Уроки черной магии. Книга первая

Минутная стрелка лениво доползла до двенадцати и остановилась. Послышался  тихий щелчок, и снова в квартире воцарилась тишина. Пробило восемь утра, а она до сих пор стояла у зеркала в коридоре, приглаживая воротник блузки ладонью.
Еще пара минут – и она рискует опоздать в школу.
Мирра вздохнула, прислушиваясь к тишине. Как всё в её жизни стремилось к совершенству, так тишина в её квартире пыталась сойти за безупречную беззвучную сферу, безжизненную  и молчаливую. Но достичь сего эффекта не удавалось: то, подхваченная сквозняком, зашуршит занавеска на кухне, то закрытая дверь чуть хлопнет, едва касаясь стены. Тишина полнилась звуками, шепотами и шелестами, а потом и вовсе перестала быть тишиной: в квартиру с резким визгом ворвался звонок, возвестив о том, что школа сегодня подождет.
Между школой и работой она предпочитала выбирать работу.
Мирра шагнула в сторону входной двери, ощутив, как скользнул по коже руки и лица холодок: не ей одной было интересно, кого занесло в такую рань. Она привыкла к безобидному соседству сквозняков, холодков и мимолетных звуков, обладавших собственным характером, особенностями, даже именем.
Мирра открыла дверь, не забыв заглянуть в глазок: высокая, подтянутая женщина с идеально прямой спиной, в идеально выглаженном темном деловом костюме, застегнутом на всё пуговицы, с седеющими волосами, стянутыми сзади в тугой пучок. Всё в ней было идеально и подтянуто, взгляд -  прямой и очень решительный. Верно, при обыкновенных обстоятельствах к нему подошел бы эпитет «бесстрастный», но обстоятельства отнюдь не считались обыкновенными, а в глазах бушевала буря чувств: и гнев, и холодная ярость, и страх, и надменность. Пожалуй, стоит упомянуть еще о надежде.
Женщина искреннее надеялась, Мирра ей поможет.
-Здравствуйте, - сказала женщина. Не дождавшись ответного приветствия, она добавила: - Мне нужна Мирра.
-Это я. Проходите.
Женщина замешкалась, разглядывая её несколько дольше, чем позволяли приличия. На её лице ясно читалось недоверие и вместе с тем недовольство.
-Вы?
Мирра чуть приподняла брови. Её губы тронула чуть заметная улыбка.
-Я. Проходите, пожалуйста.
Она прошла по коридору к двери из темного дерева, распахнула её. Пропустила гостью вперед, и аккуратно закрыла её за собой.
Женщина положительно не знала, как реагировать на обстановку комнаты, которая, по-видимому, служила кабинетом. Она ожидала увидеть тесную, неуютную каморку с занавешенными окнами, тонущую в полумраке, приторном аромате свечей или еще чего похуже. На маленьком круглом столе непременно должен был возвышаться хрустальный шар с расплывчатой дымкой в центре, а хозяйке шара должно было быть никак не меньше пятидесяти.
Но через массивный письменный стол от неё сидела просто девочка. Или девушка. Это юное создание находилось на том промежуточном этапе, когда ребенка уже не назовешь ребенком, однако о взрослости речи не идёт. Она была миниатюрной, невысокого роста, с узкой талией и едва наметившимися изгибами фигуры, невероятно хрупкая и изящная. Возможно, пройдет время, и она превратится в очаровательную девушку. Пока же перед ней сидело лишь дитя с миловидным лицом.
Крупные, спокойные серые глаза цвета предгрозового неба не разглядывали её. Зрачки не двигались, а взгляд казался неподвижным взглядом хищника перед прыжком. Равнодушный взгляд уперся в её лицо. Женщина на мгновение подумала: уж не смеется ли девочка над ней. Но тонкие губы, тронутые прозрачным блеском, каким так любят пользоваться старшеклассницы, не улыбались.
Мирра ждала, пока женщина заговорит, но та молчала, оглядываясь на однородного цвета стены. Вопреки стереотипам и её ожиданиям, они не были черными или даже темными. Насыщенный акриловый цвет переливался в янтарных бликах утреннего солнца, становясь то небесно-голубым, то наполняясь зеленоватыми оттенками цвета морской волны. Солнце заливало  каждый угол, каждый сантиметр кабинета, так что женщина могла осмотреться и развеять последние страхи, сомнения. По правую сторону от двери стоял черный кожаный диван офисного вида, по левую – шкаф до самого потолка, вдоль всей стены.
Женщине пришлось признаться себе, что либо её взгляды устарели, либо девочка действительно знает своё дело, как ей и говорили. Она снова взглянула в нейтральное лицо с кожей бледной ровно настолько, чтобы оттенить пышные черные волосы. Мирра сидела за столом, иссиня-черные локоны обрамляли её лицо и фигуру, и сквозь них лился солнечный свет, окружая девочку сиянием едва ли не мистическим. Наконец она решилась прервать молчание:               
-Чем я могу вам помочь?
Голос её показался женщине далеко не детским. Сформировавшимся. Он уже не поменяется, сколько бы лет ни минуло – останется таким же серебристым перезвоном, ласкающим слух и заставляющим довериться.
Женщина задумалась. Она не знала, с чего начать. И снова ей стало неуютно под неподвижным взглядом серых глаз.
-Это касается кого-то из ваших близких?
Женщина в  ответ только кивнула. Потом, подумав, покачала головой.
-Как бы там ни было, правда принесет нам наибольшую пользу.
Мирра дала понять, что не стремится удержать её любой ценой. В её голосе вдруг зазвучало безразличие, и вместо надежды он подарил опасение.
-Я расскажу, - поспешила сказать женщина.
Она замешкалась, думая, с чего начать. Потом просто достала из лакированной сумочки фотографию. Мирра протянула левую руку, и женщина не могла не обратить внимания на её ногти. Неестественно длинные, острые, покрытые серебристо-металлическим лаком. При солнечном свете они казались стальными.
С фотографии на Мирру смотрела жизнерадостная, полная девушка с искрящимися глазами. Она смеялась, раскачиваясь на качелях, излучала свет и доброту. Мирра невольно улыбнулась, глядя на эту заразительную радость. Но уже  секунду спустя без всякого выражения смотрела на свою клиентку.
-Итак, это…
-Жена моего мужа.
-И она…
-Имеет все шансы забеременеть в ближайшее время.
Мирра кинула оценивающий взгляд на девушку и больше уже не возвращалась к фотографии, всё внимание сосредоточив на бывшей и, вероятно, брошенной жене.
-Понимаю. Что я могу вам предложить, - она незаметно скосила глаза на лежащую перед ней визитку, - Светлана Васильевна?
-Сделать так, чтобы этого не произошло.
Мирра задумалась. Мраморный лоб под челкой прорезала вертикальная линия, а ногти начали постукивать по столешнице. От этого звука Светлане Васильевне вдруг стало не по себе.
-Не произошло… Позвольте уточнить: никогда не произошло?
-Никогда.
Кожа на лбу разгладилась. Мирра произнесла бесцветным голосом, будто говорила о том, что дважды два – четыре и никак иначе.
-В таком случае я вижу одно решение – бесплодие.
Светлана Васильевна вдруг ужаснулась. Лишить другую женщину возможности быть женщиной. Иметь детей. Почувствовать себя счастливой. Бог никогда её не простит…
Она по-другому, будто со стороны посмотрела на себя. Пришла к какой-то колдунье, которая и на колдунью-то приличную не смахивает, и просит сотворить с женщиной такое. Стало противно от самой себя, от мира вокруг. Кожи коснулось что-то прохладное и влажное. Светлана Васильевна вздрогнула, внезапно ощутив подлинную атмосферу квартиры, где она оказалась.
-Вы не обязаны принимать решение сейчас, - мягко произнесла Мирра. – Я лишь могу напомнить, что сегодня полнолуние. Этот обряд совершается именно в полнолуние. До следующего – целый месяц, а если я правильно поняла ситуацию, вам желательно времени не терять. И к тому же, - постукивания ногтей о стол стали медленнее, тише. Взгляд замер в точке меж бровей Светланы Васильевны, выше переносицы, - Я полагаю, вы принесли сюда фотографию, так как уже приняли решение.
Светлане Викторовне стало до того неуютно на своём месте, что она не смогла сдержаться и заерзала. Скорее убраться из квартиры. Скорее прочь, и пусть эта девочка делает то, что должна.
-Да, - чуть слышно, охрипшим голосом подтвердила она. – Какова ваша цена?
-Десять тысяч. Половина сейчас, половина после. Так как полную гарантию вы получите только после смерти девушки, то придется верить мне на слово.
Светлана Викторовна наблюдала за ней и верила. Верила в то, что Мирра сможет. И что она в ладах со своей совестью. К тому же не один, даже не два человека рекомендовали её.
-Я верю вам.
-Отлично, - отозвалась Мирра, но на лице её не отразилось и тени ликования. Она оставалась серьезной, - Мне нужны полное имя и фамилия девушки.
-Иванова Анна Владимировна.
Мирра кивнула. Записала что-то в блокноте, оказавшемся внезапно под рукой, убрала фотографию в ящик стола. Поднялась, деликатно давая понять, что аудиенция окончена.
-Итак, дело только за авансом.
Светлана Васильевна ожидала от себя отвращение к её деловому подходу, но почему-то испытала что-то, что отдаленно напоминало уважение. Мирра говорила о предстоящем будничным тоном. Сейчас она получит деньги, сложит в сейф, что был оборудован в том же кабинете, охраняемый больше, чем могла позволить себе реальность, отрекающаяся от духов и сверхъестественного. И пойдет в школу, на время забыв о том, что после сегодняшней ночи одна из миллионов женщин будет лишена возможности стать матерью.
И это нормально?
Светлана Васильевна  решила не отвечать на этот вопрос. Ни на какие другие. Она лишь поспешно выложила на стол пачку банкнот. Мирра не сочла нужным пересчитать, лишь провела ладонью по воздуху над деньгами. Удовлетворительно кивнула.
-Вы не хотите узнать, что сделала эта… эта девушка? – в последний момент любопытство всё же взяло верх над страхом.
-Нет.
-Хм… вам не нужно это или вам это неинтересно?
Мирра посмотрела на неё почти с презрением, сверху вниз, хоть её рост не позволял этого.  Светлане Васильевне пришло в голову, что у неё свои, непоколебимые понятия о чести и благородстве. Новая волна уважения затеплилась в её душе.
-Если бы вы изволили причитать на тему какая вы несчастная, и  какая эта баба сука, я бы не стала вас прерывать. Но мне глубоко безразлично, каковы мотивы вашей ненависти.
-Ненависти?
Мирра вздохнула так тяжело и вместе с тем отстраненно, что могло показаться: она просто устала. Правую руку, что до сих пор держала на коленях, она вытянула перед собой, широко раскрыв ладонь и чуть растопырив пальцы. Если бы Светлана Васильевна верила в это, она бы сказала: Мирра дотронулась до её ауры.
-В вас достаточно ненависти, чтобы сделать работу самой, - она встряхнула рукой и снова прикоснулась к тому, что им обеим было невидимо, - если бы не страх, я думаю, у вас бы получилось. Знать, каким образом, направить всю негативную энергию, злобу в сторону этой девушки. Видимо, вас сдерживает религия и нормы общественной морали.
-А вас разве нет?
Мирра небрежно и вместе с тем грациозно, словно играючи, пожала плечами.
-Я сказала достаточно, Светлана Васильевна. Через четыре дня ритуал будет закончен. И я жду от вас остальной суммы.
- Вас даже не интересует, откуда у меня ваш адрес?
-Он есть в Интернете. Он есть у моих клиентов. Ничего удивительного.
Она распахнула дверь кабинета, приглашая её выйти. Стоя, она казалась еще более миниатюрной, облегающие черные брюки и светлая блузка, приталенная и длинная,  лишь подчеркивали это.
Светлана Васильевна хотела сказать еще что-то, но её отвлек странный звук. В первые мгновения она не узнала его: точнее, её разум отказывался узнавать. Тихое, утробное рычание. Почему-то на ум сразу пришли картины чудовищ. Что там? Волк-оборотень? Или зомби? Или вампир?
Дверь в комнату, откуда доносился приглушенный рык, оставалась закрытой. Не было сомнений: Мирра тоже слышала его. Могла остановить. Но она хотела, чтобы эта женщина услышала. Испугалась.
Что ж, цель была достигнута вполне.


Звонок на урок вырвал её из сонного состояния. Вот уже долгое время Мирре не удавалось как следует отоспаться: большинство ритуалов требовали ночного бдения и пресловутой полуночи, описанной чуть не в каждой книге, претендующей на звание колдовской или хотя бы мистической. Ночью действительно работать было легче. Продуктивнее.
Но, кроме того, что Мирра была в известном смысле чернокнижницей, она оставалась ученицей девятого класса. То есть уже девять лет, из года в год, она скучала на уроках.
Из сонного оцепенения её вывел голос учителя истории, который не терпел невнимания, а тем более – блуждающего взгляда.
-Бежина. Бежина! Вернись к нам, будь добра! – прогремел его голос совсем близко от её уха.
Оказывается, она не заметила его приближения. Пора отдохнуть. Определенно, пора набраться сил и вернуть прежнюю внимательность, граничащую с настороженностью.
-Прошу прощения, Александр Григорьевич.
Её глаза нашли фигуру учителя и остановились на нём, не сдвинувшись больше ни на сантиметр. Та самая точка между глаз, выше переносицы и пониже лба, самая незащищенная, уязвимая. В свою бытность преемницей детского дома она обнаружила эту особенность и с тех пор использовала скорее неосознанно, заставляя людей испытывать не просто дискомфорт, но  едва ощутимый страх.
Мирра не спорила с учителями. Она была покорна и серьезна, не спускала с них глаз и почти никогда не улыбалась. Когда-то её забавляло их поведение, но давно наскучило. Всё, что теперь колыхалось в бездне души при виде реакции на её несложные уловки – усталость и тоска.
Александр Григорьевич, мужчина лет больше преклонных, чем средних, хоть на вид определить его возраст было чертовски трудно, отошел к доске, будто ища в ней защиты. Сам себе он не мог ответить на вопрос: «Отчего?», потому злился и терялся еще больше.
Стук в дверь класса оказалась для него неожиданным даже для самого себя облегчением.
-Войдите, пожалуйста.
Вошла восьмиклассница, одна из представительниц школьного парламента, прижимая к себе журнал.
-Проверка формы, - тонко пропищала она.
Класс нехотя, пыхтя, перешептываясь, поднялся. Девочка оглядела разношерстную толпу, остановила взгляд на Мирре и её соседке по парте.
-Соберите, пожалуйста, волосы, - очень вежливо, не путая растерянность с откровенным страхом, обратилась восьмиклассница к ней.
-Конечно, - без улыбки и нарочито серьезно, как сделала бы еще год назад, забавляясь, ответила Мирра.
Но всё же в некотором развлечении она не могла себе отказать. Отчасти для того, чтобы доказать: она не разучилась этого делать, отчасти оттого, что следующее замечание было обращено к Рите, той самой соседке по парте. Сосредоточившись, вычеркнув окружающее из действительности, Мирра представила, как тонкие путы сродни паутине вьются вокруг девочки. Вокруг талии, вокруг тонкой шеи, обвились вокруг каждой ноги, обтянутой розоватыми колготками, несколько раз. Пока они расслаблены, но…
-Без формы, - указав на Риту, произнесла восьмиклассница, и в  тот же момент Мирра сжала правую руку.
Путы и веревки, что тянулись к ней, к руке, превратились в узел, стянулись на мягком, податливом теле девочки, которое вдруг представилось Мирре без одежды. Кожа совсем детская, как у младенца, и веревки оставляют на ней красные рубцы. На груди и шее рубцов нет, но их стягивает атласной прочной лентой – нечем дышать. Девочка задыхается. Ей больно.
Восьмиклассница покачнулась, но устояла на ногах. Она вздохнула, попыталась что-то сказать и не смогла.
А Рита была одета в свободную юбку в бежевую клетку и столь же свободную кофту. Далеко до официального стиля, но ничего вызывающего. Хотя, когда хотела, Рита умела устроить настоящий бунт, не страшась ни гнева родителей, ни упреков учителей. В детстве её много били за это, воспитав вместо страха дерзновенную готовность идти своей дорогой. Быть может, поэтому они с Миррой так быстро нашли общий язык.
Когда класс снова посадили, она сказала тихо, почти шепотом, блеснув при этом в полуулыбке своими ненарочно заостренными, сильно выделяющимися зубами, какие  обыкновенно называют клыками. Они достались от природы и всякий раз, когда это милое личико, обрамленное белокурыми волосами, улыбалось, зубы рано или поздно приводили к мысли о том, что перед вами вовсе не безобидно-покорное создание.
-Не надо было.
-Я лишь хотела проверить.
-Что?
-Что до сих пор настолько плохая, могу причинить незнакомому человеку боль исподтишка и не мучиться угрызениями совести.
Серые глаза встретились с голубыми, и до невозможности похожие улыбки, какие бывают лишь у хищников, искривили девичьи губы.


Мирра прикрыла за собой входную дверь, осторожно поставив школьную сумку на пол. Мгновения она слушала тишину, воцарившуюся в квартире за миг до того, как в коридоре зазвучали её приближающиеся шаги. Когда-то, стоило оставить квартиру без присмотра, всё в ней переворачивалось вверх дном: занавески на окнах были порваны, стекло разбито, мамины цветы на подоконниках в лучшем случае изрядно потрепаны, а перед носом у вошедшего со свистом пролетала ваза, врезаясь в стену.
Но это было давно; тогда Мирра еще не вполне могла управлять своими способностями и чужой волей. Теперь же призрачная жизнь в квартире замолкала с её приходом, лишь иногда воскресая легким вздохом у самого уха, скольжением по коже, незаметными передвижениями мелких предметов.
Тишина продлилась ровно секунду, и из глубины квартиры послышалось утробное рычание, которое постепенно перешло в нечто, напоминающее мурлыканье.
Собаки не умеют мурлыкать?
Эта умела и не такое. Из смежной с кабинетом комнаты встречать Мирру вышла высокая, крупная хаски, в современно мире более известная как сибирская лайка. Широкая грудь казалась единственным белым пятном на её теле, а тело было покрыто всё сплошь черной шерстью. Лапы ступали по ковролину, устилавшим холл и комнаты, тихо, не царапая внушительными когтями. Рану от таких когтей пришлось бы зашивать, не говоря уже о ране от длинных клыков в пасти собаки.
Но Мирру она никогда бы не тронула. Подойдя к хозяйке, она потерлась о её ноги, будто не позволяла себе более бурного выражения радости, что светилась в её ярко-синих ласковых глазах. Потом легла у ног, загородив своим длинным, сильным телом проход, вытянула лапы и положила на них морду, пригнув голову, тем самым выражая полную покорность.
Мирра протянула левую руку и погладила её за ухом. Молча, без видимых эмоций, но собака снова заурчала, точно гигантский ребенок.
-Здравствуй, - произнесла она, и голос прорезало сразу тысячей чувств. Власть, покровительство, обещание защиты, забота сквозили в нём, и нельзя было понять, что из них важнее.
Острая морда ткнулась в раскрытую ладонь, излучающую умиротворяющий запах хозяйки, смесь едва уловимого, лавандового аромата духов и её собственного аромата кожи, власти и бесстрашия.  Собака отползла чуть в  сторону, освободив Мирре дорогу, позволяя двигаться дальше по коридору. Лишь когда Мирра взяла с полки поводок с ошейником и затянула его на шее собаки, та счастливо завиляла пышным хвостом, приветственно тявкнула.
Мирра снова потрепала её за ухом и, взяв поводок, захватив в карман пальто только ключи и мобильный, вышла.


Февраль раскинулся над миром, собирая в нём последние остатки зимы, согреваясь первым вестником весны. Всё вокруг пахло весной, воздух полнился свежестью и неясным предчувствием радостного ожидания волшебства, какое приходит каждый раз с пробуждением природы. Снега таяли под ногами, температура то и дело подскакивала выше нуля, зима почти испарилась в воспоминаниях.
Почти испарилась.
Собака, казалось, весьма осознанно поборола в себе желание броситься в остатки безупречно белого, но уже твердого, хрустящего снега. Она шла рядом с хозяйкой, даже не крутя мордой. Наконец Мирра остановилась, отпустила поводок на всю длину, сунув руки без перчаток  в карманы пальто. Так - без перчаток – она лучше чувствовала окружающий мир с его страхами и сомнениями, горем, злобой и отчаянием. Верно, надежда с наслаждением, весельем и окрылением в нём тоже были, но это уже не по её части.
Мирра родилась, чтобы причинять боль. По крайне мере, жизнь не уставала ей это доказывать. Сколько она себя помнит – то ли в защиту, то ли  средством необходимости, но она так или иначе становилась причиной потерь, слез, горечи. Это не трогало и даже не расстраивало – пока её не касалось.
От мыслей отвлекла звонкая трель мобильного. Она привыкла отвечать на звонки в любое время суток, даже если была предельно занята. Это мог оказаться очередной клиент, а для клиента она всегда была свободна.
-Я вас слушаю.
Нейтральный голос с едва  приметным придыханием звучал настолько приветливо, насколько хватало терпения.
-День добрый, Мирра.
Каким бы женственным и приятным ни был её собственный голос, этот – женственный, глубокий, мелодичный и густой, не шел с ним ни в  какое сравнение. Он не пытался играть или изображать искренность. Более, того он и не был искренним, но он привлекал, обнимал, обволакивал и ласкал слух. Одно звучание его приводило в трепет. Однако Мирру обмануть было непросто. Она не стала задавать банальных вопросов вроде «Чем обязана звонку?» Ждала, пока собеседница объяснится, чувствуя, что подталкивать её ни к  чему.
-Я хочу, чтобы Вы для меня кое-что сделали.
-Всё, кто обращается ко мне, этого хочет, - без всякого интереса заметила Мирра.
Поводок в этот момент натянулся, её собака в попытках исследовать новое место ушла с снега, ступив в половодную грязь, смешанную с землей.
-Агла!  - не то позвала, не то прикрикнула Мирра. Словно электрический шок прошел по поводку к горлу собаки, и та застыла на месте. – Прошу меня простить.
На том конце женщина молчала дольше положенной секунды вежливости.
-Мне показалось, или вы только что назвали одно из имен силы?
-Без остальных оно не имеет веса, стоит в середине ряда остальных имен и тревожит демоническую силу  довольно незначительных масштабов. Впрочем, вы правы, теоретически я сейчас призвала силу.
-А практически? – в глубине голоса таилась не то насмешка, не то потрясение. Настолько бархатным, манящим он был, что об остальном думать приходилось сквозь пелену очарования, точно сквозь дымовую завесу.
-Практически я гуляю с собакой, - и снова на лице Мирры отразилась беспричинная усталость.
Быть может, слишком много заказов выдалось за последний месяц.
Быть может, зима взяла своё, истощила её, забрав последнее упорство, способность верить в будущее.
-Вы назвали собаку именем демона?
-Довольно глупо, правда? – но в тоне Мирры не было и тени улыбки.
-И вы не предполагаете, что рано или поздно он придет на ваш зов? – тщательно подбирая слова, спросила женщина.
-Могу лишь повторить, что он вовсе не так силен, как стереотипный демон в воображении людей. – Похоже, ей всё же придется произнести эту шаблонную фразу. - Чем я могу вам помочь?
На том конце трубки кто-то вдохнул и выдохнул. Но отнюдь не нервно или тревожно.
-Я хочу, чтобы вы убрали человека.
Раньше в ответ на подобные заявления Мирра говорила: это стоит немалых денег. Однако давно привыкла к тому, что обращаются к ней люди состоятельные и – отчаявшиеся. Потому деньги отступали на десятое место вслед за ненавистью, местью, или попросту конкурентом в бизнесе: Мирре было всё равно.
-Какой вред вы бы хотели нанести?
-Весьма и весьма серьезный.
Мирра подавила в себе желание дернуть поводок. Но собака не виновата, а она не вымещала злобу на других. Не покорялась эмоциям, дав им волю. Однако ей очень наскучила привычка клиентов строить предложения так, чтобы ей пришлось задавать следующий вопрос. А потом еще один. И еще. Они боялись озвучить свои желания даже тогда, когда были как никогда близки к их исполнению.
Поводок всё же напряженно, точно с усилием, натянулся. Агла мирно лежала у её ног, преданно глядя умными синими глазами в её лицо. Она полностью доверяла хозяйке, хоть в случае неповиновения её ждало наказание. Суровое наказание, ибо на другие Мирра была не способна.
-Насколько серьезное?
Она кожей ощутила, как за много километров от неё женщина с бархатным голосом подавила улыбку.
-Скажем, смерть была бы наиболее подходящим вариантом.
-К сожалению, я не могу вам  помочь, - непререкаемо сказала Мирра.
-Можете. Но не хотите.
-Я не убиваю людей на заказ. Приемлемо обговорить порчу, но не смерть.
-Меня устроит лишь смерть, - с сожалением отозвалась собеседница.
-В таком случае всего хорошего.
Мирра не стала спрашивать, откуда женщине известно одно из имен силы, считавшихся утерянными безвозвратно.

Мягкий воск был неотъемлемой частью её жизни, её самой вот уже много лет. Он был податливый и теплый, и фигурки из него получались как живые, а она, в свою очередь, упражнялась в заброшенных уроках Мастерства со скульптурой. В детском доме она была единственной, кто занимался скульптурой, и занимался всерьез: с рвением, с серьезным подходом, систематическими посещением занятий и подлинным желанием творить. Теперь оно пригождалось как нельзя лучше.
Однако на этот раз воск не понадобился. Небольшую куколку, что могла уместиться в её узкой ладони, нужно было не слепить, а сшить. Иголкой Мирра владела также уверенно, как и воском, но, надо признать, любила это дело гораздо меньше.
Шить, ровно как и готовить, и прибирать, содержа дом, комнату, письменный стол – насколько простирались твои владения – в идеальной чистоте её приучили в детском доме. Учителя и воспитатели там были старой закалки, думали, что священный долг девушки и будущей хозяйки – уметь вышивать и готовить, а мальчиков – забить гвоздь и обеспечить семью. Потому практически всё время после школьных занятий воспитанники проводили, обучаясь быть достойными будущими юношами и девушками, женами и мужьями.
Мирра отчетливо помнила, как ненавидела различные узоры вроде переплетения цветов, листьев, ягод и прочей бестолковой ерунды, которые её без устали заставляли воспроизводить на подушках, носовых платках, салфетках. Тех, кто отказывался подчиниться всеобщему уставу и научиться быть примерными детьми, оставляли без обеда или ужина.
Потому за время пребывания в детском доме Мирра научилась сдерживать голод в той же степени, что и вышивать – на высшем уровне.
Она окунулась с головой в воспоминания тупой злобы, смешанной с тоской и болью: как правило, только эти чувства всплывали в памяти в связи с детским домом. Она тогда пыталась навредить всем подряд, не умела справиться с силой, рвавшей её на части, силой ненависти и злобы, порой – на саму себя.
Ведь не зря же её, маленькую Мирру, девочку с волосами до колен, хрупкую, тихую, отдали в этот дом. Не зря… хоть она долго не понимала, за что.
Пальцы проворно укладывали один стежок за другим вдоль заранее заготовленной тряпичной фигурки человека. Рядом на столе лежали тампоны ваты, ножницы из швейного набора и фотография полногрудой девушки с открытым лицом и взглядом. С каждым новым движением Мирра ощущала в себе прилив энергии. Это можно было бы считать своеобразным эквивалентом ненависти, если бы она не знала точно: она избавилась от этого чувства, страшного, разрушающего, неумолимого, много лет назад.
Но ненависть постепенно росла в ней, поднималась из средоточия её собственной боли и обиды, заглохшей, но не исчезнувшей совершенно много лет назад. Она крепла, разливалась по телу теплом, топила всякие ощущения, кроме ощущения власти. Топила её подобно волнам, накатывающим и качающим, накрывающим с головой. Энергия наполняла каждую клеточку тела, добираясь до сердца, до самой сути, откуда скоро прольется в внешний мир энергия, оставшись чем-то страшным, неумолимым, подобным застывшей глиняной фигурке: она была податливой в руках создательницы, в ореоле её влияния и умиротворяющей, всеобъемлющей силы, но становилась неизбежностью, выйдя за её пределы.
Мирра снова глянула на фотографию. От открытого, полного, беззащитного счастья, что излучала девушка, её переполнило отвращением. Её чуждо счастье и радость. Люди его не заслужили.
Энергия жгла тело, кожу изнутри, она всё росла и росла, угрожая самовольно пролиться во внешний мир. Ненависть требовала выхода, она заполняла Мирру подобно сосуду, до краев. Она тщательно затягивала каждый стежок, и энергия вливалась сквозь её пальцы в куклу, наполняя её точно своей собственной, недолговечной жизнью. Обычно Мирра использовала левую руку, чтобы отдать энергию, правой же забирала. Но сейчас сила хлестала через край: любой предмет, до которого она бы дотронулась, рисковал обрести собственную волю и жизнь на короткий срок. И даже тогда он бы продолжал ей подчиняться.
Она сосредоточилась. Оставила узкую незашитую дыру в теле куклы и закрыла глаза. Нащупала вату, распотрошив её ногтями, стала аккуратно заталкивать её внутрь, представляя, каким бы было тело женщины на ощупь под её горячей ладонью. Она касалась её плоти, тонких золотистых волосков  на руках, нежной кожи груди и шеи. На мгновение представился соблазн сжать визуальную хватку, тонкими пальцами вокруг горла, ощутить под кожей быстрый, резвый пульс, средоточие живого страха, отчаяния, счастья. Всего того, чего она была в некоторой степени лишена.
Но касания её рук по воображаемой коже были мягкими, даже ласковыми. Еще не время. Пусть эта женщина живет, надеется, мечтает… Под пальцами нарастал жар, кукла больше не казалась ей живой – она была живой в её руках. Власть не одурманивала её, она её переполняла, проливаясь в атмосферу, постепенно превращаясь в своеобразный луч. Этот луч будет направлен против Ивановой Анны Владимировны, отыщет её, пронзит её чрево. Никогда там не родится жизнь, а она останется столь же сухой, мертвой,  как дупло высохшего дерева. Новый образ заполнил сознание: кожа, превратившаяся в труху, пустое дупло как зияющая дыра. Всякая жизнь умрет в её чреве. Нет жизни. Нет.
До конца обряда оставалось совсем немного, но Мирра не успела закончить. Без стука и предупреждения в кабинет вошла мама.
Внешне, равно как и внутреннее, они совсем не были похожи. К тому же мать её выглядела намного моложе своих тридцати пяти, за что их часто принимали за подруг или сестер. Мама была высокой, подтянутой, красивой женщиной с правильными чертами. Волосы её отливали каштановым, а на самом деле были темнее, почти коричневого оттенка. Глаза казались сероватыми, как у дочери, но, присмотревшись, собеседник понимал, что они карие, без просветов и частиц любого другого цвета. Губы полные, яркие, сами по себе, без помады. Мама не любила косметику. Что ж, она была поистине красива, и вполне могла себе это позволить.
-Опять занимаешься этой дрянью?
Мама, в отличие от Мирры, предпочитающей порядок даже в своей речи, лишенной жаргона и уж тем более мата, не утруждала себя подбором выражений или попыток быть тактичной.
Лицо Мирры в одно мгновение, как по мановению волшебной палочки, стало безразличным. Единственная эмоция, читавшаяся в нём – безмерная усталость.
-Как видишь.
-Не надоело еще людям жизнь травить?
Ненависть капала с кончиков пальцев Мирры, отравляя атмосферу. Призрачно-невидимые существа, подобные планктону в бескрайнем океане потустороннего мира, что соприкасается с миром живых, присосались к ним, вбирая в себя бурлящую влагу. Мирра небрежно встряхнула руками, отогнав их. Что-то скользкое поползло вниз по запястью, прижимаясь невидимыми липкими губами.
«Пошел вон», - пронеслось в голове Мирры.
Подкрепив мысль зарядом ледяного, еще более холодного, чем его естество, гнева, Мирра точно знала, что отбросила его в дальний конец квартиры. Уйти насовсем он не мог, и сейчас ему было больно от прижимавшей его энергии. Но Мирра не обратила на это особого внимания. Планктон всегда остается планктоном.
Воздух вокруг неё стал вдруг густым и словно даже темным. Сила текла в него беспрерывно, отравляя атмосферу в радиусе метра. Если мама подойдет ближе, ей это не понравится.
-И снова ты всё видишь своими глазами.
Мирра чуть развела кисти в сторону, открывая взору незаконченную куклу.
-Что на этот раз? – в голосе мамы звучало, на первый взгляд, любопытство.
Но где-то на задворках сознания она ощутила мамин страх. Точно попробовала на вкус то, в чем её мать никогда бы не призналась даже самой себе.
-Обряд на бесплодие.
Интонация Мирры была лишь констатацией факта, а мама страх прикрыла гневом.
-Ты же не всерьез? Я имею в виду, клиент останется доволен, но ты не отнимешь у женщины ребенка?
Мирра поняла, что брови её медленно ползут вверх, придавая лицу отчужденное выражение. Без жалости и сострадания.
Кожу щекотало и жгло, но не снаружи, а изнутри. Нужно скорее это выпустить. А очередной бессмысленный  разговор о смысле добра и зла можно отложить на потом. Но оставить эту реплику без ответа значило заглушить в  себе гордость, порой мешавшуюся с тщеславием.
Мирра сказала очень спокойно, внезапно выпрямившись:
-Всё всёрьез и взаправду. Женщина эта никогда не родит ребенка. А свою работу я привыкла делать хорошо.
- Так нельзя! Прекрати сейчас же!
Мирра склонила голову набок. В глазах её осталась лишь пустота. Воздух вокруг неё стал еще гуще и насыщенней. Положи в неё что-то не слишком тяжелое – и оно удержится на поверхности.
-Это тупиковый разговор, мама. Мне нужно скорее закончить. Ты что-то хотела?
Мать её взметнула пышной копной каштановых волос, и сделала шаг вперед. Шаг настолько широкий, что вторым она могла оказаться в круге её силы. Её собственной энергии, рожденной ненавистью.
-Я не шучу! Я запрещаю тебе…
-Ты. Не праве. Запретить. Мне. Что-либо, - очень четко проговаривая каждое слово, тихо, но лучше бы громко и криком, произнесла Мирра. – И мы обе это знаем.
-Если бы ты выбрала другой способ зарабатывать…
-Если бы ты не отдала меня в детский дом, я бы не выбирала, - еще тише ответила Мирра.
В голосе её зарождалась подлинная боль.
Она встала из-за стола. По пальцам сочилась сила как вода, и ощутимый след тянулся за неё по кабинету. Мирра наступала на мать, не заботясь больше о её ощущениях.
-Всё, что у нас сейчас есть – всё это куплено чужими страданиями, увечьями, бедами. Ты пользуешься этим изо дня в день, предпочитая не думать, какова цена за твоё благосостояние. Этот случай – один из сотни. Так  в чем проблема?
-Дочка, я не хотела… и никогда не прощу себе, что отдала тебя в детский дом… но это было на время… а я не могла прокормить нас… не могла прокормить семью…
-Зато я могу, - отрезала Мирра тем же тихим, горячим голосом. Потом, без перехода, спросила: - так зачем ты пришла?
Мама её больше не пыталась скрыть недовольства, смешанного с страхом.
-Там в кровати кто-то есть. И он меня пинает изнутри. Я заснуть не могу.
Мирра только покачала головой. Не задавая лишних вопросов, прошла в ярко освещенную массивной люстрой под потолком с дюжиной изящных плафонов, выдержанную в светло-бежевых, нежных тонах. Опустилась рядом с широкой двуспальной кроватью, которая была полой: внутри неё, как в шкафу, хранились различные ненужные вещи, вечно необходимые маме и служившие объектом то ли насмешек, то ли сожаления Мирры вроде её детских фотоальбомов, первого школьного портфеля и прочей ерунды.
Она положила ладонь на кровать, тут же ощутив слабые затихающие толчки под рукой. Кто-то сегодня явно был в настроении поиграть. Странно, что этот кто-то мог попасть в закрытую кровать. Видимо, мама нечто там искала, открыла кровать, запустила туда беспокойных духов. Возможно, они просто пытались выбраться наружу, не удовлетворившись темнотой и пылью.
Мирра не стала этого выяснять. Не подняла верхнюю часть кровати, чтобы просто выпустить незадачливых духов. Сила всё еще капала с пальцев, просочилась туда, к съежившимся крошечным сознаниям, мгновенно зацепила их. Она вырвала их из убежища, причинив оглушительную боль. Не потому что рваному потоку воздуха, что может заявить о себе как о телесной оболочке лишь в густом дыме, сложив легчайшие частички, может быть больно, а потому что она хотела, чтобы им было больно.
Одним рывком собрав то, что забилось по углам, она движением руки кинула всё в центр комнаты, терзала и топтала, а  потом снова терзала и снова топтала. Молча. Зрачки её не двигались, взгляд не отрывался от одной точки, где было средоточие планктона, и она ударяла по ним током, точно это были рыбешки, сбившиеся в стайку.
Потом, не сказав ни слова, вышла, прошла в кабинет, плотно закрыв за собой дверь. Ненависть её не вполне угасла, и теплоты,  разъедающей её, заставлявшей подсознание верить, что её духу слишком тесно в  теле, буквально распиравшем её, вполне хватило на завершение обряда.
Мирра зашила сырое яйцо в живот куклы, предварительно наклеив ей вместо лица вырезанное лицо девушки с фотографии и надписав полное имя жертвы. Убрав куклу на четыре дня, она забыла о ней.
Выключила свет в кабинете, прикрыла дверь. Проходя по коридору мимо спящей Аглы, присела возле неё, погладила. Собака ткнулась мордой ей в ладонь.
Мама уже спала, когда Мирра пришла в комнату с бежевыми обоями, неслышно разделась и легла рядом. Она засыпала, когда рука мамы обхватила её за талию и притянула к себе.
От этого стало спокойнее. Планктон обиженно забился в дальний угол, Мирра ощущала его уголком сознания. Но не сделала ничего. Они заслужили своё наказание.


Она проснулась не по будильнику, и уже одно это было необычно. Обыкновенно Мирра едва-едва заставляла себя продраться сквозь пелену Морфея к утру, вечно не высыпаясь и кляня весь мир за то, что ночь не длиннее дня раза в два, если не больше. Теперь уже трудно было определить, кто она от природы: жаворонок или сова. Поздние отходы ко сну провоцировали поздние пробуждения. Или хотя бы попытки пробудиться поздно.
Потому в выходные, когда не стоило вскакивать в семь утра, чтобы успеть в школу, Мирра ставила будильник на десять утра. Дай она себе волю, спала бы намного дольше, до обеда или того хуже: до вечера. Так что назойливый звон будильника оказался оптимальным вариантом для выходных дней…
И вот теперь она проснулась сама в субботнее утро от странного ощущения – что-то не так. Возможно, в комнате, залитой бледными бликами солнечного света, отраженными почти уже прошлогодним снегом, было слишком тихо? Не шелестели страницами мамины журналы, не колыхались занавески, никто не щекотал нос и щеки, чуть ощутимо касаясь кожи? Всё это было, наполняя мир вокруг мельчайшими звуками, создававшими мини-гам даже в столь сонный утренний час: начало десятого. И тем не менее осознание: здесь слишком тихо, не покидало. Мирра внимательно оглядела комнату, снова закрыла глаза, плотнее закутавшись в одеяло. Попыталась заснуть, однако из этой затеи ничего не вышло. Тогда она хотя бы из упрямства решила вздремнуть, и тут пришло понимание нового несоответствия: лежа к ней спиной, она отчетливо чувствовала мамино присутствие.
По выходным мама обыкновенно гуляла с Аглой вместо неё, и Мирра привыкла просыпаться в пустой постели. Но теперь мама была рядом, близко. Повернись, протяни руку…
Тишина начала давить на неё тяжким грузом, казалось, она даже дышать мешала. Она стала вроде как более ощутимой и более зловещей. Очень медленно, стараясь успокоить дыхание, Мирра поворачивалась к маме.
Мама лежала на спине, руки вдоль тела, лицо спокойное и беззаботное. Но что-то не то. Слишком тихо.
И тут она поняла, в чем дело: она не  слышала маминого дыханья.


Всё в мире двигалось с чудовищной медлительностью, а сердце её колотилось пойманной птицей в груди, точно пыталось пробить мышцы, кожу, саму грудную клетку, только бы вырваться из кошмара, из ледяного осознания: мамы больше нет.
Но она еще не понимала этого, действуя по инерции. А мир вокруг замер и не двигался. Даже потоки влажно-прохладного воздуха замерли где-то под потолком, опасаясь опускаться ниже, боясь натолкнуться на выброс боли или гнева. Но ничего не происходило, Мирра сидела на незаправленной кровати с мамой, уже одетая, с рассыпавшимися по спине спутанными локонами и листала мамину записную книжку.
Она привыкла быть взрослой и ответственной, отвечать за себя и защищать себя. Но иногда, очень редко, в ней просыпалась потребность побыть пятнадцатилетним подростком, которого иногда называют ребенком. Побыть этим ребенком, ни что ем не думать и не за что не отвечать.
Слишком недостижимая греза. Слишком паршивое состояние, чтобы размышлять об этом сейчас.
Она добилась того, чтобы руки её не дрожали, когда она набирала найденный в записной книжке номер телефона.
Трубку взяли не сразу. Видимо, брат матери, её дядя Михаил, узнал номер.
Они рассорились давным-давно, Мирра была еще совсем маленькая. Других родственником у них не было, но отношений они не возобновили, хоть жили в одном городе. Мама ненавидела говорить о  брате, однако всегда вспоминала о нем с неясной печалью в глазах. И вот теперь этот самый дядя, Михаил, сказал недружелюбно:
-Я слушаю тебя.
-Здравствуйте.
Молчание на той стороне провода означало то, что Михаил не узнал её голоса. Точно не голос сестры, однако есть нечто-то схожее. Неуловимые нотки.
-Это номер моей сестры…
-С вами говорит её дочь. Мирра.
Она поняла, что говорит с придыханием, периодически просто надолго задерживая дыхание, чтобы потом очень резко и быстро начать вбирать в себя воздух.
-Может, ты не знаешь, девочка, но мы с твоей матерью…
-Её больше нет.
Мирра удивилась, каким спокойным был её голос. Подумала о том, что в любом фильме о чьей-то смерти сейчас последовала бы короткая пауза… а потом что? Крик отчаяния? Или истерические всхлипывания? Или вопросы, бессмысленные, почти глупые и самые естественные на свете? Михаил заменил короткую паузу, вопросам «Что? Как? Когда это произошло? Что вы сказали, этого не может быть!» слезами. Он плакал, и уже его прерывистое дыхание слышалось в трубке.
Мирра ждала, пока не пройдет первый шок, гадая, пройдет ли он когда-нибудь у неё. Она до того вдавила длинные ногти в матрац, что сама поняла: это уже слишком.
-Вы живете еще с кем-нибудь? – спросил Михаил.
-Нет.
-Напомни мне адрес, Мирра… - говорить ему было трудно, слезы и всхлипывания превращались в истерику.
Мирра назвала адрес. Она задыхалась, но глаза были сухими.
-Я приеду. Сегодня же, - сказал дядя и положил трубку.



Непросто было определить, кто из них выглядел более изможденным: приземистый мужчина с курчавыми, коротко остриженными темными волосами или она сама.
Мужчину звали Михаил, он приходился ей родным дядей. Роста он был небольшого, комплекции не хрупкой, но близко к тому. Возможно, лет десять-пятнадцать назад весь облик его излучал редкую красоту и даже изящество. Теперь фигура его будто вся оплавилась, стала округлой, мягкой. Щеки впали, кожа побелела до болезненного оттенка. И на этой белой коже отчетливо выделялись розоватые змейки пролитых слез.
Щеки Мирры соперничали по белизне с его щеками, однако о влажных следах на них не было и речи. Глаза оставались сухими, ошеломленно пустыми. Точно в ней самой не осталось ни жизни, ни энергии. Только боязнь осознать: мамы больше нет.
И какой бы необъятной, необыкновенной, мощной силой бы она не обладала, она не могла изменить того, что сказал врач вызванной скорой. Кровоизлияние в мозг. Мама умерла быстро, мгновенно, во сне. Ничего не почувствовав.
До сих пор Мирра лишь знала, что любит мать. Теперь она чувствовала это, но было слишком поздно.
Они сидели в просторной кухне с балконом и широким окном на всю стену. Стены были выдержаны в желто-голубых тонах, с первого взгляда представляющихся идеальной гармонией. Однако на самом деле кухня эта – по сути, третья комната в квартире – явилась средоточием противоречий, двух крайностей, какими были они с мамой.
Мирра настаивала на холодных зимних тонах – бледно-голубом, серебристом, белом. Маме хотелось согреть себя, квартиру, всё вокруг: рядом с Миррой, с её вечно отчужденным состоянием, граничащим с равнодушием, она не умела чувствовать себя сколько-нибудь уютно. В результате противоречия сошлись в весьма приятную глазу цветовую гамму, но не более того: противоречия остались противоречиями, крайности – крайностями.
У окна стоял круглый стол, декорированный под старину. За ним и сидели у пустых чашек ссутулившийся, состарившийся вдруг на несколько лет Михаил, старший брат мамы, её дочь и племянник.
Будучи лишь двоюродными братом и сестрой, Аркадий и Мирра могли бы сойти за родных: те же черные волосы, те же серые глаза. Однако черты девушки буквально излучали утонченность, красоту. Изогнутые брови, тонкий прямой нос. В его лице прослеживалось то грубоватое и необузданное, что так часто отталкивает людей; сам он казался большим и неуклюжим. Он всё время молчал, не смотрел на Мирру. Сестру он видел впервые в жизни.
-Твой отец не объявлялся? – спрашивал Михаил, помешивая ложкой в остывшем чае.
Голос охрип от слез, сигаретного дыма и потрясения. Голос Мирры звучал лишь задушено, точно её только что освободили из газовой камеры:
-Нет. И не объявится.
-Ты хоть помнишь его?
-Нет.
Она помнила. Но не видела надобности рассказывать об этом чужому человеку, пусть даже он оказался родным дядей.
-Наши с Аней родители умерли… Еще до того, как мы поругались.
Мирра неестественно отстраненно подумала о том, что стоит спросить: почему они поругались. Но не стала. Ей хотелось молчать. Молчания, одиночества, покоя и…
Нет, она будет, она должна жить дальше.
-Теперь всё это забыто. Я христианин, и я прощаю. Пусть она тоже простит меня, царство ей небесное…
По щеке его вновь скатилась слеза. Мирра не могла больше слышать этот всхлипывающий звук. Не могла, хоть выдержки ей было не занимать. Не могла, хоть это должно было значить слабость. Хоть раз в жизни сдаться. И увидеть, что мир вокруг не рухнул.
Она медленно поднялась из-за стола. Духи вихрем взвились вокруг неё, будто старались проникнуть в  тело, в разум. То ли насмехались, то ли жалели. То ли правду говорят книги, и духи не имеют эмоций, сознания, чувств. Ничего личного. Только слепое желание существовать.
Нетвердыми шагами, держась за стены, прошла к себе в кабинет. В ту залитую солнцем комнату она и заглядывать бы не стала, хоть тело мамы уже увезли. Тело. Только тело.
Она прижимала к себе Аглу и сама прижималась к ней, ощущая на коже прикосновение теплого меха, у лица – влажное дыхание собаки. Агла всё понимала и тихонько поскуливала, положив морду на плечо хозяйке: Мирра сидела прямо на полу, выставив перед собой ноги, её голова и голова собаки находились на одном уровне. 
Вокруг неё усталыми потоками расходилась сила, но Мирра даже не замечала этого. Льнула к единственному существу, оставшимся от жизни, где была мама.
Предметы вокруг едва ли не летали: порхала, завернувшись в причудливую форму, занавеска у окна, сами по себе перелистывались страницы нераскрытых книг, насколько бестелесные создания могли раздвинуть их для того, чтобы был простор для шороха и шелеста. Дверцы книжных шкафов легонько постукивали, отбивая ритм маминой любимой песни, которую сознание отказывалось узнавать. На подоконнике тихонько колыхались листы маминых растений. Никто больше не будет за ними ухаживать, они завянут и умрут. Умрут.
Дверь неслышно отворилась, но вошедший в неё Михаил даже не пытался быть неслышным. Он присел рядом с Миррой, попытался обнять её за плечи, минуя Аглу. Но та лишь зашипела на него, обнажая клыки.
Мирра не стала ругать или останавливать питомицу. Она не хотела, чтобы кто-то касался её. Ничего не хотела. Но Михаил не понимал этого:
-Я побуду с тобой, - также неуклюже, как вошел, сказал он.
А у самого слезы по щекам, и в глазах – одна мука.
-Не надо. Мне ничего не надо.
Вслед за Михаилом в комнату вошел Аркадий. Для своего роста, широты плеч, массивности тела он двигался поистине бесшумно и плавно. За всё время он сказал ей только очень тихое «привет» и «как ты?»  На обе реплики Мирра не ответила.
-Дочка, так нельзя.
Михаилу на вид было лет сорок пять, его сыну по самым оптимистичным подсчетам едва минуло восемнадцать. Лицо у него было серьезное, а глаза – совсем детские. У Мирры намного старше. Холоднее. Безжалостнее. Такие глаза бывают лишь у тех, кто видел в жизни слишком много не только для своего возраста –  для одной человеческой жизни.
-А как можно после смерти матери? – так медленно, будто еще не проснулась, спросила Мирра.
-Черт. Черт, я не знаю. Но как-то надо. Жизнь всё равно идет вперед. Ты привыкнешь. Черт, что я говорю… - но он быстро взял себя в руки, насколько это было возможно, - Аня была такой… одним словом, она бы не хотела, чтобы ты сейчас плакала, дочка.
-Похоже, что я плачу? – не то с презрением, не то с негодованием отозвалась Мирра.
Агла, ощутив её реакцию, тотчас напряглась и зашипела, хоть для собак привычнее лаять. Но Мирра не любила громкости и шума, а потому постепенно выучила собаку обходиться без лая.
-Нет... ты это… Почему собачка-то так меня невзлюбила?
Клыки чуть раскрытой пасти были слишком близко от его руки и плеча, чтобы ему продолжать делать вид, что его это не касается.
-Потому что она любит только меня.
Мирра встретилась с ним глазами, и внезапно Михаил услышал и увидел всё, что происходило в комнате. Взгляд его метнулся к окну, ожидая увидеть его распахнутым настежь, но нет. Всё плотно закрыто, о сквозняках не может быть и речи. Тогда что?
-Господи Иисусе… - пробормотал Михаил, и рука его потянулась креститься.
«Не креститесь здесь», - хотела сказать Мирра и осеклась, ощутив прикосновение чего-то нового. Чего-то, чего раньше здесь не было. Это не походило на планктон, на то, с чем можно справиться легким усилием воли, мимолетным движением руки. Оно было настолько тяжелым и осязаемым, и оно прошло прямо сквозь Мирру.
Её мама. Точнее, её душа. Еще сорок дней она будет здесь, в этой квартире, где в последний раз говорила с дочерью. И Мирра вдруг осознала, что больше не тронет ничего и никого, что жило в этой квартире. Она может задеть маму. Может сделать ей так неприятно, как не могла при жизни.
-Не знаю, о чем вы, - произнесла она, проследив взглядом за той осязаемой тенью, что только что коснулась её.
Аркадий перехватил её взгляд. И стал внимательнее наблюдать за сестрой, слегка прищурив мутно-серые глаза.
-Ладно… мне всё это кажется. Просто зябко в квартире, вот мысли и лезут в голову, - сказал Михаил. – Ты… о похоронах не волнуйся, я устрою… то есть мы.
Смутно Мирра понимала, что Михаил говорит о деньгах. Она не стала возражать. Ни спорить, ни возражать, ничего. Раньше она бы сказала короткое «нет», и спорить вряд ли кто-то стал. Но она чувствовала: еще немного – и она сломается. Против её «нет» можно будет пойти, её власти можно будет ослушаться, её воля… её воля останется только воспоминанием.
-И тебе теперь нельзя жить в этой квартире. Нужно переехать… к нам, наверное.
«Нет», которое еще секунду назад казалось призрачным эхом прежней Мирры, прозвучало громко и отчетливо среди шорохов и шелестов кабинета.
-Нет, отсюда я не уеду.
-И станешь жить одна?
-Не вижу иного выхода.
Конечно, она будет не одна. Трудно остаться в одиночестве, когда день и ночь, двадцать четыре часа в сутки тебя окружают духи. К тому же, Агла. Школа. Постоянные клиенты. И собственная ненависть без любви, в которой она рано или поздно задохнется.
Мирра почти этого хотела.
-Я буду твоим опекуном. Аркадий тебе брат… Право, Миррочка, ты член семьи, и мы готовы принять тебя.
-Нет.
Ей пришлось придержать свою хлынувшую на него силу. Больше никаких всплесков в атмосферу. Там – мама.
Михаил помолчал, посмотрел на неё обреченно. В конце концов он решил, что пока – слишком рано. Слишком много перемен для бедной девочки. Так он про себя и называл её: «бедная девочка».
-Тогда  я временно поживу с тобой.
Мирра непроизвольно теснее прижалась к собаке. Она не представляла себе будущее. Ничего не представляла без постоянных препирательств с мамой, заботой о маме, о том, чтобы детский дом оставался лишь призрачным, ненастоящим воспоминанием.
-И я.
Молчавший до того Аркадий не стал опускаться подобно отцу рядом с ней на ковер, обнимать, утешать. Но голос его был тверд, в глазах читалась спокойная решительность.
Приглядись Мирра к нему лучше, она заметила бы в этом человеке и надежность, и ранимость, и необыкновенную замкнутость, которую зачастую принимали за молчаливую враждебность.
Она не обратила на это никакого внимания, он не протянул ей руку, хоть такая мысль возникла. Ничего. Только шелест страниц, скользящие холодки по коже и понимание: жить дальше придется без мамы.
Кошмар детства, знакомый каждому детдомовцу, перестал быть кошмаром. Она утратила семью.
Но приобрела ли новую?


Если что-то и можно назвать подобием хаоса в этом бренном мире, то творившееся в её кабинете как раз подходило. Шепоток, бархатом скользящий по коже, казавшийся на другом языке, в  самом же деле неосознанное бормотание с естественным, неосознанным желанием напугать, поднимался от пола, от стен к самому потолку, кружился там иллюзорным вихрем, затихал на мгновение, а вслед ему по стенами уже полз иной звук как от шипения змеи, касания поверхности её скользко-влажного тела.
Мирра лежала неподвижно на застеленном прохладными простынями диване. Она отдала Михаилу и Аркадию большую комнату с двуспальной кроватью и раскладывающимся диваном, лишив их возможности смутиться или смутить её ночевкой в одной комнате. Она не помышляла о том, чтобы когда-то снова спать в той комнате, на той самой кровати. Наверное, нужно будет её поменять…
Она начинала думать о будущем, а  голова трещала от потрескивания, постукивания, всей катафонии, на которую способны сразу несколько десятков духов. Еще вчера она бы просто подняла левую руку, на них бы хлынул ревущий поток её энергии. Но она больше не применяла ничего сверхъестественного против них в квартире.
-Прекратите, - не то приказала, не то попросила она.
Голос был слабым, но интонация, тон остались прежними. Властность и обещание наказать в случае неповиновения. Мирра всегда угрожала только один раз. После второго у других, будто то люди или нелюди, не возникало желания проверять, в чем еще можно её ослушаться.
Духи внезапно замолкли и начали медленно опадать прямо на неё, переползая, лениво перекатываясь влажными комками по обнаженной коже рук, в изножье кровати. Они улеглись вокруг неё и затихли.
Мирра попыталась расслабиться, прислушиваясь к тиканью часов. На время, сумев усилием перекрыть всякие мысли о случившимся, ей это удалось. Но время было ничтожно коротким, и прервал вымученный покой никто иной, как Михаил.
Чисто символично, судорожно, не дождавшись разрешения войти, он постучал и тут же ворвался в кабинет, принеся с собой яркое пятно света из коридора, сквозняк из приоткрытой в кухне форточки и собственную тревогу.
Она по привычке не стала спрашивать, что случилось, ожидая, пока ответ сорвется с губ дяди.
-Мирра… там… это… это невозможно! Я завтра же вызову священника!
-Зачем?
По сравнению с его хриплым, срывающимся голосом её звучал даже уверенно. Мирра села на диване, спустила босые ноги на пол. Потянулась рукой к выключателю на стене, и тут же приглушенный, неяркий свет разлился по комнате: зажглись ночники на стенах, в углах, под самым потолком, отбрасывая удивительные блики на морскую гладь обоев.
Михаил весь был воплощением страха, растерянности и неряшливости: футболка частично заправлена в спортивные штаны, примятые локоны непослушно торчат в разные стороны, на лице печать сна и невероятной усталости. А еще – паники.
-Тут такое, дочка. У вас в квартире как будто целый отряд нечисти, полтергейстов, призраков… неуспокоенные они и чудят. Мы спим, а там люстра качается! Из стороны в сторону, и остановиться никак не может!
Мирра только чуть заметно покачала головой. Ей вдруг стало непросто говорить. Хотелось одиночества, как днём, когда она жалась к собаке. Ничего больше. Одиночества и покоя.
Но она встала, прошла в большую комнату. Свет там горел так ярко, что резало глаза: Михаил включил верхний свет, все ночники, даже настольную лампу. Будто свет мог спасти его от того неизвестного, что вовсю раскачивалось на люстре, да так, что та могла упасть в любой момент.
Мирра на всякий случай, чтобы не воздействовать силой, убрала руки за спину и зажала ладони. Глубоким, эмоциональным голосом она произнесла, вложив в это ту несгибаемость, которая зачастую подавляла других.
-Остановитесь. Все.
Она никогда и ни с кем не действовала одними лишь угрозами. Насилием. Жизнь в детском доме доказала не раз, что власть, взятая силой – неустойчива. Хоть Мирра обладала достаточными способностями, чтобы подчинить себе многое из потустороннего мира, как правило она действовала лишь потому, что была сильнее морально. Как сейчас: она сказала, и ей не противоречили.
Но страх новых людей был как приманка. Как лакомство, какого уже давно они не пробовали. Люстра стала качаться меньше, амплитуда раскачиваний уменьшилась. Однако останавливаться совсем никто не собирался.
Мирра очень внимательно посмотрела на люстру, но и глаза её излучали энергию. Могли заставить люстру упасть или остановиться. Только потому, что она так хотела. Она опустила глаза, снова сказала:
-Перестаньте, - и тут же, без перехода, обратилась к Михаилу. – А вы не бойтесь. Ничего по-настоящему опасного не произошло.
-Что это было?
Она только сейчас заметила Аркадия. Он сидел, одетый почти так, как отец, только опрятно, на разложенном диване. Кровать осталась нетронутой. Либо они были суеверными, либо дело в личном отношении к покойной.
Мирра снова почувствовала, что не хочет говорить. Вообще ничего, лишь бы на неё не смотрели так испуганно, беспомощно. Она печально покачала головой.
-Вряд ли вам захочется это знать.
-Оно ушло?
-Нет.
Она не видела смысла лгать. Не любила, хоть делала это превосходно. Но сегодня. Не сейчас.
Из коридора появилась высокая фигура собаки. Она ступала тяжело и, точно под каким-то грузом, опустила голову. Но лайка тихо рычала, и все это слышали. Она подошла к Мирре, встала сбоку от нее. Рык стал слышнее, а верхняя губа больше обнажила клыки. Хвост её был опущен; когда он подняла свои синие глаза на присутствующих, в них блеснула неприкрытая ненависть. Злоба. Она бы бросилась, но ладонь Мирры легла на её голову. Всего лишь прикосновение – и Агла присмирела. В тот момент Мирра была её хозяйкой в полном смысле этого слова. Хозяйкой квартиры. Своей жизни. И еще чего-то… что можно было бы назвать чужими ушедшими жизнями. Это теперь и не жизни вовсе, а больше бессознательно эфемерные тела. И среди них – мама.
Мирра обняла себя за плечи, опустила голову. Но слез не было. Тем не менее она быстро вышла в коридор, потянув за собой собаку. Прикрыла за собой дверь, но там и осталась стоять. Без всякой видимой причины или цели: просто не было сил идти дальше. Сделать еще шаг. Воспоминания нахлынули, и она не смела от них больше закрываться, принимая боль не по каплям, но сразу, одним махом. Стояла в полной темноте, пока тишину не перекрыли чьи-то осторожные шаги. Сперва Мирра не узнала их: она не привыкла к поступи брата. Да и к нему самому.
Он не пытался с ней общаться в течение дня. Наблюдал, замечал. Делал ли выводы – одному ему известно. Но не было в его голосе ни непонимания, ни страха от случившегося с люстрой.
-Ты не собираешься спать сегодня? – спросил он, не подходя ближе.
Как будто понимал, как сильно ей хотелось одиночества. И понимал также, как сильно она не желала остаться по-настоящему одна.
-Нет.
Надо признать, даже в столь печальных обстоятельствах любимым словом Мирры оставалось «нет». Даже если оно на самом деле означало совсем противоположное.
-Тогда, может, посидим в твоей комнате?
Аркадий не старался быть вежливым или ненавязчивым: по всей видимости, он таким родился. От него исходило что-то,  что могло сойти за умиротворение. Даже уют. А такт был у него в крови. Мягкий голос, порой не вязавшийся с крепкой, плечистой фигурой, лишь дополнял это впечатление.
-Не боишься?
Он только пожал плечами, точно было ясно как дважды два: то, чего может не бояться она, не боится и он.
Она открыла дверь, двинулась вглубь комнаты, на ходу зажигая свет. Он шел точно следом, как будто был готов подхватить её, если вдруг она упадет. На миг Мирру потянуло остановиться и ощутить в полной мере: как это, когда тебя готовы поддержать, подхватить, когда есть на кого опереться. Когда спокойно за будущее.
Мирра опустилась на диван, Агла пристроилась у её ног, согревая  шерстью. Аркадий поставил перед ней стул и сел.
-Не возражаешь? – он улыбнулся уголками губ.
Почти робко.
И снова это было неосознанным проявлением такта, но не попыткой наладить контакт. В свете зажженных бра и ночников Мирре впервые пришлось как следует разглядеть его лицо. Глаза казались странными, неопределенно серого цвета с зелеными вкраплениями. Свет упадет по-иному, или  он оденет изумрудного цвета рубашку – и визуально они станут насыщенно, завораживающе зелеными. Открытые, мужественные черты, выступающий подбородок, пожалуй, чересчур крупный, непрямой нос.
Мирра покачала головой.
-Если хочешь, посидим молча.
Даже голос Аркадия сливался с тишиной. Он был не влекущим, не бархатным – просто теплым.
Вместо того, чтобы в очередной раз качать головой, Мирра спросила:
-Почему так случилось?
Совсем по-детски. Не хватало только большой мягкой игрушки, зажатой у груди, и больших доверчивых глаз, постепенно наполнявшихся слезами.
Мирра своей жизнью, своей силой, своей работой по причинению другим вреда не раз, сама того не ведая, заставляла людей задавать подобные вопросы. Но никогда она не отнимала их жизни. Никогда не делала настолько худо.
-Я не могу ответить на этот вопрос, - просто сказал Аркадий, - и никто не может. Это, наверное, что-то вроде провиденья.
-Если бы умерла я, нашелся бы человек, который решил, что это божья кара. Но мама ничего не делала. Только пыталась быть счастливой.
Он ответил как можно мягче, но мягкость не обманула Мирру:
-Никто из нас не заслуживает смерти. Однако она неизбежна. Вопрос с самого рождения лишь в том, когда это случится. Подумай о том, что она сейчас в лучшем мире.
-Если бы я могла так думать…
-Ты знаешь, где она?
-Здесь.
Ничто в лице Аркадия не изменилось. Мирре пришло в голову, что он очень терпеливый человек.
-Почему ты так думаешь? – спросил он, внимательно, как давеча днем, взглянув на неё.
-Чувствую. Оглянись вокруг.
Аркадий оглянулся. Первое, что он увидел, был разгуливавший, будто сам по себе, по полу точно по тротуару лоскут занавески.
Брови его плавно приподнялись, но это и всё.
-Только не бойся.
Мирра подумала о том, что сейчас он отреагирует также, как его отец, и хаос вернется. А у неё слишком болела голова… и наконец-то хотелось спать. Как хорошо спать, ни о чем не думать, не помнить. Просто спать. Всегда.
Она потянулась к нему рукой, левой, надеясь по привычке отдать часть своего спокойствия. В первое мгновение Аркадий не заметил этого, продолжая следить за занавеской, но, увидев, принял её руку в ковш раскрытых ладоней.
В его руках её ладошка казалась детской. И вся она была по сравнению с ним сущим ребенком. По крайней мере,  внешне. Никто из них об этом не подумал, а Мирра убрала руку, убедившись, что ему это не нужно.
-Я не боюсь, - сказал Аркадий. – Ложись спать. Завтра будет новый день. И новая жизнь.
Мирра не поверила ему, и еще долго не спала, размышляя, почему именно её мама. Почему именно так. Именно сейчас.


-Думаю, вы уже не помните меня.
-Знаете, который час?
Восемь утра в воскресенье всегда рано, даже если кто-то жаворонок, кто-то сова, а кто-то и вовсе не ложился. Но для соблюдения приличий Мирра посчитала это время приемлемым.  Ну, или почти приемлемым.
-Простите. Это дело в некотором роде срочное.
Она вслушивалась в густой и томный голос незнакомки, что несколько дней назад предложила ту работу, от которой она отказалась. Как будто было вечность назад.
-Я вся внимание.
Даже утром голос казался поистине обволакивающим, приятным, как никогда женственным.
-Вы еще не нашли исполнителя для человека, которого следует убрать с дороги?
-Ах, да… это вашу собаку зовут как демона, чьё имя должно быть утеряно? – она так явно сделала ударение на последних словах, что сомнений в её отношении к этому не оставалось.
Мирра, лежа на диване, укрытая до подбородка одеялом, плотнее прижала к уху трубку мобильного и вспомнила: теперь она гуляет с Аглой семь дней в неделю. И то, что сегодня воскресенье, не отменяет  физиологических потребностей собаки.
Мирра  свесила руку с дивана, смутно вспоминая, что Агла была с ней, когда она заснула. Нащупала голову, острую морду. Раз Агла еще спит, торопиться некуда.
-Именно. Могу я поинтересоваться, нашелся ли исполнитель?
-Нет.
-В таком случае я хотела бы предложить свои услуги.
-Прекрасно!
Мирра точно знала, что женщина в этот момент улыбнулась. И, если бы могла, хлопнула б в ладоши. Но ничего не произошло, мобильный не передавал эмоций в нужной мере.
-Мне понадобится фотография человека, его полное имя.
-Ногти или волосы?
-Вы весьма проницательны.
-Но лучше была бы кровь.
-И снова в точку.
Агла проснулась и лизнула хозяйке руку. Мирра не ожидала этого, но даже не вздрогнула.
-Савельева Ирина Романовна. Фотографию я пришлю вам по электронной почте. Задаток и волосы будут переданы через третьего человека.
Женщина так явно не хотела встречаться с Миррой или хоть как-то обнаруживать себя, что это могло и должно было заставить задуматься. Но люди часто думают: если они не приложат к злодейству физического контакта и усердия, они не злодеи вовсе. А, может, дело в обыкновенной осторожности.
Мирра давно взяла за обыкновение не задаваться такими вопросами. Не стала и сейчас.
-Когда я встречусь с этим третьим человеком?
-Скоро. Очень скоро, обещаю вам, – ласково произнесла её собеседница.
Этот тон напугал бы кого угодно. Но Мирра жила по ту сторону страха: она сама зачастую являлась его причиной.


В большом зале с белыми кафельными стенами громко, заунывно и тоскливо играла музыка. Она лилась из динамиков, спрятанных по углам за букетами искусственных, слишком ярких, кричащих оттенков цветов. Динамики соседствовали с батареями вида совершенно тривиального. Торжественности в них было столько же, сколько в лице священника, с упоением и свободной отрешенностью читающим молитву за упокой души.
Вокруг гроба, стоявшего не в центре, как это обыкновенно принято, но ближе к узкому окну, к батареям, собрались коллеги Анны Бежиной, все как один в черных одеяниях, её немногочисленные друзья в этом городе.
Она была в меру общительной, в меру обидчивой, в меру открытой. Всё в меру, и потому многие из них не могли назвать, чем запомнилась им эта женщина. Быть может – полным отсутствием прошлого, будто она появилась в городе вместе с дочкой-подростком, как заново родилась. Никто ничего не знал. Значит, скрытной Анна Бежина была всё-таки не в меру. Хоть какое-то отличие от других.
Ближе всех к гробу стоял Михаил, плечи его сотрясали в беззвучных рыданиях. Однако изредка сил сдерживать рыдания в голос не оставалось, и его беспорядочные всхлипывания перекрывали даже монотонный голос священника. Никто не утешал его, не старался увести дальше от гроба, в противоположный угол зала. Женщины прижимали к ртам носовые платки, опускали взгляд в пол, роняя горькие слезы о том, что когда-то и они окажутся на месте покойной. Мужчины не плакали, но смотрели угрюмо и беспомощно. Смотреть в пол казалось непривычно или недостойно, потому они искали глазами лицо покойной, но неизменно натыкались на спину Михаила, загородившим собой часть гроба.
Мирра в душе была благодарна ему за то, что он, пусть неосознанно, не позволял ей видеть мамино лицо. В последний раз. Понимание этого «в последний раз» билось в ней неизбежностью и скорбью, страхом перед будущим придавливало к самой земле. Но она стояла прямо. И также, как остальные женщины – смотрела в пол. Боль душила её, драла сердце на частички то ли злобы, то ли беспробудного одиночества. И не было выхода этому. Она не плакала, сама не зная отчего. Только сжимала кулаки до того, что ногти, острые, заточенные, врезались в ладонь, вспарывали кожу, впивались в плоть – на пол одна за другой стекали капли крови.
После третьей капли Аркадий не выдержал, подошел к ней ближе. В глазах его застыли непролитые слезы. Тетю он почти не помнил, особой потери в жизни не испытал, и уж точно будущее его никак не изменится после этого дня. Но общая атмосфера порождала где-то в груди боль, вид мертвого тела, которое, кажется, вот-вот шевельнется, придет в движение, заставлял всякую надежду гаснуть. Радость гасла, и в душе разливалась скорбь, окутывая, оплавляя всякое чувство. Сдержаться было трудно, слезы и та общая на всех неизбывная тоска, раскинувшаяся и облекшая их всех безотчетной печалью.
Аркадий начинал думать, что Мирра либо бесчувственная, либо совсем не любила мать, пока не взглянул в её лицо. Первым и естественным желанием было – отшатнуться. Уйти и не видеть, не чувствовать на себя этот мертвый взгляд. Боль, еще более страшная в этом почти детском, миловидном лице, исказила черты, опустила уголки губ вниз. Челюсти были сжаты до предела, еще немного – и заболят зубы. Щеки впали и побелели, делая её на несколько лет старше. А в глазах уже ничего не было: ни боли, ни безнадежности. Как будто с грозового неба стерли всякие тучки – как эмоции. Само грозовее небо стерли, и остались прозрачные, немигающие глаза с крупными черными зрачками. И именно в глазах он вдруг увидел решимость. В решимость вложена вся боль, ярость, страх, тоска, печаль, невыносимость. Всё, что не сказано, не пролито, не пережито. Наверное, именно с такими глазами люди идут на убийство. Ступают медленно, сосредотачиваясь на жертве. Не видят ничего вокруг. Только цель. Только ярость, которая до того переполнила сознание, что некуда её больше деть. А не денешь – разорвет.
Мирра вдруг пошатнулась. Аркадий был воспитан истинным джентльменом, он не мог, не смел позволить девушке упасть. Картинка убийцы стерлась – осталась только беззащитная, хрупкая Мирра. Его сестра. Он шагнул к ней, поддержав сразу за локоть и за талию, прикоснувшись к черной коже её пальто.
-Не надо.
Её голос был небывало острым. Точно в него послали стрелу с отравленным наконечником. Да ещё припаяли к ней шипы. Голос рассыпался или вонзился, а он почувствовал, что его оттолкнули почти физически.
-Не держи это в себе, - произнес он.
Или попросил. Так тихо, чтобы никто их не слышал. Он сам едва держался, а уж Мирра… она хоронила свою мать, не пролила ни слезинки, только побледнела мертвенной бледностью и до крови вжала ногти в ладони. Он бы не смог.
Он отстранился, но лишь настолько, чтобы можно было снова подхватить её, если понадобится. Если она не устоит. Но она стояла, стояла твердо на отполированном и тут же запачканном чужой обувью полу. И уже не упадет. Какая-то сила зарождалась в ней, взяв за то остатки человечности. Эта сила могла вести её дальше, поднимала бы после каждого падения.
А глаза наверно останутся такими же мертвыми?
Точно в поисках ответа Аркадий перевел взгляд на высокую, крепкую блондинку рядом с Миррой. Она стояла достаточно близко, чтобы она слышала её голос и достаточно далеко, чтобы не стеснять её личное пространство, не касаться. Аркадий помнил, что, здороваясь, Мирра назвала девушку, выглядевшую явно старше своих лет, Ритой.
Рита ответила на его взгляд равнодушно, не улыбаясь, но и не сдерживая слез. Глаза были сухие, выражение лица – нейтральным.
-Она не станет плакать, - пояснила она.
Видимо, Мирре она была подругой. Хорошей подругой, которая понимала её, потому что она сама вдруг шагнула ближе к Рите, окончательно освободившись от рук Аркадия. Рита была рядом, безмолвно, без сантиментов, слез… и это всё, в чем на тот момент нуждалась Мирра.
-Что же остается? – он не смог скрыть растерянности в голосе.
Рита взглянула на него мрачно, не пытаясь притвориться сострадательной или миловидной. Глаза у неё были голубые, холодные, но она почему-то внушала доверие. Возможно, потому что не считала нужным лгать.
-Я не знаю.
Но Рита хорошо знала Мирру. Не хуже Аркадия видела её помертвевший взгляд, точно всякие краски вокруг перестали в нём существовать. Весь окружающий мир перестал существовать, осталась одна-единственная цель. Только бы это не было нечто настолько серьезное и опасное, за что она может поплатиться или о чем пожалеть. Да, она хорошо знала Мирру.
И потому не удивилась, выйдя из крематория. После прощания с Анной, после того, как Мирра в последний раз коснулась губами оледеневшего лба матери, а гроб, в буквальном смысле усыпанный цветами, уехал на своеобразных рельсах в отверстие в стене, чтобы потом быть преданным огню, казалось бы, всё должно было закончиться. Домой, помянуть, традиционно не чокаясь бокалами, поделиться воспоминаниями об усопшей.
Но на выходе Мирру поджидал какой-то мужчина. Он держал в руках распечатанную фотографию, и фотография эта изображала Мирру.
Мужчина был неопределенных лет, неопределенной внешности, упорно сливался с атмосферой так, что запомнить его было почти невозможно.
Процессия коллег, друзей Анны ушла далеко вперед, а Рита и Аркадий остановились рядом с Миррой, точно негласно согласились защищать её. Аркадий разглядывал незнакомца недоуменно, Рита -  неприязненно.  Она никогда не считала нужным скрывать свои чувства.
-Я полагаю, Мирра?
Она чуть склонила голову в знак согласия.
Она смутно догадывалась, кто это. Ожидала от него оценивающего взгляда, какой бывал у всех клиентов. Но нет. Он просто выполнял поручение, а остальное было так же незначительно, как его внешность на фоне окружающего мира, полнившегося красками янтарных бликов солнца на стенах крематория, на снегу, пятен одежды на людях, лоскутку лазурных облаков где-то под куполом неба.
-Эстер передает вам материал для работы.
Он достал из коричневого портфеля два тщательно запечатанных конверта. Один был значительно крупнее другого и пух от денег.
-Остальное, как водится ,после наглядного результата, - добавил он безразличным тоном.
Мирра снова кивнула. Почему бы не сказать просто: «когда убьете человека, тогда и заплатим деньги». Действительно, почему…
Ленивые мысли. Усталость, хоть устать особо ей было некогда. И отдохнуть от этого она уже не сможет. Одиночество не лечится. Как не возвращается к человеку способность любить.
Мирра блуждала по лабиринту, не замечая, что мужчина испарился, вежливо попрощавшись. Тысячи дорог, мысленно проходимых ею, отвлекали, но неизменно вели к одному результату.
Дальше тянуть было бессмысленно.


Своим недвижным взглядом она смотрела в лицо женщины, уже довольно пожилой, изображенной на экране. Всё в этой женщине было гармонично и в то же время неправильно. Недопустимо. Слишком крупные, пухлые губы, слишком мелкий подбородок. Слишком широкие скулы, слишком короткие волосы. Глаза раскосые, и слишком зеленые. Челка на них нависает слишком длинная, слишком светлая. Слишком глубокие морщины у рта, у глаз, на лбу.
Всё было слишком, но вместе составляло единое целое. Лицо её в конечном счете было открытым и вызывало симпатию. Быть может, оттого, что на фотографию она улыбалась.
Они всегда улыбались на фотографиях. Но никогда раньше Мирра их не убивала.
Пальцы её были тонкими, проворными и чуткими. Подлинные пальцы художника или скульптора. Сидя в глубоком кожаном кресле за столом в своём приглушенно-освещенном кабинете, она лепила из воска изображение Ирины Савельевой с удивительной точностью, словно не раз видела вживую.
Мирра ничего не ела со вчерашнего дня, не спала и ни о чем не думала. В некоторой степени она могла бы назвать себя абсолютной чистой. Голодной или вымотанной себя не чувствовала.
Чувствовала только зарождающуюся в глубине себя ненависть, желание, граничащее с потребностью навредить.
На этот раз не просто навредить. Она собиралась убить эту женщину.
Энергия, боль, тоска по матери,  неуспокоенное ощущение «почему именно она?», возрождавшее на время забытую злобу на всё человечество, бились о её тело изнутри как о стенки сосуда и поджигали, точно фитилек. Она взяла из конверта седой волос и принялась лепить дальше, вклинив его подобно стержень в центр восковой фигурки. Энергия уже жгла ей руки, пропитывала фигурку, вдыхая в неё жизнь.
Мирра полностью сосредоточилась на фотографии. На картинке, точно под копирку, явившейся в её воображении. Ирина Романовна стала для неё целью. Воображаемый горячий луч, горячий, живой, созданный силой ненависти, протянулся к ней. Лучом была её сила. Сегодня она не плескалась по комнате, не стекала с кончиков пальцев как кровь или вода. Она была лучом, луч направлен в сердце фигурки, он пробивает его, испепеляет.
Куколкой была Ириной, и Мирра чувствовала свою власть над творением. Она создала, она и убьет. Луч ненависти прожег сердце, но этого мало. Пусть будет страдание и боль. Пусть будет медленно, мучительно, невыносимо.
Как ей сейчас невыносимо, как её душит, разрывает собственная сила, так пусть невыносимо будет этой женщине.
Одновременно Мирра сделала две вещи: опустила восковую фигурку в пепельницу, чиркнув спичкой, и отпустила луч как стрелу. Он попал точно в цель.
Она смотрела, как растекается фигурка, как волосок в ней превращается в пепел. Пусть также сгорает она в пламени чувств и боли. Пусть судьба поразит её так быстро, как поразила стрела ярости, а умрет она так медленно, как умирает эта маленькая жизнь.
Воск догорел, испустив тонкую струйку дыма. Мирра сидела в тишине, не наполненной отголосками духов. Смотрела в одну точку и не двигалась.
Первое убийство в её жизни. Значит, так тому и быть.


Прежде, чем войти, Аркадий некоторое время, растянувшееся до пары минут, стоял, переминаясь с ноги на ногу. Он явственно чувствовал запах дыма. Отец давно спал, Аркадий пытался, но не мог. Перед глазами стояло её лицо в крематории.
-Мирра, можно войти?
Он не стал стучаться. Она не ответила. Тогда повторил свой вопрос, предполагая самое худшее и думая о том, что придется выломать дверь. Но на этот раз она ответила:
-Можно.
Отворив дверь, Аркадий в один момент охватил взглядом и дымок, поднимавшийся над пепельницей, и изображение на повернутом к Мирре мониторе. Чья-то фотография.
Аркадий нахмурился, но ничего не сказал.
-Нужно открыть окно, - сказал он, - ты не возражаешь?
В ответ Мирра промолчала, не глядя на него. Она будто находилась в состоянии транса. На миг Аркадию показалось: она сейчас упадет в обморок.
Не спрашивая больше, он отворил окно, отдернув занавеску. В комнату ворвался свежий ночной воздух, покусывая его за обнаженные руки. Мирра невольно содрогнулась от накатившего холода. Одета она была совсем легко, в бардовый топ со свободными ниспадающими рукавами и столь же свободные штаны. Черные волосы рассыпаны по плечам, укрывают её подобно одеялу.
Аркадий не стал закрывать, посчитав, что ей стоит взбодриться. Глотнуть воздуха.
-Ты что-то жгла?
-Угу.
-Это что-то связано с женщиной на твоём мониторе?
Он не настаивал. В голосе слышалось неприкрытое желание заботиться.
-Не имеет значения, - устало отозвалась Мирра.
Она скрестила руки на столе, положила на них голову. Глубоко вздохнула.
-Ты устала, - не спрашивая, но утверждая, также мягко заметил Аркадий.
-Наверное.
Вся в складках полупрозрачного  шифона, она вдруг оказалась воплощением женственности. Остались только изящество, грация, не вязавшиеся с той сильной, непоколебимой и резкой девушкой, что была в крематории.
А еще она была такая миниатюрная, попросту маленькая, что босыми ногами, без привычной опоры тонких шпилек, не доставала до пола. Только носками.
Аркадий оценил это в одно мгновение. Знай он сестру больше и ближе, не спрашивая, просто поднял бы на руки и отнес в расстеленную кровать. Но Мирра не поймет этого, окатит ледяной водой презрения, что плещется порой в её глазах.
-Час ночи. Завтра ты собиралась в школу. Пора спать, - добродушно сказал он.
Он был старше, а она вроде как – его младшей сестренкой. Но она оглянулась на него с таким видом, что Аркадий пожалел о сказанном.
-Мне нужно позвонить.
-В такое время?
Почему нет? Женщине по имени Эстер наверняка будет приятно узнать в любое время дня и ночи, что её враг уничтожен. Впрочем, пока Ирина Савельева не умрет, с точностью утверждать этого нельзя.
-Ты прав. Смс подойдет больше.
Она быстро набрала в мобильном: «Все сделано. Осталось дождаться результатов».
Ответ пришел спустя минуту.
«Я в вас не сомневалась».


В школе уже все знали. Кто-то смотрел с нескрываемой жалостью, кто-то со страхом, кто-то путал жалость с состраданием, думал, что в глазах читается понимание и поддержка. На самом деле они боялись. Не её, но смерти. Горя. И молчали, полагая, что это лучший выход.
Рита тоже молчала, но по другой причине. Она привыкла к сильной Мирре, несгибаемой, волевой, дерзкой. Казалось, если Рита заговорит об утешении, о том, что всё будет хорошо, жизнь продолжается, больше не будет прежней Мирры, способной на игры с людьми, проницательной, бесстрашной. Беспринципной? Возможно.
Сам факт: Мирра нуждается в помощи, не вязался в сознании с подругой. Они были похожи, понимали друг друга с полуслова. Каждая играла, побеждала или проигрывала, но оставалась сильной.
Две сильных, равноправных, независимых личности. Достаточно ли этого для подлинной дружбы? Рита не знала. И постепенно, наблюдая за Миррой, сознавала: впервые в жизни знать этого она не хочет.
Рита не сопровождала её по школе, не оберегала от любопытных взглядов одноклассников, от их сочувственных реплик. Она единственная вела себя так, будто ничего не случилось, и считала это лучшим, на что была способна в подобной ситуации.
К пятому уроку одноклассники и учителя, не сговариваясь, наконец, решили, что Мирры для них просто нет. Не существует. Как не существует страдания, горя, безжизненного взгляда и печати  чего-то, что никому бы не хотелось называть, в её лице. Смесь скорби, безразличия и скуки.
Так она и написала на литературе простым карандашом в тетради. Сразу после темы зеленой ручкой, ровным, уверенным почерком с завитушками: «Скука нынче неимоверная».
Рита скосила глаза в тетрадь. Они так делали, когда заняться на уроках было откровенно нечем. Стало быть – довольно часто.
«Как всегда», - коротко, левой рукой, чтобы не привлекать особого внимания, передвигая тетрадку без конца, написала Рита.
Почерк у неё мелкий, но в то же время с широкими росчерками, весь из себя наклоненный, почти лежащий на строке, будто что-то его вконец покорило или согнуло.
«Все делают вид, словно меня нет».
Рита потянулась, чтобы ответить, но тут её одернул резкий и хриплый, прокуренный голос учительницы литературы:
-Ломова! Повтори, что я только что сказала!
Рита улыбнулась так, что стало видно крупные заостренные зубы, что превращали самую искреннюю улыбку в подобие ласковой угрозы.
-Что Лермонтов так и не познакомился с Пушкиным из-за дуэли, будь она неладна.
В характере Риты было заменить последнюю реплику, которую, разумеется, учительница и не упоминала, чем-то грубым, возмутительным вроде «на хрен они вообще полезли драться!» И дело было вовсе не в недостатке культуры. Но в страсти выводить людей из себя. Видеть, как медленно темнеют их глаза, как лицо вытягивается, губы сжимаются. Злость, ярость, но… общественные рамки держали их эмоции в узде; она лишь забавлялась.
Как ни в чем ни бывало, Рита продолжила переписку.
«После школы домой?»
Ответа не последовало. Мирра вдруг точно застыла. Перестала двигаться. Превратилась в средоточие сдерживаемой боли, непролитых слез, невысказанных сомнений. Необнаруженного страха. Даже дышать перестала.
Дома нет мамы. Никого нет. Пустая квартира. Тишина, нарушаемая изредка неугомонным духом. Она среди них, и уже никогда – с ней.
Михаил вернется только вечером, Аркадий уехал в институт. Она не спросила, сколько у него пар. Даже не спросила, на кого он учится. Просто проглотила информацию о том, что завтра он к первой паре. Вопросов не последовало, а он не стал надоедать.
-Пойдем куда-нибудь? – шепотом спросила Рита.
И заглянула в лицо подруги, не пытаясь скрыть тревоги. Она не думала о том, что если Мирра ухватится за эту идею, проявит слабость. Признает, что нуждается во внимании. Признает: что-то страшное всё-таки случилось в её жизни, и нельзя – как раньше, будто ничего и не было.
-Возможно… - пробормотала Мирра, точно по наитию отводя взгляд.
Не встречаясь с ней своими мертвыми глазами.
-Куда ты хочешь?
Та же интонация проскальзывает у Аркадия. Забота, словно она – маленький ребенок. Капризный маленький ребенок. Возмущение помогло ей собраться.
-Никуда. Домой. Только домой.


Как назло, все духи обретались где-то под потолком, не громыхали дверцами шкафов, не завязывали концы занавески в узел. Притаились, испугались – кто знает. Но они молчали, даже ветерка по коже не было.
Пустота вкупе с тишиной терзали её. Агла лежала у её ног, покорно ткнувшись носом в босую ступню. Дома, когда не ожидала клиентов или гостей, Мирра неизменно ходила босой, в прозрачном шифоновом костюме, что окутывал её тонкую, совсем почти детскую фигурку подобно облаку.
Она сидела в глубоком кожаном кресле, развернувшись к монитору на столе. Кисть покоилась на мышке, а сама она пыталась сосредоточиться на тексте электронного письма.
«Пришло время узреть истинную Силу . Завтра, ровно в полдень, да поднимутся из недр немилости божьей древние существа и да подчинятся Они Отцу нашему и Мастеру. Всякий, кто есть проводник меж миров людей и посторонней Силы, да прибудет с нами. Фиат. Фиат. Амен».
На рекламную рассылку похоже это не было, но в письме не значилось ни обращения, ни подписи. Чья-то шутка? Однако с Миррой подобными вещами не шутили. К тому же внизу был указан адрес. Без всяких громких слов и пафоса.
Где-то на другой части стола завибрировал телефон. Она тянулась к нему целую вечность, всё еще не отрывая взгляда от монитора.
-Я слушаю.
-На мой взгляд, вы несколько поспешили с выполнением заказа, но я не оговаривала сроков. Потому могу лишь восхититься вашей работоспособностью.
-Здравствуйте, Эстер, - тихо и невыразительно сказала Мирра.
Кажется, для собеседницы явилось неожиданностью услышать собственное имя. Секунду она молчала, прежде, чем продолжить своим бархатным голосом:
-Вы уже прочли письмо?
Мирра должна была бы удивиться. Но в ней не шевельнулось ничего, кроме отстраненности. Точно всё происходило не с ней, а нависшая тишина оборвется подобно плохому сну.
-Да.
-Я буду сопровождать вас завтра.
-А я иду на этот спектакль?
Голос зазвучал металлически. Равнодушно. Такой стальной, властный, надменный голос, осколками серебра переливающийся в лучах теплого, плавившегося голоса Эстер.
-А я об этом спрашивала?
Ногти забарабанили по деревянной столешнице. Не нервно – она лишь перебирала пальцами, медленно, монотонно, так, что каждый удар приходился через равный промежуток терпения собеседницы.
-Не имеет значения.
-Завтра в одиннадцать. У вашего подъезда.
-Если вы знаете, где я живу, вы знаете, сколько мне лет.
Она вдруг услышала в трубке дыхание Эстер. Возникло ощущение, что она стоит у неё за спиной, а её дыхание, горячее, почти обжигающее, касается её щеки. Что-то коснулось её, что-то мягкое, обволакивающее, что затянет в пучину и уж больше не выпустит. Опасность скользнула мимо, едва не задев.
Её коснулась чужая сила, и Мирра поняла: это сила Эстер.
-Да, дитя моё. Знаю, - с придыханием, так тихо, что, казалось, шепотом, произнесла Эстер, - завтра в одиннадцать я буду вас ждать.
Отключив связь, Мирра вдруг ясно осознала: сон не оборвется, реальность не нарушит идиллию ужаса. А она не проснется.


Ровно в одиннадцать утра следующего дня, проигнорировав школу, всякие доводы здравого рассудка, кричащие: это больше, чем опасность -  это ловушка, Мирра стояла в метре от своего подъезда.
Утро выдалось на редкость теплым, совсем не зимним. Снег сошел с земли окончательно; темно-бурая или черная, мерзлая, она казалась голой и беззащитной. Февраль пока и не думал кончаться, а в воздухе уже разливался особый аромат весны: смесь влаги, нежных веяний ветерка, ощущение радостного ожидания, граничащего с предвкушением чего-то непременно прекрасного, вроде любви или, на крайний случай, романтики. Под ногами струились быстрые ручейки талого снега, обманчивое тепло окутывало, точно дымкой.
Солнце светило вовсю на фоне уныло-голубого неба. Словно кто-то раскрасил его в насыщенные цвета, но краски обветшали со временем. Стерлись.
Как стерлась её прошлая, размеренная жизнь, полная уверенности в завтрашнем дне, бесконечных, бесполезных споров с мамой.
Мирра расстегнула кожаное пальто. Размера оно  было почти детского, и смотрелось на ней как уменьшенная копия взрослого, равно как и сапоги на высоких шпильках. Волосы она собрала в небрежный пучок, но первый же налетевший ветерок выбил вьющиеся пряди, и теперь они обрамляли лицо подобно живой черной раме.
Держа руки в карманах пальто, Мирра неспешно шагала вдоль подъезда, не смотря на часы. Мерно постукивала каблуками, опустила голову и, казалось, о чем-то задумалась.
Потом вдруг остановилась, вынула правую руку и привычным, естественным движением выставила перед собой ладонью наружу. Точно потрогала воздух вокруг. Он полнился тревогой, напоминавшей липкий, надоедливый, ненавистный страх; сухие, неуемные, необоснованные сомнения. Как горсть сухих приправ, щедрой рукой добавленная в готовое блюдо: призванная лишь придать вкус, она сильно выделялась, отвлекала на себя внимание и мешала.
Мирра поежилась. Сомнения, страхи, проблемы окружающих людей она успела хорошо изучить; в них не было ровным счетом ничего интересного. Эмоции прохожих витали в воздухе – только дотронься. Она давно привыкла к подобному хаосу чувств, не обращала на него внимания, руками зарываясь глубже в карманы брюк или пальто. Она не заметила, как тревоги сменились необъяснимой апатией. Точно кто-то приглушил их, убавил звук у её собственного внутреннего голоса. Апатией как лавой залило всякие эмоции, расплавило их, обдав жаром.
Мирра знала свою энергию: многогранная и разнообразная, чаще всего она была все же предсказуема. Походила на ледяную лавину, оглушительной силы волну. Она окатывала человека, могла ранить, уколоть, порезать, но никогда – расплавить в собственном жаре. То же была иная энергия, живое тепло, которое не окатывало, но медленно окутывало.
Прежде чем черный Порше подкатил к подъезду, Мирра уже знала, чья энергия разлилась по улице. Передняя лакированная дверь отворилась, и вышел мужчина, безупречно одетый в деловой черный костюм.  Чем-то он походил на того, кто ждал её у крематория: то же безразличие  в глазах, та же уникальная способность сливаться с атмосферой, лишаясь возраста, особенностей, характера.
Он обошел машину и открыл заднюю дверцу, склонив голову в почтительном поклоне. Он не подал руки появившейся из машины женщины. Она выпорхнула оттуда подобно дыханию самой весны, что господствовала вокруг, отнимая власть у зимы.
Невысокая, ладно сложенная, необычайно грациозная, она приковывала взгляд точно магнитом, излучая не то свет, не то энергию. Песочного цвета пальто по колено не скрывало фигуру, но напротив, подчеркивало каждое из её достоинств. Женщина эта была из тех, кого природа одарила щедро, не взяв ничего взамен: ни изъяна, ни излишества.  Короткая пышная юбка чуть колыхалась при каждом движении,  будто жила собственной жизнью, придавая ей женственность, легкость, игривость, что были частью её естества. Высокая грудь выделялась под отороченным мехом воротником, более походившем на декольте, чем на воротник пальто.  удивительно тонкую талию украшал пояс  с стразами, переливавшимися на солнце всеми цветами радуги. Те же стразы позвякивали на браслетах, выглядывавших из-под рыжеватой оторочки рукавов. Каждое движение потому сопровождалось мелодичным звоном, но не раздражающим, а казавшимся словно бы частью её.
Сама женщина была воплощением солнца и света, красоты и грации. Мирра подняла глаза вверх. Золотистые локоны волнами спускались на плечи, приковывая к себе внимание. Отвлекая его от лица.
На вид ей было лет двадцать семь – тридцать, но глаза были намного старше. Ресницы длинные, и тоже - золотистые, что придавало её ярким, изумрудным глазам особую привлекательность. От уголка левого глаза тянулась тонкая линия, до боли напоминавшая шрам. Она безжалостно уродовала идеальную красоту лица, делая его ассиметричным, а выражение его едва ли не печальным. Полные губы -  верхняя чуть полнее нижней -  придавали лицу особую чувственность, а высокий открытый лоб без челки рождал мысли о недюжинном уме и сметливости.
Всё это Мирра охватила взглядом в одно мгновение. Она шагнула к женщине первой. Но заговорить первой не удалось.
-Я приветствую вас, Мирра.
Она тотчас узнала этот грудной, казавшийся близким, голос. Сомнений не оставалось: перед ней стояла Эстер. Та самая Эстер, что не пожелала с ней встречаться, поручив передать деньги и волосы Ирины Савельевой третьему лицу. Теперь она стояла перед ней, в своем блистающем свете.
-Здравствуйте, Эстер. Вы из … - она не договорила, многозначительно взглянув на нее. 
Эстер улыбнулась, приподняв брови. Кожа на виске натянулась, и шрам стал виден больше. Он не мог полностью обезобразить лицо, но неизменно заставлял задуматься: насколько совершенна была эта красота до его появления.
-Нет. Там, куда мы направляемся, сегодня будет много тех, кто не из секты. Но кто должен увидеть, насколько члены её сильны.
Спрятав руки поглубже в карманы, закрываясь от её энергии, Мирра сказала:
-Вы достаточно сильны, чтобы противостоять кому бы то ни было.
Эстер слегка поклонилась, как это делали, возможно, два или три века назад. Широкая юбка при этом качнулась, став продолжением поклона, полного изящества и грации. Однако это изящество нисколько не походило на отчужденное, сдержанное изящество Мирры, полное негласной уверенности в себе, своих силах и разочарованию заранее в силах других.
-Весьма лестный отзыв от той, что способна на мгновенное убийство.
Мирра не напряглась и не испугалась. Но внутри неё в тот момент умерло то последнее, что связывало с мамой: человечность, тепло, любовь. Раз она способна на убийство, она не способна любить.
Боль, метавшаяся в груди, утихла. Верно, тоже – умерла.
-Ирина мертва? – спокойно спросила она.
-Сгорела вчера в собственной квартире. Решено считать несчастным случаем.
-И потому сегодня я еду на спектакль силы?
Эстер снова улыбнулась. Так, словно знала намного больше Мирры. Впрочем, так оно и было.
-Одна из приемлемых теорий. Не будем терять времени. Позвольте предложить вам свою машину и свою охрану.
Мирра не могла не удивиться, зачем столь сильной женщине охрана. Но спрашивать не стала. Молча села вслед за Эстер в машину на заднее сидение, приняв, как должное, что дверь за ней закрыл внимательный охранник.


Скользнув из машины на мощёную мостовую в центре города, Мирра увидела перед собой невысокое трехэтажное здание, невзрачное и унылое. Это оказался всего лишь продуктовый магазин с стеклянными дверьми. Не готический храм или старинное заброшенное здание. Магазин в центре города. Слишком просто.
Эстер двинулась вперед легкой, танцующей походкой. На каждом шагу она едва заметно покачивала бедрами, свободно и раскованно, точно от рождения привыкла так ходить. Она едва наступала на пятки, и оттого словно порхала по мостовой.
Обойдя магазин, она остановилась перед тем, что обыкновенно называют запасным выходом или черным ходом. К нему вело несколько ступеней, а дверь находилась в своеобразном углублении в стене. Мирра рассматривала эту дверь, внимательным взглядом подмечая маленькие, почти незаметные буквы вперемешку с причудливыми знаками.
В голове мелькнула мысль, что это руны, но мысль не дошла до своего логического завершения: за спиной с громким, пронзительным визгом притормозила машина. Мирра резко обернулась в тот момент, когда из внушительных размеров джипа с трудом выбралась пожилая женщина с черными глазами и тяжелой косой седеющих волос, переброшенной через плечо. Одета она была во все черное, глаза блестели от слез, на лицо легла печать невыразимой скорби.
Как и Эстер, женщина прибыла с охраной. Опираясь на трость с серебряным набалдашником, она неуклюже заковыляла к запасному входу. Рядом с собой она вела маленького мальчика лет десяти. Он смешно хватал руками воздух перед собой, и Мирра вдруг поняла: подобно ей мальчик ощупывал ауры других людей. Она не ощутила его силы – только прикосновение, неумелое и неприятное, точно кто-то зачерпнул внутренности рукой и несильно сжал. Не задумываясь о том, что делает, Мирра выставила левую руку перед собой.  В воображении возник образ плотины, необычайно тяжелой, металлической с острыми краями, которая в один момент перекрыла поток силы её и мальчика. Точно рука, ощупывающая её, разорвалась надвое одним четким, безжалостным ударом, а ледяные волны, что могли бы превратить все окружающее в лед, схлынули обратно к ней, наполнив энергией и мощью.
Мальчик вскрикнул тонким, противным голоском и отпрянул, угодив прямо в руки заботливой старушки.
-Змея, - прошипела женщина, покосившись на Мирру.
-Она взяла жизнь Ирины потому, что ей под силу это сделать. Ирина не смогла защититься, и говорить тут больше не о чем, - невозмутимо прозвучал за её спиной голос Эстер.
-Слабых не всегда нужно убивать. Ты еще поймешь это, девочка. Смотри, как бы поздно не было, - продолжая обращаться к Мирре, выплюнула женщина.
Черные глаза её горели болью и ненавистью. Если бы она могла убить лишь взглядом, Мирра была бы уже мертва.
Тут она произнесла то, чего до сегодняшнего дня даже не знала. Но вдруг, внезапно, осознала и приняла как должное.
-Сильные властвуют, слабые – подчиняются. Так было, и так будет. Всегда.
Неужели именно это она хотела сказать? Неужели действительно следовала этому правилу, более подходящему животным, но не людям? Неужели…
Собственная власть не дурманила её. Не ослепляла. Это было частью её, и виноваты ли другие, что обделены способностями ненавидеть так, что чувство обретает форму и разрушает всё сущее?
-Я еще отомщу, - ответила женщина, прижимая к себе мальчика, - Андрюша отомстит.
-Посмотрим, - сказала Эстер.
Не медля более, она спустилась к двери, постучала два раза. Видимо, так было условлено. Дверь тут же распахнулась, будто кто-то всё это время только и ждал сигнала. Но за дверью не оказалось никого – лишь абсолютная, густая чернота.
Эстер вошла первой. Она не боялась – более того, вела себя так, будто оказалась дома. Но что-то подсказывало Мирре: так она ведет себя в любом незнакомом месте.
Охранники сзади дали понять, что нужно идти. Они не подталкивали её, но деликатно поглядывали на удалявшуюся в темноте фигуру Эстер. К тому же, всё новые и новые машины прибывали к магазину, а за их спинами уже образовалось подобие очереди.
Первое время после солнечного света Мирра ничего не видела. Вслепую шла по узкому коридору. Потом услышала стук каблуков Эстер и её шепот:
-Осторожно.
Носком сапога Мирра нащупала первую ступеньку – лестница. Лестница уводила куда-то вниз, а ступени были столь крутыми, что приходилось крепко  держаться за каменные поручни. Один раз она оступилась, но не упала. Паника вкупе с страхом будто полностью покинули её тело, как всякие эмоции.
После смерти мамы чувства медленно умирали, по очереди, точно подстреленные птицы, вольные и быстрые, теряли силу. Со смертью Ирины они исчезли вовсе. Только бесконечный холод, только предназначение. То, ради чего она была рождена: причинять другим боль.
Мирра спускалась до тех пор, пока не коснулась рукой стены прямо перед собой – тупика. Глаза так и не привыкли к темноте, она не представляла, где находится. Где-то глубоко под землей, но более ничего известно не было. Шаги Эстер незаметно затихли, а охрана еще не добралась до неё – их она тоже не слышала.
Она оперлась на стену рукой и на секунду замерла, раздумывая: идти назад или подождать. Но уже в следующую секунду стена отодвинулась в строну, в  глаза ударил яркий свет, исходящий не от электрических ламп – от множества факелов, освещавших длинный коридор. Он уходил под углом куда-то вниз – едва заметно.
Эстер была там, где узкая дорожка скрывалась из виду, уходя вниз. Рядом с ней стоял невысокий мужчина в черной рясе. Больше Мирра не разглядела, да и не старалась разглядеть. Пошла им навстречу, ощущая в себе абсолютную пустоту и неспособность удивиться чему бы то ни было.


-Приветствую тебя, Эстер, – произнес мужчина в рясе, такой же, что была на их проводнике.
В этом одеянии он как никто походил на средневекового чернокнижника, невозмутимый, загадочный. Черные глаза были непроницаемы, сливались с чернотой зрачков, а свет в них отражался на странный манер. Глаза до неестественности контрастировали с светлыми соломенными волосами до плеч.
Мирра стояла рядом с Эстер и чувствовала себя чем-то вроде её протеже. Но, как видно, ни проводник, почтительно поклонившийся ей, ни сама Эстер так не считали. После узкого коридора, заполненного факелами и более ничем, они оказались в просторной зале с необычайно высоким потолком, голыми стенами, выкрашенными то ли в серый, то ли в серебристый цвет. В этом зале уже собрались другие гости, и каждый простирал свою силу поверх чужой. Мирра не видела, но чувствовала: их ауры блистали так ярко, так красочно, и каждая была своеобразна, уникальна, как внешность гостей. Не всякая сила была убийственна или опасна, как её собственная: были здесь и нейтральные, не причиняющие никому вреда. Тем не менее ни один из гостей не обладал чистой, положительной энергией, из чего Мирра могла заключить, что практикующие белую магию собирались в ином месте в другое время. Несомненно, и у них была своя иерархия, свои законы.
Несомненно, этого ей узнать. Равно как и встать по одну сторону грани добра и зла с ними  ей не суждено.
Мирра глянула на Эстер. Весь вид её выражал приветливость, искренняя радость сквозила в прекрасном лице. Но зеленые глаза искрились вовсе не радостью – в них читалось едва ли не презрение. Она была сильнее любого их проводников в черных рясах. И, возможно, любого, кто обитал в этих подземельях, однако позволяла равнять себя с гостями, прибывшими ради демонстрации силы. Чтобы не забывать, кто хозяин этого города.
Она кивнула головой мужчине с соломенными волосами. Видимо, для приветствия этого было вполне достаточно. Тогда он обернулся к Мирре. Он был выше её на голову или чуть больше, и было трудно не смотреть на неё сверху вниз. Однако ему это удалось. В глазах уважение, а глубже – он надеялся, это незаметно – легкое удивление.
-Приветствую тебя, новоприбывшая, - сказал он.
-Здравствуйте.
Одно её слово заставило замолчать всех, кто был поблизости. Все это время гости лишь делали вид, что заинтересованы друг другом. На самом деле все они жаждали узнать о той, что силой взяла место среди двадцати одного сильнейших мага. Кто она? Зачем ей понадобилось так открыто заявлять о себе? и как может столь юное создание излучать достаточно силы, чтобы тягаться с ними – опытными и умелыми Мастерами Черного Искусства?
-Могу я узнать твоё имя?
Возраст мужчины на вид определить было невозможно: он варьировался от тридцати пяти до сорока пяти. Глубокие морщинки залегли у рта и на лбу, но тело было легким, движения – ловкими, точно ему только исполнилось двадцать. Он смотрел на пятнадцатилетнюю девочку и не понимал, что здесь делал этот ребенок.
-Мирра.
-Меня зовут Арсений.
Он протянул руку для рукопожатия. Мирра успела заметить, что никто при встрече здесь не протягивал руки. Только кивал, кланялся, и почтительность жеста определяла положение «доминант – подчиненный». Сильные в новом для Мирры мире подчинялись слабым безоговорочно, а власть принадлежала тому, кто умел её взять и  удержать.
-Не стоит, - тихо, но достаточно отчетливо предостерегла за её спиной Эстер.
Мирра подумала о том, что это не просто рукопожатие. Мгновения она концентрировалась, что среди множества незнакомых людей было не так легко, как в её кабинете с однотонными стенами, приглушенным светом и привычной атмосферой. Энергия в ней забурлила с невероятной силой, заполнила её до краев, потребовала выхода. Ярость, пригревшаяся в груди подобно гигантскому зверю, которого она могла лишь приручить, но не изгнать, поднялась и хлынула оглушительным потоком именно в том момент, когда её пальцы сомкнулись на кисти Арсения.
Она заставила собственную ярость и боль обрушиться на него, рвать так, словно это был просто кусок материи, а ненависть тонкими лезвиями вспарывала его в тысячах местах одновременно. Она окатила его с головы до ног своей силой, а он не успел ответить ей тем же.
Арсений не отпрянул. Он стоял на ногах, смотрел в её глаза, а зрачки его медленно расширялись, складки у губ бледнели, как бледнело всё его лицо. До того момента он не понимал, что она здесь делает, не верил, что она убила Ирину. И Мирра достаточно вежливо подсказала ему: он не прав.
Либо он привык к боли, либо умел мастерски скрывать эмоции. Инстинкт самосохранения подсказывал выдернуть руку, убежать, дальше от этой девочки, что в один момент показалась ему исчадием ада. Но он стоял неподвижно.
Не отпуская его руки, Мирра сказала:
-Объясните мне, что я здесь делаю, - она кожей чувствовала на себе взгляды гостей. Двадцать человек, которые ждали ответа Арсения, в буквальном смысле затаив дыханье.
-Ты убила ту, что сегодня должна была быть здесь.
-Обстоятельства дела учитываются?
Позже, когда этот прием закончится, она поговорит с Эстер. Эстер втянула её в это, она за это ответит. Если только Мирра не окажется слабее.
-Нет. Не важно, как и почему. Даже если победа досталась тебе в неравном бою, результат один: Ирина мертва, а ты прибыла сюда, заявив свои права на её место.
-Почему вас не смущает, что это мог быть неравный бой?
-Власть, взятая путем обмана или хитрости, не продержится у победителя долго. Он сам пострадает от неё. Падет от собственной  мелочности и корысти. За всякое деяние да воздастся сторицей, таков наш закон.
-Спасибо, - Мирра отпустила наконец его руку.
Арсений глубоко вдохнул и выдохнул. Боль отступала.  Наблюдая за ним, Мирра поняла: боль была привычна для него. Он умел её терпеть и ей покориться. Открыться ей, не сопротивляясь, тем самым облегчив.
Что ж, не каждый это умеет.
-А теперь позвольте моим помощникам предложить вам одеяния, подобающие предстоящему торжеству, - громко, обращаясь ко всем, сказал Арсений.
Гости освободились от верхней одежды, отдали её безмолвным сектантам словно гардеробщикам. У Мирры была минута, чтобы окинуть взглядом эту пеструю толпу. Кто-то одевался старомодно, в основном пожилые женщины вроде той, что они встретили у входа в магазин. Кто-то ограничился джинсами и свитерами, кто-то решил щегольнуть дизайнерскими вещами, а кто-то вовсе предпочел невзрачно-деловой стиль в серых тонах. Женщины и мужчины различных возрастов, силы, внешности, темпераментов облачились в черные рясы поверх одежды, тем самым точно превратив себя в беспомощную толпу.
Мирра даже не подозревала, насколько права была в этой мысли, когда сама одевала поверх шелковой блузы такую же рясу.


Во втором зале потолки были еще выше, чем в первом, а самого потолка и вовсе видно не было: покрытый зеркальной поверхностью, он терялся в темноте. Освещена была лишь своеобразная сцена, возвышение. На возвышении располагался алтарь из черного мрамора, величественное сооружение, расписанное словами из латинских букв и символами, известными ныне немногим из посвященных.
В центре алтаря был вырезан пентакль, а по краям установлены медные курильницы с золой сожженных миндальных листьев и древесиной миндального дерева, как объяснила Эстер. Она стояла рядом с ней, за ней – охранники. Их не облачили в рясу, только попросили снять верхнюю одежду. Мирра до сих пор не понимала, что могут физически сильные люди против сильных магией. Однако не задавала лишних вопросов. Она вообще ни о чем больше не спрашивала, получив ответ Арсения. Молчала и наблюдала.
Их разместили в начерченных мелом на паркете кругах – идеально ровных и довольно больших. По всей окружности шли надписи латинскими буквами. Всего Мирра насчитала семь кругов, в каждом располагалось по три мага и их охрана. В одном круге  с ними оказалась та самая пожилая женщина с мальчиком. Мирра слышала, как другие при приветствии называли её Катериной,  а мальчика  - ее внука - Андрюшей. Катерина не разговаривала с Миррой и делала вид, что её попросту нет рядом. На Эстер она поглядывала с опаской.
Мирра заметила, что все относились к Эстер с крайней осторожностью, словно знали, чего ждать от неё, не знали только, когда. А она всем своим видом излучала спокойствие. И старалась быть как можно более безобидной.
Маленький Андрюша не отрывал взгляд от Эстер, завороженный не то звоном её браслетов и бус, не то красотой, обезображенной тонким шрамом, не то грацией и приветливой полуулыбкой, что не сходила с её губ, не то теплой, умиротворяющей силой. Достаточно теплой, чтобы ласкать тело и дух, но недостаточно горячей, чтобы испугать.
В нём явно боролись ребенок, который всеми фибрами души тянулся к Эстер – женщине, и юный маг, который нутром  чуял потенциальную опасность теплых волн её энергии. Эстер, казалось, не могла стоять неподвижно: она неспешно ходила от края круга до другого края, раскованно и изящно покачивая бедрами, блистая золотом своих пышных распущенных волос. И едва обращала внимание на влюбленный взгляд Андрюши, который со временем грозил перерасти в обожание.
Наконец ребенок победил мага. Мальчик шагнул к Эстер, а глаза его бабки расширились от испуга.
-Простите… - смущенно пролепетал Андрюша.
Эстер остановилась у самого края круга, обернулась. Легко и грациозно, без малейшего труда опустилась перед ним на корточки, так, что глаза их оказались на одном уровне.
-Привет, малыш, - лишая его необходимости придумывать предлог, чтобы её окликнуть, ласково произнесла она. Голос был тихим, но заполнил его душу теплом и радостью, всколыхнув воспоминания о материнской нежности. – Как тебя зовут?
-Андрей.
Мальчик уже улыбался ей в ответ на необыкновенную, чудесную улыбку.
-А меня Эстер. Будем знакомы.
Она улыбнулась шире. Мирра не ожидала, что она протянет руку, но именно это она и сделала. Андрюша с готовностью пожал её обеими ладошками и засиял.
Мирра видела, как вздрогнула, дернулась от страха Катерина. Какой ужас отразился в её лице. Но почему? Из всех сил, бывших в зале, сила Эстер была самой мирной; самой положительной. В ней не сквозило и намека на уничтожение или боль.
Ничего не произошло. Ни страданий, ни боли, ни попытки узнать уровень силы. Эстер аккуратно высвободила пальцы из обхвативших её ладоней. А мальчик внимательно смотрел в её лицо. На шрам, что уводил уголок левого глаза чуть вниз, нарушая симметрию совершенства её красоты. Он дотронулся до шрама  кончиками пухлых, коротких пальчиков, отвел локоны, скрывавшие левую половину лица, в сторону. Мирра увидела, что шрам не обрывается. Он уходил за ухо и скрывался в волосах. Андрюша трогал его, осторожно и бережно, не пытаясь узнать причину. Это было прикосновение ребенка, робкое желание помочь или утешить.
-Больно было? – спросил он.
Мальчик так искренне её жалел. Даже не зная Эстер, Мирра могла сказать, что она ненавидела жалость. Эстер могла бы дать понять это Андрюше раз и навсегда. Катерина тоже это знала. И в этот раз не на шутку испугалась за внука. Но она попросту не решалась перечить Эстер, забрав у неё ребенка прямо из-под носа.
-Немного, - мягко ответила Эстер.
-А…
Тут Катерина не выдержала. Андрей играл с огнем, и она хорошо представляла, чем это могло кончиться.
-Иди сюда, - позвала она тоном, не допускающим возражений, нарочно обойдя выражения вроде «Отойди от этой женщины».
-Извините, - печально пробормотал мальчик.
-Ничего, - подбодрила его Эстер. – Топай, раз бабушка зовёт.
Она поднялась с корточек и подошла к Мирре. Но Мирра уже отвлеклась и смотрела в противоположную сторону. На женщину в длинном, до пят, шелковом халате. Женщина была босая, её густые каштановые волосы каскадом рассыпались по спине. Больше в затемненном зале Мирра рассмотреть не могла.
Женщина что-то говорила Арсению. Стояли они далеко, и разговор услышать не удавалось. Мирра никогда не отличалась особым любопытством, однако зачем-то спросила:
-О чем она говорит?
Эстер приподняла брови в немом вопросе. Она не поняла, откуда появилась эта женщина, явно не из гостей. И еще она, как и Мирра, не чувствовала ни малейшей струйки силы от неё.
-Эта леди?
-Да. Рядом с Арсением.
-А я умею читать по губам? – густой, грудной, сочный голос её обволакивал и одурманивал.
В нём не слышалось более той открытости, безыскусности, что досталась маленькому Андрею. Эстер снова стала собой. По крайней мере, так казалось.
-Угу.
Пожав плечами и прищурившись, она начала озвучивать:
-…не могу сегодня. И вообще. Долго не смогу.
-О чем ты?
-Я жду ребенка.
-Ах вот оно что… мда. Хорошо,  я передам Мастеру. Он сумеет помочь тебе, Николь.
-Но я хотела бы оставить его…
-Мастер поможет.
-Пожалуйста… Пожалуйста, не надо. Могу я сегодня не…
-Я поговорю с Мастером позже. Не подведи нас, Николь. А пока никто не должен знать. Это приказ.
Эстер замолчала и перевела взгляд на Мирру. Изумрудные глаза светились печалью. Она покачала головой.
-Несчастная женщина.
-У неё отнимут ребенка? – спросила Мирра, наблюдая, как Николь скрылась в темноте одного из углов зала.
-Скорее, просто не дадут родить. Она же станет бесполезной.
-Бесполезной для чего?
-Для совокуплений во время обрядов с сектантами, которых как временный сосуд якобы избирает демон.
-Всякое Искусство требует жертв, - произнесла Мирра пустым, безжизненным голосом.



Зеркальные двери, до того походившие на стены, вдруг разъехались в стороны с обеих сторон. Шум, стоявший в зале, разом стих, и в этой мертвой тишине послышались шлепанья босых ног по паркету. Десятки людей в черных рясах вошли в зал, рассредоточились по его периметру, разом взялись за руки, образовав подобие круга. Тишина не нарушалась, разливаясь короткими, отрывистыми мгновениями вздохов по залу.
Мирра оглянулась на вошедших. Лица их были скрыты низко надвинутыми капюшонами, но под рясами угадывались и мужские, и женские фигуры. Все ли женщины в секте обрекали себя на случайные связи с собратьями по вере? И есть ли среди них та, что беременна?
Вслед за сектантами, судя по всему, низших  и средних рангов, в зал вошли семеро. Как другие, они были одеты в рясы, однако капюшоны откинули с лиц. Глядели прямо перед собой. Впереди всех шел высокий, крепкий человек комплекции настолько мускулистой, что никакая свободная одежда не могла бы этого скрыть. В левой руке он нес тяжелый с рукояткой, украшенной крупными сапфирами, меч. Блистающая в отблесках света сталь не оставляла сомнений: меч настоящий. И всё здесь настоящее.
Мирра поняла это, внезапно ощутив себя… просто человеком. В обыкновенной комнате, где находилось еще множество просто людей. Ни силы, ни энергии, ни потоков, перекрывавших один другой, ни плескавшихся на дне колодца смешанных сил мыслей, эмоций, сотканных из ожидания и скуки. Она сама чувствовала себя пустой. Выпитой. Высушенной. Возникло мимолетное ощущение дискомфорта, незащищенности. В тот же момент Мирра поняла, зачем маги привели  с собой телохранителей: с появлением человека с мечом они  превращались в легкую мишень друг для друга. Законы оставались прежними: возьми власть, если сможешь, однако сила господствовала иная – грубая, примитивная, физическая.
Человек с мечом подошел к алтарю, ступив в круг. Шестеро других остановились в двух начерченных кругах по обе стороны от него и замерли.
Когда он повернулся, Мирра наконец смогла как следует разглядеть его. Мужчина, едва достигший среднего возраста, с моложавым лицом. Впрочем, это и всё, что было в его лице приятного. Квадратный подбородок, высокие скулы с чересчур худыми щеками, нахмуренные густые брови на открытом лбу с вертикальной складкой недовольства. Черты его дышали жестокостью, а черные глаза под стать длинным черным волосам смотрели угрюмо и словно бы бесстрастно.
-Я приветствую каждого из вас, - голос его гремел по всему залу. - Пришло время, чтобы истина освободилась от оков формальностей и мелочности единичной силы. Потому сегодня, здесь – достойнейшие из вас.
В этот же миг, словно следуя единому рефлексу, сектанты, образовавшие живой круг, не разъединяя сцепленных рук, пали на колени, склонившись при этом лбами к полу, чуть не касаясь его. А все до единого гости в глубоком почтении склонили головы. Мирра последовала всеобщему примеру, хоть не вполне понимала, что происходит. Но энергия её до сих пор была достоянием кого-то невидимого, а она оставалась относительно слаба. Потому она не стала привлекать к себе внимание вопросами или неповиновением.
Однако некоторые вопросы казались ей вполне безобидными и, потому, пока мужчина зажигал курильницы, наполняя зал ароматами трав и благовоний, она спросила у Эстер, преклоненной рядом, едва шевеля губами:
 -Зачем мы в кругах?
-Защита от злых духов и гарантия Марка, что с нами ничего не случится, - ответила Эстер еще тише.
Беззвучие всё еще витало в воздухе, хоть некоторые уже позволили себе шевельнуться или принять более удобную позу.
-Не отожествляете ли вы себя со злом?
Мирра искренне поразилась, что Эстер не смогла скрыть живых искорок в изумрудных глазах, украдкой взглянув на неё. Можно было бы предположить, что она радуется. А можно – что радость для того и сыграна, дабы скрыть скорбь.
-Не все, - уклончиво ответила она.
-Но защищены даже те, кто мог бы назвать себя воплощением тьмы. Я ощущала их разрушительную силу.
-То – иная, первобытная тьма…
-Разве у зла или тьмы существуют грани? – не унималась шепотом Мирра.
Ответить Эстер не смогла. Зал заполнил глубокий и громкий голос, проникающий в самую душу, высвобождающий самое сокровенное. Желания. Мечты. И горести.
Мирра подняла на него глаза – и уже не смогла отвести. Марк стоял лицом к алтарю, в левой руке держал опущенный меч, концом своим упиравшийся точно в центр начертанного круга, в правой – старинную книгу, на вид настолько ветхую, что она вполне могла быть двух или трехсотлетней. Голос его крепчал подобно ветру, и вдруг стал вихрем, разносившим слова по залу.
-Демоны в согласии поют Дьяволу хвалу; и покидает их злоба и ярость… Кербер открывает все три свои пасти, и огонь поёт Дьяволу хвалу тремя языками молнии… душа возвращается в гробницы, магические светильники зажжены… - провозглашал Марк, а вокруг него клубами поднимался дым, обретая всё более и более отчетливые очертания.
Мирра по опыту знала: существа из другого мира не обладают достаточной силой, чтобы претворить плоть и кровь свою в этот мир. Физическая сила их ничтожна, и потому они пытаются найти дым или пар, чтобы обрести хоть какое-то тело, неясные очертания, сопоставив нужным образом частички вещества.
С последним словом ей показалась, что содрогнулась сама земля, что подземелье сейчас рухнет, осыплется, погребет их заживо. Но ничего не произошло, ни землетрясения, ни другой катастрофы. Только перед Марком стоял человек, полностью закутанный в саван, а  размытого лица его разобрать нельзя было. Длилось это всего мгновение; фигура тут же рассыпалась, метнулась беспорядочной формой к Марку, столкнулось с невидимой защитой круга и… растаяла.
-Призываю тебя повиноваться! – звучным голосом гремел по залу Марк, а демон мелькал в зеркалах бликами и тенью.
Зеркала, установленные друг против друга, всегда открывали проход между миром мертвых и миром живых, стирали грань между светом, наполнявшим мир людей и той самой, «иной» тьмой.
Демон метался в темноте, не в силах уйти обратно в свою обитель, но достаточно разозленный и одержимый самим дьяволом, чтобы не повиноваться Марку. Он клокотал, визжал, носился за спинами сектантов, не в состоянии прорвать плотный круг из их тел.
Марк направил на него меч и снова произнес заклинание:
-О могущественнейший князь Радамант, о ты, наказующий в темнице смятения непокорных духов ада и души грешников, умирающих в глубочайшем отчаянии! Именем и силой Люцифера, Вельзебуба, Сатаны и Жокония и клятвою Кербера, Стиксом и Флегетоном, собратом и наперсником твоим бесом Барантером, повелеваю и приказываю тебе мучить и карать сего непокорного слугу до тех пор, пока он не явится передо мною и не подчинится моей воле и любым приказаниям, кои  я пожелаю отдать ему. Фиат, Фиат, Фиат, Амен.
Мирра не знала из перечисленных имен ни одного, кроме иного названия дьявола – Люцифера. Однако о значении их она могла догадаться. По-другому дело обстояло с первым именем.
-Кто такой Радамант? – шепотом просила она Эстер.
Та лишь покачала головой, приложив палец к губам. Мирра было решила, что это знак: не время для вопросов, однако Эстер сказала:
-Не произноси вслух.
-Это ведь Марк вызвал демона?
-Как видишь.
-И он его боится?
Эстер неоднозначно кивнула головой, словно и сама вдруг задумалась над этим.
-Разве страх может существовать наравне с уважением, почитанием или любовью?
Мирра не понимала. Так искренне не понимала тех, кто вызывал зло, перед этим защитившись от него всеми возможными способами, ненавидел его и ощущал отвращение к происходящему,  к демонам, что Эстер не могла не улыбнуться.
Но она почти испугалась, поняв, что Мирра всерьез. Мирра в самом деле не понимала. Она вызывала духов, оставляя их у себя, и не защищалась. Она кормила их своей энергией, жила с ними как с соседями, принимала их, как они принимали её.
Демон вдруг вырвался из зазеркалья, преодолел живой круг сектантов, рванулся к Марку. Он вился вокруг него, едва не касаясь. Все в зале поняли: что-то идет не так. Марк выронил меч, голова его склонилась, кулак сжался, будто от боли. Либо демон оказался силен, либо…
Мирра не стала больше ждать. В момент, когда Эстер оглянулась на всхлип Андрюши, который уже несколько минут не прекращал жалобно плакать, она переступила черту круга.
Она осталась человеком – без способностей и силы. Стояла и смотрела прямо на движущуюся на неё, стремительно, быстро, резко, фигуру. Она глянула в лицо, обрисовавшееся дымом и застыла. Но ужас ненадолго овладел ею – уже в следующий момент зло ворвалось в неё, и ей не осталось ничего другого, кроме как принять его. Демон ворвался в её тело, в её душу всей своей сущностью, своим естеством, окатив ужасом как ледяной водой. И Мирра не отвергла этот ужас, ощутила себя частью его. Как она принимала заблудшие души дома, как позволяла им слиться с её душой, так  сейчас не сопротивлялась сущности демона на месте своей.
Тело её дернулось, вздрогнуло и замерло. Человеческая суть боролась с демонической. Не напрасно Мирра долго жила с духами, ненапрасно управляла ими не только с помощью магии – собственной волей, подминавшей под себя всякое сознание, даже самое бунтарское.
-Изыди из меня, - произнесла она стальным, звонко серебряным голосом.
И демон подчинился. Без борьбы и боли. Мирра поставила его в один ряд  с собой, приняв и став частью его мира. Заставив его стать частью своего. Меж ними исчезло различие силы – осталось различие воли. Демон оказался не настолько силен, чтобы противиться ей. Словно признал в ней свою.
-Уходи туда, откуда пришел.
Звук её голоса совсем не походил на низкий бас Марка. Она полоснула ногтями по воздуху, распоров дым.
-Подчиняйся.
Демон взметнулся вокруг неё, оставив на шее прикосновение, походящее на поцелуй. На прощание он снова открыл ей своё безобразное лицо, но Мирра и не думала бояться.
Демон пополз клубами ароматного дыма к зеркалу, шагнул в него, как в дверь, и растворился. Просто исчез, в этот  раз – насовсем.


Марк не мог стоять сам: рука его, державшая меч, была сильно изранена, хоть внешних повреждений видно не было. Демон выпил его только за то, что он сопротивлялся. Силы Тьмы превосходили любого мага  в несколько раз, лишь особые заклинания даровали на время власть над ними. Это было не сотрудничество, но вражда, корнями уходившая в древность. Каждый, кто решался на услуги потусторонних сил, рисковал самым дорогим – жизнью.
Мирра думала иначе: она была уверена, что  Тьма должна слиться с тьмой. Маг, причинивший столько вреда людям, не мог чураться истоков Тьмы, Зла и Смерти. Они являлись неразрывной частью, а всякий демон заслужил не только страх, но и почитание.
Потому она не видела в своём поступке ничего предосудительного, не чувствовала слабости, отвращения или облегчения. Она приняла зло в себя, как делала не раз: духи в её квартире по нескольку раз в день скользили сквозь неё, оставаясь в душе мельчайшими частицами как осадком. Они питали её энергией и взамен насыщались силой.
Всякое зло созвучно с другим злом и составляет гармонию, единое целое. Слившись с демоном, она не навредила себе.
Гости и сектанты так явно не считали. Те, кто не пытался помочь раненому Марку, столпились вокруг неё, но подойти ближе не решались. Только гудели единой шумной системой, гулом, отдававшимся где-то под зеркальным потолком хрустальным эхом. Мирра ощущала, как медленно, редкими приливами, к ней возвращается сила.
Она попробовала аккуратно ощупать ауры окружающих – ей это удалось. А еще ей удалось почувствовать, что большинство из них её боялось.
-Подойди ко мне, новоприбывшая, - внезапно прозвучал среди шума голос Марка.
Мирра подчинилась. Из-за чужих спин она увидела, что он почти сидит на полу, поддерживаемый под руки своими помощниками.
Она не знала, что нужно было сделать, подходя к тому, кто был вроде главного в секте. Пасть перед ним на колени? Склониться в учтивом поклоне? Она не сделала ни того, ни другого – осталась стоять, безразлично смотря своими прозрачными серыми глазами на него сверху вниз.
-Я перед тобой в долгу, - кто-то шепнул ему на ухо одно слово, и он добавил, - Мирра.
Сама Мирра была с этим не согласна. Она сделала то, что казалось очевидным. Логичным и естественным. Она лишь промолчала в ответ, склонив голову в знак согласия.
-Спасибо тебе. Теперь я вижу, что место Ирины занял достойный маг.
Тут ему снова что-то шепнули на ухо. Марк взглянул на неё по-новому, с смешанным чувством удивления, уважения и отвращения. Видимо, он узнал, как Мирра получила это место.
-Могу я просить вас, Марк? – негромко спросила она, чуть наклонившись к нему.
-Мой долг – исполнить твоё желание и даже более того. За каждое деяние да воздастся сторицей.
-Я прошу вас о сектантке.
Брови Марка взметнулись вверх.
-Что ты имеешь в виду, новоприбывшая? – спросил он, не сумев скрыть подозрительности.
-Отдайте мне одну из ваших подопечных, - твёрдо и отчетливо произнесла Мирра.
Теперь Марк смотрел на неё во все глаза.
-Ты просишь меня отдать тебе одну из моих сестер?
-Разве вы не управляете ими всеми? И разве ваша жизнь и безопасность не стоят счастливой возможности одной из ваших сестер пожертвовать своей свободой?
Мирре не пришлось долго ждать ответа. Она загнала в угол своеобразного правителя магического мира, к которому сама теперь принадлежала. Однако это нисколько её не смутило, лицо оставалось непроницаемым.
-О ком ты просишь? – наконец с трудом спросил Марк.
-О Николь.
Марк еще не знал о беременности одной из своих подопечных. Для него Николь была одной из низших, бесконечно преданных Искусству и ему самому. Он не видел в ней никакой ценности… но ведь увидела же в ней ценность Мирра. А Марк был не из тех, кто не позволит так просто себя перехитрить.
-Почему именно она?
Мирра одарила его холодной улыбкой.
-Надеюсь, мне позволено будет не отвечать на этот вопрос, Мастер.
Официальным обращением она напомнила ему о долге. И о его положении. Такая сильная девчонка может попросту подорвать его власть. Свергнуть его. Раз она якшается с демонами, значит сама - что-то вроде явления ада. Воплощение самого Зла. Сейчас, когда он немощен, лучше пойти на мировую. Он потом решит, как с ней разделаться.
-Хорошо, - ответил он. – Забирай Николь.
Он понимал, как это выглядело в глазах других сектантов. Он должен был защищать их, но не раздавать подобно игрушкам. Однако выбора, черт бы побрал девчонку, сейчас не было.
Из толпы вышла стройная, высокая женщина с низко опущенной головой. Из-под накинутого капюшона выбивались длинные каштановые локоны.
-Сними капюшон, сестра, - попросил Марк.
Николь подчинилась. Белыми руками опустила капюшон, но не подняла головы.
-Она моя? – даже не взглянув в сторону женщины, спросила Мирра.
-Да.
В этот момент Николь впервые подняла глаза на свою новую хозяйку. Они оказались теплого, золотисто-карего цвета. И глаза эти сказали: «спасибо», хоть лицо не выражало ничего, кроме покорности.


Эстер отправила охранников добираться до дома на такси или общественным транспортом, приказав не опаздывать. В машине она оставила только водителя, села рядом с ним на переднее сидение, предоставив заднее Мирре и Николь.
Не считая тихой, мелодичной музыки, состоящей только из легкого нежного звона и переливчатых звуков какого-то духового инструмента, определить который было решительно невозможно, в  машине царила абсолютная тишина. Молчание казалось пологом, что прикрыло их спокойствием.
Спокойствие было ничем иным, как маской каждого из них. Даже зеленые глаза Эстер то и дело вспыхивали изумрудными искорками, но понять, что за искорки – любопытства, веселья или ярости – было невозможно.
-Как долго ты жила с сектой? – наконец спросила Эстер, глядя в зеркало заднего вида на опущенную голову Николь.
-Пять лет, - коротко ответила она мягким голосом.
Голос Мирры был звонким, властным или стальным, голос Эстер – обволакивающим, бархатным, солнечно-горячим. Этот же голос  казался просто мягким. Точно тебя ненастойчиво толкнули в подушки из шелка, искупали в ласке. Или попросту погладили по голове.
Такой голос был у Анны, когда она пребывала в хорошем расположении духа. До боли походил на её негромкий баритон, с первого впечатления производивший впечатления самого заурядного голоса в мире.
Мирра взглянула на Николь почти одновременно с Эстер. Теперь, когда фигура её не была скрыта рясой, а капюшон не прятал лица, она могла как следует её разглядеть.
На вид этой женщине было лет тридцать. Но не  первые морщины у глаз, не опущенные уголки губ говорили об этом – необыкновенно печальное выражение лица добавляло ей лет. Кожа её на фоне голубого свитера была белой, точно мраморной, чистой и молодой. Длинные, до самой поясницы, волосы неравномерным каскадом ложились на плечи, обрамляя несовершенный, и потому особенно прелестный, овал лица. Удивительно, но волосы были почти того же цвета, что и глаза – темно-карие, с золотистым отливом. Необыкновенно теплые глаза смотрели из-под длинных и густых ресниц, отчего взгляд казался томным и глубоким.
Эстер прервала дальнейшее созерцание красоты Николь: спросила, нисколько не заботясь о чувствах сектантки:
-У тебя раньше не было детей?
Николь не вздрогнула от неожиданности, на лице её не отразилось изумления или страха. Она только положила красивые руки на колени, вперила в них взгляд и ответила:
-Нет.
Эстер была едва ли не ровесницей Николь, быть может, даже младше её. Но держалась так уверенно, словно имела на то полное право. Наблюдая за реакцией Николь, Мирра уяснила раз и навсегда: в мире магии единственное, что определяло положение человека в обществе – его сила. Его власть. Его бесстрашие.
-Так это первенец?
Глаза Эстер в зеркале заднего вида стали вдруг внимательными, их взгляд пронизывал аккуратную, опрятную фигурку Николь подобно лазерному лучу. Её бурлящая жаром сила чуть-чуть коснулась её, в последний момент скользнув мимо.
Николь наклонила голову чуть ниже, словно никакие богатства мира не могли заставить её в тот момент встретить взгляд Эстер.
-Да.
-Почему ты не спросишь, откуда я знаю о ребенке?
Звук сочного голоса Эстер неспешно, плавно переливался в волнах её страха, наполнял собой пространство, мысли, проникал в сокровенные уголки души.
-Нам не следует задавать вопросов, - сдержанно ответила Николь.
Энергия Эстер накрывала её теплым-теплым, едва ли не горячим потоком, грела и обжигала одновременно. Но боли не причиняла. Эстер только играла с ней, совсем немного, будто нехотя.
-Кому нам? – спросила она, и Мирре показалось, что полные губы чуть изогнулись в подобии улыбки.
-Неофитам.
Эстер даже не пыталась скрыть искреннего изумления.
-После пяти лет под началом Марка – неофит?
Николь помолчала на секунду больше положенного, но не настолько долго, чтобы это могло привлечь внимание. Со вздохом она ответила совсем тихо:
-Он не слишком жалует женщин. Считает их подстилками демонов.
-А теперь ты чья подстилка? – тоном более нейтральным, чем безразличным, поинтересовалась Эстер.
Но улыбка на губах стала заметнее, а в глазах заплясал огонек насмешки. Эстер могла себе позволить смеяться над кем угодно. Возможно – даже над Марком.
-Мастер отдал меня Мирре, - не смутившись, словно вопрос прозвучал самый что ни на есть естественный, смиренно сказала Николь.
-А ты боишься Мирру?
Эстер даже не пыталась скрыть, что разговор доставляет ей удовольствие. Забавляет в скучной серости чужих страхов и тревог.
Николь обернулась к хрупкой, совсем юной девочке рядом с собой. Та задумчиво разглядывала её, не прислушиваясь к её словам с видом настолько равнодушным, словно и вовсе была в ином месте. Под глазами у неё залегли синие круги усталости,  в глазах  - как на мертвом небе - лежала печать пустоты. От неё веяло силой, даже болью. Властью, жестокостью. Но Николь видела ребенка, у которого вдруг жизнь отняла самое дорогое.
Этот ребенок не знал, как и зачем жить дальше. Цеплялся за чужие страдания как за последний смысл существования, не находя себя ни в чем ином. Внезапно Николь захотелось обнять Мирру. Но Мирра теперь стала её Мастером. Она может расправиться с ней, просто коснувшись рукой.
Образ Мастера, которому научили беспрекословно подчиняться, боролся с образом потерянной девочки. Ребенка.
-Нет, - ответила Николь.
Ребенок победил.


Подходя к плотно прикрытой двери, Мирра скорее чувствовала, чем слышала: часы за этой массивной дверью пробили пять. Пять ударов молоточком о игрушечную корону поверженной королевы, что изображена на циферблате.
Когда Мирра вошла, предусмотрительно заведя Николь за спину, молоточек как раз отбивал завершающий удар. После него на долю секунды воцарилась выжидающая, ошеломленная тишина;  затем, словно по мановению волшебной палочки, всё вокруг ожило. Сам воздух вокруг них расступился, свободно вздохнув, приветствуя и изучая. Трубка телефонного аппарата, крепленого на стене причудливой формы крючком, сама собой сдвинулась – послышались короткие гудки; мохнатые ворсинки пушистого ковра под ногами зашелестели, каждая своим особым зовом, наполняя коридор легким шепотком; с потолка будто разом опала завеса прозрачного цвета, проскользнув по одежде Мирры вниз, к полу, впитавшись в пол и на мгновения затихнув. Поток воздуха с размаху ворвался в Николь, пытаясь исследовать её едва ли не изнутри, изучив душу как книгу, до последней страницы. Николь пошатнулась, а Мирра успела ощутить сквозь себя резкий ветер, такой густой и порывистый, такой непривычно сильный для мелкого духа, что сомнений не оставалось: это дух матери ринулся к Николь.
Не от этой опасности Мирра прятала её у себя за спиной. Чуть только квартира ожила вместе с её обитателями, из зала послышался низкий, утробный рык, потом – короткий лай. Крупная черно-белая собака с длинной шерстью осторожной походкой вышла навстречу Николь, не сводя с неё ярко-синих глаз. Прежде, чем Мирра успела на неё прикрикнуть, юношеский голос спросил:
-Что там такое, Агла?
Вслед за голосом появился Аркадий, да так и застыл у порога комнаты, переводя взгляд с Мирры на Николь и обратно. Он открыл и закрыл рот - видимо, решил: молчание предпочтительнее.
-Здравствуйте, - его интонация и близко не напоминала вопросительную: природный такт не позволял вопроса вроде «а кто вы такая?»
Даже на лице он умело спрятал вопрос, посчитав, что Мирра сама всё расскажет. А подталкивать сестренку в таком состоянии он не хотел. Она выглядела чуть ли не изможденной. Грустной. Грусть в её лице стала постоянной, словно так и задумала природа: создать идеально-нежную, неприступную и вместе с тем удивительно беззащитную красоту, наделив её непомерной горечью.
Аркадий не впервые почувствовал в себе желание защитить Мирру. Хоть бы даже – от всего мира.
-Привет, - безрадостно сказала Мирра.
Голос её, скорее,  нельзя назвать безрадостным – он вообще никаким не был. Равнодушие укутало её в ледяные объятия забытья. Только в этом она искала спасения – в одиночестве, сдержанной скорби и безразличии.
Она не сказала больше ничего, хоть это казалось верхом невежливости. Впрочем, то, что она попросту забыла об Аркадии дома, невежливостью звалось с излишней мягкостью.
Аркадий уже хотел намекнуть, что их с Николь стоит хотя бы представить друг другу. Но тут встала проблема насущнее: Агла подходила к женщине всё ближе, вид её был далеко не дружелюбен. Скорее, она рассматривала Николь потенциальным завтраком – или, на крайний случай, обедом.
Мирра осадила её так резко, при этом не затратив ровно никаких усилий, только раскрыв опущенную ладонь, что Агла даже рыкнуть напоследок не успела: звук застрял в её горле. Она припала на все четыре лапы, потянувшись к ладони хозяйки мордой и языком. Мирра опустилась рядом с ней на корточки, стала чесать её за ухом, по шее, позволяя лизать руки.
-Ты можешь остаться здесь, - не глядя на Николь, щекой касаясь шерсти собаки, спросила она, - или уехать в прежний дом? У тебя есть своя квартира?
-Нет.
-Где же ты жила раньше?
-Среди сектантов.
Ответы Николь напоминали собой лаконичные, отрывистые ответы хорошо обученного солдата. Но едва ли не мурлычущий тембр её голоса заставлял забыть о всякой лаконичности и строгости. Николь являла собой подлинное женское начало: мир, уют, ласку. От неё не веяло силой – только обыкновенным человеческим теплом.
Мирра больше не задавала вопросов. Будто не замечая ни Николь, ни Аркадия, она жалась к Агле, став внезапно маленькой и бесконечно уязвимой. Квартира встретила её прежним слабым бормотаньем в темноте углов, шелестами, шепотами, подрагиваниями занавесок, покачиванием люстры, неуловимым движением каждого предмета, достаточно легкого, чтобы дух мог приподнять его, или вовсе невесомого. Одиночество, острое, невыносимое, накатило, да так и не отпустило. От прежней жизни у неё осталась лишь Агла – мохнатая, большая, надежная. Собака тихонько заскулила, в полной мере почувствовав невысказанное настроение хозяйки, прильнула к ней своим мощным телом, ткнулась мокрым носом в плечо.
Аркадий подумал: хватит бороться с естественными порывами. Они знакомы всего несколько дней, но это не отменяет кровного родства. И того странного, доселе незнакомого чувства, что будит в нём вид холодной и сильной, но противоречиво-беззащитной полу-девочки, полу-девушки. Он опустился рядом с ней на корточки и очень осторожно обнял за плечи.
С момента смерти  мамы Мирра еще ни разу не плакала. В голове мелькнула мысль: возможно, сейчас. Прольется вся боль, вся горечь  выскажется наружу. Почему-то он непременно хотел быть рядом в этот момент. Поднять на руки, прижать её к себе, закрыв от несчастий. В свои девятнадцать он походил на взрослого, сформировавшегося мужчину – мужчину широкоплечего, крепкого, высокого и сильного. Поднять Мирру ему ничего не стоило, а каждое его прикосновение к ней было исполнено бережной предусмотрительности, точно он боялся сломать ей что-то.
Аркадий погладил её по спине. Мирра не двигалась. Агла не рычала, подвластная малейшему изменению в настрое хозяйки.
-Мирра… - позвал Аркадий.
Безответная недвижность в ответ. Аркадий поднял глаза на Николь. Немой диалог – всего одна секунда. Словно и не было ничего.
-Возможно, тебе нужно отдохнуть… Мастер, - не смущаясь Аркадия, произнесла Николь.
Плечи Мирры вздрогнули. Спина выпрямилась. Она Мастер. Она потребовала себе… Слугу. Вот так просто. Николь, бывшая всего на несколько лет младше её матери, вдруг ясно представилась ей безропотным слугой, принадлежащим ей по праву. На мгновение мелькнуло в  сознании: что бы на её месте сделала Эстер?
Она еще напомнит ей, чьей виной заслужено место среди магического хаоса двадцати одного сильнейших мага.
-Возможно, - бесцветным голосом отозвалась Мирра. – Позволь мне самой решать подобные вопросы.
Она поднялась, разом отстранившись от Аркадия и зачерпнув руками клок шерсти Аглы. Собака съежилась под её прикосновением. Но почти тут же Мирра ласково провела рукой по загривку, заставляя напряженные мышцы расслабиться.
Аркадий только  беззаботно – насколько это удалось изобразить – пожал плечами. Вернулся в комнату, расцвеченную отблесками сумерек, что пробивались сквозь незашторенные окна, уселся на диван, включил телевизор. Бездумно устремил взгляд на экран, явно не замечая картинки. Через некоторое время, не говоря ни слова, к нему присоединилась Николь. Они не нуждались в лишних словах, извинениях, вежливости. Казалось, им  до того комфортно друг с другом, будто они знакомы полвечности.
Вечером пришел Михаил, с выражением почти дикого изумления на лице выслушал, что эта прекрасная женщина с очаровательным именем Николь некоторое время пробудет в квартире. Не возражал, плененный её красотой и слишком непривычной для нынешних времен повсеместной эмансипации женщин смиренной покорностью.
Мирра кинула  эсэмэску Эстер, сообщив: вещи Николь «не сегодня-завтра должны переехать к ней домой». Вещи были доставлены исполнительной охраной ровно через час; а через минуту пришел ответ самой Эстер о том, что «истинно повелевающий да защитит преданных и подчиненных».
Николь осталась жить с Миррой.

Тем же вечером, когда  сонная тишина растеклась по квартире, а призрачный уют завладел её обитателями, Мирра скрылась в кабинете как в неизменном убежище. Позвонила Рите. Она собиралась лишь узнать уроки, однако Рита, вопреки обыкновению не лезть в чужие дела, спросила:
-Снова прогуляла школу?
-Да.
-На то были веские причины?
-Да.
Как правило, Мирра делилась с ней подробностями своей жизни, будь это забавный клиент или легкомысленный поход в кино вместо школы. На этот раз  сухо дала понять: она не скажет больше, чем уже сказала. Она закрылась от мира такой плотной стеной, что даже Риту это начинало беспокоить.
-С тобой всё в порядке? – спросила Рита не своим, вкрадчивым голосом, точно Мирра была капризным маленьким ребенком, которое вот-вот в сердцах кинет трубку.
-Вполне.
-А завтра в школе будешь?
-Потому и звоню.
Рита не видела лица Мирры, но ясно представляла себе её спокойные серые глаза с неподвижными зрачками, уверенную и вместе и тем расслабленную позу человека, на пути которого не смеет подвернуться ни одна неприятность.
-Что-то всё-таки случилось? – на том конце провода Рита нахмурилась. Напряглась.
-Нет. Скажи, пожалуйста, домашку.
Как Аркадий до неё, Рита пожала плечами, запоздало вспомнив, что Мирра не увидит этого. Продиктовала ей задания и, за неимением дальнейших предлогов продолжать разговор, первой повесила трубку.
-Береги себя, - напоследок тихо произнесла она.
Неразборчивое «непременно» Мирра ответила коротким гудкам в трубке. Она положила голову на скрещенные на столе руки. Устало вздохнула. Ничего не осталось. Ни мамы, ни защищенности, ни покоя. Она сама себе теперь покой и защита. Одна отвечает за всё.
И за убийство мага, который в момент немощности не смог ответить ей ударом на удар. Кто знает, возможно, в этом случае Мирра была бы уже мертва. Вместе с мамой. Не одна.
В дверь постучали – она узнала звук. Успела привыкнуть к нему за то короткое время, что провела с Аркадием под одной крышей. Досчитав мысленно до пяти, он вошел, не дождавшись ответа. Мирра не подняла головы, не откликнулась, и он решил, что она заснула за столом.
Волна того самого чувства, что застало в коридоре, захлестнуло его снова. Он смотрел на её тонкие руки, на аккуратную головку в черных локонах, на худые, узкие плечи, укрытые бледно-лиловым шифоном  точно газом, и понимал, что не желает более отпускать её от себя или терять из виду. Желание оберегать росло с каждым днём.
-Мирра… - почти шепотом сказал он, вдруг с удивлением осознав, что не хочет будить сестру.
Но Мирра не спала. Она подняла голову, открыв страшно пустое лицо, блеклое и словно повзрослевшее за один день.
-Да?
-Николь не знает, где ей ложиться спать…
-Где угодно, - ответила Мирра, взглянув сквозь него пустыми глазами.
Аркадий приблизился к ней, насколько позволяла ширина стола. Наклонился и попытался сделать так, чтобы смотреть на неё в упор, хотя хотелось подойти и обнять.
Он всё еще не расстался с надеждой или уверенностью: под маской стойкости и совершенного самообладания скрывается хрупкость, стремление довериться, любить. Но Мирра всё не открывалась, а он был человеком тихим, не слишком эмоциональным, но упорным. Шел к цели, не взирая ни на что.
-Ты еще не собираешься спать? – спросил он,  и в голосе прорезалась забота.
Она была его маленькой сестренкой. Почти ребенком.
Мирра потерла переносицу, потом прикрыла глаза.
-Нет.
-Не хочешь поговорить? Рассказать, откуда взялась Николь? – он впервые проявил подобную настойчивость.
Понять его было несложно: ему предстояло спать с незнакомой женщиной в одной комнате. Жить  - пусть короткое время – в одной квартире.
-Не думаю.
Аркадий помолчал. Все попытки наладить контакт проваливались. Тем самым заставляя его забыть о всяких неудобствах, что причиняла жизнь в чужом доме. Оставаться здесь столько, сколько потребуется.
-Я погулял с Аглой, - сказал он.
-Спасибо, - тоном, будто хотела сказать: «очень любезно с твоей стороны», ответила она.
-Жаль будет с ней расставаться…
На этот раз Мирра как будто чуть оживилась. Губы её дрогнули не в улыбке, не то в усмешке.
-Хочешь уехать?
Аркадий мысленно выругал себя за неосторожность. Он хотел убедить её в том, что он сделает для неё всё необходимое. Не бросит.
Выходило наоборот.
-Отец хочет, - поправил он, - ему тут несколько… неуютно. Он упоминал о привидениях, - он так искренне улыбнулся ей, что она невольно ответила тем же.
Улыбка получилась донельзя вымученной.
-Он прав? – спросила Мирра, останавливая на нём внимательный взгляд.
Всего за день она переняла у Эстер столько, сколько при  иных обстоятельствах не скопировала бы и за месяц. И всё же каждое движение, каждый взгляд Эстер, легкой, подвижной, звенящей тысячей разных мелодий и блистающей насыщенными, свежими красками весны и романтики, обретало свой, особый, мрачно-холодный облик в её исполнении. И потому сейчас Аркадий поежился, но глаз не отвел.
-Да.
На этом разговор был окончен, Мирра пожелала брату спокойной ночи и легла, даже не надеясь заснуть. Ночь накрыла квартиру пологом сонного ожидания и умиротворения.
А потом настал новый день без мамы, который отныне должен был стать одним из многих рутинных, самых обыкновенных дней.


Из школы она вернулась около трёх. Домой не хотелось чисто интуитивно: там мрак, тишина, жалобные поскуливания Аглы в пустой квартире, бесцельные передвижения духов по затененным углам.
Мирра открыла дверь своим ключом, чувствуя, как сердце сжимается от осознания: дома её никто не ждёт. Она  ступила на порог и сразу почувствовала приятный, домашний запах свежей выпечки и горячего обеда. В первое мгновение Мирра не могла справиться с изумлением. Да что там изумлением: она попросту застыла на пороге, втягивая в себя воздух.  Мама не любила готовить. Перекусывала в кафе или ресторане, куда приглашали многочисленные поклонники, ухажеры или просто коллеги. То, чем обедает дома дочка, её не волновало. Уповая на самостоятельность Мирры, Анна с готовностью сняла себя всякие обязанности хозяйки. Не готовила, убиралась редко и по настроению. А так как настроение её не часто  подходило под необходимость прибрать, Мирра всё делала сама: она не терпела грязь вокруг себя.
И вот теперь она оглядывалась вокруг, на дочиста вычищенный холл с сияющим паркетом, отполированной поверхностью шкафов, и не верила глазам. Даже свет стал как будто ярче: плафоны люстры были чисто вымыты и сверкали радужными бликами в свете ламп.
Мирра не сразу увидела среди всего этого великолепия, сверкания и чистоты Николь. В велюровом спортивном костюме тускло-бардового цвета, исключительным образом оттенявшего золотистый оттенок кожи, в тапочках с бумбонами, как вспышками красок на фоне черной материи, с распущенными волосами, доходящим до пояса, вольно струившимся по лицу, по плечам, она казалась удивительной домашней и… своей.  В глазах её теплилась преданность. Мирра почувствовала одновременно и стыд за то, что совершенно забыла о существовании Николь и новое, радостное, такое непривычное в холодных стенах холодной квартиры. Её кто-то ждал. О ней хотели заботиться, в то же время нуждаясь в её защите. Впервые за долгое время Мирра ощутила: она дома.
Из солнечной иллюзии вырвал чей-то резкий голос:
-Наконец-то дождалась!
Тут только Мирра заметила, что в холле стояла женщина, будто бы тонувшая в серости своего делового костюма. Волосы забраны в такой тугой, высокий пучок, что это наверняка было больно. Идеально прямая спина и колючие глаза. Мирра смутно припоминала женщину, и с каждой секундой понимала ситуацию всё больше.
-Добрый день, - не менее высокомерным тоном, чем Светлана Васильевна, поздоровалась Мирра.
Она нарочито медленно стягивала с пальцев кожаные перчатки, расстегивала пуговицы пальто, поправляла черные волосы. Потом обернулась к Николь, точно Светланы Викторовны и не было здесь, и спросила:
-Почему дверь в комнату закрыта? Негоже заставлять клиента ждать в коридоре.
Николь беспомощно развела руками. В лице её мелькнуло выражение едва ли не извиняющееся.
-Прости… Там же собака… Я подумала, так лучше… И я не знаю, зачем…
Мирра подняла руку, незаметно отпустив ростки силы как тонкие плети плюща, невидимыми нитями обвившие Николь за талию. Этот жест должен был означать всего лишь «Помолчи, пожалуйста», но Николь поежилась. Светлана Викторовна осталась недвижна, только спина её сделалась еще более прямой, если это вообще было возможно.
-Зачем же прятать от гостьи Аглу? Открой дверь.
Николь подчинилась. Рык послышался прежде, чем показалась собака, массивная, рассерженная, с обнаженными клыками в огромной полуоткрытой пасти. Светлана Викторовна пришла явно не с миром, и Агла хорошо это чувствовала. Она подошла к Светлане Викторовне почти вплотную, обнюхала её, заставив лицо её побелеть подобно мелу, а руки сжаться в кулаки. Но женщина оказалась крепкой. Или столь отчаявшейся, что уже не способна была на страх.
-Не вздумайте натравить на меня собаку, - тем не менее сдавленно не то попросила, не то потребовала она.
-Я и не думаю. Но вынуждена заметить: ко мне не врываются без предупредительного звонка. Вы сделали это дважды, а невежливость мне не по душе.
В  голосе Мирры не слышалось и тени агрессии, но именно голос, а не присутствие громадной хаски, заставило Светлану Викторовну наконец отступить. Однако она не собиралась так просто сдаваться.
-Я пришла забрать назад свои деньги! Женщина, которую вы взялись обесплодить, беременна!
-Это я уже поняла, - бесцветно сказала Мирра.
Она сделала неуловимый жест рукой, словно полоснула ногтями по воздуху. Агла отползла от Светланы Викторовны, не прекращая злобно рычать. Она освободила проход, и Мирра сказала, первой проходя вперед:
-Думаю, нам будет удобнее в кабинете.
Она отворила дверь, собираясь пропустить гостью вперед. Но Светлана Васильевна не сдвинулась с места.
-Мне не о чем с вами разговаривать. Верните деньги, и никто не узнает о вашем промахе.
Мирра вздохнула. Усталость на миг возобладала над всяким чувством, даже негодованием. Но уже в следующую секунду она обернулась к собеседнице неожиданно резко. Зрачки её несколько расширись, остановившись на переносице женщины.
-Я не закончила обряд. Несколько дней назад умерла моя мать, - она впервые произнесла это именно так.
«Умерла». Отстраненно. Мир не рухнул от признания факта. Мама умерла. Умерла.
Она вдруг стала такой же бледной, как Светлана Васильевна. Николь тут же оказалась рядом, поддерживая её и в то же время приобнимая за талию. Она была выше, и ей удалось обернуть Мирру своим телом, закрыв её от ошеломленной клиентки, от этого страшного «умерла». Мир вокруг стремительно вертелся, падал, вращался, разбивался вдребезги невыносимой болью. Николь чувствовала это, и обнимала Мирру крепче. От неё веяло тем самым, взрослым, неповторимым, нежным, что было в маме. Мирра глубоко вздохнула и высвободилась из её объятий. Она Мастер. Она не сломается.
-И поэтому я не закончила обряд, - продолжила она,  пытаясь восстановить дыханье, - условно говоря, я создала иллюзию ребенка. Но не успела её уничтожить. Сегодня вечером я это сделаю...
-Сейчас, - перебила Светлана Васильевна.
Никто этого не ожидал, сама Мирра не ожидала, но она вдруг рассмеялась. Звонким, рассекающим, острым смехом, отразившим всякие эмоции как сталь лезвия.
-Вы хотите, чтобы я это сделала при вас?
-Да.
-Сейчас?
Светлана Васильевна секунду колебалась, ища подвох в её смехе, её словах. Она пятилась уже не от собаки, но от неё. От Мирры исходила энергия разрушения, боли и такой безотчетной горечи, что только одна и способна породить безграничную жестокость.
-Да, - уже менее уверенно подтвердила Светлана Васильевна
-Ну что ж, - почти весело произнесла Мирра, - прошу за мной.
Николь первой вошла в кабинет вслед за своим Мастером. За ней, оглядываясь, хоть однажды уже бывала в кабинете – Светлана Васильевна. Она обхватила себя руками за плечи, точно пытаясь согреться.
-Садитесь, - предложила Мирра фальшиво-любезным тоном, роясь в ящике стола.
Гостья села, а Мирра наконец нашла, что искала. Вынула куколку, сшитую из грубой холщовой ткани, из ящика и положила перед собой на стол так, чтобы Светлана Васильевна тоже могла её разглядеть. Куколка была совсем как беременная: в области живота у неё образовалось подобие шара, выпуклость, что скрывала яйцо.
Яйцо во все времена символизировало зарождение жизни, а потому теперь Анна Иванова, юная пышнотелая девушка с смеющимися глазами и сплошь округлыми формами была беременна. Мирра представила ребенка, которому не суждено родиться, слишком ярко. И он материализовался в теле незнакомого ей человека в тот же вечер. Слишком просто.
Слишком сильно для пятнадцатилетнего Мастера, который, по всем канонам, должен быть лишь в начале пути.
-Мне остаться? – робко спросила Николь.
Если бы Мирра посмотрела на неё, то увидела бы: Николь держится за живот, закрывает его рукой, а глаз не может отвести от куколки. Николь немало повидала, будучи сектанткой, но теперь была словно более восприимчива ко всему. Она знала, что сейчас должно произойти. И чувствовала неодолимое желанье скрыться. Спрятаться. Уберечь себя… своего ребенка.
До конца она не верила, что Мирра погубит народившуюся жизнь. Крошечное существо, так похожее на то, что она носит под сердцем. Она не убьет…
Мирра достала нож и, прикрыв на мгновение глаза, сосредоточившись на ощущении бьющейся, слабой жизни внутри Анны, провела ножом по низу живота куклы. Из её ладоней, её пальцев брызнула энергия, залила черным пламенем ненависти плод. Она ногтем провела  по поверхности яичной скорлупы. Отняла палец; по нему текла тонкая струйка чего-то вязкого и темного. Кровь.
- Не далее как сегодня, сейчас же, у неё случится выкидыш, - прошептала Мирра, впериваясь взглядом в распластанную на столе куколку.
Её боль, её потеря разрослась до невыносимости и теперь хлестала наружу убийственным потоком. Она хотела убить этого ребенка, она ненавидела его. Поток острых молниеносных ножей холода и власти пробивал тело Анны, добираясь до нерожденного. Он не родится. Не посмеет.
Николь вдруг бросилась к Мирре, ловко обогнув угол стола, упала перед ней на колени, молитвенно прижав руки к груди. Лицо её было залито слезами, а в глазах сквозила мольба, страх, такой безотчетный, естественный.
-Пожалуйста, не убивай его! – воскликнула она, - пожалуйста, пожалуйста, Мастер… Прошу тебя, не губи этого младенца!
Мирру отвлекли. Она глянула на Николь затуманенными глазами, вмиг потемневшими, как предгрозовое осеннее небо. Беспросветное. Безжалостное.
-Выйди из кабинета и закрой за собой дверь, - ровным голосом сказала Мирра.
Это была не просьба и не совет. Приказ истинного Мастера, и дважды она повторять не умела.
Но Николь лишь громче зарыдала, крепче прижала руки к груди.
-Пожалуйста, Мирра… Умоляю, не убивай ребенка…
Мирра коснулась её лба пальцами в струйках крови, и мощная волна боли отбросила Николь к её ногам. Точно плотина, сдерживавшая долгое время неукротимый поток, прорвалась. Ледяное дыхание придавило Николь, она почувствовала, как пол под ней мелко задрожал. Потом что-то скользкое пробежалось пальцами по её щеке, оставив ощутимо скользкий след. Что-то проворнее духа вклинилась внутрь её, обдало отчаянием и отпустило.
-Выйди, - повторила Мирра.
В её тоне так мало осталось человеческого, что не верилось: это та самая Мирра, хрупкая, изнеженная девочка, которая была способна вызвать в других и любовь, и нежность. Сейчас она казалась воплощением того самого Зла, чего боится каждый и каждый остерегается, как может. Николь не нашла в себе сил встать. Мгновения отбивали бесконечность, она лежала ничком у ног Мастера. Мирра подняла кисть руки, и тут же Николь поднялась подобно марионетке. Едва передвигая ноги, уже не всхлипывая, она вышла из комнаты.
Мирра вернулась к куколке. Яйцо всё еще было внутри неё. Второй раз она не провалит заказ. Взгляд скользнул по однотонным обоям, по черному ковролину. Собраться. Убить.
Под пальцами, когда она второй раз коснулась плода, билась и пульсировала жизнь. Ему было тепло и спокойно в утробе матери. Не тратя больше времени, Мирра вырвала яйцо из куклы, быстро и резко. Крошечная жизнь оказалась зажатой в её руке.
У неё нет матери. А у этой женщины никогда не будет ребенка. Её никто не станет ждать дома, никто не прижмется к груди, никто не… что-то, напоминающее слезы, комком встало в горле. Мирра впилась ногтями в скорлупу, та треснула. По её сжатой ладони тек желток вперемешку с кровью, где-то далеко из Анны Ивановой вышел плод, которому не было и недели. Нечто маленькое, непонятное, вовсе непохожее на ребенка. Где-то эта девушка, средоточие жизнерадостности и счастья, истекала мертвой жизнью своего ребенка и своей кровью.
Кончено. Мирра опустила руку, аккуратно извлекла из ладони осколки скорлупы. Кровь из царапин, несомненно, была её и только её, но воображения и веры хватило с лихвой, чтобы она стала еще чьей-то.
Мирра взглянула на Светлану Васильевну. Та застыла, вжалась в стул, поминутно облизывала сухие губы: чувствовала отголоски того, что сделали с Анной. Чувствовала, как из яйца, нет, из плода, ушла жизнь. Чувствовала чарующее дыхание десятков ликующих духов и всё забывала ровно дышать, не задерживая дыханье. Она до того крепко сцепила руки перед собой, что костяшки пальцев побелели, а расцепить их ей не удавалось.
-Вы пожелали увидеть ритуал, вы увидели, - произнесла Мирра чужим голосом.
-Да…
-В таком случае, - она вытирала пальцы влажными салфетками, нашедшимися тут же, в ящиках стола, - если это всё, что я могу для вас нынче сделать…
Светлану Васильевну еще никто не называл ни невежливой, не бестактной. Однако сейчас она проигнорировала намек. Она ощущала: что-то в душе её умерло вместе с этой загубленной жизнью нерожденного. И вряд ли ей удастся с этим жить.
Мирра поднялась из-за стола.
- Могу я предложить вам кофе? Чай? Или лучше воды?
Женщина словно очнулась.
-Нет. Нет, спасибо, мне пора. Уже поздно. Очень поздно, - бормотала она под нос, не замечая, что за окном во всю светит неугомонное весеннее солнце.
Мирра молча ждала, пока Светлана Васильевна сориентируется в кабинете, наталкиваясь на шкаф, диван, стул, на каждый угол и выступ в стене, пытаясь нащупать дверь.
-Левее, - подсказала Мирра. – Дверь левее.
-Спасибо… большое.
Мирра прошла за гостьей в коридор. Там её ждала только Агла – Николь, видимо, была в комнате.
-Та женщина… - несмело сказала Светлана Васильевна, - с ней всё в порядке?
-Думаю, что да.
В эту минуту из комнаты вышла сама Николь. С заплаканными глазами, держась за живот, жалкая и слабая. Мирра смерила её взглядом, в  котором не отразилось ничего: ни сожаления, ни сочувствия, ни радости от завоеванной победы над другим человеком, пусть даже этот человек принадлежал ей.
-Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
-Хорошо, Мастер…
Николь избегала прямого визуального контакта с Миррой. И старалась не приближаться.
Мирра сама к ней подошла. Провела раскрытой ладонью вдоль её тела, чуть задержалась у живота. Николь ожидала нового приступа боли, но ничего не произошло. Мирра сама искала в ней отголоски боли – не нашла. Удовлетворенно кивнув, она снова обратилась к Светлане Васильевне:
-Мы не прощаемся, я надеюсь. Вторая часть платы за вами.
-Да, да, завтра…
-Я не тороплю. Сначала проверьте всё.
Светлана Васильевна только замахала руками.
-Я вам верю. И очень об этом жалею.
О том, как спешно она ретировалась, так и хотелось сказать: «а её и след простыл». Совсем как в сказке. Только не для всех  сказка эта с хорошим концом.
Мирра потерла пораненную руку о брюки. Порезы давали о себе знать, однако она предпочла не обращать внимания. Если перевязать, у дяди  и Аркадия наверняка возникнут лишние вопросы. Если не перевязать и не обработать, заживать будет дольше. А ладони для неё как второе зрение.
-Помоги мне, пожалуйста, - тоном без тени угрозы и раздражения попросила Мирра, направляясь в кухню, к аптечке.
Николь безропотно последовала за ней.


Мирра держала руку вытянутой над раковиной, пока Николь очень осторожно протирала порезы на ладони ваткой, обильно смоченной перекисью водорода. Щипало жутко. Мирра вспомнила, как вечно падала в детстве, разбивая коленки и локти, и как потом также щипало, когда воспитательница детского дома обрабатывала ранки. Мирра тогда выдиралась и вопила, что лучше она еще сто раз упадет, только бы её не трогали. Ей так недоставало, чтобы кто-то ласково погладил по голове, утешил, успокоил. Немного тепла и света – радости маминых прикосновений, объятий, близости.
Она была лишена этого, стенания её были никому не нужны, а потому любую боль Мирра могла стерпеть молча, не высказав ни страдания, ни недовольства.
Она стояла рядом с Николь с отсутствующим видом и равнодушно смотрела, как по ладоням стекают излишки перекиси.
-Могу я спросить, мой Мастер? – придушенным голосом сказала Николь, избегая смотреть в её глаза.
 -Да.
-Где твой отец? – всякая забота, материнские нотки исчезли из её голоса.
Мирра не перестала казаться ей ребенком, но воспоминание о том, как тело её корчилось на полу от необъяснимого, но оттого не менее болезненного ощущения, было слишком свежо.
Всё же она решилась задать вопрос. Не только ответить, но самой задать. Быть может, она вдруг пожелала лучше понять Мастера.
-Бросил мать, когда я только родилась. Больше я его не видела. Разве неофиты не приучены лишь отвечать на вопросы, а не задавать их?
Прозрачная жидкость попала в глубокую ранку, Мирра невольно чуть отдернула руку. Но тут же напомнила себе, что боль такого рода ничтожна в сравнении с любой другой. Например, той, которую она только что причинила Николь. И вернула ладонь в прежнее положение, дав себе слово больше не двигать её и уж тем более не дергаться подобно капризному маленькому ребенку.
-Прости… - трудно было понять, за что именно извинялась Николь.
Снова молчание между ними, и только тихое шебуршание занавески у окна нарушало тишину. С того дня, как духи устроили представление для гостей Мирры, Михаила и Аркадия, они вроде как утихомирились. Привычно, едва-едва, нарушали покой и тишину, но их словно бы не замечали, сводя на нет всякое мистическое влияние. Ибо истинные духи питаются страхом или энергией. А то и забавляются, что наиболее распространено, чужими тревогами.
Молчание не было угнетающим, однако Мирра первой нарушила его:
-Кто был твоим прежним Мастером?
-У нас у всех один истинный Мастер – Марк, ибо его защитой и любовью мы отмечены, - лаконично, всё еще стараясь не встречаться с ней глазами, ответила Николь.
-Ты поняла, о чем я спросила, - тон Мирры окрасился первыми оттенками непреклонности. Железной воли. Недовольства своим Слугой.
Пауза, которую позволила себе Николь вслед за этим, могла бы рассердить Мастера как проявление неповиновения.
-Ты не повторяешь дважды, - как-то очень печально, словно только что это поняла, со вздохом сказала Николь.
Она уже перебинтовывала узкую кисть Мирры, и чисто интуитивно старалась это сделать как можно бережнее – чтобы не причинить боль. Воплощение мягкости не стерлось одним резким выпадом Мирры - она по-прежнему была утешением и надеждой.
-Совершенно верно.
-Кирилл, - выдохнула Николь, точно ей стоило трудов произнести это имя.
-Он отец ребенка?
В поведении Мирры не читалось и тени любопытства. Только стремление знать правду. Бесстрастное, отстраненное стремление к истине.
-Я не знаю, мой Мастер.
-Ты не хочешь мне говорить.
Пальцы Николь дрогнули над бинтом, случайно она затянула концы слишком туго. Мирра не стала ей на это указывать. Николь ничего не заметила, пытаясь скрыть волнение в преддверии нового наказания.
Но наказания не последовало.
-Твоё право, Николь, - сказала Мирра, высвобождаясь из её рук. - Спасибо.
-У меня есть права?
-Да, – Агла уже внимательно обнюхивала протянутую руку хозяйки, лизала пальцы. Мирра отвлеклась, отдавшись ласке единственного родного существа, оставшегося после мамы. – И ты опять задала вопрос, вместо того, чтобы ответить. Но это не плохо. Мне не нужны Слуги только потому, что у кого-то так принято. Не нужно беспрекословное подчинение, покрывающее ненависть к хозяину. Или как вы называете – Мастеру.
-Что тебе нужно тогда?
Мирра пожала головой. По лицу пробежала тень смертельной усталости, ставшей привычной.
-Ничего. Живи у меня, если тебе нужна защита. Если сама хочешь. Захочешь уйти – никто не станет препятствовать. Для меня закон вроде того, что Слуга или Ученик Мастера всегда  с ним связан, всегда подчинится, жизнь отдаст, ничего не стоит. Я не намекаю на то, что его придумал Марк или кто-то из его предшественников, но такой возможности не исключаю.
-Ученик не только подчиняется Мастеру. Он еще и любит его. А Мастер любит и оберегает своих людей, - приглушенно сказала в пустоту Николь.
На миг ей показалось, что сейчас Мирра протянет ей здоровую руку, не гладившую собаку. Но нет. Мирра только процитировала:
- Истинно повелевающий да защитит преданных и подчиненных. Понятия не имею, откуда Эстер взяла эту фразу. Быть может, сама придумала, но я хорошо её уяснила. Пока ты со мной, я стану защищать тебя. Но ослушаться меня, моего прямого приказа ты не смеешь. Это не рабство, я не украла тебя у Мастера. Ты вольна вернуться в секту, вольна уехать из города. По вашим законам ты принадлежишь мне подобно вещи… - Мирра задумалась, - пусть так. Но я заявляю одно условие: ты моя, покуда ты со мной. То есть пока живешь здесь. Пока признаешь меня своим Мастером.
-Ты можешь очень многих заставить признать себя своим Мастером.
В голосе Николь поглядывало откровенное недоверие. Она искала подвох. Всякая власть завоевывалась силой, и она в жизни не видела человека, кто умел бы от власти добровольно отказаться. Кто в ней попросту не нуждался.
-Видимо, могу. Но не вижу смысла. Я вообще не вижу смысла во всей этой иерархии.
-Так было испокон веков.
-Испокон веков люди боялись демонов. И умудрялись общаться, отгородившись многослойной стеной, не позволявшей вкусить даже треть их силы и мощи.
-Но ведь эта мощь убьет человека…
Мирра улыбнулась  чуть надменной улыбкой, не разжимая губ.
-Я перед тобой живая. Так где правильно, а где нет? Я не подчиняюсь чужим традициям не для того, чтобы показать свою власть. А потому что они не всегда безоговорочно справедливы. После того, что было, спрошу единственный раз: ты остаешься со мной?
Николь наконец решилась глянуть в  её лицо. Смелое, решительное, с тонкими чертами, изящно выгнутыми бровями, глазами, что светились прозрачным серым светом.  А в глубине их плескалась бездна, манящая пустотой и безразличием. В тот момент Мирра не выглядела на свои пятнадцать: глаза её после пережитого горя стали много старше.
Но даже в этой новой Мирре, постепенно становившейся всё более похожей на истинного Мастера, Николь сумела увидеть ребенка. Могущественного  ребенка.
Страх сжал сердце при мысли о том, что станет с её собственным ребенком. Мирра могла его убить подобно тому, нерожденному, безымянному, которого сегодня она убила ради денег и репутации. Но ведь не для того она увела её из секты?
-Я остаюсь с тобой, - твердо, насколько это позволял её уютный голос, ответила Николь.
И поспешила выйти из кухни, опасаясь оставаться с Миррой, лишенной всяких чувств и эмоций, в одной комнате.


Ночью Мирра почти не спала, с тоской прислушиваясь к редким напоминаниям духов о себе. Где-то среди них мелькала её мама, сильнее их и явственнее. Просто потому что недавно умерла, и лишь готовилась оставить этот мир.
Бессонница раньше никогда не мучила её. Напротив, Мирре стоило больших трудов дотянуть до полуночи в угоду ритуалам и обрядам, чтобы не уснуть прямо за работой. Кроме магии она занималась банальнейшей для пятнадцатилетнего подростка вещью: училась в девятом классе. Должна была выбрать профессию или хотя бы направление деятельности, чтобы в старших классах изучать в основном те предметы, что пригодятся при поступлении в ВУЗ. А что ей нужно?
Чтобы мама была рядом.
Не в состоянии более предаваться этим мыслям, Мирра поднялась в шесть утра, оделась и очень тихо, стараясь не разбудить Михаила, Аркадия или Николь, вывела сонную Аглу на улицу.
Хоть зима уже почти кончилась, ночь шла на убыль, темнота ранним утром стояла не хуже ночной. Её не пробивал ни свет от фонаря, ни случайное пятно контрастности от фар проезжающей мимо машины. Только кое-где не растаявший еще снег поблескивал белым. Погода стояла поистине мартовская, в воздухе веяло весной, радостным ожиданием, свежестью и беспрерывным  движением. Движением… откуда?
Мирра успела только обернуться нахлынувшей волне, средоточию мрака, наполненного ядом, и зла, знакомого ей после приема Марка. Оно неслось ей навстречу подобно вихрю, а природа словно меркла под его убийственным напором. В темноте нельзя было различить даже контуров того, кто стремительно приближался к ней. Только дыхание смерти, того древнего хаоса, имя которого запрещено называть. Того хаоса, что она уже однажды уместила в своём теле.
Демон ворвался в неё сразу. Даже испугаться времени не было. Поводок в руке Мирры порывисто дернулся, пальцы сами собой выпустили его. Агла не теряла ни секунды – почуяв опасность и тварь, что источала гниль и обещание боли, взывала к страху, страданиям, всему, что призвано скрываться глубоко и надежно в каждом живом создании, - она бросилась вперед, на Мирру. На демона, что выглядывал из её глаз черным пламенем, лишившим её зрачков и обыкновенного, человеческого зрения.
Мирра пыталась закрыться от собаки – и поняла, что не может пошевелить рукой. Что на этот раз что-то не так, и демон не церемонится. Злоба, ненависть, ярость метались внутри неё, но то была не её ярость. Она языком чувствовала горечь яда, который постепенно лился в неё, наводнял душу. Однако даже сквозь пелену злости распознала демона. Однажды она приняла его. Победила его  своей волей. Сможет и теперь, раз смогла однажды?
Но что-то новое сквозило в демоне, в ней самой, ибо они слились воедино в немой борьбе. Демон не заботился целостью её тела, а Агла уже рвала зубами пальто, добираясь все ближе к плоти хозяйки. К тому, что было хозяйкой.
Мирра пыталась крикнуть на собаку, но голос не слушался, и даже рта раскрыть не получилось. Она оказалась исторгнутой из собственного тела подобно незваному гостю. Гнев мелькнул в ней, сильнее, чем гнев, смешанный с каким-то отрешенным отчаянием демона. И тут Мирра совершила одну из самых распространенных ошибок, тем самым обрекая себя заранее на поражение: она стала сопротивляться тому напору, что выталкивал её из её же тела.
Агла уже почти добралась до ноги под тканью джинсов, зубы её работали проворно и быстро. Мирра на секунду представила, что могут сотворить с ней эти крупные, острые клыки. Тут же, точно в подтверждение этому, собака бросилась на неё, весом своим повалив в сугроб. Черные волосы Мирры рассыпались блестящим покровом по белоснежному снегу, а собака нависла над ней, щелкнув зубами у самого лица.
Демон внутри неё выжидал. Не пускал её, легко подавляя всякое сопротивление. Видимо, за века практики он научился играючи управляться с подобной реакцией людей. К тому же, кто  знает, как он относился к той, что превзошла его волей в последнюю их встречу? Мирра выталкивала его из себя, с ужасом сознавая: это невозможно. Паникой она перекрывала себе путь к  спасению, к  тому, чтобы попросту придавить демона собственным «нет».
В считанные секунды в голове сложилась до жути ясная картинка: сейчас Агла загрызет её, это спишут на несчастный случай, демон выполнит своё задание и вернется туда, откуда был вызван Марком. Ибо именно Марк, оскорбленный и напуганный, пытался убить её. Видимо, это означает, что он счел её достаточно сильным противником для себя. Достаточно для того, чтобы не вызывать на открытый бой.
Массивные лапы придавили её к сугробу, а демон не давал пошевелиться. Мирра прикрыла глаза, с странным спокойствием ожидая страшной боли, когда собака вырвет её лицо. Любопытно, сколько времени она еще останется в сознании? Быть может, ей повезет, и всё будет быстро – короткая вспышка боли, как в романах, а потом только пустота и свобода. Необычайная легкость, всего сорок дней в этом мире, а потом только простор.
Зачем ей жизнь, состоящая только из пустоты, чужого страха, смеси отвращения и восхищения ею? Зачем бесконечные нерешительные заказы на то, чтобы причинить кому-то боль, кого-то убить, кого-то ранить? Зачем, если рядом не будет мамы, которой всё не нравится, но которая терпит и принимает её такой, какая она есть, а потом, ночью, неизменно обнимает, притягивает к себе в знак примирения? Зачем жизнь, когда некого любить и незачем быть любимой?
Мирра отпустила всякие сомнения и страхи. Даже сумела заглушить вопиющий голос инстинкта самосохранения, который кричал о том, что нужно сопротивляться, бежать, спасаться… она прикрыла глаза.
И поняла, что может пошевелить пальцами. Зло, то самое, что принято писать с большой буквы и о котором говорят шепотом, едва ли не с благоговением, разливается по телу, в ней больше нет инородного. Демон остался, но она приняла его. Она вдруг ясно сумела почувствовать его сущность: не то, чем он запугивал всё живое, но что-то иное. То ли скуку, то ли безразличие. Смесь скуки и жестокости, жажды чужих страданий. А в глубине всего, укрытое ложными ощущениями, лежало отчаяние. Не оттого, что не выполни он задания, его накажут. Отчаяния перед вечностью. Что наказания будут повторяться из века в век, и только хозяева из числа людей, глупых, ненавистных, будут сменяться. Это тупое чувство, ранящее сильнее боли, излилось в неё, обуяло и свернулось где-то в душе, прибавив свои к другим ранам.
Мирра не пыталась победить демона. Она лежала в сугробе, неуверенно шевелила пальцами, напоминая себе, что она здесь, никуда не делась, в своем теле – живая, и впитывала в себя его силу. Его воля не боролась с её желаниями – они наслоились друг на друга, так, что остались лишь несгибаемость и мощь.
Не касаясь собаки, махнув слегка рукой в её сторону, Мирра отбросила Аглу далеко в сугроб. Хорошо, что не на асфальт, подумалось ей, и это была её мысль. А демон молчал, предоставляя ей то ли короткую передышку, то ли присматриваясь к ней.
Глаза её по-прежнему были черными, без зрачков, и никакой свет, даже если бы и оказался поблизости, в них бы не отразился. Пустые глаза меняли выражение её лица и даже словно бы само лицо. Но никто этого не видел, улица пустовала, и Мирра могла себе позволить передохнуть. Она сидела прямо там, в сугробе, не чувствуя ни холода, ни дискомфорта, подтянув к себе колени и пытаясь восстановить дыханье. Демон притих совершенно, но всё еще был внутри неё, точно это -  что-то вроде защиты, дома или гавани. Агла поднялась, недоверчиво подошла к хозяйке. Лица она не узнавала, и к запаху примешивался другой, неприятный, тошнотворный, однако это все-таки была Мирра. Собака не решалась подойти вплотную, а она не звала её.
Она прислушивалась к демону, демон прислушивался к ней. И оба молчали. Тогда она попробовала ненастойчиво, но твердо облечь его не только своим телом, но и сознанием. Еще немного впитать в себя, слившись с ним воедино. Только бы не заставить бунтовать. Иначе она станет сопротивляться, и он попросту убьет её.
-Как тебя зовут? – старательно подумала Мирра, почти уверенная: её услышат.
Она ожидала подобного ответа в голове, но тут рука её непроизвольно приподнялась, будто совершенно отделившись от тела, и пальцем вывела на снегу: «Аввадон».
Зная имя демона, можно многое сделать. А можно и не сделать, не будучи информированным, как распорядиться им. Мирра не знала, но припоминала то, что читала: демон не уйдет, пока не выполнит поручения хозяина. Аввадон не успокоится, пока не убьет её.
Ситуация безвыходная, как ни взглянешь. Мирра глубоко вдохнула и выдохнула. С трудом поднялась, постаравшись проявить как можно меньше доминантного по отношению к демону, который отнюдь  не стремился туда, куда хотела она.
Подобрав поводок Аглы, она медленно прошла к подъезду.
Нужно было что-то решать.
Одно решение, главное, она уже незаметно для себя приняла: она будет жить дальше.


Лай собаки, яростный, звонкий, перебудил, наверное, не только обитателей квартиры, но и соседей. Мирра буквально втолкнула себя в проем двери, показавшийся вдруг слишком узким. Демону показался, не ей.
Навстречу, сонные,  растрепанные, выбежали Михаил и Аркадий. Михаил успел накинуть ночной халат, Аркадий стоял босиком, по пояс обнаженный. Они переводили взгляд с Аглы, что продолжала рвать поводок зубами и рычать на хозяйку, на Мирру. Она почти не стояла на ногах, только неимоверным усилием воли заставляла своё тело не упасть. Хотелось отдохнуть. Ничего не чувствовать. Ничем не жить, кроме прохладного спокойствия смерти, которое остудит то отчаяние, что вливал в неё демон.
Пальто её до пояса превратилось в клочья кожи, на руках темнели царапины, оставленные когтями Аглы. Сама Мирра с этим странным выражением лица, внезапной отрешенности и равнодушия, с черными глазами без естественного блеска казалась воплощением боли. Но не зла. Не было в ней безжалостной искорки, что заставляет людей пятиться и бежать прочь, дальше от чудовища.
Не все смогли это увидеть.
-Господи Иисусе, - пробормотал Михаил, отступая назад.
В тот же момент демон взвился в Мирре гневом, ненавистью. Она подавила в себе вскрик. Пошатнулась, понимая, что сил не осталось даже на то, чтобы дышать. Демон рвал её изнутри, но она не сопротивлялась, принимая даже  то убийственное, что человеческая психика вынести не может.
Аркадий в одно мгновение оказался рядом с ней, поддержал под локти, а на деле почти поднял над землей. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что он видит в ней не только сестру. Но то было наблюдение не её - демона. Мирра же была занята попытками встать на ноги и устоять. Самостоятельно.
-Николь… мне нужна Николь. В кабинет. Сейчас.
Она оторвалась от Аркадия, полыхнув  в его сторону черным светом глаз. Но даже тогда он не отступил, продолжал поддерживать её, лишая возможности упасть снова. Мирра вложила в его руку поводок ослабевшими пальцами.
-Не пускай её ко мне.
Замечание было очень своевременным, потому что Агла приникла к земле, как перед прыжком, а её утробное рычание не оставляло сомнений в намерениях. Тварь крепла в хозяйке, и нужно было уничтожить её любой ценой.
Николь вышла из комнаты, затягивая пояс домашнего халата, через секунду после того, как Мирра закрыла дверь в кабинет.
-Иди туда, - Аркадий указал на дверь кабинета, - и будь осторожна.
Они обменялись долгим взглядом. Николь вошла в кабинет и тут же рухнула на колени, едва успев прикрыть за собой дверь. Она не однажды видела эти глаза – черные, без зрачков, с проглядывавших в них жестокостью. Демон рванулся к Николь, к той жизни, что теплилась внутри её тела. Мирра потянулась рукой к животу Николь. Она хотела её ребенка. Или он. Они вместе жаждали этой податливой, нежной плоти, энергии зарождавшейся жизни. Мирра двинулась к ней, правой рукой с длинными ногтями, той, что обыкновенно забирала энергию, пытаясь коснуться живота под шелковой тканью халата.
-Выйди из меня! – крикнула Мирра, глаза её на миг стали прежними, светло-серыми, чистыми.
Она снова принялась сопротивляться демону, забыв обо всем, кроме одного: она не допустит смерти этого ребенка. Боль пронзила её с неимоверной силой, обрушила на пол. В тот же момент Агла зашлась в неистовом лае, бросилась на дверь кабинета, учуяв мощь и явственный, уже без примеси хозяйки, запах твари. Но Аркадий сумел опередить её: ногой, рискуя быть укушенным, втолкнул в комнату, захлопнув дверь у её носа. Михаил остался в коридоре, а он ворвался в кабинет.
Мирра лежала на полу, и жуткое происходило с её телом: она то вздрагивала, то руками хваталась за воздух, а глаза непрестанно меняли цвет. Она не кричала, но не пыталась скрыть боль. Внутри её раздирал демон, пировал в её панике, и она уже ничего не могла сделать.
Аркадий одним махом, резко поднял ее, прижал к себе крепко, лишив возможности дергаться. Вообще хоть как-то шевелиться. Он чувствовал в руках всю беззащитность сестренки в тот момент, и точно знал: он должен защитить её. От чего бы то ни было.
-Расслабься, - шепнул он ей в волосы, чуть ослабляя хватку, давая возможность вздохнуть.
От его тела исходило тепло. Демон не хотел его, а она не доверяла ему, но что-то в его голосе было обнадеживающее. Мирра попыталась увидеть то, что внутри неё: раны, раны, одни только раны. Одна боль. От потери, от одиночества, от пустоты, от невыносимости. Всё смешалось меж ней и демоном. Аркадий, теплый, живой, грел её в своих объятиях, и постепенно она перестала противиться демону. Черные зрачки были чуть расширены, а ореол вокруг темнел грозовыми тучами. Но это были её глаза, Мирры, не демона.
Она смогла сама сесть, всё еще удерживаемая Аркадием. Опираясь на его плечо, она тяжело встала.
-Оставь нас, - как никогда, властно, произнесла она.
Наполовину своим голосом.
Не подчиниться этому тону, этому потоку силы было невозможно. И Аркадий вышел, прикрыв за собой дверь.
Мирра почти свалилась в глубокое кожаное кресло-стул, придвинулась к столу. Тут только она заметила, что Николь не двинулась с места: также стоит на коленях, низко опустив голову.
-Этого демона послали меня убить. Если он не выполнит приказа, его накажут. Пока он внутри меня, он в безопасности. Но вечно так продолжаться не может, и рано или поздно он свою миссию выполнит. Что у вас принято делать в таких случаях? – спросила она, сдавливая виски пальцами.
Перед глазами всё плыло, в голове трещало, жужжало, и в довершение духи буквально облепили её тело,  силясь слиться с демоном. Они лизали кожу, оставляя невидимые скользкие следы, проникали внутрь, обдавая ледяным дыханием.
-Отвечай же, - Мирра вдруг поняла, что один только её голос сейчас может физически ранить живого человека рядом. И тихо добавила: - Не бойся. Это я. Настоящая.
Однако и демон в ней был настоящим. Николь припала к полу в позе абсолютного подчинения. Демон снова рванулся к её чреву, но Мирра осталась сидеть.
-У нас не было таких случаев, мой Мастер. Никогда. Клянусь!
-Сейчас возьми с полки шкафа свечи. Поставь на стол. И зажги их. Все. Быстрее.
Она снова задыхалась. Демон снова тянулся всей своей сущностью к ростку жизни внутри Николь. Она не выдерживала её близости, а между тем больше ни к кому обратиться не могла.
Она слилась с демоном, облекла его своей плотью, своим разумом, приняла его желание разделаться с ребенком, чтобы управлять им и сдерживать. Приняла демона и вдруг ясно ощутила его сущность: древность, скука и отвращение к людям. Глупым людям, которые столетие за столетием использовали его в своих корыстных целях. Эти люди, неумелые, неопытные,  заставляли исчадия Тьмы служить этому миру, обрекая на гибель себя и других. Ибо рано или поздно человек оступался, и демон попросту пожирал его, разозленный и измученным вечным к себе страхом и отвращением.
Вслушиваясь в Аввадона, Мирра сознавала: он тянет её силу. Её собственную силу, не замечая, как глубже пускает зло корни в её душе. Иного выхода у них не было.
Николь зажгла все свечи, и Мирра, не стараясь вытолкнуть демона из себя, произнесла почти ласково:
-Выходи. Сотвори себе тело из дыма и пламени.
Демон скользнул из неё, оставив после себя не пустоту, но облегчение. Радость.
Фигура его обозначилась сначала неясными контурами. Затем появились очертания головы, плеч, торса, закутанного в плащ. Дым сгустился,  этим дымом и был демон.
Николь стала едва слышно призывать Бога, глотая слезы, не смея поднять голову. На неё дохнуло дыханием самой тьмы.
Прежде, чем демон рванулся к ней, Мирра отрезала:
-Замолчи!
Николь стихла, сжалась. Обхватила живот руками. Демон стоял между ней и её Мастером, лишая защиты.
-Встань позади меня, - приказала Мирра.
Николь, едва передвигая ноги, держась стены, подошла к ней и тут же упала на колени рядом с креслом. Мирра положила ладонь на её опущенную голову, погладила распущенные волосы. Но глаз не отрывала от фигуры в плаще.
Словно прочитав её мысли, Аввадон переместил доску с начертанным на ней алфавитом ближе к Мирре. Обыкновенно прибор этот использовался для разговора с духами. Стрелка с молниеносной скоростью закружилась по кругу, и Мирра лишь успевала бормотать вслед за ней:
-Никто рядом с тобой меня не примет.
Будучи в её теле, демон был и в её мыслях. Он знал, что она собиралась просить его существовать по эту сторону ада. Оставить его при себе казалось безумием. Большим безумием было только позволить себя убить.
Мирра кивнула в сторону Николь.
-Я её Мастер, - веско сказала она, - и стану Мастером любого, кто бросит мне вызов. Им придется тебя принять.
Стрелка завертелась вновь.
-У меня нет Мастеров.
-Я не Мастер тебе и не хозяин, Аввадон.
Ответом ей было молчание. А сама фигура начала терять очертания, расплываться, таять на глазах. Сам дым исчезал, что было невозможно. Необъяснимо. Мирра сделала неуловимый жест, точно хотела собрать воедино рассыпавшиеся части целого. Бросила в демона всю оставшуюся после борьбы энергию, к которой примешивалась его собственная сила.
Аввадон позволил собрать свою фигуру.
-Марк приказал тебе убить меня? – спросила Мирра, хотя предвидела ответ.
Стрелка легла на букву «д».
-И он накажет тебя в случае неповиновения.
И снова ответ утвердительный.
Мирра набрала в легкие больше воздуха.
-Я предлагаю тебе остаться под моей защитой, - выдохнула она, будто и сама не верила в то, что сказала.
Николь зашевелилась позади неё, надеясь предупредить хозяйку. Бывший Мастер не раз общался с демоном при ней, более того… Любой, в кого вселялся демон, занимался с ней любовью, и это считалось своеобразным даром. Николь содрогнулась от воспоминания черных глаз без зрачков над ней, хищного оскала вместе улыбки на мужском лице.
Мирра осадила её одним взглядом. Она была строгим Мастером. Несгибаемым и порой жестоким. Но она защищала Николь. Не как свою собственность. А как женщину, ей доверившуюся.
-Мне не нужна твоя защита, человек, - стрелка на этот раз вращалась медленно, чеканя каждое слово.
Мирра поднялась из-за стола, встала в центре комнаты, напротив демона. И низко поклонилась, выказывая уважение. Но на колени не пала.
-Прошу простить меня, Аввадон, за ошибочную формулировку. Я предлагаю тебе защиту от Марка, нынешнего твоего хозяина. Не он один способен вызывать демонов. Убьешь меня, и еще целую вечность будешь убивать ради людей. Отчасти это - моя работа. Отчасти я понимаю тебя, - голос Мирры звучал хрустальной мелодией, не звенел и не дрожал. Она обрела себя прежнюю. – Что лучше: служба, перемежающаяся с наказанием или свобода рядом с чужим Мастером?
Позади неё стрелка закрутилась, и Николь прочла:
-Марк  рано или поздно призовет меня.
Мирра раскрыла ладонь, испещренную незажившими ранками. Полоснула по ним ногтями, и ранки открылись. В сгусток дыма закапала кровь.
-Я клянусь, что стану защищать тебя от Марка ценой собственной жизни.
-Пожалуйста, Мирра, не надо! – взмолилась Николь.
-У меня нет выбора. Как ни крути,  меня убьют, - с неестественным спокойствием сказала Мирра, не оборачиваясь. – Но пока я твой Мастер. И не смей мне перечить.
Демон пил её энергию, скрепляя договор. Перед глазами Мирры всё расплывалось, как после большой потери крови. Силы совсем оставили её. Она успела лишь сказать:
-Отныне в моем доме всегда горят для тебя свечи. Духи подвластны мне, и их ты не тронешь. Всякий, кто принадлежит мне – не твой. Ребенок Николь мой. Входить можешь только в моё тело.
Она почувствовала, как запротестовал демон, но было поздно: договор закрепился её кровью, её слова обрели вес. Мир вокруг полыхнул рычанием собаки, слезами Николь, руками Аркадия, а потом всё стихло.
Желанная мгла накрыла её измученное тело и сознание могильной прохладой.


Что-то тонуло в небытии, что-то всплывало в памяти. Мирра бесшумно и медленно плыла по волнам безбрежного океана вечности и покоя, отдавая себя на волю течения. То и дело ей мерещилось мамино лицо в отдалении, неизменно закрытое дымкой как непрозрачным пологом. Лавируя у границ полусновидений, полуяви, Мирра то слышала отзвуки маминого голоса, то убеждалась в собственном одиночестве. Тогда невыносимая скорбь охватывала её, и хотелось погрузиться глубже в это самое небытие, опуститься на самое дно…
Она металась, решала, где лучше остаться, тянулась к призракам маминого облика, мелькавшим в воображении, пока, наконец, не очнулась в комнате, утопающей в предвечерних сумерках. Неяркий, мягкий свет был разлит за окном, окрашивая небо в розоватые тона нежной печали. Свет этот отражался в приглушенности бежевых обоев, расточая тепло и уют, словно наполняя комнату солнечными лучами.
Всё в этой комнате осталось прежним: обои, мебель, часть необъятного, всегда почему-то желтоватого неба за окном. Мирра по-прежнему лежала на широкой двуспальной кровати, чувствуя спиной мамино присутствие. Она прислушалась к дыханию у себя за спиной, и иллюзия тотчас оборвалась: это была не мама.
Мирра ощутила на талии руку, обнимающую её, спиной – длинное тело, явно выше её, точно обернувшее её собой. Обладатель тела будто дарил ей себя, почувствовав всю горечь терзавшего её одиночества.
Мирра шевельнулась, отметив, что кровать застелена, а сама она одета также, как до потери сознания – только пальто на ней не было. Её тело всё было сплошь слабость и опустошенность, но ей хотелось движения, только бы не чувствовать себя беспомощной.
Рука на талии чуть придержала её
-Как ты? – шепотом спросила Николь.
-Хорошо, - не задумавшись, ответила Мирра и попыталась сесть в постели.
-Лежи… пожалуйста, лежи, - дыхание Николь щекотало ей кожу, - я сейчас позову Эстер.
Мирра поворочалась, но решила не вставать, когда комната перед глазами угрожающе накренилась влево.
-Эстер здесь?
-Да. Я нашла её номер в твоём телефоне. Она запретила вызывать скорую.
Мирра вздохнула. Она уже догадалась: договор с демоном случился не вчера, а спала она около шести часов. И ей это не приснилось.
-Еще Михаил уехал… - робко, точно боялась расстроить её или разозлить, продолжала Николь. - А Аркаша остался.
Мирра неожиданно резко обернулась к ней и внимательно глянула в лицо. Она не стала водить перед ней ладонями, или допрашивать – рискнула увидеть правду, как она есть. Человеческую и простую.
Но выводы озвучить не успела даже для себя самой: в комнату тихо, на цыпочках, вошел Аркадий, следом за ним вплыла Эстер. Видно, она очень старалась не звенеть всеми своими мелодично-нежными браслетами, потому что ступала очень осторожно, а руки и вовсе убрала за спину. И даже в таком виде,  неестественно для себя неуверенная, скованная,  она оставалась непревзойденно изящной и легкой.
-Тебе нужно уехать, - прежде, чем поздороваться с ней, твердо сказала Мирра Аркадию.
Он присел рядом с кроватью на корточки, потрепал её по щеке, вызвал по крайней мере недоумение: отношения их не были и близко столь теплыми для подобного жеста. Или это ей одной так казалось?
Аркадий улыбнулся Мирре.
-Перестань гнать меня, сестренка. Тем более, я не брошу тебя сейчас.
Эстер тем временем опустилась на диван. Она попыталась найти удобное положение, но диван оказался жестким. Её широкая юбка пепельно-голубого цвета разметалась и запуталась, причудливо задрапировав согнутые в коленях ноги. Агла ткнулась носом в юбку, втянула в себя запах, точно пробуя его на вкус. Распласталась рядом с Эстер и замерла.
-Конечно, не бросишь. Пока Николь приготовит чай, ты поможешь ей. А потом вернешься, и будешь опекать свою сестренку, сколько влезет.
Эстер кивнула ему, тряхнув распущенными локонами, на миг открыв белый шрам. Что-то хищное мелькнуло в лице и пропало, оставив лишь совершенство возвышенной красоты.
Николь вышла тут же, приученная выполнять приказания каждого, кто старше по рангу. Аркадий помедлил, но подчинился.
Мирра не стала ждать, пока Эстер заговорит.
-Где Аввадон? – спросила она.
Эстер достала из маленькой черной сумочки зеркальце, всё в блестящих стразах, складывающихся в необыкновенные узоры, буквы и даже слова. Она раскрыла зеркальце неуловимым движением пальцев, и вот тьма смотрит на Мирру из глубины зеркального квадрата.
-Я подумала, будет удобнее, если первое время он поживет здесь, - с улыбкой, точно ей это ничего не стоило, проворковала она.
Мирра прищурилась. Недоверчиво протянула руку к зеркальцу, словно хотела дотронуться до него.
-Как тебе удалось загнать демона в эту побрякушку?
Эстер только покачала головой. Глаза её смеялись.
-Ну, что значит загнать… Загоняют непослушное животное, - она нарочито ласково погладила собаку за ухом, - я же только попросила его перебраться. И никому не вредить.
Пауза, растянувшаяся недоверием. С самого начала Эстер была темной лошадкой. С самого начала Мирра все обещала себе: она поговорит с ней и выяснит, что происходит. События опережали понимание, неслись вперед. Надо, давно надо было выяснить.
Вот она сидела перед Миррой – прекрасная своей обезображенной красотой, лучезарная, открытая. И самая таинственная, какую только можно было выдумать.
-Кто ты? – Мирра спросила единственное, что пришло в голову.
Эстер пожала плечами и умудрилась, не вставая, отвесить ей изящный поклон.
-В древние времена меня назвали бы ведьмой, - ответила она таким тоном, словно носить это звание было и есть одно из самых почтительнейших занятий на земле.
И будто не знать этого невозможно.
-То есть ты якшаешься с демонами, летаешь на шабаши, с легкостью можешь приворожить любого…
Эстер обезоруживающе улыбнулась, обнажив крупные жемчужные зубы.
-Именно этим я и занимаюсь. Рождаю любовь в сердцах людей. А вот шабаши в прошлом, мон ами.
-Чего?
-Мой дружок. Мирра, я должна была давно извиниться за то, что устроила тебе такую… насыщенную жизнь.
Но голос её вовсе не извинялся: он вибрировал и манил, разжигая саму чувственность, обдавая жаром. Эстер вся искрилась изумрудными и акриловыми вспышками. Только светлые, солнечного цвета волосы разбавляли их… новой, необузданной вспышкой.
-Видимо, у тебя были счеты с Ириной.
Эстер отмахнулась почти с негодованием. Или плохо скрытым презрением.
-Да я её и в жизни даже не видела, вашу Ирину. Это  вроде предлога. Простого, прозрачного, как дважды два. Тебя нужно было ввести в этот мир – я не стала мучить себя изощренностью в способах.
-Зачем я тебе? – не выказывая ни малейшего удивления или раздражения, продолжала  расспрашивать Мирра.
Эстер только всплеснула руками, что должно было означать: всё и так предельно ясно.
-Ты сильная. И рано или поздно тебя заметят. Ты сама не сознаешь, сколько чужих клиентов ты уже оттяпала в этом городе. Просто потому, что делаешь работу чисто. А проколов еще не наблюдалось. Иными словами, ты даешь стопроцентную гарантию. И с некоторых пор еще и убиваешь. На месте Марка я бы всерьез забеспокоилась…
-Сколько мне осталось? – перебила её Мирра, сев в кровати.
Она совсем по-детски подтянула к себе колени, обхватив их руками. И в такой смиренной позе спрашивала, сколько ей еще осталось. Эстер нахмурилась.
-Прошу прощения?
-Марк когда-то добьется своего. Так или иначе, он найдет способ меня убить.
В её лице не читалось отчаяния, в глазах – паники. Только осознание фактов, одинокой ответственности перед ними. И обреченность.
-Мне нашептали на ушко, будто ты станешь Мастером всякого, кто бросит тебе вызов. С чего этот пессимизм в  голосе?
Мирра только покачала головой в ответ. Склонила голову к коленям, точно пыталась сжаться в маленький комок, раствориться. Исчезнуть.
-С Марком я вряд ли стану мериться силой.
-И ты позволишь просто себя убить?
Мирра усмехнулась.
-Вряд ли это будет так уж просто. Но результат неизменен: Марк не отступится. Он не может позволить себе отступить.
-Почему? – резко спросила Эстер.
Она знала ответ. Но не верила, что Мирра, пятнадцатилетняя девочка, способна так быстро разобраться в изощрениях власти.
-Я подорвала его авторитет.
-Ты спасла ему жизнь, - резонно сказала Эстер, но уже понимала, что обманывать ей некого.
-И тем самым подписала себе смертный приговор. Возможно, не я одна в том зале могла выйти из круга. Но лишь у меня хватило глупости сделать это. Как только люди поймут, что сила Марка не безгранична, вызовы посыплются на него градом. Потому он должен уничтожить того, кто подорвал уверенность масс насчет его силы. Иначе смертный приговор подписан будет уже ему.
Мирра размышляла, и с каждым новым словом искорка надежды, позволившая ей не сдаваться до сих пор, цепляться за жизнь, гасла. Из неё потоками силы сочилась в комнату невероятная усталость. И больше ничего.
Марк не остановится. Её убьют. Всё будет кончено, и наконец-то отдых. Наконец вместе с мамой.
Эстер встала с дивана, легонько тронув собаку за бок: Агла что-то промычала и затихла, покорно отодвинувшись, освобождая путь к окну. Эстер вглядывалась в заснеженный город, обхватив себя руками, словно ей и в комнате было холодно. Голосом, лишенным всякого очарования, не манящим и окрыляющим, но самым обыкновенным, она произнесла:
-Ты оставишь Николь без защиты?
Мирра вздрогнула. Попыталась возразить:
-Николь в два раза старше меня… - хоть сама знала, что возраст тут роли не играет.
-…и Аввадона, - не обратив внимания, продолжила Эстер, - и духов…
-Я ими сейчас не управляю, - возразила Мирра, но замолкла на полуслове.
В комнату с чашками в руках вошел Аркадий. Эстер не заметила его, пока не тот не протянул ей чашку с дымящимся ароматным чаем, наполнившим воздух запахами душистых трав.
-Почему? – без особого интереса спросила Эстер.
Мирра продолжала молчать, не чувствуя дискомфорта от затянувшейся паузы. Зато его почувствовал Аркадий.
Слишком долго он строил из себя идеального брата, который не в свои дела не лезет, ничего не спрашивает и… на-до-е-ло.
-Мне надоело, Мирра! – вдруг взорвался он, так резко обернувшись к ней, что Эстер должна была бы вздрогнуть. Но не вздрогнула, только глотнула чай, не отрывая взгляда от заснеженной пустыни города, - Знаю, мы знакомы всего ничего, но я твой брат!
-И только? – насмешливо вставила Эстер.
-И друг! И… Черт, Мирра, я люблю тебя! А ты…
-Слишком глупая или сильная. Не всё ли равно, - бесцветно констатировала Эстер.
Она не умела читать мысли. Просто хорошо разбиралась в людях.
Аркадий затих. И сам сжался почти также, как Мирра, словно испугался своих слов. Избегая смотреть ей в глаза, он порывисто вышел.
Эстер автоматическим движением поправила прядь на виске, не полностью скрывавшую шрам. Задумчиво пробормотала:
-Хм… чем же тебе не угодило это юное создание?
-Мне не нужна ни его любовь, ни его сочувствие.
-Что же тебе нужно? – уже почти смеясь, и притом вполне искренне, поинтересовалась Эстер.
-Чтобы меня оставили в покое.


Она закрылась в кабинете. Удивилась, что никто не препятствовал этому в попытках опекать её, заставить лежать, набираясь сил. Просто и ясно: как сказал Мастер, так будет. Мирру начинал устраивать подобный расклад.
Однако она наслаждалась одиночеством недолго: дверь тихонько приоткрылась, и Николь, укутанная в голубой велюр как в облако, появилась на пороге.
-Эстер уехала, Мастер, - сказала она.
Официально, едва ли не чинно – как примерный Слуга должен обращаться к подлинному Мастеру. Потом печать покорности стерлась с её лица, - остались лишь забота и тревога за хрупкую, неопытную девочку.
Она подошла к Мирре сзади, обняла за плечи, прильнув щекой к плечу, накрыв волной своих длинных золотисто-каштановых волос. Заглянула в тетрадь.
-О… графики. Что может быть ужаснее в курсе алгебры? – с ложным ужасом воскликнула она.
-Что случилось? – не оборачиваясь к ней, не отвечая на ласку, спросила Мирра.
-Ничего…
-Аввадон высвободился?
-Нет.
-Духи напугали кого-то?
-Нет.
-«Аркаша» в сердцах разбил сервиз?
-Да нет же, Мирра! – Николь засмеялась и чуть крепче прижалась к ней.
Удивительный смех у неё был. Искренний, светлый, знакомый. Чудесный переливчатый смех юной девушки. Мирра наконец обернулась. В лице Николь читалось одно – беззаботное, беззащитное счастье и умиротворение. Ощущение дома, надежности. Полноценной жизни.
-Что тогда? – Мирра почувствовала, как губы её расплываются в ответной улыбке.
А внутри всё откликается на эту радость, на это безотчетное счастье. Она отложила ручку, позволила Николь погладить себя по голове. Прижать к себе материнским движением. И сама прижалась, ощущая, как внутри копятся слезы. Невыразимой тоски по этим объятиям. По маме.
-Ничего, глупенькая… я просто так. Помочь тебе  с уроками?
-Если только сделаешь их за меня, - пошутила Мирра.
Но Николь всерьез принялась делать за неё алгебру. А Мирра сидела рядом, пристроившись на ковре у её ног, и молча наблюдала за ней, отыскивая в ней то, чего не было в маме.
-Николь?
-Да? – не отрываясь от тетради, пробормотала Николь.
-Я больше не сплю в кабинете.
-Что?
-Если ты станешь спорить, я всегда могу приказать.
-Что приказать, Мирра? – Николь слушала её вполуха, поглощенная работой. И даже не заметила нотки неуверенности в голосе Мастера.
-Хочу спать с тобой. Как раньше с мамой.
-Угу…
Мирра откинулась спиной к стене. Расслабилась. Что-то привычно прошелестело над её головой – к Николь. Ледяное дуновение воздуха как ветра. Мирра не обратила внимания – а Николь вздрогнула, подавив в себе желание вскочить со стула.
-Всё в порядке. Я здесь, - очень твердо, скорее для духа, чем для неё, отчеканила Мирра.
И Николь успокоилась. Мастер рядом, Мастер защитит её. От целого мира.


Февраль близился к концу. В воздухе ощущался тяжелый, влажный запах весны. Снег по-прежнему серел на фоне черного асфальта, небо по-прежнему давило свинцовой тяжестью, пустым и блеклым цветом, близким к мышиному. Но уже текли среди снега тонкие ручейки, уже земля вдыхала насыщенный ароматами воздух. Природа пробуждалась к жизни.
Мирра сидела на лавке перед школой, положив на колени сумку, склонив голову. Она ничего не ощущала, ни весны, ни пробуждения. Одну только усталость.
Аркадий несколько раз звонил ей на урок, просил подождать его после школы. С того дня, как он не сдержался перед Эстер, Мирра почти не видела его. И хоть основная масса вещей всё еще аккуратными стопками лежала в шкафу той самой комнаты, где теперь спала Николь, сам он умудрялся не проводить у неё дома более двух часов.
И тут вдруг – захотел встретиться. Мирра с ужасом подумала о продолжении той тирады. Но спорить не стала. Он всё-таки её брат. И искренне пытался помочь.
Издали она не узнала его. Такой же высокий и широкоплечий, одетый скорее банально, чем изысканно – в черные брюки, черную куртку, он всё же выглядел иначе. Новым в его облике был букет цветов, никак не вязавшийся в воображении с робким и безэмоциональным Аркадием.
Мирра только и успела, что широко распахнуть глаза и покачать головой в знак не то протеста, не то полнейшей обреченности. Он протянул ей букет белых лилий и улыбнулся, как прежде, удивительно теплой, открытой улыбкой.
-Привет.
Мирра приняла букет без особого энтузиазма. Она не вполне понимала, что с ним делать. И что собирается делать Аркадий.
-Привет.
-Может, прогуляемся? – Аркадий улыбнулся шире.
Брови Мирры взметнулись и опустились. Она нахмурилась. Но безропотно пошла рядом с братом, позволив ему нести её сумку.
-Я должен извиниться перед тобой, сестренка, - произнес он.
Но сам словно не верил тому, что говорил.
-Не за что извиняться, - без выражения ответила Мирра. – К тому же, твоя реакция объяснима. Не знаю, как ты мог так долго не спрашивать. Самое время вернуться…
Аркадий остановился так резко, что она едва на него не налетела: он шел чуть впереди. Развернулся сам и резко развернул её к себе за плечи.
-Я никуда от тебя  не денусь, запомни это раз и навсегда! - грозно, так, как он, казалось, не умел, прорычал он.
И Мирра вдруг по-новому взглянула на брата. Темные глаза под нависшими бровями, прямой нос, пожалуй, слишком выступающий, решительный, крупный подбородок, упрямо сжатые губы. Он добьется своего. Во что бы то ни стало.
-Никто не умрет оттого, что ты будешь жить дома. И перестанешь подвергать себя опасности, - уже тише добавила она, нисколько не смутившись резкой перемены в нём.
-А если ты умрешь?
Мирра прямо взглянула в его глаза. Ни страха, ни отчаяния. Будто все происходило и не с ней вовсе.
-Ты не сможешь мне помочь. Разве что умереть за меня. Никчемной, глупой смертью, которая никому ничего не докажет. И никому не принесет пользы. Отпусти меня.
Аркадий разжал пальцы на её плечах.
-Не только здесь и сейчас. Отпусти. Совсем. И лучше – не привязывайся.
-Это моё дело, - мрачно ответил он и пошел рядом, только теперь на шаг отставал он, а он не она.
Предоставил ей выбирать направление пути. Мирра, не раздумывая, направилась в сторону дома.
-Куда ты идешь?
-Домой.
-Подожди… я хотел поговорить.
-Говори.
В её голосе ни слышалось ни вызова, ни злости. Но и приветливости в нем не было. Ничего. Как ничего не теплилось в душе по отношению к брату.
-Я не отказываюсь от слов, что произнес при Эстер. О том, что люблю тебя.
Мирра внимательно взглянула на него. Снизу вверх, по-другому и быть не могло: он был выше её, и намного. Однако ничего почтительного или хоть сколько-нибудь уважительного во взгляде этом не было.
-Любишь как сестру?
Мирра вспомнила многочисленные взгляды. Его прикосновения. Вспомнила, что отметил демон, пока был внутри неё. Ответ напрашивался сам собой.
-Нет, - шепотом, пересохшими губами, выпалил Аркадий.
-Между двоюродными братом и сестрой это неприемлемо. Подобное родство…
-Не имеет значения, - закончил Аркадий и решился смотреть ей в глаза.
Глаза рассказали больше всяких слов.
-Имеет. И еще какое, - настаивала Мира, почувствовав внезапно вполне определенное желанье отойти.
Отпрянуть. Уберечься от его мертвой хватки и сильных рук. Но не успела.
-Вовсе нет, - приподняв над землей, как куколку, шепнул он ей в губы.
А когда коснулся их, Мирра твердо сказала:
-Я не люблю тебя.
Хватка его постепенно слабла. Видимо, также медленно, с осознанием слов, приходила боль.
-Я не люблю тебя, - повторила Мирра уже тише.
Под ногами её оказалась твердая земля: Аркадий наконец опустил её. Он стоял прямо напротив неё, широко расставив ноги, борясь не то с собой, не то с ней, не то с самой судьбой.
-Хорошо, - сказал он.
Отдал ей сумку и, встряхнув густой черной шевелюрой, пошел в противоположном направлении. Дальше от неё. От себя.
 

Мирра ожидала застать его дома. Всё окажется неправдой, этот никчемный разговор и еще более никчемное признание. Брат по-прежнему станет окружать её молчаливой поддержкой, не спрашивая, но как будто всё понимая.
Его не было дома. С порога её окатила абсолютная, гулкая тишина. Так сжала грудь, легкие, что дышать показалось невозможном в непроницаемом вакууме неестественного безмолвия.
Только Агла, спешно выбежав из комнаты, приветственно махала ей хвостом, ластилась, подставляла морду и горло её теплым ласковым ладоням. Мирра гладила собаку, внимательно  и вопросительно оглядывая коридор и ту часть комнаты, что была видна: искала Николь. Странно, что она не вышла встречать Мастера. Странно, что позволила себе молчание вместо привычного приветствия.
Либо это демонстративное проявление неуважения, либо…  либо её просто не было дома.
-Николь? – негромко позвала Мирра.
Ответом ей послужила та же угнетающая тишина, давившая от стен, от потолка, от самого чувства: что-то случилось. И это что-то ей явно не понравится.
-Николь! – настойчивей и громче повторила она, следуя за собакой в большую светлую комнату, залитую солнечным светом.
Только дойдя до середины комнаты, Мирра увидела её. Николь лежала, сжавшись, в центре показавшейся вдруг невероятно широкой кровати; взгляд полуприкрытых глаз был устремлен то ли на неё, то ли в пустоту за ней, взгляд этот тонул в бессмысленности, горькой, однообразной, невыносимой. Она держалась обеими руками за живот – одного этого хватило, чтобы в голове Мирры зародилась тысяча тревожных мыслей  о ребенке.
В тот момент она словно увидела заново всю картину: Николь была беременна не больше нескольких недель, быть может – месяца. О внешних доказательствах тому речи пока не шло, живот её оставался плоским и подтянутым. Никто не должен был знать о будущем ребенке.
Или всё-таки узнал?
Если это порча или проклятие… Мирра опустилась на край кровати рядом с Николь, протянула ей руку. Та с силой впилась в её ладонь своей, сжала почти до хруста. С трудом нашла наконец глазами её лицо. Попыталась что-то произнести побелевшими губами.
Мирра наклонилась ближе, накрыв их обеих своими черными локонами. Однако ничего, кроме невнятного бормотания, не услышала.
-Что ты говоришь, Николь? Что случилось?
Николь прекратила попытки сказать что-либо. Она снова сжала руку Мирры. Сдавленный всхлип, нечто среднее между шепотом и хрипом, вырвался из груди. Мирра услышала одно слово:
-Мастер…
-Кто это сделал? – трогая её лоб, щеки, спрашивала Мирра, постепенно прощаясь с надеждой узнать, в чем дело.
 Николь резко вздохнула, набрав в грудь побольше воздуха, с шумом выдохнула.
-Мастер…
Снова всхлип вместе с приступом боли. Снова остекленевшие глаза смотрят на Мирру в немой муке.
-Я здесь. Рядом. Не переживай, - твердым, непоколебимым голосом убеждала Мирра, окружив лицо и плечи женщины колыбелью тонких рук, нежных прикосновений.
Она села, выпрямившись. Достала из кармана брюк мобильный. Руки пришлось освободить, но ладонь Николь тут же заметалась по покрывалу, в лице проступила паника. Мирра накрыла её руки своей, другой прижимая к уху трубку.
-Не переживай, - шепотом повторила она и тут же громко сказала: - Эстер? Это Мирра.
На заднем фоне слышалось движение, шелест ткани, звон монет, отчетливые ритмы восточной музыки, девичий смех, возгласы, и снова звон, и снова смех. По тому, как отдалилась музыка, она поняла, что Эстер отошла от источника звука. Она уловила прерывистое дыханье в трубке и задорные смешинки в голосе, когда та заговорила:
-Слушаю тебя, дитя мое. Как жизнь?
-Плохо.
-Кто умирает на этот раз? – шутливо спросила Эстер.
-Николь.
Мирра скорее почувствовала, чем услышала, как изменилась Эстер. Словно что-то, беззаботность и веселье, в ней выключили одним этим словом. Осталась лишь сосредоточенность. Кто-то звонко позвал:
-Эся, ты скоро?!
-Не знаю. Продолжайте пока без меня. Что случилось? – без перехода обратилась она к Мирре, и через волшебный голос к ней потянулись первые язычки теплой, обволакивающей силы.
-Я не знаю. Она лежит, держится за живот. Ей больно. Но сказать она ничего не может.
В этот момент новый приступ боли обрушился на её тело. Николь тихонько застонала. Мирра нахмурилась. Вряд ли она могла чем-то помочь. Природа дала ей возможность причинять боль, но не утешать её.
-Потерпи, - ласково зашептала она, не заботясь о том, что Эстер услышит, - я с тобой, Николь. Всё в порядке.
Она погладила Николь по тыльной стороне ладони, покрывшейся в минуту крошечными каплями пота.
-Это воздействие извне? – спросила Эстер.
-Что?
-Черт возьми, ты же специалист по порчам! – точно прочитав её мысли, воскликнула Эстер. - Проверь, может, кто-то пытается лишить её ребенка. И скорее!
-Вряд ли я смогу это сделать… Хотя погоди, - Мирра отложила телефон, потянулась к ящику прикроватной тумбочки. Достала зеркальце, украшенное стразами. Раскрыла и, лишь успев пробормотать: «Войди в меня», ощутила себя иной. Мир вокруг не изменился – изменилось его восприятие. Её мысли, её чувства оказались её лишь наполовину: другой половиной завладел Аваддон.
Мирре потребовалось лишь взглянуть на  Николь, чтобы понять: «воздействия извне», как выразилась Эстер, не было. Ничего не было, кроме внезапной боли.
-Спасибо. А теперь выходи, - попросила Мирра таким тоном, что прозвучало приказом.
Аваддон и не думал подчиняться. Он с наслаждением ощущал себя в теле юной девочки, теплом, из плоти и крови, радовался возможностью двигать руками и ногами, владеть мимикой лица.
-Аваддон… - зашелестел по коже голос Эстер, приглушенный из-за удаленности телефона, - возвращайся назад. Сейчас.
Мирра успела почувствовать только опасение. В следующий миг она уже была самой собой, а Аваддон скрылся в зеркальце. Она быстро захлопнула его.
-Что ты поняла? – приглушенно спрашивал голос Эстер.
Мирра поднесла трубку к уху.
-Это не порча. Никто не вредил ей.
-Прекрасно. Тогда звони в скорую. И чем скорее, тем лучше, - заключила Эстер и уже готовилась отключить связь.
-Ты не приедешь? – без особой надежды спросила Мирра.
Эстер невесело вздохнула.
-Дитя моё, - произнесла она, и в голосе зазвучала вся усталость, вся тяжесть прожитого. Мирра впервые задумалась,  сколько же на самом деле лет этой ведьме, - у меня полсотни подопечных в этом городе. И я не дергаюсь. Что называется, живу в своё удовольствие. А ты не в состоянии справиться и с парой: Николь и Аваддоном.
Не дождавшись ответа Мирры, Эстер вырубила связь. Она жила в ярком мире из преданных слуг, беспрекословного подчинения, безграничной власти. Мире, где играла звонкая музыка, звучал радостный смех, где она была просто Эсей, а забот и вовсе не было.
-Мастер… - одними губами шепнула Николь, но Мирра услышала.
Набирая номер скорой помощи, она уже снова гладила руки и живот Николь, стараясь перекрыть всякие потоки своей разрушительной силы, оставив лишь чисто человеческое, настоящее, искреннее.
Она в самом деле боялась за Николь. Жалела её каждый раз, когда вместе с громким выдохом та  испускала сдавленный стон.
-Сейчас. Сейчас, они приедут,  - перед тем, как заговорить с дежурной медсестрой, пообещала Мирра, - доверься мне.

Всё произошло слишком быстро. Только что Мирра ехала в машине скорой помощи, почти беспомощно взирая на недвижное тело Николь. И вот уже она в узком, плохо освещенном коридоре больницы, напротив плотно прикрытой двери, из которой вот-вот должен был выйти доктор или медсестра.
Но никто не выходил, час был поздний, коридор – абсолютно пустой. Мирра приникла головой к сжатым коленям, согнувшись пополам, обхватила себя руками, прикрыла глаза.  Несмотря на кожаное пальто, она мерзла. И – беспокоилась о Николь, которая теперь, совсем близко, как ей казалось, подвергалась опасности.
Врачи скорой помощи объяснили: подозрение на аппендицит. Причем вероятность велика настолько, что операция неизбежна. Николь была беременна, а это сильно осложняло задачу. Врач больше ничего не сказал, только недовольно поджал губы.
О чем он думал тогда? О чем она сама думала, будучи пятнадцатилетней, требуя себе в подчинение беременную женщину?
Мирра глубоко вздохнула, вслушиваясь в тишину. Что-то выходило не так. Она хотела спасти Николь или помешать Марку, не всё ли равно? И вот Николь в больнице, рискует потерять ребенка, здоровье, надежду… Чем она жила, без секты, прежнего Мастера, без любви? Только ребенком, только ради него… Мысли текли неумолимым потоком, а она, вконец измученная, едва успевала следить за ними, тормозить логикой, пытаться разобраться.
Слишком запуталась, слишком одна, слишком устала от постоянной ответственности.
-Ты Мирра? – прозвучал над её головой мужской голос.
В голосе не слышалось ни любопытства, ни недоверия. Обыкновенный, нейтральный, и при этом очень мужской – с специфическими нотками, чуть прокуренный, чуть грубоватый, но приятный молодой голос.
Она медленно подняла голову. Взгляд скользнул снизу вверх: по черным лакированным ботинкам, черным брюкам под полами расстегнутого пальто; песочного цвета свитер дополнял облик, превращая его обладателя в одного из ничем не примечательных прохожих, коих можно встретить именно тогда, когда меньше всего хочется.
Мирра успела отметить, что мужчина был роста скорее высокого, чем среднего, комплекции скорее средней, чем плотной. Он ничем бы ей не запомнился, если бы не обладал какой-то особенной, неповторимой мягкостью. Лицо его казалось необычайно спокойным, серо-голубые глаза – приветливыми. Губы, полные, красивые, словно бы созданы для улыбки. Глядя на этого человека, нельзя было и вообразить, что он способен хмуриться,  ругаться, или, того хуже, причинить кому-то вред. Но Мирра уже вспоминала, где видела его раньше, и  знала, что впечатление первое, скорее всего, окажется обманчивым.
Человек этот был одним из тех, кто ассистировал Марка при вызове демона. Один из тех, кто не покрыл голову капюшоном. Один из тех, кто более других расстроился, когда Мирра пожелала забрать Николь из секты. Она уже догадывалась, кто перед ней.
-Да. А вы?..
Мужчина опустился рядом с ней на соседнее сидение. Скрестил руки на коленях, вздохнул.
-Меня зовут Кирилл. Вряд ли имя это тебе что-то говорит…
-Мастер Николь, - безучастно отозвалась она.
Не спрашивала. Утверждала.
-Её Мастер ты, Мирра, - настойчиво, но без тени неприязни подчеркнул Кирилл, - только ты.
Мирра снова склонилась головой к коленям, крепко прижав их к себе. Она прятала лицо, а вокруг уже собирались волны силы, пронизывающей Кирилла струями холода как резким потоком боли.
-А толку? – переливчатым голосом, так спокойно, насколько могла, отвечала Мирра, пряча лицо.
Потоки силы плясали по коже, пронзая её остриями тысяч льдинок. Кирилл поежился. Умом он понимал, что девочка ненарочно, однако желание отодвинуться оказалось сильнее.
Он встал, прошелся взад вперед, начиная понимать, отчего многие в секте остерегались её. Разрушительная сила под властью рассудительного, бессердечного… ребенка. Эта хрупкая фигурка, вжавшаяся в спинку сидения, с разметавшимися черными локонами, с удивительно тонкими запястьями, с лунно-белой кожей, не внушала страха. Не казалась угрозой. Напротив, рождала желание защитить. Пока не демонстрировала отголоски боли, вонзавшиеся в тело собеседника.
-Разве это проклятье? Или порча? – мягко спросил Кирилл и всё-таки подошел к Мирре.
Присел перед ней на корточки. Но касаться не стал.
-Нет. Ничего сверхъестественного. Аппендицит, - прежде, чем он успел задать следующий вопрос, она спросила, внезапно перекрыв прилив льдинок. – Как вы узнали, что она здесь?
-Почувствовал.
Она покачала головой, точно отвечая самой себе на немой вопрос.
-Вы – истинный Мастер. Возьмите её назад, - безжизненным, но твёрдым голосом произнесла она.
Кирилл задумчиво оглядел её. Улыбнулся своей доброй, привлекательной улыбкой.
-И ты отдашь её без боя?
-Зачем мне драться с вами?
Кирилл ожидал, что сейчас она снова окатит его волной дискомфорта, холода, пронзит острым, но нет. Ничего. Мирра просто смотрела на него, вперив в лицо взгляд своих прозрачных серых глаз. Ждала ответа, не пытаясь запугать. Хоть запугать того, кто стоял в секте третьим после Марка, было, по крайней мере, непросто.
-Ты подорвешь свою репутацию, - просто ответил он.
Словно сказал очевидное.
-К чему она мне?
Мирра так искренне пожала плечами, с  таким подлинным небрежением, что он подумал: либо она не понимает, во что ввязалась, либо считает себя выше. Или вне правил.
-Видно, ты не до конца понимаешь наш мир, - вслух сказал он. Улыбка, наполовину сочувственная, наполовину дружественная, не исчезла с красивого лица. Напротив, добралась до глаз, осветила взгляд едва ли не небесным светом, чистым, ясным. – Пока ты держишь власть и силу, ты держишь уважение и страх со стороны других. А слабые долго не живут. Но всё это не к спеху. Даже если Николь снова попадет ко мне, лучше не станет. Марк не допустит рождения ребенка.
-Все уже знают?
-Да.
Мирра вдруг пристально взглянула ему в глаза. В тот момент она казалась много старше своих лет.
-Вы – отец ребенка?
Кирилл  молчал чуть ли не минуту. В лице его отразилась сомнения, печаль, тоска.
-Я не знаю, - тихо ответил он. – Я был бы счастлив, - он говорил так искренне, с такой болью, что не верить было невозможно. И Мирра поверила, - если б стал отцом. Но даже так… я не смогу воспитать ребенка. Дети, рожденные в секте, воспитываются сектой. У них нет отца и матери – у них есть Мастера.
Кирилл запнулся. Мягкие черты его чуть обострились, насколько это вообще было возможно в  этом мирном человеке. Он больше не смотрел в глаза Мирры – смотрел в пол, крепко сжав кулаки.
-Этот ребенок не будет воспитан сектой, - в тишине больничного коридора её голос зазвучал странно отрешенно. Громко. Веско. – Клянусь. Он вырастет с матерью. И, быть может, с отцом.
-Как же Мастер? – с горькой насмешкой спросил Кирилл.
-Если вам будет угодно, - многозначительная пауза, после которой она поспешила исправиться, - точнее, если вы окажетесь его отцом. Ваше мнение в этом вопросе станет решающим…
-Но Николь – мать. Отчего не её мнение?
-Она стоит ниже меня, - отрезала Мирра. – Она - мой Слуга.
-Если потребуется Мастер, я хочу, чтобы это была ты, - очень тихо сказал Кирилл.
Мирра кивнула, чувствуя, как на плечи легла новая тяжесть – ответственность за нерожденного ребенка. Её подопечного. Усталость навалилась с новой силой. Казалось, еще немножко, и её придавит к земле этой тяжестью: за демона, беременную женщину, её ребенка.
Мирра выпрямилась.
-А презервативы нынче не в моде? – внезапно бросила она, однако без особого вызова.
-У нас женщины принимают таблетки. Марк не терпит, чтобы мужчин ущемляли. Пусть даже так. Косвенно.
Она даже не пыталась скрыть своего неодобрения.
-Бред, - таков был вердикт.
Кирилл пожал плечами.
-Не мне судить. И не мне эти правила менять.  У нас соитие между мужчиной и женщиной -  не то, что ты привыкла думать. Не пошлость, не фарс. Даже не любовь.
-Вы не любите её?
-Пойми… Люблю, как Мастер любит каждого своего Слугу. Не то, что ваши романтично-земные чувства.
Он не успел продолжить, потому что из операционной вышла медсестра. Коротко улыбнулась им и сказала:
-Жить будут.
Именно так. Будут. Значит, опасность миновала. Ребенку ничто не угрожает. Как и его матери.
Позже Кирилл настоял, чтобы Мирра поехала домой.
-Я буду с ней, не волнуйся. Езжай домой. И ни о чем не думай, - просил её Кирилл.
Мирра возражала недолго: она и вправду устала.
-Как кто?
-Не как сектант. Даже не как бывший Мастер. Как мужчина, который может стать отцом её ребенка, - заверил он.
Мирра уехала.


Тишина была невыносимой, медленно, ползком приближаясь к той самой отметке, когда всякому терпению рано или поздно приходит конец. Тишина сочилась сквозь воспоминания, заслоняя собою те остатки чувств, которые не были еще полностью поглощены равнодушием. Она текла с потолка, вниз по одиноко голым стенам, заполняя собой всё пространство, вплоть до темных углов с притаившимися духами. На этот раз они не шелестели, не летали, не трепетали у самого лица. Затаились и притихли, поддавшись гнетущей тишине.
Она не сулила покой, а обжигала отчаянием. Острым, горьким. Очень медленно, осторожно ступая, в то же время не смотря никуда, кроме единственной точки прямо перед собой, Мирра прошла по холлу, на ходу развязывая кожаный пояс пальто озябшими пальцами, царапая материю длинными псевдо металлическими ногтями.
То, что постепенно зарождалось внутри и стремительно разрасталось, заполняя сознание, хотелось назвать как угодно, только не одиночеством. Верно, потому, что именно так оно и звалось. Несмотря на приветствие Аглы, ткнувшейся носом в руку, на едва уловимое, совсем легкое покалывание кожи. Не было мамы. Не было, и теперь никогда больше не будет.
Она не желала возвращаться в пустую квартиру изо дня в день. Пустую, тихую, мертвую.
Судьба отняла у неё маму, а теперь, пусть на время -  Николь.
Та самая невыносимость подкатила в горлу. Мирра долго сидела в коридоре, механически бездушным движением поглаживая собаку, сдерживая накопившееся с того самого утра, как она не услышала за спиной маминого дыханья.
Слёзы? Пустое. Она не станет плакать. Тишина давит своей неотвратимостью, грозит обрушиться. Или она уже обрушилась, а Мирра просто не заметила? Она дышит ровно и вместе с тем прерывисто. Нет, так не бывает. Хочет дышать ровно,  а вырываются полувздохи, полувсхлипы. Так нельзя… Нельзя.
И она замирает на месте. Крепко сцепив руки на коленях, в не расстегнутом до конца пальто, с разметавшимися, спутанными волосами она сидит в коридоре своей мертвой квартиры. До самого утра.


Рассвет еще только занялся, солнце нехотя показалось из-за дома напротив, ленивым лучом скользнув по верхушкам редких деревьев, затерявшихся в дебрях города. Лучи несмело продолжили свой путь, скользнули по кухонному столу, протянулись дальше, к открытой настежь двери, добрались до коридора и на мгновенье замерли, точно в раздумьях.
Затем метнулись к белой руке, покойно лежащей на шерсти лайки, и в этот самый миг заверещал дверной звонок. По-видимому, у человека с той стороны двери было какое-то очень важное дело, потому как звонил он долго и упорно, не снимая пальца с нажатой кнопки.
Всю ночь Мирра не спала. Хоть заснуть казалось спасением, она решилась не бежать от мыслей. Одиночество вконец растерзало её, но она не сдавалась. Что-то застыло в ней или умерло, не всё ли равно. Она сидела в неясном оцепенении, наблюдая за солнечным лучом, каким-то чудом попавшим в мертвую квартиру.
После пяти минут непрерывного трезвона,  она поднялась, разминая затекшие ноги, нетвердым шагом направилась к двери. Посмотреть в глазок в голову не пришло: мутное равнодушие овладело ею. Равнодушие, рожденное  в злости.
Под пальцами щелкнул замок – в то же мгновение дверь распахнулась настежь, и человек пять мужчин, все как один высоких, широкоплечих, ввалилась в коридор, отчего тот сразу стал маленьким и невероятно тесным.
Некоторых из них она узнала: эти люди находились у Марка в услужении во время ритуала. Тогда капюшоны их были откинуты, что означало высокое положение в секте. Сам Марк тоже был среди них: надежно упрятанный за широкими спинами, являвшими собой подобие нерушимой стены, он со скрытой враждебностью в черных глазах взирал на Мирру. Пытался – сверху вниз, но он был ненамного её выше, а потому выходило нескладно.
Прямо перед ним, прикрывая собой, стоял Кирилл. Лицо его оставалось бесстрастным, и в  то же время в мягких, словно сглаженных чертах читалось смущение вкупе с недовольством: он явно не хотел находиться здесь, тогда как Николь оставалась в больнице.
-Ты бросил её, - очень тихо, лишь ему одному, произнесла Мирра.
Трудно было что-то прочесть по её лицу, и это пугало Кирилла. Он пытался предупредить сектантов: не стоит вот так беспардонно, с угрозами, идти к девочке, которая может убить одним взмахом руки. Он сам так думал, хоть и не видел в действии. А Марк вообще не думал ни о чем, кроме сохранения своего безупречного авторитета.
-Ты смеешь спорить с Мастером? – только спросил он, недобро блеснув глазами.
И Кирилл подчинился.
Теперь он перед Миррой не мог оправдаться. Он не боялся её, хоть знал о возможностях: длительное пребывание в секте рано или поздно выбивает страх за свою жизнь из любого человека. С неясной ему самому обреченностью Кирилл думал о том, что сейчас или позже она сделает с ним за это.
-Да. Я не могу сейчас иначе, - добавил он после чуть заметного кивка Мирры. – Вернусь, как только смогу. Ты слышишь, что это правда. Чувствуешь, что это правда. Я желал бы  сейчас находиться с ней.
 -Да ты правда решила, что он – отец ребенка, – не скрывая наигранную насмешку, не то сказал, не то спросил из-за спин Марк.
Впрочем, голос его был знакомо приветливым. Доброжелательность даже не пыталась сойти за искренность – она лишала собеседника права на агрессию. Покуда лицо говорившего сохраняло приятную маску, игра продолжалась. И Мирра приняла игру.
-Всякое может быть, - ответила она, непривычно внимательно рассматривая лицо Мастера всех Мастеров.
Кирилл сделал шаг в сторону, стараясь прервать их визуальный контакт. Мирра даже не заметила его.
Прислонившись спиной к стене, держа ладонь на загривке притихшей Аглы, она стояла совершенно недвижно и, кажется, простояла бы так еще долго.  Полы расстегнутого пальто расходились у бедер, открывая неизменные черные брюки с серебристой массивной пряжкой. Странно было видеть её такой собранной в шесть утра: Марк рассчитывал на внезапность.
Сюрприза не вышло.
-Ты куда-то собиралась? – с той же выразительной насмешкой, но уже менее уверенно поинтересовался он.
Мирра не удостоила его ответом. Убрала руку с загривка собаки, и в тот же момент низкое утробное рычание, не предвещающее ничего доброго, разнесся по коридору; по всей квартире. Агла пригнулась, как перед прыжком,  и зарычала еще громче.
Сектантам понадобилась известная доля мужества, чтобы не попятиться. Один Кирилл  с видом абсолютного безразличия остался на месте.
-Трюки с собакой уже никого не удивляют, - без особого выражения заметил Марк.
Мирра не стала отзывать Аглу. Пожала плечами, не улыбнувшись, внезапно почувствовав себя невероятно усталой. Волнения за Николь, бессонная ночь вконец сделали своё дело. Захотелось зарыться с головой под одеяло, расслабиться, избавив сознание от мыслей, изводящих болью. И пусть повсюду опасность, расслабляться нельзя, бдительность превыше всего, а  одиночество невыносимо.
Она теперь сама – опасность. Они выбрали бояться её – пусть  боятся.
Вслух Мирра этого не сказала. Она вообще предпочитала ничего не говорить, предоставляя Марку наконец-то известить её о цели своего визита.
-Почему ты молчишь? – вместо этого спросил Марк.
Мирра продолжала хранить молчание, указательным пальцем опущенной руки делая круговые движения, не отрывая глаз от его обнаженной шеи. Приличия требовали ответить хоть что-нибудь, однако эти самые приличия запрещали вваливаться в шесть утра без предупреждения.
-Отвечай! – повелительно, явно привычным тоном, бросил Марк.
-Вы забываетесь, - наконец произнесла Мирра.
-Здесь не секта. А ты - просто… - Марк не успел договорить.
Массивная цепь, царапающая кожу до крови, до того в воображении её закручивающаяся вокруг его шеи, вмиг натянулась. На бледной шее тут же выступили кровоподтеки, а Марк с перекошенным лицом замахал руками, смешно хватая ртом воздух.
-Мирра, прекрати!
Это кричал Кирилл. Остальные пытались помочь Мастеру, поддерживали его, прикрывали собой от невидимой опасности. Агла сорвалась с места и ринулась в самую гущу кричащих, суетящихся людей. Только зубы её блеснули в луче утреннего солнца, ставшего свидетелем этой сцены будто по ошибке, и тут же окрасились кровью: она укусила одного из сектантов в ногу. Тот совсем по-детски взвизгнул, но Марка не бросил, силясь все же закрыть его телом от собаки и смерти, что тянулась нитью от сжатых пальцев Мирры к цепи на шее Мастера.
-Мирра, пожалуйста, - сказал Кирилл, бросаясь к ней.
Он один понимал, что происходит, и как это можно остановить. И потому молил её остановиться, чтобы только не причинять вреда девочке, с которой накануне разговаривал серьезно о будущем своего ребенка.
Он уже поверил: это точно его дитя. Его ребенок. Его продолжение.
-Секта там, где есть ты, - глухо сказала Мирра, и голос её в наступившей на секунду тишине прозвучал по-мертвому холодно.
Никого рядом. Всё и все против. Секта, Марк, сама судьба, забравшая маму. Так к чему жалеть кого-то. К чему обрывки чести или милосердия. Наконец-то она могла выплеснуть невыносимость, что уже несколько часов по каплям лилась к ней в душу.
Взмах изящной руки, быстрый и резкий, мелькнувшая ненависть в серых глазах. Волна боли, не конкретной, от ножа или цепи, но примитивной, первобытной боли, поднялась вокруг неё и обрушилась на сектантов, отбросив их к стене. Мирра отпустила всю боль, что скрывалась в ней, всю невысказанность, отрешенность. Сила потекла не просто от кончиков пальцев, как это всегда бывало – она рвалась из самого её естества. Окатила мужчин и улеглась. На время.
-Вон отсюда, - не повышая голоса, приказала она.
Сектант, стоявший ближе всех к двери, нащупал ручку и тут же оказался по ту сторону двери, пытаясь отдышаться. За ним посыпались остальные. Кирилл задержался, оглянулся на неё: на лице его лежал оттиск невыразимой печали.
-Мне жаль, - одними губами сказал он. – Если бы можно было избежать этого…
-И не приближайся больше к Николь, - отрезала Мирра.
Не дожидаясь, пока он закроет за собой дверь, прошла в комнату.
Выпустив из зеркальца Аввадона, не позволив ему войти в  себя, приготовив для него одну лишь свечку, сказала:
-Ты отправляешься в больницу. Найдешь там Николь, и будешь дежурить невидимым духом у её постели дни и ночи, не подпуская никого, кроме медиков. Если что-то случится, сообщишь мне без промедления. Она и ребенок неприкосновенны. Я только что защитила тебя от законного Хозяина. А теперь выполняй!
Аввадон не стал задавать вопросов или ставить условий. Дымчатое облако взметнулось и исчезло. Надо думать, Николь испугается. Надо думать, приставлять к ней того, кто жаждет плоти новорожденного, верх жестокости.
Но пока её Мастер не найдет иного решения, она будет подчинятся. Точка.
Сбросив одежду, Мирра легла в кровать, кожей ощутив прохладные простыни, не нагретые привычно никем. И хоть она скучала, хоть было больно, тоскливо – она крепко заснула, не заботясь более ни о сектантах, ни о Марке, ни о Аввадоне.


Она проспала до следующего утра, а потом сделала самое нелогичное, непредсказуемое, неразумное, что только оставалось в ее  полуразрушенной жизни – пошла в школу. С невыполненным домашним заданием, без правдоподобного объяснения отсутствия. Ничего. Только отстраненная, ледяная решимость и жесткий взгляд прозрачных серых глаз, неотрывно следящий за учителем. Который вдруг вспомнил о важных делах в учительской и перестал задавать никчемно глупые вопросы.
Одиночество не давило так сильно в коллективе. Мысли не исчезли, не испарились – по-прежнему неуемным, настойчивым, нудным потоком стремились за ней. Однако неизбежность поугасла, присутствие Риты рядом вселяло относительную уверенность. Рита не расспрашивала, Мирра не делилась – в результате получилось полное молчаливое взаимопонимание. Которое иногда столь высоко ценится в настоящей дружбе.
И снова она не спешила домой, в объятья тишины и давящей пустоты. Искала предлог, чтобы остаться в школе или уйти гулять, на худой конец помочь Рите с уроками, пока не поняла, что творит. Что она попросту боится возвращаться.
Признавшись себе в этом, Мирра вмиг прекратила всякие попытки отложить возвращение домой. И поехала в больницу к Николь. Как оказалось, весьма своевременно.
Поинтересовавшись у дежурной медсестры о местонахождении Николь, она не могла не удивиться. Николь лежала в палате, где лежать не должна была: слишком дорого. И хоть Кирилл оплатил всякие расходы от имени себя и почему-то секты, что-то тут не сходилось.
Встретив в указанной палате Эстер, Мирра поняла, что именно, почему, каким образом не сходилось. Видимо, Эстер все же решила проверить, справляется ли новоявленный Мастер со своими обязанностями. Не смогла не внести свою скромную лепту в качестве индивидуальной палаты.
Она стояла у небольшого зеркала справа от двери и не видела Мирру. Сперва могло создаться впечатление, что она только на минутку подошла к нему, подправить макияж и прическу. Но вот зеркало заговорило, и всякие сомнения рассеялись.
-Ты всё та же? – непривычным голосом произнес Аввадон, и чувства прорвались в этом голосе.
Чувства, недоступные природе демона.
Эстер небрежно откинула волосы, обнажив полностью безобразный шрам, нарушивший симметрию её совершенного, нежного лица. Подобный жест обыкновенно свидетельствовал о волнении, забывчивости. Или о том, что собеседник знал её хорошо и давно.
-Не мне судить, - ответила она, без особой теплоты глядя в зеркало.
Мирра не могла увидеть изображение в зеркале, но кожей ощущала присутствие разрушительной силы Аввадона. Тут она впервые задумалась о том, на что обрекла Николь, посылая сюда демона.
-Я сперва подумал, ты перешла на сторону добра, - продолжало зеркало.
Эстер доверчиво улыбнулась ему. Рассмеялась своим хрустальным, звонким, переливчатым смехом.
-Могу ли я?
В голосе звучала такая неподдельная искренность, такая нежность: Мирра на мгновение увидела настоящую Эстер.
-Ты можешь всё, - мрачно ответил Аввадон.
В этот момент Мирра решила, что услышала достаточно, а большего знать она попросту не хочет. Распахнула дверь так, что ручкой та стукнулась о стену, тем самым возвестив о ее присутствии.
-Приветствую тебя.
Мирра смогла теперь видеть, подходя ближе, что в зеркале извивалась фигура в черном плаще. Только что-то подсказывало, что с Эстер секунду назад говорило истинное изображение демона.
-О, Мирра! – Эстер улыбнулась уверенной, приятной улыбкой.
Золотистый цвет брючного костюма удивительно шел к её искрящимся изумрудным глазам. Даже так, на шпильках, в брюках с идеально отглаженными стрелками, с аккуратно уложенными локонами, она казалась воплощением мимолетного, трепетного, чуткого. Чувственного.
-Привет.
Мирра прошла мимо неё к постели Николь. Эстер, слегка пожав плечами, не меняя выражения прелестного лица, последовала за ней и по её примеру взглянула на Николь.
Глаза больной были закрыты, лицо казалась измученным и изможденным, в руку была воткнута игла капельницы, а сама рука была очень худой и тонкой. Очевидно, Николь спала под воздействием какого-то успокоительного. Во сне она тихонько застонала и поморщилась. Эстер тут же положила руку на её лоб, Мирра ощутила дуновение теплого, ласкового ветерка – и слабая безмятежная улыбка тронула белые губы Николь.
-Поставить демона на стражу человека, которому ничто не угрожает и который болен -  это, по крайней мере, оригинально, - сказала Эстер, не убирая руки с  её лба, но и не обращая на это ровно никакого внимания.
-Кирилл или Марк могли попытаться забрать её. Вчера утром они приходили ко мне.
-Как интересно. Удалось им тебя запугать?
-Нет.
-Я почему-то так и подумала, - с усмешкой подытожила Эстер.
Мирра только отмахнулась от её слов. Словно ничего и не было, а опасность – сущие пустяки в сравнении с тем, что теперь с Николь.
-Мирра, - вновь привлекая её внимание, заговорила Эстер. На этот раз тон её был едва ли не строгим, - истинный Мастер заботится обо всех своих подопечных в равной степени.
-Я благодарна Аввадону за его помощь и содействие.
-Ты подвергла его опасности. Марк – его хозяин, и сам, без тебя, этот демон не может противостоять его прямому приказу.
Мирра молчала, гладя Николь по меди каштановых волос, рассыпавшихся по подушке и плечам.
-Что я могу сделать? – наконец спросила она, ощущая, что именно этого вопроса от неё и ждали.
-Убить Марка. Тогда Аввадон станет твоим.
-Он и так в некотором смысле мой, - задумчиво отозвалась Мирра.
-Позвольте! – воскликнуло зеркало.
-Союзник, - закончила Мирра.
Эстер прошлась по палате. Точно лишь для того, чтобы продемонстрировать свою танцующую, свободную походку. От Мирры не укрылся брошенный при этом в зеркало мимолетный взгляд.
-Иди домой, - коротко сказала Эстер, и теплоты в её голосе не было и в помине.
Аввадон подчинился, буквально растаяв с плоской поверхности зеркала.
Эстер подошла к Мирре и покачала головой, чуть склонившись над ней.
В глазах читалась одна печаль.
-Демоном можно владеть, управлять, дитя моё. Но сотрудничать остерегись. Сама их сущность – коварство и лицемерие.
Николь открыла глаза и закрыла – вероятно, проснулась от прикосновений Мирры. Затем открыла снова и уставилась на неё изумленно.
-Мастер?
Мирра кивнула, однако сказать ничего не успела: Николь снова провалилась в сон.


Проснулась она уже глубокой ночью, застав одинокую, хрупкую фигурку Мирры у своей кровати. Склонив голову на руки, Мирра, казалось, спала. Она и вправду очень устала. Бороться. Доказывать. Противостоять тому, кто неосознанно ставил её выше себя.
-Мирра, - тихо позвала Николь, с трудом приподнявшись на подушке.
Мирра тотчас подняла голову. Под глазами залегли темные круги, бледность превратилась в неестественную маску усталости. Но взгляд оставался холодным и твердым.
-Тебе что-то нужно? – без всякого выражения спросила она.
Николь покачала головой и снова легла. В себе она ощущала лишь бессилие. И разочарование отчуждением Мастера. Она молчала несколько минут, но потом не выдержала:
-Аввадон сказал, что мой ребенок будет жить. И что после всего ты станешь его Мастером.
На лице Мирры ничего не отразилось. Тон остался безучастным.
-Демоны часто пророчествуют. Они знают будущее.
-Да, - подтвердила Николь, хоть это не было вопросом. – А если Марк захочет… забрать ребенка? – в голосе её не осталось прежних жалостливых ноток.
Напротив, печать обреченности лежала на всем её облике. Словно надежда угасла в сердце, а душа устала верить.
Мирра вздохнула. Вымученная усмешка появилась на губах и исчезла.
-К тому времени, как случится рождение, кого-то из нас уже не будет в живых.
То, с каким хладнокровием эта пятнадцатилетняя девочка говорила о своей возможной смерти, поразило Николь. Фактически, Мирра готовилась умереть за кого-то из своих подопечных. «Разве не в этом заключается конечное назначение Мастера?» - подумала она, вглядываясь в нарождающуюся луну, сиявшую на лоскуте черного ночного неба, что было видно из окна палаты.
-Кого-то из нас твой малыш точно не узнает, - добавила она.
Николь попыталась найти руку Мирры. Едва она коснулась ледяных пальцев, Мирра отняла руку. Покачала головой, на мгновение скрыв лицо за каскадом черных локонов.
-Спи, - жестко сказала она.
Но Николь снова хотела коснуться её, на этот раз она достала до плеча, погладила.
-Это приказ, - четко произнесла Мирра.
Полежав с пятнадцать минут, Николь сказала:
-Я не могу спать.
От взгляда Мирры она поежилась. На мгновение почувствовала всю свою энергию, что давала силы дышать, говорить, думать. Словно лежала на мягком, пушистом одеяле, которое вдруг, рывком, из-под неё выдернули. И не стало энергии. Реальности не стало.
Мирра отвела глаза. В разливающейся тишине больницы послышалось ровное дыханье спящей Николь. Она снова опустила голову на руки и тоже погрузилась в сон.


Домой она вернулась спустя час после рассвета. Несмотря на стремительный ход жизни, разительные перемены и обилие нерешаемых проблем, которые, тем не менее, требовали незамедлительного решения, Мирра оставалась ученицей. В то утро она планировала успеть на учебу, домашнее задание списать у Риты, даже поднимать руку и вызываться к доске. Быть может, школьная жизнь способна вернуть очарование детства, где не было иной ответственности, кроме как за уроки, иной заботы, кроме себя самой. Теперь за её спиной не один подопечный.
Теперь она Мастер. Самый юный за всю историю существования иерархии, делающей её таковой.
Дверь в квартиру оказалась не заперта. Брови Мирры взметнулись вверх. Раз не слышно рычания Аглы, человек этот ей знаком. И опасности никакой нет. Или есть?
Она без страха шагнула через порог, пальцами поигрывая толикой боли, что готова была лететь в обидчика в любую секунду.
Вместо обидчика напротив неё стоял Аркадий.  Слипшиеся черные пряди падали на лоб, на глаза, губы сжаты плотно, так, что не сразу разомкнешь. Кулаки сжаты, но не от злости – от напряжения. 
-Здравствуй, - тихо поздоровался он, пока Мирра соображала, как он попал в квартиру.
А попасть было несложно: ключи Анны от входной двери перешли Михаилу, а позаимствовать у отца то, о существовании чего он уже не помнит, труда не составило.
Стало быть, Аркадий может заявляться к ней, когда ему вздумается?
Не бывать этому. Хоть он и брат ей.
-Привет, - наигранно сонно отозвалась Мирра, пробуя пройти мимо него в комнату.
Аркадий заступил ей дорогу и в мгновение оказался на шаг ближе. Была бы Мирра повыше, они бы стояли нос к носу, но она едва доставала ему до подбородка, и близость получилась комичной.
-Я должен извиниться перед тобой, - сказал Аркадий, дохнув на неё крепким, отвратительным запахом.
Он был пьян. Понимал это и отчаянно пытался себя не выдать.
-Ты пьян, - не стараясь скрыть презрения, бросила Мирра.
-Неправда!
-Посмотри на себя, - новая порция отвращения в его адрес.
Аркадий вдруг упал перед ней на колени. Взвыл чужим  голосом.
-Хочешь, так! Хочешь, я на коленях буду молить, только не отвергай меня, не заставляй… пожалуйста, Мирра!
И снова она смотрела на брата сверху вниз, без всякого выражения. Одна печаль и усталость легли неизгладимой печатью на точеное лицо.
-Встань, - бросила Мирра  и шагнула в сторону, чтобы обойти его.
Он не пустил, крепко обхватив её за талию руками.
Отчаяние клокотало в нём, и что-то подсказало Мирре: не только спиртное повинно в этом всплеске чувств всегда сдержанного, доброжелательного брата.
Она опустила ладонь на его черные кудри. Вспомнилась Николь, то, как ласково она относилась ко всем ним, а теперь одна в больнице, без дружеского слова и поддержки. Одна молчаливая опека строгого Мастера.
-Встань, пожалуйста, - мягче произнесла она.
Но Аркадий не двинулся. Точно пораженный столь разительной переменой, он замер в том же положении, прижался головой к её животу. Прошептал в складки ткани:
-Ты станешь любить меня? Хоть когда-то.
-Нет.
Он не отвечал ни слова; она простояла так еще секунд тридцать.
-Отпусти меня, - попросила Мирра.
-Ни за что! – новая волна отчаяния захлестнула Аркадия, он сжал запястья Мирры так крепко, что еще чуть-чуть, и кость хрустнула бы.
Мирра вздохнула. Посмотрела на его руки, сжимавшие её запястья. Долго смотрела, сосредоточившись, с самым серьезным лицом, без тени улыбки. Прошла минута, другая.
Вдруг Аркадий вскрикнул. На руках его горели ожоги. В сердце полыхала боль.
Он выпустил Мирру, отполз от неё. Он давно понял: она не такая, как другие. К чему скрывать дальше? Расскажи он кому, не поверят. К тому же, она всегда сможет заставить его молчать. Угрозами, уговорами, не всё ли равно?
-Что… кто ты? – растерянно спросил он, с ужасом взирая на свои руки.
Мирра пожала плечами.
-Хотела бы я знать. Человек, скорее всего.
-Что мне с этим делать? – жалобно простонал Аркадий.
Судя по всему, ему действительно было очень больно.
-Думаю, в травмпункте тебе вполне могут помочь, - равнодушно ответила Мирра, - часа через два он откроется. Или через три.
На руках уже вздувались пузыри, краснота не уходила, а лишь усиливалась.
-Зачем… - он был похож на испуганно ребенка, который вдруг узнал о том, что не все люди в мире – воплощение доброты и участия.
Мирра присела с ним рядом. Он дернулся в сторону от неё.
-Не знаю, как тебе помочь. Наверное, я перестаралась. Слишком реален был огонь для меня. Честно… - она протянула руку, чтобы коснуться его, но передумала, - если бы я могла облегчить боль или повернуть время вспять, чтобы не жечь тебя, сделала б. Но я могу только причинять боль, не устранять её. Прости. Придется потерпеть.
Он тихо застонал. Некоторое время Мирра молча слушала эти стоны, потом, несмотря на его протесты, коснулась раскрытой ладонью его лба, разом забрав основательную часть энергии. Слабость сменилась сном; Аркадий умолк. Она прислонила его спиной к стене, осторожно положив руки к нему на колени.
Поднялась, и только теперь заметила Аглу, которая на почтительном расстоянии всё это время наблюдала за хозяйкой.
-Всё не так страшно, как кажется, - не то ей, не то самой себе, сказала Мирра.
Сняла пальто, сапоги, пригладила распущенные волосы, успевшие изрядно растрепаться. Вынула из кармана брюк Аркадия ключ. Прошла в кабинет и небрежно прикрыла за собой дверь, оставив щель, чтобы слышать дыхание спящего брата.
И чтобы не быть рядом, когда он проснется.

После школы её ожидал новый сюрприз. Мирра не могла вспомнить, что привлекло её внимание раньше: надрывный, неугомонный лай собаки за закрытой входной дверью или миловидная девушка, с ног до головы укутанная в зимнюю, не по погоде теплую одежду, с россыпью золотистых волос по плечам. На вид ей было лет двадцать или того меньше. Нежное личико портили явственные следы недавних слез, а лучистые глаза покраснели.
Прежде, чем Мирра успела хоть что-то сказать, девушка воскликнула:
-Мирра?!
-Да.
-Я ждала вас! Я… простите меня… я плачу… - и она в самом деле тут же залилась слезами.
Рыдания её слились с истошным лаем Аглы, создав подобие маленького хаоса, запертого на лестничной площадке. Верно, нечто подобное случалось наблюдать Аваддону на одном из кругов ада.
Мирра поспешно открыла дверь, приглашая девушку войти, одновременно надеясь выяснить, что так разозлило Аглу. Квартира казалось привычно пустой. В окне кухни, что видно было из холла, мирно колыхалась занавеска, дверь кабинета мерно поскрипывала. Не успела Мирра оценить обстановку опытным глазом, как Агла бросилась к гостье, широко раскрыв пасть, захлебываясь лаем.
Резким взмахом руки Мирра осадила её так быстро, что лишь спустя несколько секунд осознала: несчастное животное корчится на полу, жалобно поскуливая и ластясь к хозяйке. Она тотчас наклонилась к собаке, одним физическим касанием ладоней к теплому телу пытаясь загладить причиненную боль.
-Что такое, - говорила она, не вкладывая в слова эти ни намека на вопросительную информацию, - что с тобой, отчего…
Под её голос Агла постепенно утихла.
-Раздевайтесь, прошу вас, - сказала Мирра,   обернувшись к гостье.
Та застыла на пороге, забыв о слезах и, по всей видимости, о цели визита.  Испуганными глазами она следила за каждым движением Мирры.
Не сказав больше ни слова, предоставив ей самой объяснять себе случившееся как заблагорассудится, Мирра сняла пальто, сапоги, обойдя приникшую на полу собаку, прошла в кабинет, оставив дверь приветственно открытой. Всего минута понадобилась, чтобы девушка последовала её примеру.
Даже когда та села напротив Мирры за широкий письменный стол, она молчала, безразлично скользя взглядом то по фигуре, то по лицу гостьи. Одета она была аккуратно и вместе с тем как-то вычурно, в блузу с черными кружевами и черную же узкую шелковую юбку.
-Отчего вы молчите? – спросила девушка, ежась под взглядом Мирры.
-Жду, пока вы решитесь заговорить.
Девушка вздрогнула и совсем по-детски всхлипнула.
-Я хочу встретиться с Андреем, - умоляюще пробормотала она.
-Вы влюблены в него?
-Была… влюблена, - поток слез снова хлынул из прекрасных глаз гостьи.
Мирра молча протянула ей пачку бумажных носовых платков. Выражение её лица оставалось неизменно отсутствующим, только в глубине глаз родилаись тоска и скука. Сколько можно реветь?
-И чем всё закончилось? – без интереса спросила она.
-Он… он, - она рыдала в голос, а Мирра всё ждала.  – Он умер.
Она не позволила девушке даже уважительной паузы. Себе - участия к её горю.
-Как давно?  - по-деловому холодно спросила она.
-Примерно… Полгода назад… я так любила его…
Носовые платки таяли на глазах. Мирре начало это надоедать. Она прекратила всякие игры с клиентом в кошки мышки и, вопреки обычаю, первая заключила:
-Я смогу вернуть его, но лишь на время.
Девушка глянула на неё так, словно она предложила снова убить возлюбленного.
-Почему не насовсем… Разве вы никогда не любили? – шепотом спросила она, театрально заламывая руки.
Мирра помолчала. В свои пятнадцать она сознавала четкую грань между девичьей влюбленностью и любовью. Влюбленности случались. Но никого она не любила той естественной, непостижимой и вечной любовью, о какой мечтают и какой не находят. Ни в ком не принимала недостатки наравне с достоинствами, никому не доверялась, никому не прощала безоглядно. Жила, как живется, умело извлекая из возможности причинять боль другим прибыль для себя.
-Я полагаю, нет.
Странно, что она вообще стала отвечать этой девушке, имени которой до сих пор не узнала. Странно, что задумалась всерьез.
-А вас кто-то любил? – допытывалась гостья, без зазрения совести испытывая терпение хозяйки кабинета и положения, но ничуть этим не конфузясь.
Мирра снова задумалась, забыв указать на неприкосновенность своей личной жизни. Перед мысленным взором возникло лицо Аркадия, губы, безмолвно шепчущие: «Только не отвергай меня…» Его отчаяние, его страсть, его печаль и горечь от её отказа.
-Да.
-Тогда представьте, - не унималась собеседница, - как будет этому человеку, если с вами что-то случится. Есть в вас хоть капля жалости?
Не дождавшись ответа, она снова залилась слезами, а Мирра даже не пыталась скрыть, как наскучило ей беспрестанное нытье этой барышни. Подобно изваянию она застыла за столом, сложив руки под подбородком и оперевшись на них. Вежливо кашлянуть было маловато, её бы попросту не услышали. Потому Мирра четко, громко, ледяным тоном ответила:
-Нет.
В ту же секунду, никем не задетая и не тронутая, позади девушки на пол упала фоторамка. Стекло треснуло. Сквозь трещину на Мирру с укором взирала мама.
От неожиданности девушка подскочила на своём стуле. И, благодарение небу, перестала плакать. Оглянулась назад медленно, с помертвевшим лицом, ожидая увидеть по меньшей мере Медузу Горгону. Но сзади ничего не оказалось. Словно бы и вовсе ничего не произошло.
-Что это? – сдавленно спросила она.
-Чья-то душа выражает своё фи по поводу моего поведения, - спокойно ответила Мирра.
-Они… живут здесь постоянно?
Мирра пожала плечами.
-Это их выбор. Или их родственников, которые попросту забыли о них со временем.
-А вы приютили их? – девушка совсем затихла, с восхищением и опаской косясь на Мирру, как дети украдкой взглядывают на актера в образе Деда Мороза.
-Сейчас тут попадают все фоторамки, - вздохнула Мирра без видимого сожаления, - выбирайте, пожалуйста, выражения.
Ожидания её оправдались даже больше, чем можно было себе представить. Под самым потолком закачалась массивная люстра.
-Отойдите, - без всякого выражения, скорее устало, чем предостерегающе, посоветовала Мирра.
Девушка вскочила со своего стула, бросилась в дальний конец комнаты, вжалась в стену, точно надеялась слиться с ней. Но люстра остановилась; опасность временно миновала. И вновь неугомонная гостья обратилась к Мирре:
-Оставьте здесь Андрея насовсем! Здесь, в этом мире, со мной… умоляю!
-Зачем?
-Как… я… я же любила его.
-Вы будете любить год, два. Но дух не может быть с вами рядом подобно человеку, не обнимет в трудную минуту, от него не дождешься слов утешения. Не взглянешь в его глаза, не ощутишь его близость. Дух – пустота вокруг вас, дуновения, шорохи и вздохи, искаженное временем и смертью сознание. Рано или поздно вы найдете себе… - она запнулась, но тут же нашлась, - другого партнера из плоти и крови. А Андрея постепенно забудете. Настоящее вытеснит из сердца боль и память о нём.
-Не будет этого!
-Будет, - спокойно повторила Мирра.
Настал черед девушки замолчать. Забыв о люстре, об опасности, о самой Мирре, она зашагала взад вперед по комнате. Глуповато-наивное выражение стерлось с лица. Она пыталась что-то решить. Внезапно остановилась и требовательно спросила:
-Эти духи, что здесь – забыты?
-Да.
-И вы их опекаете? Если можно так выразиться?
-Если можно так выразиться.
На счастье рядом с девушкой в тот момент стоял стул, и она упала на него. Слезы ручьями потекли по щекам, она бормотала вполголоса что-то неясное, неразборчивое. Мирра поняла только:
-Не могу… нет…
По-прежнему без всякого сочувствия Мирра подала ей стакан воды. Подождала, пока девушка, стуча зубами о стекло, выпьет содержимое и сказала:
-Собственно, моральная сторона вопроса меня никогда не интересовала. Угодно обречь возлюбленного, обрекайте. Стоит это в два раза дороже, а в остальном мы сойдемся.
Гостья только зарыдала пуще прежнего.


Вызвать Андрея уговорились через неделю. Девушку звали Лизаветой, клиентом она оказалась весьма и весьма сговорчивым. Готова была отдать любую сумму, пусть даже в три, в четыре раза больше положенной. Смотрела на Мирру скорбными глазами, но старательно растягивала крупные губы в улыбке. Мирра не горела желаньем снова встретиться с этой эмоциональной особой. Только один раз. На будущей неделе.
А пока она ждала из больницы Николь. Впервые за долгое время она оживилась. Прибрала квартиру, приготовила обед. Оказалось, всё это Мирра умеет, только никогда не делала за ненадобностью, ленью и множеством других причин, отгораживающих её от рутины привычной жизни.
Подходило время, когда она должна была поехать за Николь. Однако Мирра не успела даже собраться, как зазвонил телефон.
-Я слушаю.
-Мирра, это Кирилл.
Мягкий, приятный голос, в то же время очень мужественный, даже чуть грубоватый.
-Здравствуйте.
-Я привезу Николь. В целости и сохранности, обещаю.
-Это не самая лучшая мысль.
-Я привезу её домой, - повторил Кирилл словно бы мягче и одновременно настойчивее.
В голосе его отчетливо слышалось: ты ребенок. Не встревай.
Он – мужчина, заботящийся о матери своего ребенка. А кто она? Всего лишь Мастер. Девочка, которая, наверно, годилась бы им обоим в дочери. Девочка, которая одним своим появлением разрушила спокойный, размеренный ход жизни многих людей.
В знак согласия она просто вырубила связь. Прислонилась спиной к стене и даже сама не заметила, как сползла вниз. На пол. Силы ее были на исходе.


Чай был разлит по миниатюрным белым чашкам с узорчатым изумрудным рисунком, Мирра мерно, едва слышно, постукивала ногтями по столешнице, Николь молчала, сложив руки на коленях. Только один Кирилл, казалось, чувствовал себя совершенно как дома и  с напускным спокойствием пил чай. В искусственном освещении лица Николь и Мирры могли бы соперничать по бледности. Глаза обеих поблекли, потускнели, словно бы всякий интерес к жизни в них угас.
Николь провела в больнице меньше недели, но и того хватило, чтобы черты её обострились, в облике проступила некая забитость, и вместе с тем отчаяние, готовность биться до конца. Биться за своего ребенка.
Она похудела, выглядеть стала на свой возраст, а то и старше. Точно не только глаза потускнели, но вся она потускнела и потерялась.
Последнее время ее замучил токсикоз, тщательно скрываемое от Мирры недомогание все чаще давало о себе знать. Кирилл то и дело как бы невзначай, незаметно обнимал её то за талию, то за плечи. А Николь не отвечала  ему лишь от какого-то невероятного внутреннего равнодушия. Той страшной пустоты, что проглядывала в глазах её Мастера, а теперь и в её собственных.
Мирра не возражала против Кирилла. Странно. Впрочем, Мирра вообще не выказывала никаких эмоций. Она наблюдала за попытками Кирилла поддержать свою бывшую подопечную, к которой он, что бы ни говорил, как бы ни отрицал очевидное, с каждым днём относился как к матери своего ребенка, а не как к человеку, на ступени ниже его в иерархии.
Она не нужна им.
Никому не нужна. Только Аввадону для прикрытия от Марка. Николь и её ребенку как прикрытие от Марка. Заблудшим душам как прикрытие от мира любопытных, грубых, жестоких людей.
Возможно, она нужна была маме. Просто так, без корысти и надежды на помощь. Но мама умерла. Михаил, её дядя, слишком труслив и привержен стереотипам, чтобы принять её такой, какая она есть. А Аркадий… Её двоюродный брат. Который любит её так, как никогда она никого не полюбит.
Мирра откинулась на спинку стула, закрыла лицо руками. Глубоко вздохнула. Со стороны могло показаться, будто она собралась плакать. Но она никогда, никогда не плакала. Только потеряла смысл жизни. Себя в этой жизни.
Когда не в радость жить ради других, помогать или вредить кому-то, выход представляется один – смерть.
-Что теперь? – спросил Кирилл, желая хоть как-то нарушить затянувшееся молчание.
Николь подняла на него свои большие грустные глаза. Ничего не сказала.
-Интересного мало, - отняв руки от лица, ответила Мирра, - вы обеспечите будущее Николь и ребенка. Они останутся под моей защитой. Если доживу, стану Мастером новорожденного. А пока мне только и остается, что существовать подобием привычной жизни. Учиться и работать.
-Убивать людей?
Мирра усмехнулась, послав в его сторону крошечные искорки дискомфорта, покалывающие кожу, но не причиняющие  вреда.
-Вас это смущает? – сладким голосом, отразившим всю глубину приобретенной ею жестокости, проворковала она.
-Полагаю, лучше не отвечать на этот вопрос. Ты… справишься?
-У меня есть иной выбор? Мы оба знаем, что счастливой, а главное длинной жизни ваш Мастер мне не позволит. Вопрос лишь в том, когда он решит действовать. Покуда – не извольте беспокоиться. Пусть даже временно… Неважно.
-А что важно?
Мирра мечтательно на него смотрела. По губам её блуждала полуулыбка, от которой мурашки ползли по коже. Она играла его страхом, скорее, его чувством самосохранения и, странно, ей это нравилось. Хоть какая-то забава посреди пустыни скуки рутинных дел и забот.
-Право, не знаю. Я стану защищать тех, кто мне доверился. Разве этого мало?
Она улыбнулась шире, крошечные иголки кольнули его кожу глубже. Ощутимей.
-Что нужно тебе? Тебе самой? Если забыть о подопечных?
Мирра не отвечала. Отвела взгляд, и теперь рассматривала свои длинные тонкие пальцы в обрамлении многочисленных серебряных колец.
-Возвращайтесь к себе, Кирилл, - без всякого перехода сказала она тихо, - если Марк убьет меня вскоре, позаботьтесь о Николь. Это всё.
Поцеловав Николь в лоб на прощанье, Кирилл ушел.



«Если решишься вызывать Андрея, не делай этого дома. Иначе погибнешь. Люблю тебя, сестренка».
Смс эта пришла от Аркадия утром, а уже к полудню назначена была встреча с Лизаветой. Минут пять Мирра бесцельно крутила в пальцах телефон, разглядывая его так, будто видела впервые.
Иначе погибнешь.
Видно, очередная ловушка Марка. Откуда Аркадию о ней знать?
Телефон замер в её руках, но уже через секунду продолжил своё хаотичное движение. Кто знает. Быть может, знаком или работает на него. Быть может, всё изначально было фарсом, и вовсе он ей не брат. Это объяснило бы многое.
Люблю тебя, сестренка.
Например, недозволенную, неестественную по современным меркам любовь к ней как к девушке. Или его уверенность в том, что она непременно должна рано или поздно быть с ним: сектанты приучены любой ценой добиваться своего. Или, может…
От мыслей её отвлекла Николь. Она вошла так неслышно, что даже ко всему готовая и внимательная Мирра не заметила. Опустилась перед ней на колени, голову в обрамлении пышных каштановых локонов склонила ей на колени.
-Что случилось? – спросила она, интонацией, голосом возрождая в Мирре воспоминания о маме.
Уже не больно. Не страшно думать об этом. Вспоминать. Боль спрятана так глубоко, что не добраться. Не сломать её этой болью.
-Ничего.
-Миррочка, - повторила Николь.
Она опустила глаза, пытливым взглядом окинула склонившуюся перед ней женщину в уютном домашнем костюме насыщенно синего цвета. Рядом с ней пристроилась Агла, то ли уснув, то ли задремав под красивой и крупной ладонью женщины. Обе они зависели от неё, обе нуждались в ней.
Иначе ты погибнешь.
И Николь, такая заботливая, ласковая, вновь окажется никем. Очередным неофитом под началом Марка, который отнимет её ребенка и заставит спать со всеми подряд ради утехи несуществующих высших сил. Мирра произнесла неожиданно  жестко:
-Я еду к Аркадию.
-Можно с тобой?
-Нет. Быть может, и это – очередная ловушка…
Она набрала номер Аркадия.
-Я буду у тебя вместе с клиентом через два часа, - вместо приветствия сказала она в трубку, - сделай так, чтобы Михаила не было к тому времени дома.
-Ты могла бы уже давно называть его дядей, - нисколько не удивившись, ответил Аркадий.
-Как и тебя – братом.


Комната у Аркадия оказалась на удивление темной, мрачной и пафосной. В углах тьма глотала воздух, рождая ощущение неестественности, неправдоподобности настоящего. Черные, с голубоватым отливом, обои довершали это впечатление. Сквозь плотные шторы, несмотря на слепящее солнце, не проникало и лучика света. Под стать шторам черная кровать, укрытая черным шелковым покрывалом, вселяла мысли о сказке, только непременно с плохим концом.
На кровати сидел, подтянув к себе ноги и обняв их перебинтованными руками, Аркадий. Глаза его были воспалены, точно он не спал трое суток, под глазами темнели синеватые круги, кожа такая белая, словно целую неделю на нее не попадал солнечный свет. Губы его были поджаты то ли от недовольства, то от страха, движения – отрывистые, будто бы нервные, а сам он выглядел так, точно на плечах его лежит какая-то непосильная ноша. В глазах читалась обреченность - то же затравленное отчаяние, что отличало в свое время Николь.
Мирра не обращала на него внимания. С небывалой тщательностью она раскладывала на журнальном столике, специально для этого случая перекочевавшем из зала, всё необходимое для вызова духа.
-А что это? – нетерпеливо спросила Лиза, наклоняясь к самому столику и изрядно надоедая Мирре.
-Специальная табличка, с помощью которой дух станет общаться с нами.
-Как?
-Видите буквы алфавита, расположенные по кругу?
-Да.
-Передвигая стрелку в центре круга от одной буквы к другой, дух будет складывать их в слова, а слова в предложения. Главное – внимательно следите за…
-А свечи зачем?
Мирра снисходительно подняла брови, но ругаться не стала. В конце концов, Лизавета в первый раз при подобном мероприятии. И, судя по уже уплаченной ею сумме, весьма ценный клиент.
-Согласно стереотипному мнению, благодаря пламени дух сможет создать себе нечто, походящее на телесную оболочку. Форму, иными словами, чтобы обозначить своё присутствие.
-Вы это специально так сложно формулируете?
-Ну естественно, - Мирра улыбнулась так искренне, как только умела.
Она положила перед собой фотографию молодого человека. Черные глаза, выразительные, глубоко посаженные смотрели на неё с красивого смуглого лица  в обрамлении черных блестящих волос. На вид молодому человеку было около двадцати семи, быть может, исполнились и все тридцать. Сложен он был атлетически, широкие плечи, узкая талия, спортивная фигура. Одним словом, человек без недостатков.
Мирра сосредоточилась. Черные глаза смотрят прямо на неё. Андрей, где ты? Правильные черты лица, тонкие губы в легкой усмешке, и вновь возврат к удивительным глазам. Я зову тебя… я ищу тебя. Вернись на землю, ко мне…
-Колесников Андрей Анатольевич, я призываю тебя, - хорошо поставленным, твердым голосом, с каждым новым словом звучащим на октаву выше, произнесла Мирра.
-Я призываю тебя, - повторила она более настойчиво.
Сила потекла из неё в фотографию, матеарилизуя образ. А через минуту и матеарилизовать не пришлось: она почувствовала рядом дуновение, затем – внушительный толчок. Кто-то или что-то пожирало её, вторгнувшись не только в личное пространство, но в  неё саму. Чем-то это существо напоминало демона, и всё же было далеко от него. Оно рвало и кусало её изнутри, так, что Мирра не могла дотянуться до него, не ранив себя. Внезапная боль поразила её, но не лишила здравого смысла.
Сосредоточиться. Мир вокруг стерся, осталось лишь осознание врага внутри себя. Что-то бесформенное, злобное, дымчатое растекается по ней, высасывая силу и жизненную энергию. Потянувшись к нему придуманными пальцами с придуманными длинными ногтями, похожими на её собственные, она подцепила что-то мягкое. Оно извивалось и дергалось, но Мирра держала крепко, стараясь не поддаться боли и панике.
Она вытянула перед собой руку, зажав в пальцах невидимое тело, и открыла глаза. Ногти впивались в ладонь до крови, но она знала, что они пронзают не только кожу,  но бестелесное существо. Которое, уж конечно, не было Андреем Колесниковым. Впрочем, душа Андрея витала где-то неподалеку, она омывала её лицо дуновениями воздуха как слезами, заставляя ощущать вопрос и тревогу вызволенного из забвения сознания.
-Что случилось? – стрелка забегала по буквам алфавита, однако следил за ней один Аркадий, подобравшийся теперь ближе.
Лизавета была занята тем, чтобы оказаться от Мирры и того, что извивалось в её руке, подальше. А сама Мирра раздумывала, как отправить эту пакость назад, когда дверь отворилась, и стремительными шагами в комнату вошел Марк. На сей раз он был один. Отмахнувшись одной только силой воли от метнувшихся к нему астральных тел, он схватил Аркадия за забинтованную руку и прорычал:
-Ты предал меня!
Аркадий ничего не ответил, Лизавета бросилась на колени перед Марком, моля о прощении за какую-то ошибку. Мирра молча наблюдала за этой сценой, почти в прямом смысле скомкав существо, пытавшееся с ней расправиться, мысленно приделав ему руки, ноги и благополучно их поломав, лишив его движения.
«Уходи, Андрей, - мысленно шепнула она духу, вложив в этот призыв всю нежность, на какую была способна, - прости, что потревожила тебя. Уходи… всё хорошо».
Она легонько подтолкнула душу по направлению к открытой форточке. Последнее дуновение – и того, кто при жизни был смуглым красавцем с проникновенными черными глазами, не стало в комнате. Только после этого Мирра позволила себе вернуться к действительности.
Марк за волосы тащил Аркадия к двери. Лиза не отставала ни на шаг. У Мирры возникла мысль кинуть сжавшуюся в её кулаке тварь в спину Марку, который, видимо, весь этот маскарад и затеял. Но она передумала. И, пронзив еще раз тельце ногтями насквозь, отбросив его в угол комнаты, отправилась вслед за Марком.


Мирра стояла в знакомом уже зале с зеркальными стенами и высоким потолком, ощущая, как сила её постепенно тает, сходя на нет. Лишь средоточием воли она удерживала вокруг себя что-то вроде защитного круга, этакой воображаемой железобетонной стены, непробиваемой для всякого, кто попытается навредить.
Сектанты в черных рясах с накинутыми на головы капюшонами окружали её, но будто не видели вовсе. Все взгляды были прикованы к группе людей, что стояли в центре живого круга. Двое юношей, крепких на вид, с откинутыми капюшонами, с абсолютной беспристрастностью на лице железной хваткой держали Аркадия с двух сторон за запястья. Впрочем, Аркадий не предпринимал попытки вырваться или спасти с того самого момента, как гнев Марка настиг его. Он полустоял, полувисел в стальных тисках братьев по вере, низко опустив голову, упавшими на лицо волосами закрыв всякие чувства и эмоции, какие только мог испытывать в тот момент. Казалось, он вовсе не боялся предстоящего.
Какое-то Мирра задавалась вопросом, что же с ним собираются сделать. Марк ответил, обращаясь к Аркадию, - слушай меня, неофит! – громогласно провозгласил он, и голос эхом откатился от стен к центру зала, - слушайте, братья и сестры мои! Аркадий посмел ослушаться своего Мастера! И да воздастся по Закону нашему Мастером ему сторицей!
Не успел Марк окончить короткую речь, как из круга выступил невысокий, жилистый, но чрезвычайно крепкий мужчина. Он откинул капюшон, открыв лицо. Всё изрезанное морщинами вперемешку со шрамами, с цепким взглядом маленьких глаз, длинным носом и хищным ртом. Он имел вид коршуна, предвкушающего пир. В руках с длинными крючковатыми пальцами он держал длинную плеть. Мысленно Мирра окрестила его палачом. Сама того не сознавая, она попыталась укрепить защиту, отгородившись наглухо от энергетики, исходившей от палача.
Это и был Мастер Аркадия.
-Подготовьте его, - коротко бросил он, всё равно что выплюнул слова.
В тот же миг с Аркадия сорвали рубашку, обнажив спину и грудь. Аркадий безвольно повис на руках сектантов, не стараясь сопротивляться. Палач переложил плеть из руки в руку.  Он хотел не улыбаться, но не мог скрыть того хищного выражения, что делало его похожим на коршуна. Он не любил этого ученика, который вечно его не слушался, и из-за которого ему вечно попадало от собственного Мастера. Всё время он выжидал момент, чтобы отомстить ему или хотя просто отыграться, но не смел преступить закон и волю Марка. Теперь час расплаты пришел. Запороть Аркадия до полусмерти или довести до остановки сердца  от болевого шока? Что ж… не такой уж сложный выбор.
Мирра вовремя догадалась опустить защиту, разом почувствовав страх, охвативший  сектантов. Все они боялись этого человека, сочувствовали Аркадию и ничего, совсем ничего не могли сделать, поверженные верой и несвободой, что насаждал то ли Марк, то ли Дьявол.
Палач снова переложил плеть в другую руку. Нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
-Стой! – по громкости, звонкости голос Мирры не уступал голосу Марка.
Она становилась, а, может, уже стала подлинным Мастером, и ей было под силу заставить слушать себя.
-Что, прости? – Марк с вежливым любопытством повернулся к ней.
Палач хмуро глянул исподлобья, занеся плеть над Аркадием.
-Аркадий предал не тебя одного, - обращаясь лишь к Марку, тем самым его одного признавая подлинным Мастером, отчеканила Мирра, - он подверг меня опасности. И не стоит претворяться, будто не по твоему приказанию.
-Аркадий должен был исполнить волю СВОЕГО Мастера.
-У этого Мастера есть свой Мастер, у того – свой. Первоначальный приказ был отдан тобой, Марк. Но я здесь не для того, чтобы развязывать войну с тобой.
Марк окинул миниатюрную девочку в черном кожаном пальто и высоких сапогах  презрительным взглядом. Маленькая Леди Совершенство, а  между тем мало что из себя представляет, ясно говорил его взгляд.
-Я хочу сама наказать Аркадия, - глядя в его глаза, не мигая, тихо и ровно дыша, сказала Мирра.
-Ты? – вырвалось у палача.
-Думаешь, не смогу?
Сила её стремительно таяла в этом зале, но Мирра толкнула его всколыхнувшейся в душе ненавистью. Одних лишь эмоций хватило, чтобы он покачнулся, как от удара. Последним усилием она хлестнула его по щеке тонкими лезвиями, напоминающими плеть, что он держал в руках.
-Ты можешь наказать его позже, - не то взмолился, не то предложил палач.
-Когда он будет едва дышать? Нет уж, я хочу по свежему. По живому!
Мирра ощутила, как ряды сектантов за её спиной рассыпаются. Люди отходят дальше от неё, страшась стали, что прорезалась в мелодичном девичьем голосе. Почти природной жестокости. Не теряя времени и драгоценного произведенного впечатления, она резко вырвала из рук палача плеть и хлестнула ей по полу.
Главное - не показать, что она не умеет обращаться с этой штукой, которая извивается в руке подобно змее, не желая её слушаться. Главное – убедить их, что Аркадию вправду больно и мучительно от касаний кожаного кнута. Пусть даже она причинит ему боль – боль эта не сравнится с тем, что собирался преподнести ему его Мастер.
Не встречая более сопротивления, Мирра наклонилась к Аркадию почти вплотную. Убрала волосы с его лица, шеи, шепнула так тихо, чтобы не услышали державшие его:
-Кричи громче.
Не дав ему опомниться, она хлестнула первый раз. Потом еще. Мирра не щадила его, сознавая вполне, что физически не сильна, обращаться с плетью не умеет, и особого вреда нанести не в силах. Аркадий молчал, напрягаясь и вздрагивая при каждом ударе. На спине его  уже алели яркие полосы. Крови не было,  кожа не была рассечена. Если она накажет его мало, подорвет свой авторитет. Не сможет и дальше укрывать его от Марка. А это самое скверное.
Она хлестнула сильнее, наловчившись бить так, что конец кнута ударял не об пол, а о спину Аркадия. И он вскрикнул. Он кричал, пока она хлестала его с силой, с напускной ненавистью, добиваясь первых струй крови, стекавших вниз по бокам.
Лицо Миры не изменилось, рука ни разу не дрогнула. Она била упорно, жестко, однако не упивалась его болью. Равно как и не терзалась ею. Просто отсчитывала правдоподобное количество ударов, следила за правдоподобностью наказания, криков и стонов.
Вдруг она остановилась, кинула плеть в сторону. Спина Аркадия горела.
Целую минуту всё вокруг молчали. Видно, никто не думал, что она это всерьез. Выпорет брата. Пусть двоюродного, пусть это он подверг её жизнь опасности.  Ведь он же и спас её…
Чудовище. Эта девочка, миловидная, спокойная, равнодушная, поистине чудовище. Сектанты отодвинулись от неё еще на полметра.
-Какое представление я пропустила, - раздался веселый и чуть насмешливый голос в глубине толпы.
Эстер вошла в зал всего минуту назад. И теперь так искренне изображала сожаление по этому поводу, что даже Марк вроде бы поверил. Мирра не могла прочесть ничего в искрящихся изумрудных глазах Эстер.
Танцующей походкой она приблизилась к тяжело дышащему, лежащему ничком на полу Аркадию. Пробежалась пальцами по его запястью, проверяя пульс.
-Бедный мальчик, - ни на секунду не надеясь, что кто-то поверит ей, специально наигранно запричитала она, - как вам пришло в голову так издеваться над этим ребенком!
-Это Мирра, - отступив от неё на шаг, открестился Марк.
Эстер развернулась к ней с страшной гримасой насмешки и ужаса.
-Ах, деточка! Как можно! Ведь он брат тебе! Бедный мальчик, - вернувшись к Аркадию, продолжила она. Погладила его по щеке, - Нет, это решительно невозможно! Я забираю его к себе! На время, Маркуша, конечно, на время. Эй, друзья мои! – она хлопнула в ладоши, и из толпы возникло двое рослых охранников в черных костюмах, - будьте так любезны, этого ребенка в мой лимузин. И осторожнее!
Когда Мирра выходила из зала вслед за ней, чувствуя на себе взгляды                                                десятков пар глаз, Эстер тихо сказала ей:
-Поедем к тебе. Пусть Николь побудет рядом. Она сестра ему. По вере.


Аркадий лежал на диване в большой комнате, отделанной в теплых бежевых тонах. Уткнувшись лицом в подушку, он не двигался, ничем не выдавая своего присутствия. Мирра, сидевшая на кровати и чувствующая себя более смущенной, чем когда на неё были устремлены все взгляды,  почти не слышала его прерывистого дыханья. Но лишь стоило марле, обильно смоченной Николь чем-то, сильно напоминающим по запаху спирт, опуститься на открытую рану на спине, как из горла его рвался подавленный вскрик, превращавшийся в стон.
-Потерпи, Аркаша, - просила Николь с болью в голосе, и видно было, что сама она страдает не меньше брата по вере.
После очередного подавленного крика Мирра, вконец изничтоженная страданиями Аркадия, вышла из комнаты, неплотно прикрыв за собой дверь.
В коридоре, усевшись прямо на полу, подоткнув под себя широкую юбку, к которой льнула Агла, сидела Эстер в позе самой расслабленной, какая только была возможна в подобной ситуации. Она похлопала по ковру рядом с собой. Мирра опустилась на пол, подтянув к себе колени.
-Я не хотела его мучить, - еле слышно сказала она, - тот человек… его Мастер готов был убить его. Я это и видела, и чувствовала.
-Олег всегда славился своей кровожадностью, - кивнула Эстер.
Её, по-видимому, нисколько не трогала боль Аркадия, когда не было нужны в притворстве  перед толпой. Она убрала с лица прядь золотистых волос, открыв шрам чуть ниже виска. Мирра в который раз задалась вопросами, ставшими для неё в последнее время синонимичными. Что довелось пережить Эстер, и почему все так боятся её, не смея перечить?
-Он думает,  я хотела отомстить за то, что он пытался любить меня.
Эстер удивленно подняла брови.
-Что ты, дитя моё. Он всё понимает.
-Нет. Я уже второй раз причиняю ему физическую боль. А уж моральную…
-Что же было в первый раз?
-У него забинтованы руки. Я обожгла его, когда он был пьян.
-Он был пьян? Продолжай!
-Нет, ничего. Не важно. Он ведь в самом деле спас мне жизнь. И я так ему отплатила.
-Действительно. Всего-то навсего спасла его.
-Теперь он тоже станет бояться меня. Вздрагивать от моих прикосновений. Избегать взгляда.
Эстер пожала плечами.
-Проверь.
Из-за двери донесся приглушенный голос:
-Аркаша, как она могла такое с тобой сделать…
-Теперь и Николь сторонится меня, - в пустоту сказала Мирра.
Эстер обняла её за плечи так свободно и естественно, словно делала это каждый день.
-Николь не видит ничего, кроме израненного тела Аркадия. Позови её, и я объясню ей. А ты пока иди к брату, дитя моё. Держись. Все держитесь.
Она поцеловала Мирру в лоб и обняла. Объятие это ничуть не походило на материнское. Мирра поймала себя на том, что мысли о маме больше ранят ее сердце. И присутствия мамы она больше не чувствует в квартире – на сороковой день, сегодня, душа её покинула бренный мир ради лучшей жизни.
-Николь, - позвала Мирра и поднялась.
-Да, Мастер, - дрожащий голосок Николь снова поверг её в уныние.
-Николь, милая, подойди ко мне! - едва ли не радостно воскликнула Эстер, кивнула Мирре и улыбнулась.
Николь только чуть-чуть приоткрыла дверь, явно не желая пускать Мирру внутрь. Но она молча забрала марлю из рук Николь, одним взглядом заставив её выйти в коридор, к Эстер. Закрыла за ней дверь.
Тогда только она заметила, что Аркадий наблюдает за ней, неудобно повернув голову на подушке. Глаза его были затуманены болью, но взгляд оставался осмысленным. Она подошла ближе. Спина юноши представляла собой страшное зрелище. Кровь уже наполовину стерлась, и были видны красные полосы рассеченной кожи. Верно, останутся шрамы. Мирра сжала марлю в кулаке, спирт потек меж пальцев на пол. Кап-кап. Кап.
Аркадий отодвинулся на долю сантиметра. Всякое движение давалось ему с трудом.
-Нет, нет, не бойся меня, - с горечью выдохнула Мирра, опустившись рядом с диваном на колени. Свободной рукой она очень медленно, готовая в любой момент отстраниться, потянулась к его лицу, ласково погладила по волосам. – Я думала, твой Мастер забьёт тебя до смерти. Прости…
Она всё гладила его, а он прикрыл глаза. Из-под ресниц показались слезы. Плечи его не содрогались, мышцы лица словно окаменели. Он молчал.
Мирра убрала руку от его лица. Минуту тянулись невыносимой вечностью. Она не решалась снова к нему притронуться.
-Прости меня… когда-нибудь, - прошептала она.
Глубоко вздохнула и дотронулась марлей до исполосованной спины. Осторожно, едва касаясь кожи, она стирала кровь. Аркадий задышал совсем прерывисто, надолго задерживая дыханье. Слёзы продолжали течь по щекам на подушку.
-Хочешь, я сделаю как в прошлый раз? – мягко спросила Мирра, - ты всё равно, что уснешь на время.
Голос её был исполнен нежности, прикосновения – ласки. Она действовала чрезвычайно аккуратно, рука у неё была легкая. Не верилось, что эта же рука уверенно, жестко секла его всего два часа назад.
Аркадий резко выдохнул. Покачал головой, насколько позволяло его положение.
-Не трогай… меня… больше… - запинаясь, пробормотал он, - своей магией… не надо…
-Хорошо. Я не буду. Обещаю.
Она стала стирать кровь дальше, одновременно обрабатывая раны. Снова один за другим послышались сдавленные стоны.
-Уже почти всё, – Мирра снова гладила его волосы, такие же густые, черные, как у неё самой. Заглядывала в подобные своим серые глаза. - Не терпи, когда больно. Не сдерживайся.
Пальцами она стерла слезы с впалых щек. Странно, что после всего он не боялся её рук и прикосновений. Кажется, он и вправду её любил.
Аркадий попытался вздохнуть всей грудью, но тут же поморщился. Воздуха не хватило, он закашлялся, стало еще больнее. Мирра повернула его лицо к себе, заставив смотреть в глаза.
-Дыши со мной. Медленно. Вдох. Неглубокий. И тут же выдох, - она дышала размеренно, ровно, громко, чтобы он слышал её дыханье, а не свою панику, - еще один вдох, выдох. Не спеши. Вдох… Выдох. Вдох. Сейчас Николь придет, перебинтует тебя.
Она посидела с ним еще какое-то время, подышала короткими глотками воздуха. Погладила по голове, нашептала что-то мирное и успокаивающее.
-Что теперь с сектой? – спросил он.
-Если не хочешь возвращаться туда, я сумею тебя защитить, - сказала Мирра, разом вернув свой  несгибаемый облик, - даже если для того мне придется убить Марка.