До чего дописался, аж глава девятая! А что делать? Сидишь в окошко глядишь - надоело, в телевизор уже противно. Даже "Шансон" надоел, хотя там и хорошие песни. Васька-кот опять загулял. Видел его с какой-то рябой кошкой. Старый, старый, а... Одиннадцать ему скоро стукнет. Говорят, чтоб сравнить его жизнь с человеческой, надо его года умножить на восемь, это чтож получается, ему восемьдесят восемь! Мне семьдесят пять, а к бабам не тянет. Врут, наверно, не на восемь надо умножать. Ведь он же "виагрой" не пользуется! Со мной тоже одна бабушка с нашего коридора заигрывает, разговаривает, разговаривает, но я - нет! По политическим мотивам! Она голосует за Зюганова, "Народ, народ" - это она-то народ! Я как-то спросил, чем она в жизне занималась, оказалось до пенсии просидела в профсоюзе. Народ, народ. Кормушку имела. Народ, народ... Мало того, что пользы ни на один рубль не сделала за жизнь, а сколько продуктов съела...
Один какой-то деятель по телевизору сказал, что в советское время мяса потребляли на треть больше, чем сейчас. Вот я и думаю: "Кто же её потреблял, если в магазинах оно было только в Москве. Весь Советский Союз туда ездил за мясом и колбасой. Раньше было трудно, а когде сделали тележки на двух колёсиках, стало легче бегать по Москве." И ещё думаю, если раньше хватало мяса только на одну Москву, то теперь-то страна меньша стала, значит продуктов хватит только на один Кремль, а там вон какие стены! С лестницами и с верёвками на крюках придётся ездить, чтоб перебраться через эту стену, если вернуться к старому. "Запад нам поможет!" - вспоминаю Ильфа и Петрова, ну, пока помогает. На базаре мяса завались! Не надо лезть в партийные и профсоюзные органы, чтобы съесть на треть больше, чем сейчас. Вот только сколько это будет длиться, обожрём Европу и Америку, а дальше что? Своё-то не вырастим - власть не позволит! Она у нас бдительная, таких, как тот деятель, навалом в России.
Заносит, заносит, надо же о себе писать!
"Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек..." - какая песня, душу всю разрывает! Ну, так хочется снять эти разбитые дядины ботинки и бежать, бежать по этой стране. Там лесного воздуха глотнул, там речного схватил и выскочил на поля... Ветра там нет, а цветов сколько: этот сорвал - понюхал, этот сорвал - понюхал... Только вот есть хочется... Вроде недавно ел борщ, ну и пусть, что с лебедой. За то - густой. Капуста ж только завязывается. Да если в этот борщ плеснуть подсолнечного масла - за уши не оттянешь! Да где ж его возьмёшь... А на бугре столб, а на столбе цыбарка (Ну, это водро, только не циллиндричесое, а раструбом.) такую песню играет. А вокруг столбы-столбы, столбики-столбики, это потом уже колючую проволоку натянули. Хуторяне выбегают посмотреть да песню поближе послушать, но гонят их, в смысле прогоняют.
"Человек проходит, как хозяин..." - и пошёл человек...
Утром просыпаюсь, сон такой не хороший был. Вроде бы я опять на этом суде, где мужиков за воровство зерна судят. Услыхал восемьнадцать и проснулся, а чего восемьнадцать? Мама во дворе, не на работе. Вышел, утро солнечное, вот только воздух тяжёлый, думаю - с чего бы это? А на соседней улице ещё пыль стоит. Автомобиль, наверно, прошёл, хотя откуда ему взяться? А потом лай собак. Ну, в нашем кутке редко кто водил собак, их же надо кормить, это же не кот-Колька, на колхозных мышах не проживут. А лай всё больше, всё ближе. И пошли человеки. Страшно. На бугор. Маму, ворде, что-то качает и меня согнуло в вопросительны знак. А ведро поёт, поёт про "Широкую страну..."
Возле концлагеря уже можно было пройти, но подальше от колючки. Часовой на вышке может пальнуть, он же не русский - узбек: "Моя нэ понымай!" Любопытство, хочется глянуть, но дойти трудно - солдаты с винтовкой, собаки и в чёрном люди что-то копают куда не глянь. "Куда прёшь!" Обошёл, прямых дорог теперь нет! А на лугу такая пыль, такая пыль! Скрейпера землю гребут. Как там они видят друг друга? Темно! Кумшацкая станица переселяется километров за десять. Осталась одна церьковь, бабушка туда крестится. А по степи солдаты рельсы кладут, а когда первый раз паровоз свистнул, не я только вздрогнул. А после сколько народу на него глядело, но не долго. Стали что-то туда привозить и уже не наглядишься - прогоняют. На самой станции, ну, в здании можно побыть, даже на пассажирский поезд поглядеть можно - разрешалось. Железную дорогу повели к Дону, а там же этих балок с садами, виноградниками, родниками - всё перерезали, живое постепенно засохло и умерло. Теперь глянешь в эти "Штаны", всё видать, как на ладоне.
Паспорт есть, быдло длинное, надо же деньги зарабатывать. Ну, уж такой я не везучий. Ребята пошустрей поустроились "десятниками", что это такое - не знаю, а вот что они делали и мне нравилось, а не брали. Во-первых у "десятника" весь день бричка с конём в руках, утром бежит на хоздвор, запрягает лошадь, едет на склад за лопатами, кирками, ломами и в определённое место везёт. Там выгружает, туда приводят заключённых, они что-то копают, а ты свободный. А, еслиб только свободный, а ты ж на бричке с конём, ты уже всем нужный - то привезти, то отвезти, а вечером за инвентарём. Вот тут главное, чтобы счёт сдачи и приёма был одинаковым. Заключённые могут какой-то лом или кирку закопать, засыпать землёй случайно, хотя им тоже это не выгодно, не поведут в лагерь пока всё не найдётся, но находятся такие, знают где засыпали, но не скажут и сиди, пока всю землю перероют. Ну, собрал, пересчитал, вези инвентарь на склад, коня с бричкой на хоздвор и домой. Работа, конечно, тоже от восхода до заката, но конь с бричкой целый день - это о-го-го!, Подработать можно...
Нет, я не везучий, грамотный, а не везучий. Везение не зависит от грамотности. Вон наш преседатель расписываться только умеет не крестиком, а... Время такое: "Кто был ничем..." Вру, повезло! Я пристроился экспедитором, езжу на машине с шофером, возим разные товары со станции Цимлянской на стройобъекты. Шофер Федька, расконвоираваный, это значит, что он может выходить из концлагеря без конвоя, но питаться и спать должен в лагере. Работали сутками, сутки возим - сутки отдыхаем. Возили сначала финские домики, это щитовые дома, которых легко складывать на месте, Федька мне давал водить машину, кое-что рассказывал, открывал мне глаза на существующий мир. Мутился разум. Начальником у меня был майор, офицером стал в войну, пристроился в МВД. Он даже дал мне пропуск в лагерь на концерт, я сходил туда, но после мне уже никогда не хотелось вновь туда заглянуть. Всё бы было ничего, жизнь устроилась, но... Опять это "но"! У финских домиков при сборке не хватило одной двери и одного окна. К кому притензии - ко мне, так, что на бугре место мне было готово, но спас прокурор. Мне ещё не было восемьнадцати, во-вторых я экспедитор, а не материальноответственное лицо, мне что дали, то я и привёз, продал в дороге - свидетелей нет, хотя в то время их найти было - плюнуть! Дело до суда не дошло и я пока вольный. "... прохожу, как хозяин...", но перетрухавший до смерти. Потом я устроился в "Ремзавод" разнорабочим, в интеллигенции не повезло.
Плотина из песка поднимается, снятый чернозём скрейперами вывезен, с Дона земснаряды зашли в толчу песка, разрыхляют его с водой и гонят по трубе на плотину. В основание будущей электростанции забивали длинные метров по тридцать своеобразные щвеллера видимо до какого-то основного грунта. Бетонный завод на левом берегу Дона день и ночь делал бетон, загруженные платформы бежали до котлована. переворачивались и вновь на завод - это было непрерывно. "Ремзавод" должен был обслуживать всякие поломки в технике. Меня пристроили в помощники к сварщику, что он приказывал, то я и делал и надо же... Решил меня научить своему ремеслу. Подваривали мы одну лодку. Она была обшита миталлом снаружи и изнутри, он мне дал держак, я должен обварить вон ту дыру. Дыра маленькая, заплату не ставили и я начал нагревать края, чтоб затянуть средину, но он что-то стал мне говорить, я не отклонил горелку и сделал дыру ещё больше, даже умудрился прожечь и внутреннюю обшивку. Он мены выругал как следует и на следующее утро я к нему уже не попал, меня пристроили к слесарю. Он менял изношенные лапы земснаряда. Мужик подошёл ко мне, сказал, чтоб я забрал инструменты и шёл за ним. Инструменты в мешке, попытался я их взвалить на плечо, но... Ростом-то я был с дядю, но мешок меня только пошатал, он поглядел, взвалил их себе на плечо и мы отправились к земснаряду. С ним я проработал месяц, сначала он был груб, когда я узнал, что он приехал из Ленинграда, мне было неприятно с ним работать. Я же казак. а что творили казаки в Петербурге? Когда он на меня покрикивал, я ожидал, что и побьёт. Оскорблял - не сын казачий, а ... собачий! Потом сработались и я как-то спросил, что зачем он приехал сюда из Ленинграда, ответа не получил, но мужик стал мягче и мне много рассказывал о своей дореволюционной жизне. Отец его работал на заводе, получал один рубль в день, за этот рубль мать брала двух сыновей на базар и они втроем несли оттуда продукты. Старший брат учился в училище при этом заводе и по окончании был бы техником, но... Произошла революция, всё переменила, кто ушёл в белые, кто в красные... А вот зачем он приехал сюда, так и не сказал, но по разговрам в казаках он видел не обидчиков, а защитников от революционной "шпаны". Уже позже я подумал, что кто-то сидел в этих лагерях и он приехал, чтоб как-то помогать им выжить.
Работу мы закончили, поскольку я был временным, меня уволили. Проработал я там полтора месяца. Мне было завидно, что пацан с нашего хутора был взят учеником токаря и уже управлял станком сам, а я опять неучь, но такая судьба. Судьба, она всегда на трерьем берегу.
Цымла усиленно переселялясь на этот бугор к концлагерю. В центре тогдашнем близко к будущему морю была столовая и клуб. От столовой был большой вылет балкона, где продавали пиво из больших, наверно тысячалитровых, бочек, там шло соревнование любителей пива на количество выпитого до первого посещения туалета. Счёт и участие начинался только после десяти кружек, при мне один одолел восемьнадцать, но из туалета не возвратился, видимо штаны замочил, но это моё предположение. Во второй половине здания был клуб мест на полсотню со сценой. Была организована самодеятельность, где принимал участие и я. Руководителем самодеятельности был один мужик из заключённых - Иван Яковлевич Белый, на вечер его выпускали из лагеря. Я читал стихи, выпускали меня всегда первым и мне это нравилось потому, что потом я смотрел весь концерт из зала. Подходил новый пятьдесят первый год, концерт прошёл с успехом, после мы выезжали с концертами по селам, последний был на восьмое марта. Концерты в то время должны были утвеждаться в отделе культуры района и вот этот отдел переехал в новую Цымлу. Когда в отделе узнали, что руковордитель заключенный да ещё по политической статье - что там было! Не знаю, куда дели Белого, но председателя прфкома я больше не видел, видимо "Широка страна моя..." Так закончилась моя артичстическая деятельность в Четвёртом стройрайоне Вога-Дона.
Вновь я безработный. Один мужичёк подбил меня на рагрузку вагона с солью. Вагон двухостный, всего лишь восемьнадцать тонн, по пятьдесят рублей заработаем. Я не очень-то бедовал в деньгах, раз в неделю в колхозный клуб привозили кино, с киномеханником был знаком и помогал ему в организации. До начала фильма он продавал билеты, потом, пока готовил ленты к прокату, занимался этим я, но уже не в окошко, а при входных дверях, поэтому я и продавал и отрывал контрольный вход сразу. Ну, приворовывал, билет пополам и мне от двадцати до сорока рублей оставалось навару, но... жадность фраере погубит! Уговорил мужик, пощли разгружать. Домой я шёл, ну, очень согнутым, за три дня еле отлежался, мама даже ветеринара вызывала, он постучал кой-где кой-чем и сказал: "Отлежится!" И захотелось мне так учиться, как на капустнике и я стал усиленно готовиться в техникум. Мои однокласники из другого хутора учились в горном техникуме, носили горняцкую форму и я решил ехать в Ростов и повторно поступать в Горно-элетромеханический техникум. Хватит, устал пальцем стукать.