Татьяна Шмидт
ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ АКТРИСА
Рассказ
Серый, январский день угас, за окном плавают синие сумерки. Муза Левандовская лежит в бреду, рассыпав по подушке темные блестящие волосы на подушке, тонкие руки ее лежат поверх одеяла. Внезапно она вздрагивает, натягивает одеяло до самого подбородка и мечется на кровати, бессвязно бормочет:
- Алина, доченька, иди скорее сюда! Тут мыши! Ох, сколько их! Сережа, возьми веник, прогони их! Холодно, как холодно! Пить, дайте пить, - просит она, облизывая пересохшие от жара губы. Она шарит руками на тумбочке, находит стакан, но он пуст. Муза пытается подняться, встать, но бессильно падает на подушку.
Она лежит уже несколько дней в жару и бреду пластом и помочь ей некому. Муж Сергей то на работе, то гуляет с друзьями, а дочь уехала погостить к сестре Музы. Муза одна в холодном доме, печь не топлена уже вторые сутки.
Во время спектакля на работе она почувствовала себя так плохо, что с трудом доиграла роль до конца, хотя все плыло перед глазами, мелькали какие-то черные мушки, а голова кружилась и нестерпимо болела. По роли Муза должна была много двигаться на сцене, а она пылала от жара. Театр в последние годы плохо отапливался, давно требовал ремонта, и Муза простыла на репетициях, но приближались новогодние праздники, и все готовились к премьере, не жалея времени и сил. Муза несколько дней болела на ногах, пока совсем не свалилась после заключительного выхода на авансцену к зрителям. Кое-как она спустилась в гримерку, умылась, переоделась, и муж проводил ее до автобусной остановки, но она побрела пешком. Денег в семье не было – зарплату не выплачивали уже шестой месяц…
Иногда завтруппой удавалось договориться с торговцами, и тогда они привозили муку, которую артисты брали мешками под зарплату. Тогда на саночках муж отвозил мешок домой, и Муза пекла лепешки, пироги с картошкой, капустой, делала домашнюю лапшу. Так удавалось протянуть месяц-другой.
Муж Музы – Сергей Левандовский тоже был артист. Они познакомились еще в театральном училище и женились по любви, а сейчас их дочери Алине недавно исполнилось пятнадцать лет. Эти шестнадцать лет, что они прожили в браке, были для Музы не простыми. Из юной восторженной девочки, влюбленной в святое искусство, она превратилась в цветущую красивую женщину.
Театр стал ее вторым домом и почти всем. Вот где она могла показать страсть и свою мятущуюся душу, женственность и обаяние! На сцене она забывала обо всем. Да что на сцене! Только зайдя в гримерку, она уже чувствовала волнение в крови. Несколько взмахов руки гримера Вали, и она меняет прическу, еще несколько минут, и Муза преображается, одетая в театральный костюм, вылетает на сцену и порхает по ней, словно бабочка. Золушка, Царевна-Лебедь, Купава, Снегурочка, Хозяйка Медной горы, принцесса Турандот, Джульетта и маленькая Баба-Яга – сколько их было в ее жизни этих ролей! И всегда она дарила зрителю счастье встречи с искусством, будь то очаровательная, трогательная в своей беззащитности Джульетта или своенравная и гордая красавица принцесса Турандот. Она умела взволновать зрителя силой своей любви или ненависти. Даже в маленькой роли Муза находила большой смысл. Зрители ходили смотреть ее игру, их трогала их искренность. Она оправдывала свое звучное необычное имя, которое ей дал отец учитель. Он был помешан на стихах, влюблен в поэзию Некрасова и постоянно декламировал ей, маленькой девочке стихи. Постепенно и Муза научилась выразительно читать стихи и много знала их наизусть, а еще с детства хорошо пела. Мечтала о славе, аплодисментах, цветах.
После окончания училища Левандовские приехали в этот провинциальный город, в новый красивый театр, окрыленные большими надеждами. Они были молоды и талантливы и мечтали о славе и об уютном гнездышке, и о тихом семейном счастье, но жили несколько лет в тесном общежитии, потом получили квартиру в новом доме.
В перестройку, в середине девяностых, когда почти перестали выплачивать зарплату, у Левандовских вырос долг за квартиру, а платить было нечем. Супруги были в отчаянии, наконец, после долгих раздумий и сомнений обменяли квартиру на небольшой частный дом с доплатой. Конечно, не стало привычных удобств, но были и свои плюсы. Дом их находился у речки, и летом Муза с дочкой часто загорали на берегу, купались в теплой приятной воде небольшого омута тихой речки с низко склоненными ивами, черемухой и зеленой травой-муравой. Купанье в реке стало их любимым отдыхом в жаркие дни. Дочь научилась там плавать, нырять солдатиком с высокого берега лет с восьми, и это радовало родителей. Дочь их Алина была, как две капли воды похожа на отца, такая же упрямая по характеру, такая же светлая и синеглазая. Сергей с ней всегда был добрый, играл, высоко подкидывая к потолку, а дочь громко смеялась и обнимала его своими ручонками.
Они часто брали Алину с собой на репетиции. Лет с десяти она стала играть на сцене небольшие детские роли и подавала надежды, занималась в театральной студии. Высокая, тоненькая блондиночка – Алина не раз вела большие концерты в школе и в городском доме культуры. Поневоле девочка рано приобщилась к искусству и уже не мыслила себя без театра.
Все вроде бы шло хорошо в их семье, но Сергей все чаще тянулся к бутылке, из театра после спектакля шел к друзьям, которых у него было много, выпив, он становился веселый, пел и играл на гитаре. Одним словом, он был душей компании. Кроме того его считали неплохим артистом, ему часто давали главные роли, и играл он их блестяще, зачастую был партнером Музы. Дома же любил поспать подольше, жене был плохой помощник. Музе приходилось все делать самой – вплоть до забивания гвоздя. Немалую часть зарплаты Сергей тратил на спиртное, нередко устраивал ей сцены. Потом клялся не делать этого, просил прощения, плакал. Муза чувствовала фальшь в его голосе, слезах, но прощала мужу все, стремясь сохранить семью. Ведь у них подрастала дочка, и ради Алины Муза терпела многое, и даже грубые выходки.
Один раз муж устроил ей скандал прямо на репетиции, приревновав ее к партнеру. Шел спектакль «Ромео и Джульета», где герои-любовники обменивались поцелуем. Сергей, находясь тут же на репетиции, не сдержался, слишком долгим показался ему поцелуй. И он закричал на весь зал: «Стоп! Стоп! Так не годится! Это черт знает что! И прямо на глазах у меня! Как вы можете?!» Он выскочил на сцену, оттолкнул Ромео так, что тот упал, ударившись о стену головой, потом размахнулся и ударил деревянной бутафорской шпагой Ромео несколько раз по голове. На помощь Ромео кинулся его друг, которого играл артист Кольцов. Он выхватил из рук Сергея острый опасный обломок шпаги, которым он еще грозно размахивал, сверкая глазами.
- Ты что? Угомонись, Оттело, - успокаивали его товарищи.
Репетиция была сорвана, Сергей получил строгий выговор, и они тогда чуть не разошлись, но все-таки остались вместе. Кто поймет загадочную женскую душу? Но через месяц Муза простила мужа, когда он подарил ей красные розы и на коленях вновь признавался в любви. Они помирились. Хотя иногда она думала: «Разведусь, уйду от него. Уеду к маме». Но тут же спорила с сама с собой: «Как же он будет жить без меня? Пропадет, сопьется, потеряет работу, талант, а ведь он хороший артист, отец. Нет, потерплю еще, - и она мужественно переносила все, эта хрупкая, изящная женщина с необычным звучным именем - Муза.
А жить было тяжело. Не было денег. Под Новый 1998 год в театр привезли гуманитарную помощь. Заведующая постановочной частью Алла Павловна Бурова – высокая, худая женщина неопределенного возраста с бледным вытянутым лицом выдавала по списку каждому картонную коробку. В ней оказались банка сгущенки, два кило чечевицы, жестяная банка растительного масла и килограмм риса. Но семья Левандовских и этому была рада. Правда, чечевица оказалась невкусной, раньше Муза никогда не видела ее в магазинах, и она не знала, как ее варить эту мелкую крупу, по вкусу напоминающую горох.
-Вот, елки-палки, - ругался ее муж. Даже не думал, что такую дрянь есть буду, - неохотно глотая коричневатую кашицу.
-Да, кто знал, что так будем жить, месяцами не получая ни копейки, - думала Муза, глядя на бледное лицо своей дочери. Но голод – не тетка. Голод заставляет есть все подряд. Чечевицу потихоньку съели, и супруги стали искать «левые деньги».
Для этого объединились в маленькую труппу и решили поставить новогоднюю интермедию и показать ее в школах. Собирались в холодном помещении, читали пьесу и разучивали роли. Муза сидела с термосом в руках, изо рта валил пар, роль Снегурочки досталась ей, дедом Морозом выбрали Игоря Снегирева – крупного мешкообразного мужчину с очень громким голосом. Сергей играл Кощея Бессмертного. Еще по сценарию в интермедии была Баба-Яга.
Но кроме этого в театре готовились к большой премьере, которая должна была состояться на днях. Это был спектакль «Забыть Герострата» по пьессе Григория Горина.
На репетиции приезжий режиссер сидел во втором ряду в холодном пустом зале и он сердился на нетрезвого осветителя, который неправильно подавал свет на сцену. Режиссер, грузный немолодой мужчина с выразительными крупными чертами лица и большими черными глазами кутался в толстый объемный шарф, недовольно морщился как от зубной боли: артисты плохо знали свои роли, непрерывно заглядывая в бумажку, переигрывали закутанные в теплые жилеты, жакеты, и какие-то хламиды, не соответствующие спектаклю, они выглядели несуразно. Маленький комик, играющий в этот раз Клеона, все время неестественно размахивал руками, отчаянно жестикулируя. Пожилая актриса с трудом стоя на коленях плачущим голосом с пафосом произносила слова жрицы Эриты:
-Черный день настал для людей! Черный день! Я вижу, как боги собрались на Олимпе на страшный суд… О люди! Бойтесь их мщения!
Ей отвечала Муза, играющая роль Клементины:
- Мы будем молить их о пощаде, Эрита.
Эрита с трудом неловко поднялась с колен, продолжала восклицать, рыдая:
- Нет больше храма Артемиды! У богини лесов нет больше жилища! Горе мне, верной служанке богини, не уберегла ее дом! Почему я не умерла?! Зачем огонь пощадил меня?! Зачем стены храма не рухнули на мою седую голову?! Я должна выцарапать себе глаза, чтобы не видеть этого страшного пепелища! - и она в экстазе делала вид, что царапает себе лицо, по которому текли слезы.
Режиссер Вадим Павлович снова недовольно морщился и с раздражением говорил актерам:
- Не так! Не верю! Слишком выспренно, поменьше пафоса, почеловечнее! Фальшиво! – и мизансцена повторялась вновь и вновь.
Во время прогона случилось чрезвычайное происшествие: внезапно обвалился потолок в одном месте, оттуда посыпались куски штукатурки, кирпичи, образовалась зияющая дыра. К счастью, никто не пострадал, только изрядно испугались все. Но премьера все же состоялась, правда зал был вдвое поменьше, но все было, как надо, артисты постарались, зрители в конце спектакля аплодировали стоя, и не раз вызывали актеров еще и еще.
А пока шел спектакль, технический персонал накрывал на столы в помещении наверху. И когда усталые, голодные, но радостные от успеха артисты поднялись, на столах уже красовались закуски, салаты, бутерброды с тонкими кружочками колбасы, ломтиками сыра, винегрет, стояли водка, вино и даже шампанское. Одной только внезапно заболевшей Музы Левандовской не было на банкете.
Перед началом застолья артисты провели новогодний традиционный капустник. На стене висели дружеские веселые шаржи, нарисованные собственноручно друг на друга, артисты пели песни, читали стихи. Потом наконец сели за стол. Первый тост, посверкивая очками, сказал художественный руководитель театра. Потом поднимались все по очереди. Артисты вели себя как дети: весело шумели, поздравляли друг друга с Новым годом, выпивали, закусывали, на время забыв про невыплаченную зарплату, квартирные долги, кредиты, детишек и прочее. Всем хотелось радости, праздника. Ведь артисты и, правда, чем-то похожи на детей. Они всегда эмоциональны, всегда в тонусе и нервном напряжении, без этого ты не артист и не можешь творить.
Прошедший год был для всех тяжелым. Сергею, как и всем, хотелось скорей расслабиться. Он пил, почти не закусывая, и быстро хмелел, начинал громко говорить, перебивать товарищей. Потом ему захотелось спеть песню, и он взял гитару и, перебирая струны красивыми длинными пальцами, запел красивым баритоном песню «Малиновый звон», подражая Николаю Гнатюку, и все дружно подхватили мотив такой знакомой и любимой песни.
Потом румяная и пухленькая Вера Звонарева вышла на сцену и, покачивая бедрами, спела романс «Кокетка» низким контральто:
Говорят, что я кокетка,
Что любить я не хочу,
И видали, как не редко
Равнодушием плачу.
А видали, как я плачу
Невозможность полюбя,
Силы девственные трачу,
Полны дивного огня?
Ей дружно зааплодировали, закричали «Браво!», и на сцену к ней выскочил Сергей Левандовский, и протягивая к Вере руки, встав на одно колено по-рыцарски запел:
Зацелуй меня до смерти-
От тебя и смерть мила,
Не на горе же поверьте,
Жизнь от Бога нам дана!
Без любви и жизнь не в радость,
Без объятий нет любви,
Я изведал жизни сладость,
Я узнал весь жар в крови!
За столами все уже захмелевшие снова кричали: «Бис! Браво!», раскрасневшаяся Вера прижимала к сердцу руки, а Сергей картинно раскланялся и посылал воздушные поцелуи женщинам.
Веселье затянулось за полночь. Кое-кто стали расходиться, а Сергей все сидел, уже слегка покачиваясь и смотрел в одну точку. После этого он гулял и похмелялся несколько дней, ухитряясь, однако играть в спектакле роль Герострата. Муза же пролежала в жару и бреду несколько дней, пока наконец не приехала дочка, наварила борща, компота из сухофруктов, накормила мать, натопила печь, и Муза вновь ожила, начала вставать. А дочка, обнимая мать, все оправдывалась:
- Ну, мамочка, это я виновата, зачем только ты отпустила меня к тете Гале? Если бы я знала, что ты так заболеешь, я бы не поехала! Ну теперь ешь и поправляйся скорей! – и Муза потихоньку поправилась, благодаря ее неустанным заботам. Сергей, протрезвившись, тоже почувствовал себя виноватым перед женой, и не знал, как ей теперь угодить.
Она окончательно выздоровела лишь к старому Новому году. Они любили этот милый праздник, в старину именуемый «Васильевский вечер», и всегда отмечали его. Решили не нарушать традицию и сейчас. Левандовские сели вместе за стол. Муза испекла замечательную пиццу, с помидорами, грибами, колбасой и сыром – все-таки не зря они перед Новым годом калымили в школах! Достали заветную бутылку шампанского, купленную загодя на этот случай. Дочери налили апельсинового сока, и все чокнулись, и муж предложил выпить за ее здоровье:
- Ну ты больше не болей так, милая. Ты так напугала нас с дочей! А я ведь проспал Новый год. Простите меня дурака. Может мне «торпеду» зашить? Ради тебя с Алиной я все сделаю!
- Нет, дорогой, папочка, - сказала их умная дочь. Ты лучше брось без всякой торпеды.
-Ты же сильный, Сергей, а смотри какая у нас Алина красавица – вся в тебя,- блестя черными глазами, сказала Муза.
После ужина, Сергей снял со стены гитару и нежно запел, влюбленно глядя на жену:
Снился мне сад в подвенечном уборе.
В этом саду мы с тобою вдвоем.
Звезды на небе, звезды на море
Звезды и в сердце моем.
Листьев ли шепот иль ветра порывы
Чуткой душой я жадно ловлю.
Взоры глубоки, уста молчаливы.
Милая, как я люблю!
Тени ночные плывут на просторе,
Счастье и радость разлиты кругом.
Звезды на небе, звезды на море
Звезды и в сердце моем.
А звезды и правда сияли в эту ночь как-то по особенному. Загадочно висела на темном небосклоне полная луна и, казалось, заглядывала к ним прямо в комнату, отчего лунная дорожка легла на полу, освещая кровать и лица супругов.
За стеной тихо спала их дочь, плод их юной любви, а Левандовские лежали обнявшись, Сергей крепко прижал Музу к себе. Потом совсем как в юности, задыхаясь от желания, положил одну руку ей на грудь, а другой осторожно снимал с нее рубашку. Муза не сопротивлялась, нет – она слышала стук его сердца, понимала, что муж ее любит, и в душе у нее зажигались звезды…
Ноябрь 2009 года