«ВОЛШЕБНАЯ НОЧЬ ЛЕЛЯ», сказка для детей в двух частях
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 2. НЕВИДИМКА
Наконец-то! Катя с трудом дождалась, когда они с Кириллом останутся вдвоем. Родители уговорили бабушку прогуляться с ними перед сном, и все ушли, взяв с детей слово долго в постели не читать. Петюню они тоже взяли с собой. Как только за ними закрылась дверь, Катя выскочила из-под одеяла и перебралась к брату на кровать.
– Вот, – протянула она ему первую записку.
– Беда… -прочитал Кирилл и вопросительно посмотрел на сестру.
И Катя торопливо стала рассказывать обо всем, что произошло сегодня непонятного и загадочного.
– Да, странно… – протянул Кирилл, выслушав ее рассказ. – Я бы подумал, Володька разыгрывает, но как-то не сходится.
– Вот именно! Сначала я тоже решила, что это твои или Володькины шуточки. Но потом поняла, – Катя таинственно понизила голос, – что ни один человек так не может… ну, вот так вот – неслышно, незаметно… Так только знаешь, кто может?
– Ну, кто?
– Кики! Я как прочитала «В лесу беда», так сразу догадалась!
– Кики?! Ты что! Нет, – убежденно сказал Кирилл.- Они бы сюда не пришли. Им из лесу и выходить-то нельзя! Да и Петюня лаял бы, они ведь для него чужие, а ты сама говоришь, что он спокойненько себе лежал.
– Тогда кто? Кто записки писал? Кто со мной разговаривал?
– Слушай, Кать, а может, тебе послышалось? Ну, подумай хорошенько, может, шум, может, Петюня возился, зевал, например…
– Да ты что, Кирилл, я же голос слышала… го-лос! Понимаешь? Шелестящий такой. «Не надо» – говорит.
– Знаешь, я, кажется, догадываюсь, – зашептал Кирилл.
– Кто? – замирая, спросила Катя.
– Это должен быть кто-то свой, к кому Петюня привык.
– О-ох, – вздохнул кто-то то ли устало, то ли разочарованно.
– С-слышал?! – почти беззвучно спросила Катя и, схватив брата за руку, почувствовала, что он испугался, такая напряженная была у него рука.
Подозрение, и раньше мелькавшее в уме мальчика, теперь превратилось в уверенность, и он, обводя глазами комнату, выдохнул:
– Домовой!
– Ну, наконец-то! Ох, и долго же я ждал, – опять прошелестело где-то рядом.
Катя испуганно посмотрела на брата. Кириллу тоже было не по себе, но он вспомнил, как Кик рассказывал о добрых домовых, и решил не поддаваться страху.
– Кто это … разговаривает? – не так уверенно, как хотелось бы, спросил Кирилл.
– Дак сам же и сказал – домовой. Кутафий я, доможил ваш. А что это вы… оцепенели будто. Неужто испугались? В лесу-то Заповедном, поди, со всеми духами лесными познакомились, у самой Яги в гостях побывали. Ну а меня вам опасаться нечего. Не вредитель же я какой! Обыкновенный доможил. И характер у меня спокойный, покладистый.
Кутафий все говорил и говорил, давая детям время опомниться. Шелестящий голос был приятным, и говорил невидимый домовой как-то обыкновенно, буднично, как будто они все давно и хорошо знакомы. Напряжение постепенно отпускало детей.
– А ты… а вы где? – Катя раньше никогда не разговаривала с домовыми и поэтому не знала, как к ним положено обращаться. Хоть бы посмотреть, какой он. Она осторожно посматривала по сторонам, но никак не могла догадаться, где прячется Кутафий.
– Здесь я, рядом. Можно на твою кровать присесть, Катеринка?
– М-можно, конечно, – разрешила Катя, все еще растерянная и немного испуганная.
В это время одеяло Катино зашевелилось, и на нем образовалась вмятина, как будто там только что посидел кто-то. Дети переглянулись, потом опять уставились на Катину кровать.
– А вы что – невидимка? – разочарованно спросила Катя. – И вас совсем никак нельзя увидеть?
– Дак это можно, это я со всей душой! В виде исключения, конечно. Только вы-то как? Не испугаетесь?
– Не испугаемся, – пообещали дети, решив, что с невидимкой куда страшнее! То есть не страшнее, а просто неловко как-то и неуютно. Разговаривают, а с кем – непонятно. Да и узнать, как выглядит настоящий домовой, очень уж хотелось.
– Ну, коли так, тогда глядите, – сказал Кутафий, и с Катиной кровати свесились ноги в какой-то странной обуви. Ни Кирилл, ни Катя такую никогда не видели, но сразу догадались, что это лапти. Пухленькие ноги в лаптях висели сами по себе и легонько постукивали одна о другую. Дети со страхом смотрели на них и не знали, что и думать. Только Катя хотела спросить, куда подевалось все остальное, как домовой пробормотал, словно извиняясь: «Давненько я не объявлялся!» – и сразу после этих слов стал виден весь целиком. И вздохнул облегченно:
– Ну, вот и объявился!
Дети тоже с облегчением вздохнули. Ведь они боялись, что вдруг это странное существо в лаптях окажется чем-то совершенно непонятным, огромным, лохматым-мохнатым, может, даже чудищем-страшилищем, а перед ними сидел очень даже симпатичный человечек. То есть домовой, конечно, но он был совсем как обыкновенный человек. Небольшой такой, не молодой, но и не старый, нос – картошкой, а глаза карие, веселые. И лицо у него было не злое и не страшное, а простое и добродушное. Вот только действительно он был лохматый, и еще волосы у него были какие-то необычные: темно-рыжие с коричневыми и совсем светлыми прядями. И брови, и борода тоже были лохматые и трехцветные.
Кутафий спокойно сидел, понимая, что детям нужно привыкнуть к нему, рассмотреть. А дети, хоть и знали, что разглядывать в упор неприлично, но глаз от домового отвести не могли. Не каждый ведь день выпадает такое знакомство. И тут у брата и сестры одинаково округлились глаза и брови удивленно полезли на лоб: в одежде нового знакомого они узнали старую бабушкину вязаную кофту, которая в прошлом году неожиданно пропала. Кутафий поймал их взгляд и, немного смущаясь, пояснил:
– Дак ведь она сама сказала, что уже не будет ее носить. А мне в самый раз. Я и нитки подходящие нашел, тоже ненужные, да внизу вот подвязал чуток, чтобы подлиннее была: люблю, когда тепло.
– Вы вязать умеете? – удивилась Катя.
– И вязать, и прясть, и ткать, и плотничать, и всякую домашнюю работу знаю. Доможил ведь я, а не какой-нибудь там банник или дворовый.
Дети удивленно переглянулись. Домовой все больше их удивлял и все больше нравился им.
– А кто они, эти банники и дворовые? – допытывалась Катя.
– Дак тоже нашего сословия – домовые, только не в доме живут. Банник – в бане, дворовый – во дворе, живность домашнюю оберегает: коров там или лошадей, у кого что. У всякого свои заботы.
– А у доможильцев?
Другой домовой, может, и обиделся бы на такое прозвище. Но Кутафий был мудрым и добрым, и поэтому он только улыбнулся и спокойно объяснил:
– Доможилы в доме за порядком следят, от пожара уберегают, несчастья предупреждают, хорошим хозяевам во всем помогают.
Кирилл недоверчиво посмотрел на Кутафия и не удержался от вопроса:
– А почему же тогда пожары случаются?
– Дак это значит, домового не было. У плохих-то хозяев и доможилу несладко, от таких-то он и сбежать может, вот и останется дом без хозяйского глаза. Но это редко случается, уж очень доможилы к своим домам привыкают. А может, и был домовой, да на хозяев сердился. Или, к примеру, отеть – он и предупреждать не станет. Да всяко бывает.
Катя уже привыкла к домовому, осмелела и готова была засыпать его вопросами. Да и кто бы на ее месте поступил иначе?
– А почему вас никто никогда не видел? – спросила она.
Кутафий крякнул – не то откашлялся, не то засмеялся, и ответил:
– Не положено нам. Ни показываться, ни разговаривать.
Дети переглянулись и в один голос спросили:
– А как же вы?
Домовой вздохнул, поерзал на кровати, усаживаясь поудобнее, и ответил:
– Тут, значит, вот какое дело. Первое, – это вы сами про меня догадались и меня окликнули. Нам ведь, доможилам, иной раз можно и объявиться, выйти к людям, но только ежели человек сам позовет – либо помощи попросит, либо так окликнет, по имени или по званию. Вот я и дожидался, когда вы про меня догадаетесь. А второе – надо, чтоб случай особый вышел, ну, то есть надобность какая. А без надобности – ни-ни!
Кутафий опять вздохнул и замолчал. Детям показалось, что молчит он грустно. Кате хотелось еще многое спросить, но, как нарочно, она забыла, как можно обратиться к домовому, и зашептала брату в ухо:
– Кирюша, как его зовут, не помнишь? Имя у него какое-то чудное.
Домовой, хоть и с бородой, и явно не молодой, слухом обладал, по-видимому, отменным, потому что тут же поднял голову и сказал:
– Кутафий я.
– А дальше, по отчеству? – спросила Катя.
– Можешь Иванычем называть,– разрешил домовой. – Ну, спрашивай, Катеринка. Тебе ведь не терпится узнать, почему я объявился?
– Да-а… – протянула удивленно Катя.
– Вот об этом я и задумался. Случай особый вышел. Известие у меня для вас есть.
– Из леса? – спросил Кирилл. – Так это правда, что в записке написано? В лесу беда?
Катя ахнула и закусила нижнюю губу в предчувствии чего-то плохого.
Шумно вздохнув, печальный домовой сказал:
– Правда, ребятки. Беда в лесу.
– Какая? Что случилось? Как Кики? – вскочили Кирилл и Катя.
Домовой, подумав про себя: «Ох, не люблю хороших людей огорчать!», усадил детей и сказал:
– Ну, ну, милые, не пугайтесь так-то. Любой беде помочь можно. А Кики ваши живы-здоровы.
– А что за беда и откуда вы про нее узнали? – спросила Катя.
– Братушка мой, Пафнутий, ночью вчера прибегал. Он у Старой Яши в домовых, так уж ему все лесное житье доподлинно известно. Он-то мне обо всем и поведал.
– Что? О чем?
– Дак ведь… Эх! – махнул Кутафий пухлой рукой, поросшей рыжеватыми волосками. – Баба Яга с теткой своей опять в лесу появились.
– Как?! – возмутился Кирилл. – Мы же их выгнали!
– Да! – подтвердила Катя, для убедительности кивая головой. – Навсегда!
– Выгнать-то выгнали. А заклятье не наложили. Ну, да вам невдомек было, а Кики молодые еще. Может, заветного слова не знали, может, забыли. Да и то сказать, никто и подумать не мог, что они, колдуньи эти, смогут силу волшебную снова себе добыть. Уж как им это удалось – не знаю. И Пафнутий не знает. Только в это лето объявились они в Дальнем лесу, и стал лес болеть да чахнуть. И что странно: никто не знает, что с ним за болезнь такая приключилась. Вдруг дерево сохнуть начинает, а потом раз – и падает, аж корни наружу торчат, будто их срезал кто. Леший с Лесовиком, может, и разобрались бы, да только некогда им. С другой стороны опять болото наступает, да такое топкое, что и на краешек наступить нельзя: вмиг засосет. И что ни день – оно все больше становится. Да только наши-то берегини вовремя про то проведали. Но тут, слышь, сила на силу пошла. Никак друг друга не одолеют: то болото верх берет, то берегини. Вот ведь какое лихо напало! А уж как лес-то жаль – и не сказать. Сохнут деревья: и вековые, и молодые. Третьего дня, Пафнутий сказывал, ельник погиб – как есть весь высох!
Дети слушали домового и представляли Заповедный лес – такой могучий, такой большой и красивый, что невозможно и подумать, что его когда-нибудь не станет.
– И что, так весь лес погибнуть может? – с ужасом спросил Кирилл.
– Уже гибнет, Кирюша, милый ты мой, вот беда! А ведь лес наш не простой – Заповедный. Таких лесов, почитай, на всем белом свете раз-два и обчелся.
– А как же Кики и все остальные, весь лесной народ?! – воскликнула Катя, и в голосе ее послышались слезы.
Кирилл с надеждой посмотрел на Кутафия:
– Что же делать? Ведь делать что-то надо!
– Вот потому, как Пафнутий все мне рассказал, я и решил семейный совет собрать: поговорить, подумать, посоветоваться. Может, что и придумаем все вместе. Ум хорошо, а три лучше.
Подавленные страшным известием, дети сидели молча. Печальный домовой иногда шумно вздыхал, видимо, в ответ на свои невеселые мысли. Кирилл посмотрел на него и понял, что Кутафий тоже не знает, чем помочь лесу. Он ведь не лесной житель, а домовой.
– В лес надо идти, к Лесовичку! – решил Кирилл.
Катя закивала головой:
– Правильно! Уж Лесовичок-то знает, что делать, да, Кирюш?
– Уж Лесовичок-то знает… – медленно проговорил Кирилл и вдруг оживился: – Вот что, я прямо сейчас и пойду, ну, на разведку как бы. Найду Лесовичка и все как следует разузнаю, а там…
Катя посмотрела в окно и робко сказала:
– Ой, ведь уже темно, ночь уже! Страшно…
– А кого бояться? –усмехнулся Кирилл. – Лешего? Лесовичка? Или, может, кикимор?
– А Баба Яга? А Трясина? – Катя спросила это тоненьким голоском, и получилось у нее как-то так жалобно, что Кирилл сразу вспомнил все, что пришлось пережить его сестренке прошлым летом.
– Ты не бойся! Я быстро! Мне бы только хоть кого-нибудь встретить! Лучше, конечно, Лесовичка… или кикимор.
Кутафий, деликатно молчавший до сих пор, вступил в разговор:
– Лесовика, чай, нелегко найти. У него теперь дела да заботы по всему лесу.
Катя вскочила вдруг и побежала к столу. Она с шумом выдвинула ящик и, покопавшись в нем, достала коробку.
– Вот! – с сияющими глазами сказала она и протянула ее брату.
Кирилл снял крышку и ахнул:
– Шишка! Браслетик! Ну, Катеринка, молодец, что вспомнила! Теперь сама видишь, что бояться нечего.
– А как Лесовичка вызвать, помнишь?
– Сейчас… – Кирилл немного помолчал, потер лоб, но начало заклинания просто вылетело из головы.
– Шишка не шишка…- подсказала Катя.
– А, точно, подожди, я дальше сам! – И Кирилл сказал все заклинание до конца без запинки.
– Кирюша! – взмолилась Катя. – И я с тобой!
– Ты что?! Ночью?
– Но ты же идешь!
– Так я же один! Во-первых, одному быстрее. А во-вторых, родители. Сама подумай, что, если они зайдут, а в комнате – никого! Что тогда? Ты представляешь, что будет?
– А если тебя одного не будет, это лучше? – не сдавалась Катя.
– Конечно! Ты скажешь, что… Ну, что-нибудь придумаешь.
– Это пустяки! – поддержал мальчика домовой. – Я запросто за Кирилла сойду. Завернусь в одеяло и притворюсь спящим.
– Точно, – обрадовался Кирилл. – А я один быстро сбегаю: час туда, час обратно, в общем, часа через два-три буду дома. Еще и выспаться успею!
Катя молчала. Но в душе она понимала, что брат прав. Вдвоем нельзя.
– Растеряха ты! – огорченно вдруг воскликнула она.
Кирилл испуганно вытаращил глаза:
– Кать, Катюш, ты чего?
– Чего? Фонарик потерял? Вот чего! А сейчас он бы пригодился!
Кирилл смутился и даже немного обиделся на сестру за то, что обзывает его растеряхой при посторонних. Хотя, если подумать, какой Кутафий посторонний? Мальчик с виноватым видом почесал в затылке и сказал:
– Да ладно, обойдусь и так.
– Нет! – возразил Кутафий. – С фонариком-то оно лучше. Щас я, погодите.
Кутафий мгновенно исчез. Дети недоуменно пожали плечами: куда это он? Но долго раздумывать им не пришлось, потому что Кутафий вернулся быстро. С фонариком в руке.
– Ты потерял, а я подобрал да припрятал. Вечно у вас все разбросано. Никак к порядку вас не приучишь. Вот и приходится иногда… по пословице: «Не проучишь – не приучишь!» – ворчал Кутафий.
– Первый раз такую пословицу слышу, – сконфуженно сказал Кирилл.
– Дак наша это пословица, доможиловская, где тебе ее услышать! – пояснил Кутафий и протянул мальчику фонарик. – На, держи. Работает. Я его и не включал, мне без надобности.
Катя вдруг бросилась к окну.
– Тихо! – зашептала она. – Кажется, наши идут.
За окном действительно послышались приглушенные голоса. Кирилл быстро выключил лампу.
– Все, скорей по кроватям, – заволновался он. – Кутафий Иваныч, забирайтесь в мою, Катя, что ты возишься, ложись быстро.
Все засуетились. Кирилл в темноте никак не мог одеться.
– Браслетик не потеряй и шишку, – шептала Катя.
Кирилл натянул наконец джинсы и футболку, надел на руку браслетик, а шишку положил в карман.
– Фонарик-то не забудь, – напомнил Кутафий, – да хоть теплое что возьми, ночью ведь холодно будет.
– Ладно, джинсовку надену, – торопливо проговорил Кирилл и, схватив джинсовую куртку и фонарик, направился к окну. – Все, я пошел. А вы спите, пока меня не будет. Приду – разбужу, – и он осторожно вылез в окно.
– Счастливо! Удачи! – прошептали Катя и Кутафий.