не появлялись. Наконец она оставила Кузьму сторожить Кика, а сама отправилась навстречу жабе. Как бы не заблудилась, с тревогой подумала она. И тут Кик открыл глаза. Он еще не совсем пришел в себя, но потихоньку все вокруг стало как бы проясняться. Он начал различать окружающие предметы, узнал ступу Бабы Яги, торчащую из кустов, потом увидел Кузьму и быстро закрыл глаза. «Пусть думает, что я сплю, – решил Кик. – Но почему я в Березовой роще? И кто меня связал? – И тут Кик все вспомнил. И поляну, и глаза жабы, и Гнилого духа, и свои опасения насчет Кики… – Как быть? – лихорадочно думал он. – Убежать? Превращусь во что-нибудь маленькое, веревка ослабнет, я как-нибудь выкачусь из нее… Ладно, убежать от кота я сумею. А может, лучше остаться, разузнать?» Но додумать он не успел, потому что послышался шум, будто кто-то большой и неуклюжий пробирается по лесу. Кик повернул голову и увидел приближающихся Болокота и Трясину, которая тяжело переваливалась на своих коротких и толстых ногах. Теперь уже времени на раздумья не было, и малыш закрыл глаза, притворяясь спящим. Тяжелые шаги приближались, и вскоре Кик услышал сердитый голос:
– Кущька! Бде твоя хозявка?
«Это еще что такое? На каком языке она разговаривает?» – удивился Кик и чуть приоткрыл глаза. «Кущька» сидел с полусонным, полурастерянным видом и молчал. Трясина, как, впрочем, и Болокот, не могла видеть, что за ее спиной из-за деревьев вышла Баба Яга, а Кик увидел и снова закрыл глаза. А Трясина, все больше сердясь, повторила:
– Отвечи, Кущька, отвечи немедно! Бде хозявка?
Баба Яга еще издали услышала странные речи тетки и, встревожившись не на шутку, бросилась к ней:
– Тетя! Что с тобой? Что случилось?!
Трясина повернулась и хотела отчитать Ягу за то, что оставила Кика, но вместо этого неожиданно для самой себя пожаловалась племяннице:
– Вот, Гущя, брюхнулащя вот иж-жа ентова…
– Брюх… Что?!
– Говорит, что плюхнулась, – перевел Болокот.
– Ой, беда! Ой, горе! – заголосила Баба Яга и вдруг набросилась на Болокота: – Ты что же это с тетей сделал, дуракот ты этакий?!
– Ну… уронил я ее. Нечаянно! Тяжелая ведь! А она, видно, головой… сама видишь что: повредилась!
Баба Яга, слушая его, тихонько подвывала.
– Чыч! – остановила их Трясина тоном, достаточно выразительным для того, чтобы быть понятой и без перевода. – Чыч обеи! Никода, Гущя, никода ф сисни ни болечу! – и она погрозила пальцем Болокоту. Потом посмотрела на Кика и спросила озабоченно: – Ентот вон кимор чиво шплит вще… очунется ли не очунется ли?
Кузьма спрятал морду в лапах и мелко вздрагивал – может, от страха, но скорее всего, от смеха. Все молчали, только Болокот, лучше других понимавший теперешнюю речь Трясины, ответил:
– Очухается, очнется, я же его легонько! Вот доберемся до места… Ой, гляньте-ка, Синюха шлепает…
– Ну, наконец-то! Все в сборе. – Баба Яга посмотрела на тетку и спросила: – Теперь, может, пойдем, а, тетя? Не опоздать бы.
– Бора. Бери, – Трясина кивком указала Гнилому духу на Кика. – Бора. Бо дробинке жа мня!
Болокот негромко, чтобы ненароком не разозлить Трясину, перевел:
– По тропинке за мной!
Но Трясина услышала, – видно, со слухом у нее дело обстояло куда лучше, чем с речью, и громко сказала:
– Жа мня!
– За мной, – повторил Болокот, вошедший в роль переводчика.
Трясина выпучила глаза и, свирепея, крикнула:
– Жа мня, жа мня – не за тя, жа мня!
– Идем, идем, тетя, мы за тя, фу-ты, за тобой идем, веди нас, – поспешила предотвратить назревающий скандал Баба Яга, но сама с тревогой подумала: «А вдруг она как говорит, так и соображает? Вдруг у нее как в словах, так и в голове путаница? Ох, чуяло мое сердце неладное, чуяло беду…» Синюха, ковылявшая за ней, уже несколько раз задавала один и тот же вопрос, но так и не получила ответа. Баба Яга была занята своими мыслями. Так, молча, на некотором расстоянии друг от друга, они и шли по узкой тропинке, петлявшей в дремучем лесу.
Наконец Трясина увидела впереди за кустами Заветную поляну, повернула голову, и тут… Словно тучи комаров и пчел впились в ее тело! Неизвестно откуда на нее посыпалось со всех сторон что-то колючее, острое и болючее. Толстуха, охая и вскрикивая, затопала ногами, замахала руками, потом закрыла ими лицо и шлепнулась на тропинку.
Болокот нес Кика. По сравнению с толстухой-хозяйкой, ноша казалась ему почти невесомой, хотя он все-таки немного отстал. Когда же догнал Трясину, налет неизвестно кого уже прекратился.
– Ты чего это? – удивился Гнилой Дух, увидев распластавшуюся на земле старуху.
– Тихо! Слушай! – зашептала Трясина. К ней то ли от испуга, то ли еще от чего вернулась нормальная речь.
– Что? Где? – спросил Болокот и замер, прислушиваясь. Но ничего не услышал, а если и услышал, то не понял, потому что у него закружилась голова, тело стало легким, и он, шепнув мечтательно «Лечу-у-у!», плавно опустился на землю и захрапел.
Кик осторожно начал освобождаться от сонных объятий Болокота. Баба Яга, вывернув из-за поворота, чуть не упала, споткнувшись о кота, и закричала:
– Чего разлегся? Что за помощников Болотный Дед нам дал! Все б им отдыхать!
– Да не шуми ты, – зашептала Трясина, тревожно оглядываясь. – Кто-то здесь есть. Что это было – не пойму, словно град какой-то…только сухой.
– В такую жару? – Баба Яга сначала обрадовалась, услышав нормальную речь тетки, но упоминание о сухом граде насторожило ее, и она подумала, что с головой у Трясины все хуже.
Но как раз в этот момент колючий град ураганом обрушился на них. Причем летел он не сверху, как положено, а сбоку и сразу со всех сторон. Градины застучали по телам, рукам, но особенно больно было, когда они попадали в лицо и в голову. Испуганные и ничего не понимающие старухи бросились назад по тропинке и, столкнувшись с котом и Синюхой, упали. Град кончился, и послышался шорох, а вслед за ним приглушенные голоса. Поверженные и побитые старухи даже голову поднять боялись. А в это время Кирилл уже относил Кика в кусты, где ждал их Петюня. Кика, усыпившая Болокота, готовилась нагнать сон на старух, а в кустах по обеим сторонам тропинки прятались Старая Яша, домовой и Катя. Они радостно переглядывались. Еще бы! Ведь замысел их удался на славу.
А все началось с того, что еще в избушке Старой Яши Катя придумала обстрелять старух и их помощников. Главный расчет был на внезапность и неожиданность. «Они растеряются, испугаются, и у Кики будет время усыпить всех по очереди», – сказала Катя, и все ее поддержали. Старая Яша принесла мешочки, которые стала наполнять сухими ягодами, а Кирилл и все остальные пошли срезать трубочник, росший в изобилии у дома Старой Яши. Из его толстых полых стеблей получились отличные трубочки – именно то, что надо. А потом все начали тренироваться в стрельбе черемухой. Поросенок тоже хотел научиться, но с трубочкой у него ничего не получилось. И держать ее было неудобно, и ягоды почему-то в нее не попадали. В первую попытку Петюня нечаянно их съел. Но это бы ничего: первый блин комом, говорят. Но и во вторую случилось то же самое! И в третий раз тоже. Петюня чуть не плакал. Чтобы он не огорчался, Кика разрешила ему просто выдувать ягоды изо рта, без трубочки, только очень сильно. Петюня попробовал, и у него получилось, да так здорово! Кирилл даже засмеялся и подумал: «Ну, и Петюня! Просто пулемет какой-то!» А потом они заторопились, быстро собрались и поспешили в лес. Им надо было прийти к Заветной поляне раньше Бабы Яги с теткой и их помощников, чтобы устроить засаду.
И вот теперь, когда первая часть плана прошла с успехом, Старая Яша осторожно выбралась из своего укрытия и сказала Кириллу:
– Пора тебе идти, Кирюша, мы теперь и сами справимся.
– Ладно, пошел я. Удачи вам.
– Тебе удачи да доброй силы в помощь! Смотри, не забудь, что говорила тебе!
В это время Баба Яга, осторожно оглядываясь и не видя нигде Кика, вдруг поднялась и закричала:
– Кикиморы это! Лови их, держи! Хватай Кика!
Прятавшиеся в засаде снайперы тут же принялись обстреливать врагов, а Кика уже шептала сонное заклинание. Баба Яга вдруг резко остановилась, медленно повернулась в сторону Кики, подняла руку с вытянутым пальцем – то ли погрозить хотела, то ли тетке показать на кикимору, но не успела ни того, ни другого, а просто ахнула и рухнула, как подкошенная. Но тут в Трясине взыграл боевой дух, и она, уже не обращая внимания на град, крикнула:
– Синюха, вперед! Делай свое дело! – а сама, прикрываясь руками, со зловещим видом наступала на Кику. Она была убеждена, что произнесет свое заклинание раньше, чем Кика. Но, как оказалось, напрасно: каждый шаг ей давался с трудом. Лес поплыл перед глазами, от кикиморы, ставшей вдруг огромной, исходило приятное тепло, от которого становилось уютно и спокойно, и Трясина, растянув лицо в безмятежной улыбке, покачнулась, повернулась и, взмахнув руками, осела на землю. Кика подошла к ней, провела в воздухе рукой для верности, и тут услышала визг поросенка:
– Еще, давай скорей, да в глаза не смотри!
Кика обернулась и увидела, как из кустов надвигается огромная разинутая пасть. Оказывается, пока она усыпляла старух, а берегиня с домовым обстреливали сначала Бабу Ягу, а потом Трясину, Катя, поросенок и освободившийся Кик воевали с Синюхой. Они бросали ей в рот «жабий ужин» – комья земли, палки и камни. Большой камень, брошенный Катей, попал прямо в раскрытую пасть, и растерявшаяся жаба проглотила его. От такой нелепости Синюха даже остановилась. Жаба, наливаясь чернотой, разбухала на глазах. «Если такая наступит, пожалуй, раздавит», – подумал поросенок. Но Синюха уже не могла двигаться, так как знала: теперь любое движение – и она лопнет. Так объевшаяся жаба и осталась сидеть на месте, боясь пошевелиться. Подошли Старая Яша с Пафнутием, и домовой спросил:
– Может, ее тоже усыпить? Пусть отдохнет маленько.
Кика только повела рукой, и Синюха послушно закрыла глаза.
– А Кузька где? – вспомнил Кик.
– И правда, – подхватил Петюня, – куда же он подевался?
Все бросились искать кота, но его и след простыл.
– Удрал! – вдруг засмеялся Кик.
– Ну и пусть, он один нам не помеха, – махнул рукой Пафнутий.
В этот момент всем показалось, что в лесу стало светло и, не сговариваясь, они помчались к Заветной поляне. Остановившись у кустов, окружающих ее, они замерли.
В центре поляны над кустом папоротника качалась тонкая стрелка с маленькой почкой-бутоном на конце. От нее исходило таинственное зеленое сияние, Лес замер: ни шороха, ни звука. Недалеко от папоротника стоял Кирилл. Свет разгорался все ярче, маленькая почка на качающемся стебле начала расти, и вдруг… в вышине над поляной что-то загудело, послышалось хлопанье крыльев, гулкое уханье. Кирилл даже не пошевелился, только крепче вцепился в мешок. Какая-то ледяная рука провела по его голове, схватила за волосы. Хотелось повернуься, посмотреть, сбросить ее, но Кирилл помнил рассказ Пафнутия, и старался думать только о цветке. И тут чей-то голос угрожающе зашипел ему прямо в ухо:
– Куда ты идеш-шь?! Это наш цветок! Не дадим! Не позволим!
А с другой стороны визгливо, с издевательским смехом кто-то закричал:
–Дурачком будешь! Дурачок! Дурачок!
Бутон тем временем становился все больше, уже видны были плотно прижатые желтые лепестки, вот уже они стали оранжевыми, начали подрагивать, отгибаясь. Кирилл даже разглядел красные прожилки на лепестках. И вдруг что-то вспыхнуло так ярко, что все зажмурились. Когда же они открыли глаза, над кустом папоротника горел алый цветок. Отсветы от его сияния разливались по лесу, превращая его в незнакомое таинственное царство. Синие и фиолетовые тени бродили среди стволов деревьев. Плавно покачивались, словно от слабого ветра, длинные ветви, с которых падали сказочные цветы, тут же рассыпаясь искрами. Из темноты выплывали золотые звезды, вспыхивали и исчезали, улетая золотыми лучами. Кириллу казалось, он падает куда-то… Вдруг раздался громкий резкий хохот: «Дурачок! Дурачок!» – и Кирилл с ужасом вспомнил, что медлить нельзя. Он бросился вперед и сорвал волшебный цветок, повторяя про себя:
– Помоги, пожалуйста, лесу! Подскажи, как справиться с бедой! Открой имена шишиг болотных!
Дрожащими от волнения руками мальчик открыл мешок и положил туда все еще сиявший цветок. И тогда все стихло. Кирилл медленно, устало опустился в траву. Он сидел неподвижно, словно прислушивался к чему-то.
Когда его окружили потрясенные друзья, мальчик поднял голову и сказал:
– Макуша Корявая, Плакуша Мокрая-Пузырявая, Ичуха Нечесаная…
Катя бросилась к брату, села рядом с ним и, заглядывая в глаза, жалобно заговорила:
– Кирюша, это я, Катя! Кирюша, очнись, все уже кончилось, посмотри!
Кирилл моргнул, вздохнул и улыбнулся:
– Кать, ты что, решила, что я дурачком сделался? Это же имена шишиг болотных, – и он еще раз, чтобы все запомнили, повторил: – Макуша Корявая, Плакуша Мокрая-Пузырявая, Ичуха Нечесаная. Все! Теперь мы знаем, как от злых сил избавиться.
Все завздыхали, заулыбались, заговорили разом. Пафнутий со Старой Яшей счастливо повторяли:
– Мы же знали, мы же говорили…
А все остальные навалились на Кирилла, обнимая и целуя, но из всех этих поздравлений и прочих проявлений радости вышла самая обыкновенная куча-мала. Но и дети, и кикиморы, и Петюня, нимало не смущаясь, катались в росистой траве, смеясь, повизгивая и похрюкивая.