Сельскохозяйственная газета имени Марка Твена

Владимир Баев
Приятель, Вовка, попросил рекламную статью  написать в местную русскоязычную газету. Он тренер-фанат каратэ и половину аренды за зал, в котором детишек тренирует, из своего кармана платит.

С Вовкой как-то работали вместе на просторах матушки Португалии. Я крестный отец его шестимесячной малышки Кати.

Вовке двадцать шесть лет. У него открытое честное лицо  профессионала-кидалы, но до лучших времен, которые уже, может быть, и не наступят, он работает портье в элитной многоэтажке, окруженной африканскими фикусами и дикими африканскими ребятами.

За растениями ухаживает Вовка. Черных василисков иногда пропалывает полиция.



В этом районе в каждом доме есть портье.  На расстоянии выстрела из рогатки, раскинулась малая родина черных иммигрантов — обоссаные социальные трущобки.

Магазин велосипедов в Вовкином доме работает на стук.
 
Если у вас  сломалась цепь или педалька, то постучите в запертую дверь магазина и, если вы покажетесь хозяину человеком приличным, то вам повезло, и вы с педалькой вашей из магазина выберетесь и двери за вами  — хлоп!  Да три раза ключ в замке провернется.

Хозяина понять можно. Негры магазин грабили, когда двери для всех были распахнуты.   Потом его же велосипеды ему же за полцены продавали.   
 
О, эта загадочная Португалия! Он с ними еще торговался….


               

Неделю писал я эту статью, пытаясь придерживаться присущему газете стилю «плачь Ярославны», да так увлекся этими стенаниями, что когда пришла пора это нести в газету,  то о Вовке там еще даже слова не было.

 А было: чужая блистающая страна; украинские монтажники, срывающиеся в пропасть; удавы–работодатели; лихие рэкетиры; голодные дети и не менее голодные их матери.

Дописав рекламную концовку в стиле «доярка Маша удвоила надои удоев», статью  скопировал на диск и Вовке в руки сунул.
          
На следующий день утром пискнула мобила. В мое еще не пробудившееся сознание ворвался Вовкин речитатив.

— Вова, ****ь! Взяли, *****!  В следующий номер, ****ь!

 —  Тебе тоже привет, — говорю, — и от моих девочек. Что теперь?

— Тебя хотят…, — и, прошуршав в трубке,  добавил, — поговорить.


Говорить поехали через неделю. К моему большому удовольствию,  вез меня на  встречу  своим Опельком  благодарный Вовка.

 Я рассматривал окрестные холмы, радуясь возможности просто глазеть по сторонам, наслаждаясь  жизнью.

Когда сам за рулем, то нужно зорко вглядываться в плотно набитое машинами,  набегающее шоссе, стараясь вовремя определять пьяных и идиотов.

 Тех и других здесь хватает. После пятничного загула португальские дороги украшены блестками молотого стекла и, отдыхающими кверху колесами,  автомобилями.
               
Направлялись мы в самый дорогой район Большого Лиссабона — Кашкайш, где и находилась редакция газеты «Слово».

Не люблю я это место.Там яхт на причале больше, чем бездомных собак во всей Португалии.

Вокруг пейзаж — пальма-фикус-пальма…. Дешевая открытка сладкой жизни. Плюнуть хочется.
               


 Надо сказать,  к встрече я подготовился.

Дома засунул в папку, пожелтевшую ЛР со своей публикацией — «Где здесь принимают в бандиты или любовь моя Наташка» и, слегка подумав, перед тем как толкнуть дверь редакции нацепил на рожу маску — троюродный брат Гриши Перельмана.

Но сама редакция оказалась на втором этаже. Вовка запрыгал бодрым мячиком по лестнице — он каратист самой легчайшей категории, я же степенно шагал через три ступеньки. Сто кило веса…. Косичка…. Даже по этому случаю очки круглые как у Леннона нацепил. 

Второй этаж, на котором и находилась сама редакция, был похож на супермаркет. Пространство, разделенное прозрачными витринами пустых бутиков.

Краем глаза заметил движение за стеклом.

Из бутика выбежала коренастая тетка неопределенного возраста, сияя на бегу лучезарной улыбкой. Приблизившись к нам и продолжая улыбаться, она наклонила голову к плечу,  как бы желая рассмотреть мою длину.

Вовка засопел и поздоровался. Она  продолжала молча светиться, положив ухо на плечо, я же смотрел на нее без улыбки. У меня нервы крепкие. Наконец, удовлетворившись увиденным, она протянула:
- Вот Вы какой…, — и я чуть не ляпнул в тон….  Северный олень.

Мы поздоровались. Тетка в последствии оказалась единственным пишущим существом в этой газете.
— Вы раньше писали?
Надо сказать, что слово «раньше» иммигранты воспринимают не как абстрактное прошлое,  и я ответил:
— До Португалии, нет, не писал.
У тетки  щечки порозовели.  Показалось даже, что и тело под черными брючками и зелененькой кофточкой поплыло от умиления.
 — Здесь многие  стали писать. Стихи особенно.

Знаю я эти стихи.  Их печатают на страничке «Творчество наших читателей». Стихи акына нацменского, трезвым себя непомнящего — песнью соловьиной покажутся.

 — Значит, читали много?  — Утвердительно спросила тетка.

Хотел ответить, что до Португалии не читал. Да и вообще был безграмотный, потому что родился и вырос в шахте.
 
Но от моих шуток  друзья  шарахаются, поэтому ограничился кивком, и в голове пронеслось — сейчас она спросит, что именно я читал, но в это время из дверей другого бутика появилась женщина, которая представилась коротко  —  Нина, а тетка мне в ухо выдохнула — директор….

—  Ага,  —  подумал я,  — вот кто у них командир.

 Директор Нина был достаточно симпатичной женщиной сорока с чем-то лет. Со следами жизни на лице, которые четко  проступают у  капитанов советской армии перед дембелем по выслуге лет.  Когда документы на пенсию,  горбом заслуженные,  уже в Москве на утверждении и впереди долгожданная,  но уже, похоже, запоздавшая свобода….   

  — Давайте к делу,  — произнесла Нина, и коротко вздернув руку в направлении одной из прозрачных витрин,  зашагала, бросив через плечо, —  прошу сюда. 

Я двинулся вслед, стараясь не отставать. За мной засеменил Вовка, и замыкала эту маленькую колонну тетка. Наверное, чтобы я и Вовка вдруг не растворились во влажной и томной духоте лубочного Кашкайша.

 Очутившись внутри бутика — расселись по мягким приятно обнимающим ягодицы креслам. 

— Итак, — повела партию синьора директор, — какая у вас ситуация с работой?
 
У меня ситуация с работой всегда одинаковая. Я ее, работу эту — ненавижу. Но ответил дипломатично

  —  Меня сократили, и в настоящее время нахожусь, в двухлетнем оплачиваем отпуске, получая пособие по безработице.
 
И про себя отметил, отпуске заслуженном, мною выстраданном и, если сказать честно,  мною самим же и устроенном.

 Перспектива работать, сидя внутри одного из этих аквариумов-бутиков, мне не понравилась, поэтому я сразу же сказал

  —  Сейчас я пишу повесть.
 
Потом подумал и добавил, —  и еще сценарий.

Ага, надо было бы еще сказать, что еще пишу стихи ямбом, хореем и амфибрахием.               

               

Нина посмотрела на меня как на рыбу-уродца целлаканта  —  жителя страшных глубин океана,  который как-то попался в сети рыбаков и произвел настоящую сенсацию в среде ученых ихтиологов.

Поэтому я торопливо достал из папки бутылку с зажигательной жидкостью Молотова  —  ЛР со своим первым опубликованным рассказом — «Где здесь принимают в бандиты, или любовь моя, Наташка».

 — Вот, сказал я, — одна из моих публикаций в столичной прессе.
 
За окном гулко загремели мусорные баки. Вовка молча гордился мной. 

Нина, нужно отдать ей должное, опомнилась быстро. 

— Мы авторам за публицистику — десять тысяч знаков без пробелов — платим пятьдесят евро, и материал должен быть о жизни иммигрантов….

Я торговаться не стал. Даже на базаре, где сам бог велел торговаться, покупал не торгуясь. Но осторожно заметил, что и за прозу хотел бы этот полтинник получать,  рассчитывая свою будущую повесть, которую я на самом деле начал писать, по главам в это русскоязычное «Слово» Португалии продать.

Но директор, на то она и директор,  ответила жестко:

— Только публицистика. Мы продаем книги и поэтому на нашей литературной страничке публикуем авторов, книги которых имеются в наличии в нашем магазине: Достоевский,  О Генри, Маринина. Ну, и многих других авторов.
               
На этом наш разговор закончился, а единственным отрадным фактом было то, что хозяйка газеты обещала покупать мои статьи впрок,  выплачивая гонорар сразу,  а не по выходу материала. На этой мажорной для меня ноте мы распрощались с Ниной. Она  унеслась, сославшись на занятость, стремительной тенью мелькая в витринах редакции.

 — Давайте, я вас познакомлю с коллективом, — спросила, предложила тетка.

 — Давайте, — согласился я.

Мы долго блудили втроем по стеклянным коробкам редакции, и знакомство, если это можно было назвать знакомством, происходило по схеме — это наша Света,  это наша Лена,  это наш Сережа. Последнего, высокого симпатичного парня, тетка представила мне также как и предыдущих, не помню сколько их  было, но его она назвала просто Кирилл, не употребив местоимение «наш» и добавила

— Он здесь всем заведует.

В чертах лица Кирилла явственно угадывалась директор Нина, и я понял, что он то и есть редактор этой газеты.
 
Мы поговорили ни о чем,  обменялись «эмейлами»,  и я  —   в каждом из нас сидит гномик тщеславия —  оставил на компьютере Кирилла свою «Наташку», как мраморный монумент своего творчества.
 
Рассказ автобиографический. О жизни, как сказала одна из моих рецензенток  — « в самой гуще, бандитского Петербурга».

Кусок моего бытия. Уже из дня сегодняшнего, кажущийся мне одним из американских боевиков о русской мафии.
Почему из американских спросите вы?  У нас своих фильмов о мафии хватает.  Хватает,  да,  но я смотреть их до сих пор не могу…. 
               

Прошло три дня.  Мне позвонил Кирилл, извиняясь, что не смог напечатать «Наташку» в текущем номере, и спросил насколько реален рассказ.

 Когда управляешь автомобилем, уворачиваясь от лиссабонских пешеходов, прижав одной рукой мобилку к уху и зорко всматриваясь, не мелькнет ли где синенькая рубашка полицейского — за разговоры штраф 500 евро — то и не пришло мне ничего лучшего в голову, как промычать в трубку

— Э… знаешь… какие-то моменты…. Но произведение художественное!

— Тогда в следующем номер пойдет, — ответил Кирилл.


И надо сказать мне это очень польстило. Думал, что рассказ мой так поразил их воображение, что меня разместят  на литературной страничке рядом с коммерческими Марининой и Достоевским.

Это приятное ощущение не покидало меня три дня до выхода очередного пятничного номера «Слова».  Даже заметил,  что  говорить стал в обыденной жизни так, словно читаю вслух какой-то из своих рассказов.

Но когда я увидел свой рассказ в этой газете напечатанный, то и не знал, что делать мне сначала — смеяться или плакать….

И дело даже не в тех жутких картинках небритых бандитов-гопников из журнала «Крокодил»,  которые Кирилл к рассказу прилепил.

В ЛР «Наташка» тоже с картинками вышла,  правда бандит там,  скорее, на мужественного разведчика Зорге походил. В плаще и стильной шляпе.

А  в «Слове» прямо над этими мерзкими харями, огромными буквами,  рубрика газетной страницы —  «ИЗ ЖИЗНИ ИММИГРАНТОВ».
 
А под харями —  мой рассказ.

Автор — Владимир Баев.
               
Да уж, братцы, я вам скажу — это  будет почище сельскохозяйственной газеты Марка Твена.  Куда ей убогой до «Слова» нашего иммигрантского….