Была осень. Холмистая равнина полностью соответствовала карте. Был теплый - кровь с молоком - ветер. Дикие гуси летели на юг. И еще. Была война.
Под надёжным прикрытием многоголосого УРА-А Василий Ампилогов размеренным шагом преследовал убегающих немцев. Останавливался, перезаряжал винтовку, неспешно и надёжно посылал пулю. Солдату было под сорок. В бою его глаза никогда не наливались кровью. Работал спокойно, как у себя в поле. И вроде конца этому полю не видно, а знает солдат, что всякая работа конец имеет.
Солдат шагал, прицеливался, стрелял и острым взглядом оценивал обстановку. На действия рук своих не смотрел - привычное было дело. Вот и сейчас заметил он, что атакующие разделились на две шеренги, а те солдаты, что посерёдке, всё больше лежат, а когда встают, то взмахивают руками и падают. На ровном месте стоял фашистский пулемёт и делал своё чёрное дело.
Василий стал посылать в сторону пулемёта пулю за пулей. Он понимал, что за пулемётом работает немецкий офицер. Солдат давно бы сбежал. И вот умолк пулемёт. Не сразу, но умолк, и вскоре опять установилась родная песня УРА-А.
Довольный Ампилогов побежал смотреть, что же это за офицер, которого он ухлопал.
Вдруг кто-то палкой ударил его по спине. Василий был мужик обстоятельный. Уже совсем было собрался посмотреть, кто это его ударил, но тут запекло слева, под сердцем. Не стал оборачиваться солдат – понял, что ранили его.
Выпустил солдат последнюю пулю в воздух – впереди свои бежали – повернулся и мирно поплёлся назад.
А сзади командиры шли и комиссар с ними, политрук, то есть.
-Куда ты, мать твою так и разэтак,- заорал командир и за кобуру схватился.- Вперёд! Вперёд! За Родину!
-За Сталина!- заорал политрук.
Осмотрел себя солдат. Крови видимо-невидимо. За версту видно, что ранен. Командир, должно быть, нервный был. Ну а комиссар, так тот просто поправить хотел командира. Затошнило Василия, прилечь захотелось, но неудобно – подождал, когда командиры пройдут. А когда прошли, тут и понял солдат, что и вправду помирает.
Сквозь туман в голове огляделся. Грязь, мусор. Не понравилось место солдату. Увидел шагах в двадцати пшеницы не сжатой полосочку. Мало сеяли в этом году, а что посеяли, то давно сжали. А тут, поди ж ты, стоит пшеничка, на ветру полощется, а издалека видно, мало осыпалась.
Ох, и захотелось же солдату в пшеничке этой прилечь. И деревню свою вспомнил, и не деревню свою даже, а только пшеничку вот эту самую.
Не думал солдат, что непременно надо дойти. Не напрягал последние силы. Сил не было. Он просто шёл и шёл к этой самой последней своей полоске.
Но как раз в это время, видно, Бог взглянул на Василия. И позволил Он солдату исполнить не обременительное его желание.
Хорошо солдату в пшеничной полоске. Так хорошо, так легко, что стал он понемногу всплывать. Подниматься вверх. Смотрит сверху. Как и положено, солдаты стреляют и бегут вперёд. А вот Василий Ампилогов лежит в пшеничной полоске, широко раскинув руки. Так хорошо, так уютно лежит, что можно оставить его одного.
Ещё поднялся солдат. Но какие-то невидимые нити держат его. Не дают улететь. Вверх, к солнцу. Посмотрел вниз. Молоденькая санитарка хлопочет возле Ампилогова.
Ни к чему всё это,- подумал солдат. Взмахнул крыльями и полетел. Всё выше. Всё выше. Вверх. Вверх. И растаял в лучах полуденного солнца.