Как всегда, я прохожу по этой пыльной дороге. Цветущие акации раздражают
меня. Я довольствуюсь едва уловимым запахом можжевельника, непонятно как проникнувшего
в это пространство. Я в душе смеюсь над собственной несдержанностью в чувствах. Некая
клирикальная поэзия... Поэзия вагантов. Они обычно ходили пыльными дорогами и, от
собственного отчаяния, смертного греха, сочиняли анти-исповедь.
Пересохшее русло реки, увядающие кувшинки, отдающие в процессе мумифицирования последние концентрированные запахи, и крик пересмешника. Все как в поэзии Шиллера: насыщенно, фантасмагорично и печально-конечно.
Пыль сменилась влагой. Может, и впрямь милетский мудрец был прав: все из воды? Дорога петляет, оставляя позади летний поселок и растворенный в воздухе запах этих желтых акаций. Я прохожу несколько метров и присаживаюсь на поваленную сосну. Еще отгоняю от себя назойливых слепней. Верхушки елей качаются в такт музыке сфер, по крайней мере, мне так думается. Еще мне думается о ней...
О том, как она не открыла мне дверь, обзывая меня разными плохими словами; о том, как она смеялась после этого и прыгала на одной ножке. Я вспоминаю, как она на меня, уходящего вдоль ее дома, вылила вчерашний борщ. Да какой там борщ!.. Этот ее борщ ничто по сравнению с ее попыткой вылить мне на голову кипяток из закипающего чайника. Она сказала, что я ей не нужен и навсегда запретила писать в пролет ее лестницы. Вот это было последней каплей...
Как всегда, я прохожу по этой пыльной дороге. Цветущие акации раздражают меня... Я посоветовал ей лечиться, проконсультировавшись через дубовую дверь со своим психиатром. Сегодня он не открыл дверь моей одноместной палаты. Мой буйный нрав испугал его и на этот раз...